Она: Летним утром вышла за хлебом и молоком. Утро было раннее, поэтому прозрачное насквозь, хлеб был свежий и с корочкой (уже надломила), брусчатка была округлой под тонкой подошвой босоножек. На эту брусчатку она и упала, когда всё началось.
Он: Понял, что сейчас начнётся, и тут увидел эту дуру, в её бессмысленном платье и босоножках, приторно летнюю и безобразно гражданскую. Успел повалить её на брусчатку за пару секунд до того, как в витрину магазина ёбнуло крупнокалиберным, осыпав лежащих пылью и битым стеклом.
Она: Услышала грохот, ощутила боль и навалившуюся тяжесть, успела глупо подумать "Вот на что похожа смерть". Смерть оказалась неожиданно мягкой, ёрзающей, только упиралась чем – то железным в плечо и поясницу. Прогрохотала над ухом.
Он: Оценил позицию. Ближайших он снял, поваленный мусорный бак удачно прикрывал от подбиравшихся с дальнего конца улицы. Но отползти от бака было некуда, ещё и дура под ним как – то странно дёргалась. Он стряхнул с неё осколки, наклонился к уху: "Живая?" Она: "В спину больно. И в плечо. И коленку разбила" – и хныкнула. Скорее капризно, чем от боли. Он: "Терпи, дура! И не двигайся, поняла?" – шёпотом, грубее, чем нужно, и придавил её сильнее (что – то приближалось), но всё же что – то такое сделал на поясе, что давить перестало, и автомат от её уха чуть подвинул, поёрзал ещё поверх, утверждая своё право вдавливать её в брусчатку, укрывая камуфляжем. Ноги у неё были неудобно раздвинуты, и платье сбилось почти до пояса.
Она: Взвизгнула от ещё одной очереди над ухом. Он: "Молчи, сука, молчи!" – неловко потянулся в подсумок за другим магазином – "Потерпи, выберемся" – магазин выскользнул и упал ей на ногу. Она: Молча вздрогнула и попыталась ещё отодвинуть ногу в сторону. Он: потянулся за магазином, увидел её белые, неимоверно белые трусики, с одной стороны они совсем забились между ягодиц. Опять ёбнуло чем – то крупнокалиберным (неясно куда, ветер бросил на них пачку листьев), он увидел, что сжимает ладонью магазин и внутреннюю часть её бедра. Перезарядил, а освободившуюся руку вжал внутренним ребром ладони ей между ног. "Спокойно – спокойно. Никто не умрёт. Никто не... Блядь!" Четыре короткие очереди.
Она: Пытается поднять голову, ос
мотреться. Он: кладёт руку ей на затылок, прижимая щекой к асфальту. "Нормально, живые ещё, живые", не думая, опускает руку, матюкаясь, расстёгивает пуговицы ширинки, сдвигает её трусики в сторону и торопливо тыкается в открывшееся сначала пальцами, даже с какой – то нежностью. Она: Вздрагивает и молчит (он сказал молчать). Что – то грохочет. Что – то прижимается между ног. Он: Медленно бесшумно сдвигается, приставляет член к её губам, надавливает. Она: Вся напрягается от боли. Руку просовывает себе между ног, развигает там всё, чтобы он не так болезненно входил. Беззвучно плачет.
Он: Медленно вдвигается в неё до упора. Замирает. Переводит рычажок, целится, несколько раз стреляет одиночными. Замирает. Она: Начинает всхлипывать. Он: Зажимает ей рот рукой, прижимает её голову к камням. "Тихо, тихо. Слышишь – тихо?" Она: Закусывает край его ладони. Действительно, тихо – первый раз с того момента, как началось. Между ног всё очень занято им.
Он: Начинает раскачиваться, приговаривая "Тсс... Тихо. Только тихо. Сейчас они попрут. Сейчас... " Раскачивается в ней, слегка покачивает руку у неё во рту, в которую она небольно вгрызается, покачивает мушкой автомата. Начинает резко двигать вперёд тазом. Под собой чувствует, как она то напрягает, то расслабляет ягодицы. Она: Чувствует голой кожей его жёсткие штаны, грудью – брусчатку (один сосок трётся в желобе между двумя камнями), внутри пульсацию, во рту неприятный привкус. Ждёт взрыва.
Он: слышит шум в дальнем конце улицы. Выдёргивает руку у неё изо рта и очень больно сжимает её ягодицу. Она: Вдруг хрипло и отчаянно, очень громко, вбирает воздух и так сильно подаётся к нему задом, что чуть не стряхивает. Её вдох резко бьётся о стены, по улице быстро приближаются. Он: Думает "Вот теперь нам пиздец. Пиздец!", выдёргивает из неё член, обхватывает обеими руками автомат и садит в приближающееся: быстро, зло, чётко, не целясь, продолжая кончать на камни между её ног. Всё вокруг рвётся, их заносит пылью, осколками, листьями, мусором, вещами.
Когда наступила тишина и он обмяк на ней, она всё же расплакалась по – настоящему. Он лежал, уронив автомат, положив щёку на её щёку. Потом сказал:
– Ничего, эй, слышишь, ничего. Никто не умер.