После...

Утренний туман таял, обозначив, наконец, серые колья забора, огораживающего один из окраинных огородов. Деревенька просыпалась, уже кое-где курились дымком трубы, Наталья торопилась – не заметил бы кто...

Наталья бегала в лес неспроста. В одном из боев с немцами серьезно ранили ее брата, и из партизанского отряда, в составе которого он уже вторую зиму воевал, прислали гонца. Наталья до войны работала в ветеринарке, кое-что понимала в медицине, да и родная кровь... Две ночные ходки обошлись благополучно. Третья была по сути, последней – за раненым должен был прилететь самолет. Наталья простилась с братом, и теперь бежала домой с сумкой. В сумке были медицинские инструменты.

От обильной утренней росы давно уже вымокли ноги, и Наталья с надеждой вглядывалась в туман – скоро мелькнет знакомый забор, за ним – поворот к дому...

– Ну-у-у-у... Смотри-ка, Шиня, и вправду в лес бегала...

Два полицая – местный, Мишка, который с детства был подлецом, и пришлый, дезертир из уголовных по кличке «Шиня», перегородили путь.

– Ага. Вона – ноги мокрые по колено. Точно, из лесу.

Наталья растерялась. Настолько, что привычное ей веселое многословие изменило ей – и она молчала как рыба, тяжело дышала и, бросив взгляд в сторону своего поворота, увидела лишь чью-то тень, мелькнувшую в тумане.

– Что зыркаешь? Кого-то ждешь? Или тебя? А ну, дай сумку...

Мишка требовательно протянул руку, Наталья покорно отдала сумку. Инструменты инструментами, но они чистые, вчера в сумке лежали еще и окровавленные бинты, но сегодня только инструменты и... ах! В сумке были продукты. Ладно бы что-то обычное. Командир отдал Наталье для сынишки конфет, немного сахара и банку тушенки. И все было московское. Вот так...

В сумке звякнуло. Мишка обрадовано вынул из сумки хирургический зажим и, увидев среди свертков тушенку, от особого удовольствия аж собрал в трубочку свои, всегда словно намасленные, губы:

– Ни хера себе... Ну, баба, ты и вправду в лесу была. Иначе, откуда это? – и показал банку напарнику.

– Так припасла... на закусь... Гы-гы-гы, – вступил в разговор Шиня.

Она снова слов не нашла – только губу закусила.

– Ишь-ты, заплачь еще...

Всё лечишь, девка? Кого в лесу-то? Молчишь? Ничего, в управе тебе язык-то развяжут...

Давно за тобой следим...

Шиня, стоявший сбоку, взял ее под руку. Горячее плечо женщины, ее кофточка, туго обтягивающая ядреное бабье тело, легкий пряный запах пота, смочившего синюю ткань в подмышках, уже давно волновали его, он вздрагивал, нетерпеливо посматривая на шею молодой женщины. Там, под завитками выбившихся из косы, завернутой на затылок, светлых волос, темнела крупная родинка.

«Ух, не могу... скорее, скорее, Мишань, хули тянешь?» – и Шиня, не в силах вытерпеть давление похоти, хрипло поторопил начальника:

– Давай, Миха, повели её... – плотские мысли о ее теле, горячем и взмокшем, распаляли его...

– Ну что, Наталья, к партизанам сбегала? Пойдем теперь к господину Штоссену, – услышав это, Наталья чуть не упала...

Сразу все – и сынишка, и мать, и тетка, тревожно ожидающие её дома, брат, которого она вытащила из беспамятства, ребята, провожавшие ее до околицы, все они, мгновенно выстроившись перед ее мысленным взором, будто ахнули, понимая, какая беда пришла к ним с этой неожиданной встречей...

И упала бы. Только Шиня для того и держал ее – услужливо обхватил, пальцы его, словно невзначай, скользнули ей под левую грудь, он успел её даже пощупать – мягкую, теплую... наткнулся пальцем на ребро лифчика и внутренне взвыл от острого желания...

