Начало, или Приходи в четверг - 11

Подполковник Поляков прослужил достаточно долго, чтобы усвоить нехитрую истину: общаясь с генералами, следует, как можно реже, разевать рот. А уж, тем более, не высовываться со своими идеями.

Сегодня он был на совещании в Уссурийске, которое начальник политотдела армии генерал-майор Репин проводил с офицерами, задействованными в подготовке Сергиевского полигона к проведению крупных войсковых учений. В ходе этого совещания подтвердилась и ожидаемое всеми - инспектировать учение будет лично Министр обороны СССР маршал Гречко!

Это накладывало на организационные работы полигонной команды и, причастных к ней лиц, большую ответственность, и нервозность. По всей территории полигона начали проводиться ремонтные и оформительские работы. Обновлялись щиты с наглядной агитацией и всякие указатели.

Со сроками справлялись. Но, всё испортил один из адъютантов Министра.

Прибыв на полигон с предварительной инспекцией, он нашёл непорядок в том, что никто не ожидал. Остановившись перед пищеблоком, указал на большую вывеску над входом в полигонную столовую:

— Это что такое? Почему написано чёрными буквами на жёлтом фоне?

Адъютанту пояснили, что обновляя вывески и прочие указатели, для быстроты исполнения, использовали нитрокраску, какая имелась на складе полигона: для фона – жёлтую, для текстов - чёрную.

— Андрей Анатольевич терпеть не может такое сочетание цветов! — сказал посланец Военного Министерства. — Немедленно заменить на синий и белый!

Для начальника политотдела армии Репина — это указание было равносильно катастрофе! Для других членов полигонной команды, тоже. За неделю, заменить (переписать), едва ли ни сотню! указателей, вывесок, агитационных щитов и стендов, имеющейся командой полигона, было нереально.

О маршале имелось мнение, что он человек надменный, с равнодушным и очень чёрствым характером. Такому не угодить, пиши — пропало.

И потому генерал-майор, как по тревоги собрал срочное совещание, вызвал на него всех замполитов частей и соединений армии и поставил перед ними один единственный вопрос:

— Как будем выгребать, товарищи офицеры? — и, сам же, ответил: — Направить всех художников, что есть в подразделениях, на полигон и пусть они, денно-нощно, всё исправляют! За своевременные и согласованные действия отвечает... — генерал пробежал взглядом по лицам собравшихся политработников. Остановился на писаном красавце – замполите восемьдесят пятого мотострелкового полка. «Красота спасёт мир — вот пусть и спасает!» —. ..подполковник Поляков. Лично отвечаете за своевременное исполнение.

«Вот оно! Прилетело, откуда не ждали!» — вздрогнул супруг Нины Георгиевны. Вздрогнул и бодрым голосом ответил:

— Есть, товарищ генерал-майор.

Полякова не страшила обязанность проследить за исправлением жёлто-чёрных текстов на сине-белые. Здесь постараются замполиты полков и дивизионов - пришлют своих «богомазов» в нужном количестве. К авралам в Армии не привыкать.

Не хотелось другого - срывать спектакль. Ведь ему придётся задействовать художника жены, а это уже пахло семейным скандалом.

Конечно, можно было бы утаить наличие такового в вверенной ему части. Прислать какого-нибудь попроще, для количества. Но штабные шавки уже напомнили о Большакове начальству.

— Ага! — вскинул рыжеголовую башку генерал-майор. — Вспомнил! Был я перед двадцать третьим в твоих пенатах, Поляков. Видел Ленинскую комнату. Великолепно оформленную. Боевые листки — тоже на уровне. Значит, хороший художник у тебя есть. Поделись, непременно. Такой троих стоит.

— Так точно, товарищ генерал-майор! — сказал Поляков. — Через два часа доставят.

— Вот и отлично! — Репин повернулся к остальным замполитам. — Каждого, кто имеет хоть какое-то представление о красках и кисти, немедленно сюда! В распоряжение подполковника. В восемнадцать ноль-ноль буду с ними беседовать лично. Время пошло!

...

Третья ипостась Большакова оказалась права.

Весь день Бестужева думала о нашем солдате. Думала сердито, даже гневно. Но думала.

Порой, ей казалось, что высказанные им слова, и её ответное предостережение: – «Опасайся!», было не так убедительно, как могло бы прозвучать.

