Память. Часть 1

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ Сегодня я видел, как мой младший внук, ученик десятого класса, целовался в подъезде с девочкой. Чтобы не смущать молодежь, я попятился, тихонько вышел из подъезда и продолжил прогулку по второму кругу. Одиночество мое временное. Мой сын с невесткой на три года укатили в Германию и своего младшего забрали с собой для совершенствования в немецком языке. Самый старшие внук работает во Владивостоке и там намечается рождение правнука. По этой причине моя супруга Инга помчалась к ним руководить и наставлять. Вот и остался я временно сторожем пустой квартиры.

Через пару дней внук десятиклассник и его подружка нанесли визит деду. Причина сугубо прозаическая: "можно, мы будем приходить и у тебя готовить уроки"? Как же, уроки готовить – целоваться они будут, закрыв двери комнаты, в которую тактичный дед не сунется. С другой стороны, квартира моей дочери в соседнем подъезде того же дома перенаселена, сосредоточиться на уроках там трудно, а целоваться крайне неудобно. Не говоря уже о том, чтобы потрогать девочку во всяких укромных и таких привлекательных местах. Быстро развивается нынешняя молодежь.

Наше воспитание было строго коммунистическим, обучение раздельное (школы мужские, школы женские) и контакты с девочками не приветствовались учителями. Поэтому обращаться с "женским полом" мы просто не умели. Сам я первый раз поцеловал девочку, будучи уже студентом. Наше взросление попало на пятидесятые годы, время было пуританское, слово секс мы и не слыхали, фильмы и книги были удивительно целомудренные. Но итогом было наше полное невежество в интимных вопросах пола. Откуда берутся дети мы, конечно, знали, виртуозно владели матом, рисовали в своих тетрадках сцены совокупления. Но все связанное с проблемой пола нам представлялось грязным, похабным. О сексуальном наслаждении, эротических ласках мы даже не догадывались. В этих вопросах нашим учителем была только собственная физиология.

Боже, как мы были наивны. Позднее, уже студентом, я перед каждым свиданием мучился вопросом: "что можно себе позволить, а чего нельзя". По причине нашей зашоренности и полового невежества расклеился мой студенческий роман с Тамарой. А ведь, по всем признакам, у нас дело шло к свадьбе.

Интересно, как сложилась бы моя жизнь, если бы этот брак состоялся. Стал бы я заведующим кафедрой в родном Университете? Сколько у нас было бы детей? Был бы я счастлив в этом браке? Но это только пустые рассуждения старика пенсионера. Работу на кафедре я оставил, только иногда консультирую аспирантов и честолюбивых ассистентов, которые для этого приходят ко мне домой. Какое ни есть, а развлечение.

Вот и сегодня явилась обеспокоенная наукой ассистентка моего ученика. Сидит напротив меня, задает вопросы, а ее мини юбка постепенно сползает все выше и выше. В родном Университете бытует убеждение, что я большой ловелас. Но я с кафедральными дамами всегда вел себя корректно. Позволял себе только ручку поцеловать, да еще в праздничных застольях в присутствии девиц рассказывал очень даже двусмысленные анекдоты. Но от Шефа и не такое стерпели бы.

Слушаю трескотню посетительницы, а сам думаю о том, что лицом она похожа на мою первую любовь, Тамару. Конопатая девочка в сером платье ниже колен, Тома, Томочка, Тамара, серая птичка. Способностей средних, собой не видная, характера тихого, но такая основательная девица, надежная. С первого курса поглядывала на меня и вздыхала потихоньку, то конспекты мои ей потребовались, то попросит подарить ей фотокарточку. Для меня она вначале была просто одной из многих девушек сокурсниц. Фотографию тебе – пожалуйста, держи, даже с надписью: "Тамаре в знак уважения". А ей не уважения хотелось, а моего внимания, но школьное воспитание не позволяло более активно набиваться на дружбу с парнем, которому с первого курса прочили научную карьеру. Бывало, я приносил ей зашить порванную рубашку и получал ее обратно зашитой, выстиранной и поглаженной.

Неожиданно дело сдвинулось с мертвой точки. Компанией первокурсников мы возвращались из театра. Ночь, автобусы ходят редко, но что нам, молодым, стоит пройти пешком через половину города. Идем, дурачимся, девчонки нас толкают, а мы поем во все горло:

Как на черный Терек, как на черный Терек

Хлынули татары – сорок тысяч лошадей...

