— Так, - сказала Марина. – Мы ее подержим, а ты, Алик, брей!
— А это больно? – голосом оперируемой без наркоза спросила Ирка.
— Смотри-ка! – засмеялась Ленка. – Волосы ее волнуют, а целка – нет. Удивительно!
— А целка у нее хорошая! – подхватила Марина. – Толстая, мясистая! Сейчас мы ее побреем, а потом этот сталевар пробьет ей, как домне, лётку, и хлынет раскаленный металл! А мы посмотрим!
Алик никогда еще не брил никого, мало того, он никогда не брился сам опасной бритвой, потому что ежедневно терзал физиономию электрической бритвой «Агидель». И уж, конечно, он никогда не брил ни одной пизды! Руки его дрожали, как флажки на ветру, а воспрявший, было, член грустно поник. Он хотел уже отказаться от долбежки Иркиной дырки, потеряв тем самым мужскую честь, но ситуацию, как это часто бывает, исправил случай. В дверь ввалилась, по-другому не скажешь, высокая стройная девица в синем халатике с белой опушкой и сковородкой в руке, полной ароматно пахнувших больших котлет. Ввалилась и замерла на пороге, притоптывая каблучками туфелек и напевая:
— Эх, хороша я, хороша, да бедно одета! Никто замуж не берет девушку за это!
— А вот и Светочка пожаловала! – сыронизировала Ленка. – Не прошло и часа!
Светка икнула и качнулась, а затем хорошо поставленным командирским голосом гаркнула:
— От лица временной к-комсомольской организации общежития и ее временного секретаря п-поздравляю вас с новым годом, с-с новым учебным г-годом! Ура!
И, выпучив глазищи, спросила:
— Вы, что, тут ебетесь, что ли?
— Ну, набралась с утра! – проворчала Марина, сдвигая Иркины слоновьи ноги.
Она звонко похлопала Ирку по животу:
— Полежи пока!
Светка была настоящей блондинкой, с короткими до шеи светлыми волосами, украшенными голубой лентой, так шедшей к ее синим бездонным глазам. Легкомысленный халатик не скрывал ее высокой груди, и длинных, почти модельных ног. Но она была безнадежно пьяна!
Завидев бритву в руке Алика, Светка заявила:
— Бритье пизд есть буржуазный пережиток! Потому что пизды брили только проститутки. И ебаться без политического руководства партии невозможно, ибо народ и партия елдины!
Она так и сказала: «Елдины!».
По поводу бритья пизд мнение партии и комсомола Маврин разделял целиком и полностью, а посему бритву сложил и убрал в картонный футляр, избежав, тем самым, неизбежного кровопускания. Ирка, освободив ножищи, нацепила необъятные трусы и забилась куда-то в угол за кровать, а Ленка и Маринка уселись на кровать рядом с Аликом, поглаживая свои щелки, и приготовились слушать лекцию о международном положении. Но вместо этого Светка, поставив, наконец, сковороду на стол, распустила поясок халатика, и, небрежно шевельнув узким плечом, скинула его на пол. Маврин задохнулся, когда увидел Светку целиком с сильной округлой грудью, подтянутым животом и словно расчесанными на прямой пробор кудрявыми русыми волосами. Но не это привлекло внимание Алика в первую очередь. На ее левой груди
был выколот большой комсомольский значок, а на правой – поясной портрет вождя мирового пролетариата с бревном на плече, очень напоминавшим мужской член. Кроме того, ее плоский живот украшала синяя стрелка, направленная вниз, с полукруглой надписью готическим шрифтом «Вход здесь!», а, когда она повернулась к Маврину аппетитным круглым задком, он узрел другую надпись со стрелкой вниз и уже славянской вязью: «А здесь – выход!». Но дело этим не ограничилось, потому что Светка села на пятки и широко развела бедра.
Она обладала в высшей мере оригинальной конструкцией промежности с длинным, почти от плоского живота разрезом узких губ и широченным влагалищем, словно ее долбили телеграфным столбом каждый день и по нескольку раз. Маврин, увидев такое богатство, дал себе слово когда-нибудь засунуть туда голову и увидеть все ее нутро своими глазами. А Светка с комсомольским задором посматривала на Аликов восставший могучий член и показывала пальцем на крошечную дырочку мочеиспускательного канала. Хорошо, не в жопу, подумал Маврин, а Светка уже сидела рядом, оттеснив Маринку и Ленку, и поглаживала Аликову пупырчатую мошонку, покрытую редким жестким волосом. Ладно, сказал себе Алик, и сунул томный член, куда придется, толкнув Светку на спину.
Светкино влагалище больше всего напоминало большое ведро, в которое погрузили черенок от лопаты. Звону много, а толку – никакого!
— Не туда! – сдержанно поправила Светка. – Выше! А то выговор влеплю!
Выговора Маврин не хотел, а потому вынул «черенок из ведра», уткнул головку и надавил, как следует.
— Ай! - вскрикнула Светка.
— Что, больно? – с тревогой спросил Маврин.
— Нет, щекотно!
Тогда Алик медленно, со смаком, вдвинул член в тесные глубины Светкиной письки и замер, ожидая реакции.
— Давай, Корчагин, скачи! – томно вымолвила Светка, и Маврин поскакал.
Он несся полями, покрытыми майскими цветами и наполненными гудением насекомых, он продирался сквозь лесные дебри, и корявые ветви деревьев царапали его плечи, он погружался в прохладные голубые глубины озер и рек, и тяжело дышал, выныривая к ласковому свету...
Когда все кончилось, он обнаружил себя лежащим на кровати, татуированная Светка лежала рядом и благодарно поглаживала его мощную грудь, а девчонки сидели за столом, поглощая картошку с котлетами...
Маврин проснулся от резкого запаха дешевого табака и утомленным взором вперился в полутьму. Рядом с кроватью стоял комендант Иванов М. С., пыхал папиросой и совал ему в руку какую-то бумажку.
— Вот, у мужиков место освободилось. Завтра переезжай!
Иванов ушел, Алик прикрыл глаза. За ширмой тихо посапывала Ленка с кривыми ногами, и Маврин припомнил комендантовы слова, которые тот сказал на прощание: «Я же говорил, заебут!». На что Алик сдержанно, как подобает настоящему мужчине, улыбнулся. А, может, еще подрочить, подумал он. Да так и уснул, сжимая восставший член сильной рукой...
«Гвозди бы делать из этих людей, не было б в мире крепче гвоздей!».