«После драки кулаками не машут! Как сказала, так и сказала!»

Вроде бы - весомый аргумент успокоиться. Но, на рассерженную Нину, он не действовал.

«На этом прохвосте пробы на порядочность некуда ставить!» – уверяла она, занимаясь уборкой квартиры.

— На кого позарился, отщепенец, озабоченный!» — ругалась вслух, приготавливая обеда.

Потом, с ощущением опустошённости, сидела перед окном. Смотрела на снующих внизу военных. Думала без всякой пошлости: «Сколько у этих молодых людей не растраченной силы! Даже представить трудно. Они хотят любви, а должны себя сдерживать и соблюдать дисциплину. Как и мой Большаков... Мой? Ну, конечно. Мы же в одной команде, что бы он там не плёл...»

Время ползло медленнее улитки. И такими же ленивыми были мысли о муже, который не был в её постели уже пятый день... И, почему-то, это обстоятельство не сильно беспокоило... Гораздо чаще вспоминался хамоватый Большаков с его острыми намёками:

«Могли бы вы преподать правила интимного поведения с женщиной? Чисто теоретически...»

«Ха-ха. Да как он смел ТАКОЕ предложить!»

Прислушалась к себе. Внизу живота появился лёгкий зуд желания.

Сорвалась с места:

— Как ты меня, сукин сын, сегодня достал!

Распахнула подогнанные на зиму створки. Выглянула наружу. День был прекрасен. Апрельское солнце выпаривало отражение в лужах. Открытые асфальтовые дорожки обещали приятную прогулку.

«Сходить в магазин за продуктами?»

Но холодильник оказался забит и планы поменялись.

«Открою сезон катания на велосипеде...»

С велосипедом Бестужеву связывала личная и очень интимная тайна. Неспешная езда доставляла удовольствие. Нина узнала об этом ещё в училище. Когда допекала неудовлетворённость, узкое велосипедное седло прекрасно выполняло функцию руки. Стоило закрепить его под определённым углом и, усевшись сверху, начать движение - неописуемое ощущение от такой мастурбации при посторонних...

Она вращала педали и вспоминала рельефный бугор солдатского галифе. Как, лёжа на матах, Большаков «облизывал» её бёдра глазами, как хотел, но не рискнул их погладить...

«Интересно, смогла бы она отбиться, если бы он завалил её на маты? Сопротивляться такому широкоплечему и сильному? Не просто. И чтобы она, потом, сказала мужу?.. А при чём тут муж, когда она едет на велосипеде? Это её минуты удовольствия. Никому нет право их оспаривать! Вот так-то, товарищ Поляков, побудь, пока, в сторонке...»

Нина Георгиевна елозила по кончику седла, и понимала, что близка к ожидаемому.

«Могли бы уделить время и поделиться, с послушным учеником, опытом правильного поведения в постели?» — повторяла она слова Большакова в разной интерпретации.

«А почему бы и нет?»

Седло всё явственней давило на бугорок Винеры.

Вспомнила запах солдатской гимнастёрки в спортзале.

От Полякова никогда не пахло ядрёным потом. Чистюля пользовался «Шипром» и не любил физический труд.

На безлюдном участке в гору, слегка приподнявшись, сместилась немного вперёд и, нащупав промежностью самый кончик кожаного седла, раскачиваясь из стороны в сторону, начала тереться чувственной точкой клитора о твёрдый «фаллос» велосипеда, опускаясь на него, как можно, плотнее.

«Вот вам и пример женского поведения в одиночестве», — закусив нижнюю губу, на самом верху дороги выдохнула Бестужева, и — достигла столь желанного оргазма!

В эту минуту, она готова была отдаться любому проезжающему шоферюге...

«А ведь кому-то могло повезти», – с иронической усмешкой подумала Нина Георгиевна, понемногу приходя в себя.

После передышки, сменила мокрую прокладку, и покатила под гору, к дому,

«Всё! Сегодня, этот Большаков с его вонючей гимнастёркой, меня не побеспокоит». — уверила себя Бестужева, затаскивая веломашину в подъезд.

— Хоть бы кто помог. Всё-таки — второй этаж... - сердито толкала она тяжёлое устройство по уступам ступеней. — Столько силы забрала железяка чёртова! — и тепло покосилась на кончик велосипедного седла...

...