Без всякой задней мысли – просто от хорошего настроения – я обнял Тамару за плечи, притянул к себе. Тут она повернулась, прижалась ко мне уже не плечом, а грудью, замерла под моей рукой и шепчет: "Ну, что ты, Славка, не надо!". А сама еще плотней прижимается. Назавтра Тамара набралась смелости, подошла ко мне и сказала:

– Пригласи меня в кино.

И стали мы ходить в кино и на танцы, гулять вечерами и разговаривать, разговаривать, разговаривать. Тамара была совсем не глупым, интересным собеседником, но дальше этого наши отношения не двигались. Скромница Тамара позволяла взять ее за руку, слегка обнять за талию. Когда я ее целовал, Тамара сжимала губы куриной гузкой и закрывала глаза. Никакого удовольствия от поцелуев она не испытывала, просто твердо знала, что парни целуют девушек. Больше этого он мне не позволяла, мои попытки потрогать ее грудь, погладить попку решительно пресекались со словами: "Ну, что ты! Не надо". Только через полгода я завоевал право погладить ее коленки и грудь, но только через платье.

У всех парней члены стояли круглосуточно, ночью снились голые девушки, а утром на трусах и простыне обнаруживались пятна засохшей спермы. Меня тоже посещали эротические видения и я во сне крепко обнимал подушку. Последнее было предметом постоянного зубоскальства соседей по общежитию:

– Опять Славке Тамара приснилась, нужно на комсомольском собрании осудить ее недостойное поведение. Пусть даст слово, что не будет являться в его снах голой.

По традиции того времени наши избранницы свою девичью неприкосновенность берегли, а уступив любимому страшно боялись забеременеть. Те из нас, кому уже удалось "распечатать" свою подружку, сталкивались с постоянной просьбой: "только не спускай"! Это значило, что в самый последний момент нужно успеть выдернуть член из влажной глубины и излиться под ее попку, на заранее подстеленную тряпочку. Все удовольствие ломалось. В аптеках продавались презервативы и противозачаточные таблетки, но парни не признавали первых (как сахар через стекло лизать), а девушки слыхом не слыхали о вторых и не доверяли им. Получалось одно мучение.

Еще сложнее было тем, чьи девочки страдали гипертрофированной стыдливостью и каждое прикосновение к интимным частям тела расценивали как грязное покушение. Я отчаянно хотел свою Томочку, хотел просто п о т р о г а т ь то, что скрыто у нее под платьем. На большее я и не надеялся.

Всеобщей проблемой был вопрос "где". Где уединиться со своей подругой и не обязательно для того, чтобы лечь в постель, просто поласкать ее, расстегнув некоторые предметы туалета. В серьезных случаях парень обращался к сокоешникам по общежитской комнате:

– Ребята, нам бы комнату на ночь... – И ребята разбегаются ночевать по друзьям – знакомым.

В более простых случаях парочка оккупирует площадку на лестнице или подоконник в конце изогнутого буквой "П" коридора – правое крыло мужские комнаты, левое женские. После 11 часов остается включенным только дежурное освещение и в его полумраке шаловливые руки гуляют по телу девушки. А уж целоваться в такой обстановке сам Бог велел! В середине каждого крыла туалетные комнаты, соответственно мужская и женская. Если кому – то в ночное время приспичит туда, он старается не замечать парочку, которая стоит в тупике и чем – то увлеченно занимается. В свою очередь и они не обращают внимания на идущих ночной порой в туалет.

С наступлением лета вопрос "где" стало легче решать. Пятый и четвертый курсы разъехались на практику, их комнаты стоят пустые, но не запертые. Дальше действует правило: одна комната – одна парочка. Можно сидеть рядышком на столе, а можно сесть на стул, поместить девушку на свои колени, испытывать неземное наслаждение от ее мягкой тяжести.

После долгих уговоров Тамара садится мне на колени и замирает примерной девочкой в платье с белым воротничком. Я положил руку на ее грудь и, чтобы успокоить, начинаю рассказывать о своих родителях, сестре, о городе, в котором родился и вырос. Потом Тамара рассказывает мне о своих родных. Все понятно, происходит заочное знакомство с будущими родственниками. Под эти разговоры мои руки действуют: одна легонько сжимает яблочко ее груди, вторая гладит колено и пытается проникнуть под подол платья – надо же погладить голую коленку!

Реакция девочки последовала незамедлительно, моя левая рука накрыта ее ладошкой и прижата к коленке. Видимо атака снизу представляется Тамаре наиболее опасной. Правая рука тем временем занялась строчкой пуговичек, опускающейся вниз от белого воротничка. Я расстегну только одну, чтобы поласкать ее шейку, впадинку под горлышком... И еще одну, чтобы поцеловать то место, где шея сходится с плечиком... Но, по мн

ению Тамары, я переступил границу дозволенного. Встала с моих колен, поправляет смятый подол платья.