Она шла между ними – не шла, а плелась. Ноги ее вдруг налились свинцом, еле переступая, она прислушивалась в бухающей в голове тревоге... Что станет с ее семьей? Мрачные мысли об управе, где сгинули уже многие, теснились в ее голове, мысль о сыне пронзила болью.

– Страшно? – Михась вдруг остановился, повернулся к ней. – Дура ты дура, Наталья, ну чего ты поперлась в лес? Теперь в управе тебя бить будут, всех бьют. А тебя может, не только бить... Вон ты какая! – он отступил, ухмыльнулся, глядя ей в глаза. – Вон титьки-то у тебя какие! –. ..и зашарил глазами – по грудям ее, судорожно вздымающимся от тяжелого дыхания, по оголенной шее, жадно оглядел ее всю – как раздевал.

– Пошла ! – резким толчком Шиня сбил ее с ног. Он, может, и не хотел ронять ее, но она упала на колени, и он коротко рассмеявшись, вдруг похабно хлопнул ее по заду. – Рановато, падла, падаешь!...

– А ну, заткнись, Шиня! Что, Наталья, ноги не несут? Боишься? Правильно боишься...

Ей стало дурно. Горло перехватило. Нашла силы ухватиться за плетень. Не выдержала, всхлипнула, но собрала все свое мужество:

– Куда?...

– За мной... – и Мишка шагнул вперед...

Из тумана вдруг проступили черные бревна какого-то строения...

«Баня! Баня Мишкина... Ой, а ведь управа-то в другой стороне!» – это открытие настолько поразило ее, что она прошла еще несколько шагов, прежде чем осмелилась спросить:

– Вы... вы меня куда ведете? Зачем... сюда?

И тут же от сильного удара в спину пролетела вперед и врезалась в калитку банного загорода... Услышала смех, калитка распахнулась, и снова толкнули в спину, она влетела в загород и рухнула на землю...

Калитка хлопнула, оба полицая тоже оказались внутри, Наталья в ужасе прижалась к стене, глядя в их, враз ставшие дурными, глаза, и... д о г а д а л а с ь...

– Что вы? Что вы? – она схватилась за ворот кофточки, сжала ткань в горсть, еще сильнее вжимаясь в стену, почувствовала, как кипящим маслом стыда и отчаяния приливает к лицу кровь...

– Зато в управу не отведем! – выдохнул ей в лицо Мишка...

Мысли молниями бились и путались в ее голове... Управа казалась кошмаром ада, из которого нет выхода, теперешнее же положение сулило позор, невыносимый и несмываемый... Но мысль о сыне мешала принять решение... И все поплыло перед глазами...

– Очухайся, девка... Очухайся и давай, давай, заходи скорее, – Мишка, уже совсем другой, едва ли не ласковый, открыл перед ней дверь в темный предбанник.

– Давай-давай, вон промокла вся, простынешь!

– Хули ты ее уговариваешь, крысу партизанскую? Вали ее на пол, я уже не могу, бля!

– Цыц, урод, вышел вон! Вон пошел!!! – уже угрожающе прошипел Мишка, оттолкнув-таки дезертира от Натальи. Он силком затащил Наталью в предбанник, и, захлопнув дверь перед носом Шини, схватил Наталью за руки:

– Слушай, баба! Мы за тобой следили. Ждали. Баню натопили. Самогонка есть. С тебя не убудет. Будешь послушной – уйдешь домой. Нет – в управу уведем. И все равно выебем! Поняла? Все равно выебем! Но уже не так, не в баньке. Так выебем, что не встанешь. И семейку твою...

Похабщина, неприкрытая похабщина поразила, как удар ножом... Угроза семье оглушила окончательно. Уже всё-всё-всё поняв, Наталья дала волю слезам.

– Не вой! Услышит кто – узнает. А так – и мы промолчим! Ну?! – Мишка вдруг залепил ей пощечину.

Голова Натальи дернулась, от удара зашумело в голове, но прояснились мысли.

– Мишка, а может я с тобой только? – она с надеждой глянула ему в глаза.

– Ага. Его спроси, – он кивнул на окошко, в которое прилип носом Шиня, от одного вида которого Наталю мутило.