Вечером Поляков на несколько часов приехал с полигона, чтобы переночевать с женой, помыться, и поменять бельё на свежевыстиранное.

Нина Георгиевна уже укладывалась в постель, когда у входной двери клацнул язычок английского замка. Накинула халатик, и пошла, кормить прибывшего мужа.

Выставила суп, макароны по-флотски, котлеты, кетчуп, салат из свежей капусты, соления. К соленьям — водочку. Для чая - хрустальную вазочку с вишнёвым вареньем и оладьи.

«Как знала - испекла накануне».

Присела, наблюдая, с каким аппетитом муж поглощает это изобилие калорий. Себе, подобной вольности, позволить не могла. Фигура для балерины в приоритете!

Поляков уплетал за обе щёки и поглядывал на сидевшую напротив супругу. Придумывал, как сказать, что несколько часов назад её Большакова усадили в полковой «уазик» и отправили на армейский полигон под Сергеевку?

— Соскучилась? — начал он издалека.

— А как ты думаешь, если мужа не было дома почти неделю? — вопросом на вопрос, ответила Нина Георгиевна.

«Так. С этой позиции сообщать не стоит, - решил подполковник. – Зайдём с другого фланга»:

— Дети здоровы?

— Позавчера покашливали. Сегодня, вроде, всё хорошо.

Поляков посмотрел в сторону детских кроваток. На его фотогеничном лице отразилась забота:

— Если надо пополнить аптечку, скажи.

Нина Георгиевна отмахнулась:

— Всё нужное есть, - и задала вопрос, который назревал: - Надолго приехал?

— Завтра, чуть свет, снова уеду. Маршал прибывает. Готовились встретить к началу мая, но в генштабе, стахановцы сраные, подсуетились на раньший срок. Представляешь, адъютант маршала заставляет переделывать всё: наглядную агитацию, вывески, указатели и прочую хрень, из-за того, что Гречко, видите ли, не любит сочетание цветов жёлтого с чёрным!

— Я тоже такое не люблю, — сказала Бестужева, и подозрительно глянула на мужа. — Ты, про наглядную агитацию, к чему?

— Так, к слову пришлось, — быстро ответил Поляков, справедливо понимая, что нужная атмосфера для признания ещё не готова. — Спасибо за еду! Всё было очень вкусно. Пойдём, милая, спать. Я так по тебе соскучился...

...

В постели Поляков был не так хорош, как его внешность. Обычно хватало ненадолго. Но сегодня он старался. Вертел податливое тело жены и так, и сяк. То сверху полежит. То со спины пристроится. То сбоку (нравилась ему поза, когда одна нога у жены вытянута, а другая согнута в колене). Поднимет Поляков согнутую ножку жены и под ляжкой в промежность тычет...

Ближе к финишу разошёлся. «По-офицерски» запрокинул обе ноги балерины себе на плечи и — наяривает сверху. Не глубоко, но часто. Только для полного успеха ему не хватало известной изюминки.

— А что это у нас с тобой сейчас происходит? — спросил он с учащённым дыханием, заглядывая в красивое лицо супруги.

— Любовь, — ответила терпеливая Нина Георгиевна, понимая куда тот клонит.

— Назови, это по-другому...

— Нет.

— Ты же меня любишь? Скажи...

— Люблю. И не хочу опошлять...

— В сексе есть свои условности. Давай!

— Секс нужен для размножения. Любовь — иное, - не соглашалась уступить мужу Нина Георгиевна.

— Ну, ты же хочешь, чтобы я кончил. Постарайся раскрепоститься. Помоги телом, словами...

Поляков решил быть сегодня особенно грубым. Кто-то из приятелей, в недавнем разговоре, признался, что грубым набором слов он разводит супругу на «бесподобный секс».

— Скажи, что любишь, когда тебя ебут.

— Не хами.

— Мать твою! Не лежи, как полено. Может, кому-то, без меня давала?

— Поляков! Ты с ума сошёл?

— Поляков, Поляков. Даже если не давала... Трудно представить, что ебалась с кем-нибудь из солдат. В подъезде, или вечером, когда выносила мусор. Очень даже могло быть... Не будь скучной. Фантазируй. Как блядовала... Скажем, с этим... Большаковым...

— Прекрати...

— Ага! Передком-то двинула...

— Дурак!