– Поздно уже, пора спать.

Но я слишком возбужден, поэтому легонько толкнул ее назад и крышка стола уперлась ей ниже попки. Еще один нажим и Томочка – девочка завалилась спиной на стол. А моя рука проникла через ворот платья, под лифчик и коснулась восхитительного атласа девичьей грудочки, наливного яблочка. Но Тамара быстро опомнилась, оттолкнула меня, застегивает ворот и с горечью шепчет:

– Неужели я ошиблась в тебе, мой мальчик...

Идеалистка, воспитанная в школе на хорошей литературе, она ждала от меня необычного, возвышенного, как на страницах любимых книг. Здоровая страсть молодого парня показалась Тамаре чем – то скотским. Видимо она относилась к той категории фригидных девиц, которые и замуж не выходили бы, появись такая возможность забеременеть не снимая трусов. Чувственность еще спала глубоким сном, и мои попытки добраться до интимных частей ее тела вызывали только противодействие. Как всякая девушка тургеневского типа, Тамара искала во мне идеал жениха, друга и мужа. Но идеальных мужчин не бывает, поэтому такие женщины обречены на духовное одиночество.

Стеснительность Тамары меня достала, уже в дверях я сказал:

– Тома, ты бы показалась вашему (женскому) врачу. – Видя, что она не понимает, я пояснил, – Здоровой девушке должно быть приятно, когда парень трогает ее во всех местах, без этого люди перестали бы размножаться.

Тамара промолчала, но обиделась крепко.

В следующие дни она избегала встречи со мной, столкнувшись в коридоре или столовой не разговаривала – только здравствуй и до свиданья. Конечно, здравый смысл подсказывал, что для сохранения отношений со мной следует вести себя более раскованно, позволить то, что претило ее пуританской душе. Но моральные устои Тамары противились и она просто не знала как поступить. В результате я обиделся на Тамару за то, что она на меня обиделась. Только этой двойной обидой могу объяснить то, что не взял ее с собой, когда друг пригласил меня на свадьбу.

Студенческая свадьба, веселый разгул, в котором гости быстро перестают обращать внимание на жениха и невесту. Танцы под гармонь или патефон медленные: вальсы, фокстрот. Танго исключается, как нечто неприличное. Нет современного дерганья, когда каждый сам по себе. В наших танцах можно было прижать "даму" к себе, почувствовать прикосновение девичьих грудей, или опустить руку с ее талии пониже, туда, где начинаются оттопыренные верхушки ягодиц. В хорошем подпитии никто на это не обратит внимания, да и твоя партнерша особенно не возражает против такой вольности.

На этой свадьбе я и познакомился с Ингой, впоследствии ставшей моей женой, от которой и ведут начало трое наших детей и шестеро внуков. Не случись той ссоры, Тамара была бы со мной на свадьбе, а Ингу я бы и не заметил. Но Тамары не было, я в первом подпитии танцевал с Ингой, худощавой, прыщеватой девушкой с отделения экономики. Не случайно говорят, что не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки. А водки на той свадьбе было много. Мы танцевали, смеялись, вспоминали всякие студенческие хохмы. После сдержанной, основательной Тамары, веселый, беззаботный характер Инги был особенно приятен.

– Жарко, пойдем проветриться, – сказала она.

Мы обнимались за углом столовой, в которой гремела свадьба. Как – то само собой получилось, что я начал поглаживать ее грудь через ткань легкого платья. И, представьте, мои руки не турнули, Инга продолжала все так же обнимать меня и весело болтать. Праздничное платье девушки имело очень большое декольте, которое так и приглашало проникнуть глубже. Потянул за рукава вниз, плечи Инги оголились, и теперь декольте распространялось до того места, от которого начинались холмики грудей. Руки ее оказались плотно прижаты к бокам воротом платья, растянутым до треска материи.

– Ты связал мне руки, – засмеялась она.

– Это чтобы ты мне не мешала, – ответил я с наглостью пьяного студента.

Лифчик Инги соответствовал декольтированному платью, т. е. на плечах не было бретелек. Стоило мне расстегнуть на спине девушки т о л ь к о о д н у п у г о в к у, как он сполз вниз, к талии, стянутой пояском платья. Дорога к маленьким твердым яблочкам грудей была открыта. А Инга... не возражала. Она обнимала меня, жадно тянулась губами, ловила мои поцелуи. Какое это было наслаждение гладить теплые грудочки, слегка сжимать их. Больше всего я боялся причинить ей боль и без конца спрашивал:

– Не больно?