– Ну, всё миром, договорились? – Мишка отпустил, наконец, руки Натальи и тут же положил ладони ей на грудь. Слегка сдавил, кривой улыбкой перекосил рожу, оглаживая, сполз ладонями на бедра...

– Ну? Что решила?

– Да что я могу?... – Наталья опустила голову.

– Раздевайся! После отпущу домой... Обещаю... Ну... Ну-у-у!!!

Заскрипело... Шиня влетел, злой, раскрасневшийся, на ходу теребя штаны, полез к Наталье...

– Да что ты за урод? – Мишка оттолкнул не в меру зарывающегося напарника, оглядываясь на женщину, что-то зашептал на ухо Шине...

– С чего ты-то первый? Я ж придумал...

– А я уговорил. Понял? Всё! Я старший, я решаю...

Шиня дрогнул. И сдался. Мужики торопливо разулись, стянули мундиры, сбросили рубахи, и остались в одних кальсонах. От исподнего этого тянуло тяжелым мужицким запахом, а белое отсвечивало, и в предбаннике стало будто светлее.

А Наталья никак не могла раздеться, руки словно деревянные, не слушались. Шиня, тяжело дыша, уселся на скамейку в углу, и, кусая губы, затянул самокрутку. Запах махорки и другой – сладкий запах первача, ударили в нос. Это Мишка достал бутылку и уже наливал – в три стакана.

– Выпей, Наташа, легче будет...

Выпили. Легче не стало. Пришла злость. Наталья, наконец, справилась с пуговками, кофта распахнулась, груди, еще затянутые в белую бязь лифчика, качнулись в полумраке двумя лунами...

Мишка, скрипнув зубами, отпрянул, восхищенно цокнул языком.

Шиня снова вскочил.

– Ну что ты-ы-ы-и су-у-ука тянешь? – и вдруг подскочил, крепко обхватил ее рукой за талию, просунул палец в лифчик между грудей и потянул на себя...

Лифчик выдержал рывок. Наталья охнула, отталкивая Шиню, но одна грудь вывалилась из чашки. Розовый сосок на белой груди мигнул Мишке – Мишка опомнился, изо всей силы врезал Шине в лоб. Шиня распластался на полу. Наступила тишина.

– Ну, ты баба, и вправду тянешь. Раздевайся, а то я сам все на тебе порву сейчас! – и шагнул к ней, встал рядом, тяжело дыша, поднял угрожающе руки. Сильные, волосатые...

– Не рви... – она еле произнесла эти страшные слова... Но он услышал.

– Я... Сама...

Отчаяние попавшейся в страшные тиски отняло возможность что-то хорошо понимать... Она вообще потеряла чувство времени... не слыша тяжелых охов Шини, развязывала тесемки и расстегивала пуговки, не видя, как Мишка, наконец, сбросил кальсоны, и стоял теперь рядом с нею голый, держа рукой вздувшийся член. Глаза у него блестели, губы что-то шептали, он гладил своего «работника», оглаживал яйца, ворошил волосню под животом и в похотливом ожидании развлечения в упор рассматривал раздевающуюся тридцатилетнюю женщину, находящуюся в самом расцвете своей телесной красоты...

– Ух ты-ы-ы-ы... – протянул руку к такому близкому... долгим жестом огладил уже голый зад женщины... жадно сжав одну ягодицу.

Наталья резко выпрямилась, застывшим взглядом скользнула по черным стенам баньки, шагнула из упавшего на пол исподнего и вдруг ощутила свою наготу.

Она и стояла перед ними –Совершенно голая. Большие тяжелые груди обмякли, нисколько при этом не портя женщину, густой черный треугольник волос под животом магнитил взгляды обоих мужиков.

Не выдержала и Наталья – глянула вниз – и сразу отвела глаза от стоящего торчком Мишкиного члена. И тут же натолкнулась на одуревший от похоти взгляд Шини – тот, придя в себя, увидел над собой ГОЛУЮ бабу, и не в силах сдерживать рвущееся наружу желание, зная, что ждать ему долго, усиленно дрочил, всхлипывая от какого-то полубредового восторга...