— Да нет. Он не дурак, если такую сладкую пизду поимел... Какой у него ялдык? Большой, верно? Ходит весь день возле тебя в спортзале со стояком. Как такому не дать?.. Ты ему на этой кровати отсасывала или в спортзале?

— Что ты, придумываешь? Не люблю я солдат! Они здесь повсюду... Шныряют. Глазами зыкают...

— Словно раздевают, да? — переспросил Поляков продолжая движение тазом. Он никак не мог добиться нужного выброса. – Чем же он с тобой занимался?

— Он моих девочек рисовал...

— И тебя.

— И меня тоже.

— Нарисовал... с большим хуем в руках. Верно?

— Прекрати... У тебя самого... с этим, ох... хорошо получается... — Нина Георгиевна и в самом деле ощутила наплывающее удовольствие.

— И так же охала, на его хуе? Он-то, побольше моего... верно? Давай, милая, давай... Я же чувствую, что это тебя заводит...

— Нет...

— В жопу давала?

— Нет!

— В рот брала?..

— Нет, нет, нет... — заметалась под мужем Нина Георгиевна. — нет... ох... а-а-а...

— Значит в пизду дрючил, богомаз сучий! Вот так драл, да?.. Так? Ух, как хорошо идёт... Пизда твоя на Большакова реагирует... Сжимается... Словно доит. Давай, давай, милая... Представь, что это его хуй тебя сейчас насаживает... Малафью в тебя сливает... Её у солдатика много. Чувствую, как она, до сих пор, в твоей пизде хлюпает...

Нина Георгиевна действительно потекла.

— Раком дрючил? Или, как я, сейчас, по-офицерски?.. Ножки на плечи сама закидывала, или он уговорил?..

— Нет, нет! Ну, что ты со мной делаешь? — металась под ним Бестужева.

—. .. и, по самые яйца свой хер вставил... — не слушал её отрицания подполковник. — До самой матки доставал... Титьки твои мял, сволочь ненасытная!

— Не было этого... ох, зачем ты так... ой, мамочки...

Поняв, что жена близка, к столь редкому в последнее время, оргазму подполковник задвигал тазобедренной частью тела с удвоенной скоростью:

— Так он тебя ёб, так?..

Нина Георгиевна сдавила ногами шею мужа, прогнулась навстречу проникновению.

— Всё, больше не могу! — простонала, она, охваченная спазмами удовольствия. Стройное тело взорвалось и выгнулось навстречу кому-то незнакомому... Восторженный крик вырвался из её перекошенного судорогой рта, обращённого в сторону лица, не похожего на лицо супруга.

«Кто это?» — успела подумать жена подполковника. И забылась в беспамятстве...

Лик, похожий на Большакова, прежде, чем раствориться, погулял в её сознании. А с ним и вопрос: «Бывает, Нина Георгиевна, ощущение, что происходит с вами, а, на самом деле – нет?»

Бестужева, со страхом увидеть это явление вживую, осторожно приоткрыла затуманенные глаза.

Ни Большакова, ни мужа рядом не было.

От сердца отлегло.

Придерживая руки у паха, она, как всегда, засеменила в туалет. В коридоре встретила мужа. Он уже помыл свой писюн и ладони, которыми оберегал ковровое покрытие от падения капель по пути к душу.

«Ёбарь с дешёвыми приёмами!» - подумала Нина Георгиевна и, впервые недоброжелательно оглянувшись на задницу мужа, которая ей всегда нравилась, потому, что напоминала попку хорошего танцора.

...

С некоторых пор про них можно было сказать: «Спали вместе и, в тоже время, порознь». Поляков лежал в постели и рассуждал о случившемся:

«Что это было? Его, холодная, скучная в интиме жена, завелась на фантазии с другим мужиком? Выходит, что так...»

Поляков постарался припомнить, когда она начала подмахивать...

«Ага. Когда упомянул про богомаза... Против факта не попрёшь...»

ТАКОЕ расследование щекотало нашему подполковнику нервы. И доставляло удовольствие. Словно он листал страницы эротической повести...

«Не изменяет, это точно. Но, что-то, внутри себя, копит... Завелась на конкретного солдата или вообще, представила секс с посторонним?.. Надо будет проверить. Назвать фамилию какого-нибудь смазливого офицера, который ей знаком, и раздрочить, чтобы могла поплыть...»

В душевой шумела вода, ночной торшер с оранжевым абажуром наполнял комнату интимным светом.