Игна только мотала головой.

– Нет!

В зале, где продолжались танцы мы больше не появились. Только перед рассветом я довел Ингу до дверей ее комнаты, поцеловал последний раз и в совершенно ошалелом состоянии отправился спать.

На другой день я едва дождался конца практики и побежал к Инге. Не постучав, рванул дверь и был встречен истошным визгом девиц, оказавшихся неглиже. Спустя пару минут мне прокричали:

– Можно!

Я был допущен в девичью комнату и даже накормлен жареной картошкой. Но мне не терпелось увести Ингу куда – нибудь в укромное место парка и там еще раз проверить упругость ее грудочек. И так продолжалось каждый день. Сокоешники заметили перемену и не одобрили: Славка Тамару променял на "шмару". Но что они понимали!

Вечерами, до того, как двери общежития запирались, мы покидали парк и спешили занять место в тупике "женской" части коридора. Я сидел на низком подоконнике, Инга стояла между моих колен и целовала меня. Когда студенческий народ утихомиривался, наступало самое интересное. Я медленно задирал ее футболку до горла и расстегивал пуговички лифа. Руки Инга держат сии предметы девичьего туалета у горла. Передо мной торчат груди девушки, которые я легонько сжимаю и жадно целую в напряженные соски. В голове вертится строки нашего студенческого фольклора:

Я схватил ее девичьи груди

И узлом их связал на спине.

Груди у Инги маленькие, но такие приятные. Он прогибается в пояснице, сильнее выставляет их навстречу моим губам и шепчет:

– Ненасытный! Оставь немного для нашего ребенка.

– Конечно, оставлю, – отвечаю я, – но нужно им сделать оч – чень хороший массаж, тогда молока будет много.

Эти слова стали формальным объяснением в любви, обязательством вступить в брак. Что только мы ни вытворяли, но главное так и оставили "на потом". После нашей свадьбы – с криками "горько" и умильными слезами родителей – Инга легла в брачную постель девушкой. Не сомневаюсь, что она ДАЛА бы мне много раньше, но я решил соблюсти вековую традицию.

Лишение девушки невинности сродни хирургической операции без наркоза, Инна кричала на всю квартиру, благо, мы были одни, а ее родители ушли ночевать к знакомым. Теперь, хорошо зная Ингу, я думаю, что она кричала так громко не только от боли в порванной целке, но желая доставить мне удовольствие самца, который оприходовал девственницу.

Но это было потом, а пока мы безумствовали. Стоим в тупичке коридора, время третий час ночи. Трикотажные штанишки Иги приспущены с ее попы. Целомудренные трусики смяты, вдавлены в ложбинку между ягодиц, открывая эту соблазнительную часть для моих рук. Маленький зад Инги светит на весь коридор. Я глажу и мну ее булочки в то время как ум решает "мировую проблему" : почему на грудочках кожа такая гладкая, а на попке ощутимо шершавая. Одновременно я не перестаю целовать ее грудочки – шарики: сверху, сбоку, снизу, в сосок.

Получилось так, что Тамара среди ночи отправилась в туалет, по коридору, освещенному белизной Ингиных ягодиц. Она никак не отреагировала, только посмотрела. Инга услышала шаги, а, может быть, голой спиной почувствовала этот прожигающий взгляд. Бросила через плечо ответный взгляд победительницы и выше задрала футболку. О моем увлечении Тамарой она отлично знала и теперь стремилась утвердиться в своей победе над соперницей. Когда мы той ночью собрались расходиться по своим комнатам, Инга неожиданно сказала:

– Хочешь, я сейчас сниму штаны и БЕЗ НИЧЕГО пойду к себе.

Сказала только о штанах, но "без ничего" подразумевало – голышом по лестницам на два этажа вверх и дальше в свой коридор. А если какая – то парочка еще стоит на лестничной площадке... Вот будет картинка! Увидевшие такой стриптиз обязательно проболтаются, дальше исключение из комсомола за аморальное поведение, а, возможно, и из Универа. И все это Инга затевает в пику отставной сопернице, хочет показать мне: "я не такая"!

С трудом уговорил отложить эту прогулку.

– После нашей свадьбы, будешь сколько угодно ходить по квартире в костюме праматери Евы. А здесь не смей, я ревнивый.

На следующий день Тамара в перерыве подошла ко мне и сказала:

– Знаешь, я бы так не смогла...

После окончания Университета Тамара уехала учителем в родную деревню, за отсутствием других женихов вышла замуж за тракториста, который оказался тихим пьяницей. С ней мы больше не встречались...