От увиденного ей стало дурно, она без сил рухнула Мишке под ноги...

В жаркий пар бани они занесли ее вдвоем, млея от прикосновений к голому бабьему телу...

Там все было готово. Широкая лавка стояла посередине, прямо под полком, на лавке лежала уже влажная от пара, огромная коровья шкура, вот на эту шкуру они ее и уложили.

Она слышала их торопливые переругивания, спор за право «быть тут», матерщину Мишки, скулеж Шини, и почти провалилась в беспамятство, но все же успела ощутить горячее дыхание Мишки...

«Он первый», – и ощутив прикосновение его горячего голого тела, на секунду сжалась... Он влез сверху, руками развел ее ноги в стороны, и, что-то бормоча, сунул руки ей под ягодицы, разворачивая её поудобнее...

– Ух как...ая... Ух как...ая... – Шиня был где-то рядом.

Было жарко. Мишка пыхтя, мял ей между ног, тискал, потом отпрянул, и, наконец, горячая мужская плоть ткнулась, неуверенно поелозила по складкам ее лона, нашла то что искала и... вошла.

– ОУ! ОУ! ОУ!... ОУ! ОУ! ОУ!... ОУ! ОУ! ОУ!...

– Мишка насиловал ее неистово и долго. Она уже пришла в себя, уже болела грудь от его жадных щипков, а он все драл и драл ее... Кончил. Сперма смочила все внутри, заполняя влагалище, потекла в глубину, Наталья в ужасе ощущала это опасное течение...

Мишка на несколько секунд забылся в истоме, а потом, не обращая внимания на обиженное нытье Шини, задвигался, потому что горячий член его лишь слегка обмяк, и при первых же толчках снова затвердел.

– Ух!.. Ух!!... Ух!!!... Подмаа-а-ахива-а-ай, су-у-укаа-а-а! – подвывал Мишка, всаживая член в Наталью, его яйца смачно шлепали её по промежности, он остановился, задрал ей ноги вверх, прижимая колени к грудям, измятым, распухшим, свел ляжки ближе и навалился сверху, снова и снова всаживая член.

Наталья страдала молча. Уже перетерпев сам факт насилия, она теперь просто ждала окончания это ужаса. Мишка навалился, дыша в лицо, мокрый, распаренный, и глядя ей прямо в глаза, зарычал:

– Подмахивай, падла! Подмахивай и стони, что, сука, молчишь?

Ей же было плохо. От того, как он навалился и сдавил её, не то что подмахивать и стонать, дышать было больно. Да и лоно ее уже страдало – от долгого секса пришла боль. Сначала так – как неудобная помеха, потом сильнее и сильнее, с каждым входом он натирал стенки ее плоти, втискиваемые с членом волосы подрезали нежную слизистую, Наталья всхлипнула.

– Тебя ждали... – его слова долетали обрывками... он пыхтел, мял, жадно щупал, и – все еще насиловал ее!!!

Но она уже почти не ощущала этого, только новые вспышки боли от его рук, когда он сжимал ее груди или ляжки, пронзали и возвращали ее к происходящему.

– Натопили... ООО!!! ООО!!! – И, наконец, влив в нее очередную порцию спермы, отвалился.

Она открыла глаза, вымученно распрямила затекшие ноги, боль резанула еще и в пояснице... глянула на него – он бесстыдно и презрительно нагло рассматривал ее тело, голое, с раздвинутыми ногами...

– Хороша... – и встал – голый, довольный насильник...

– Иди, Шиня, она твоя... – и забулькал самогонкой...

...

Шиня выскочил из-за спины, жаждущий, с горящими глазами, Наталья ужаснулась... Он приблизился к ней – оглядел ее, облизнулся, и тут она увидала его член. Багровый, какой-то корявый член дезертира был страшен ей...

Но ей повезло. Шиня уже надрочился, и сейчас, когда, наконец, женщина лежала перед ним, не смог.

Он не смог! Шиня заскулил, теребя хозяйство, но член не оживал.

Наталья равнодушно смотрела, как этот «окурок», как она его окрестила, пытается поднять свой «курок», и вдруг ее разобрал смех.