«Как в бордели», — вспомнил Поляков похождения в злачное место во время учёбы в Академии. И свою телефонистку, её молодую пилотку в жёлтом пятне настольной лампы.

«Не ломалась. Дала с первого раза. Позволила спускать в себя... Может подзалететь... Не страшно. Сосватаю за какого-нибудь дембеля. Предложу уволится «молодым» с первого дня приказа. Согласятся... Жаль свою «ромашку» в этот раз не навещу. Не её сегодня смена...»

Вообще-то, позывной «ромашка» напомнил Полякову тех дур, из столичного педучилище, что заглядывали «на огонёк» в общежитие академии:

«Всё мечтали заполучить женихов. А их, после подпития ставили в круг голыми письками наружу и ебали по очереди. Называлось это блядство «ромашкой». О, это было замечательное время!»

Замполит полка сладко потянулся.

«А Нинка у меня — ещё та штучка! Может заводиться. Как тогда, на выпускном вечере в Академии. Стоило увести в укромное место, повернуть к стене, и вот она, прима-балерина на члене у бравого майора Советской Армии! Здорово он тогда её отымел. После бутылки шампанского с небольшим количеством водочки... Какой-то хмырь рядом тёрся... Тоже засадить хотел. Да куда гражданскому чмо, с офицером тягаться!»

Шум воды в душевой прекратился.

«Кто бы мог подумать, что балерина ещё и целкой оказалась... Сколько раз он ей в тот вечер вставил? Раз пять. Никак не мог её узкой пиздой насытится... Накачает, вроде бы, сил нет, а, как глянет на красоту, что только что жарил, стояк тут, как тут. Не каждому дано ебать приму-балерину... В жопу не дала. Но сосала умеючи... Столичная штучка... И дался ей этот спектакль. В Москву хочет. Потому и телевидение на премьеру попросила пригласить. Надеется, что в столице о ней не забыли. Репортаж посмотрят и попросят вернуться... Понятное дело - рампа, успех. Балероны всякие..., которым в гримёрке отсос нужен... Вот вопрос - чего ж они её в театре, ещё до замужества, не поимели? После минета всегда на блядство тянет. По себе знаю...»

Поляков почувствовал, что при этих мыслях его писюн ожил. Он взял свое достоинство в кулак и начал подрачивать.

«Ё-моё, — думал подполковник, — выходит меня тоже заводит, если представить, как Нинка изменяет! Как её дрючит, кто-нибудь другой... А, что, если такое, на само деле подстроить? Да посмотреть со стороны, как её натягивают... Она у меня девочка желанная, от её фигурки и мордашки никто не откажется...»

Поляков прикрыл глаза и стал обдумывать варианты:

«Ещё можно её вдвоём, с каким не будь лейтенантиком. Из вновь прибывших. На которого цыкнешь — не проболтается. Такой парень и ёбарь в соку, и возразить не посмеет. В моём кабинете. Через стол перегнуть... Я Нинке сзади, а он ей в рот... Потом поменяться местами... С ёбарем проблем не будет. Нинку на это уговорить, вряд ли, получится... Если только, напоить, как тогда, на выпускном...»

Поляков, вдруг понял, что сейчас он бы мог уступить полупьяную балерину тому гражданскому чмо, что пускал слюни при одном виде на его Ниночку. И не только бы дозволил, а и придержал бы, будущую жену в удобной для ебли позе... Лишь бы только посмотреть, как в ее пизде чужой хуй поршнем ходит...

«Всё-таки, не лучшее это дело, ломать целку за портьерой в парадном мундире...»

Когда Нина Георгиевна вышла из душа и улеглась рядом с мужем, тот молча, повернул её на спину, сел сверху и сунул окрепший член в удивлённое личико.

— Ты чего? — только и успела она сказать, как тут же получила заряд горячей спермы, куда попало: в рот, в глаза, в нос, на грудь.

— Совсем рехнулся! — оттолкнула Нина Георгиевна сидевшего на ней супруга. — Чего на тебя нашло? Всю обкорнал, дурак...

Вытирая, текущую по телу молофью, она, вновь, ушла в душевую.

Довольный собою подполковник откинулся на подушки:

— Ещё что-то магём! — сказал он, ухмыляясь своему открытию и ощущая, что писюн продолжает стоять. — Всё-таки, у настоящего секса, свои законы!