Шиня замер. Не поверив ушам, он услышал ее смех.

– Ах ты, сссукккаааа! – и недоступная ему женщина получила несколько сильных ударов... в грудь, бока и живот. Шиня махал руками как одержимый.

Наталья взвыла, перевернулась на живот, закрывая и пряча лицо. И снова ей повезло. Снова вмешался Мишка. И снова Шиня полетел на пол...

Наталья отключилась.

Мужики выпили еще, достали из сумки тушенку, закусили.

Шиня Хотел.

– А ляг на нее, прижмись, может, поможет...

– Ага... – Шиня быстро влез на бесчувственную Наталью, жадно за щупал, куснул за грудь.

Прижал член к мокрому и горячему волосистому бугру, пальцами растянул набухшие половые губы, сунул в щель головку...

И ведь помогло! От того, что под ним наконец-то лежало горячее бабье тело, Шиня воспрял. Поскуливая, расправил ляжки, лег поудобнее, и заработал...

Очнувшись, она ощутила боль во всем теле. Услышала смех. Пьяный. Привстала. Живот ее был весь измазан спермой. Между ног саднило, болел весь лобок, словно кто-то выщипал все волосы... болели искусанные груди.

– Проснулась, курочка? – Мишка стоял рядом. – Выпьешь?...

Плеснул в стакан самогонки. Запах отвратил ее. Но теперь от стакана в самом деле полегчало. Хмель горячим спасительным безумием потек по венам...

...

Голая, она сидела между ними, всклокоченные волосы падали на плечи и на грудь, закрывали ей лицо. Они, уже пьяные, вместе лезли к ней, их руки жадно шарили по ее телу.

Ей уже стало все равно.

Потом они насиловали ее вдвоем сразу...

По очереди, сменяя друг друга, вертели, мяли и шлепали ладонями...

У Шини снова встал. И Шиня разошелся.

Ее перевернули на живот, заставили встать на колени, и Шиня обхватил ее сзади.

Сначала он всунул ей куда надо. Подвигал, покряхтел, и полез куда не надо...

Наталья брыкнулась... ее стон, наконец, прорвался. Но дезертир только обрадовался – и с удвоенной силой вошел в ее ни разу не тронутое... между ягодиц.

Бред продолжился. Шиню сменил Мишка. Не давая опомниться, он тоже ввалил ей в зад, и пропыхтев несколько минут, уступил место Шине.

Шиня снова распластал Наталью на спине. Уже просто так, играя, он лежал на ней, откровенно тиская и лапая, и член его, прижатый к ее животу, уже не вставал, но и Шиня не бесился.... Он лез к ее лицу, целовал и обсасывал ее губы, приводя ее тем самым в состояние полного шока и омерзения...

А когда казалось, все закончилось, произошло самое мерзкое – Михась вдруг коснулся влажным, только вынутым из нее же членом ее же губ... И заставил раскрыть рот. И всунул... Ее вырвало. Он ударил ее. И еще. И еще... Она отключилась... И не чувствовала, как он опять насиловал ее... До одури, пока не пресытился...

В баньке было тихо.

Наталья пришла в себя.

Согнувшись пополам от боли – во всем... она с трудом нашла выход, долго одевалась, отсиживаясь через минуту по пять, нашла пустую сумку – ни инструментов, ни продуктов...

Единственное, что она могла отнести на положительный счет – они ее действительно «отпустили». Мишка еще пару раз намекал ей на повторную встречу, но Наталья уже не выглядела такой как раньше – темные круги под глазами, сгорбленная, она молча уходила от разговоров.

Лишь по весне она немного ожила, а ранним летом немцы побежали.

С ними исчез и Мишка.

А Шиню привезли через неделю.

Поймали. Наталья молча стояла в толпе, когда дезертира, приговоренного к смерти, расстреляли на окраине деревни. Никому не рассказав о своем позоре, она молча смотрела на жалкого, перепуганного предателя, который изменившимся взором искал в толпе хоть пол взгляда сочувствия...

Не нашел. Так и сдох.

А Мишку, к великой досаде всей деревни, так и не нашли...