На заимке 3.

Появился гость желанный, день и ночь так долго жданный. Почти по тексту, написанному великим поэтом. Ты смотри, сколь годков со школьной поры прошло, а помнится, как вчера это было. Вот давали образование в Союзе. А может это старость? Маразм старческий. Это когда помнишь, что было в детстве, и не помнишь, застегнул ли штаны апосля того, как по нужде сходил. Ну да это ещё ничего. Хуже будет, коли забудешь, что их нужно снять.

А гость меж тем машину остановил почти у дома, паразит, траву топчет. Ему что, а красота пропадает. Потом заставлю переставить, не при людях же на сына собак спускать. Первой из машины сноха выскочила, Лидка. И враз на шее повисла. А в ней весу не в Маринке, поболе будет. Целует.

— Пап, я так соскучилась! - И рукой ширинку щупает, будто я мог чего-то там потерять. Проверяет, значит. - Маринка мне хоть чуточку оставила?

— Оставила. Лид, народ ведь.

— Плевать. Они привычны.

Они, это две дамочки лет примерно Лидкиных, вышедшие из машины. Стоят, головами вертят, рассматривают. Ну так понятно, в дикость им, городским. Это у нас вокруг лес, зелень, а у них зелень только в парке каком встретишь да на газоне. И те косют и косют, на дают траве в рост пойти. У них там голуби одни, засранцы, а у нас всякой птахи лесной не счесть. А про воздуха наши совсем говорить ничего не буду. Кто не дышал вольной грудью, тому и не понять. Ну раз те дамочки привычны, облапил Лидкину задницу, пощупал. Маринка-то совсем ещё мелкая, а у снохи задница бабья, есть чего в руку взять. Димка от машины зубы скалит, паразит. Вещи из багажника вытаскивает. А сумок-то, сумок. Они на зимовку собрались, что ли? Мне не жалко, пусть зимуют. Димка-то может и в город ехать. Может и Лидку взять. А вот барышень этих пару можно и оставить. В хозяйстве пригодится.

Пока Лидкину задницу щупал, вихрь налетел. Маринка на мать накинулась, на шею повисла. Тоже мне, дитя малое. Ну так мать всё же, соскучилась по мамке. Целует. Та еле оторвала от себя дочь.

— Мариш, Доченька, да успокойся! Шею свернёшь! Иди вот Диме помоги сумки принести.

Маринка забурчала

— Ну вот, эксплуатация детского труда. И куда омбудсмен детский смотрит. Ребёнка тиранят, работать заставляют, а где органы защиты детей? Я вас спрашиваю - где?

— Иди уж, ребёнок. Совершеннолетние под защиту омбудсмена не подпадают. Отдыхай, милая.

Та пошла, еле перебирая ногами, всем своим видом показывая оскорблённую в лучших чувствах девочку.

— Маринка, стоять!

— Дед, стою!

Сучка. Развернулась, во фрунт вытянулась. Даже титьки вперёд подались.

— Отставить сумки таскать. Сами переносим. Не хватало дитю надрываться.

Подпрыгнула, показала матери язык.

— Вот, вот как нужно о детях заботиться! Учитесь у деда. Родители называются. Дедуля, спасибо за защиту. От смерти неминучей спас. Надорвалась бы твоя кровиночка, померла в муках, что бы ты тогда делал? Кто на старости воды стакан подаст? Кстати, дедуль, те угрозы не жевать тебе жованки, как у тебя зубов не станет, отменяются. Теперь они переносятся на родителей.

Благополучно избежав шлепка матери по круглой заднице, поскакала к Димке. Радостно вереща повисла у него на шее. Ногами обхватила, полностью повиснув. Ну так терпи, сын, коли валяешь падчерицу. А сноха меж тем гостей представляет.

— Пап, познакомься. Это мои, точнее, наши общие друзья. Это Таня. Без отчества, просто Таня.

Баская девка. Не очень высокая, полноватая, пухлая во всех нужных местах. Титьки так вообще выше всяких похвал. Такая и меж титек тебя принять сможет. Лицо симпатичное. Рот небольшой, губы пухлые, чувственные. Бёдра довольно широкие и от того талия кажется тоньше, чем есть на самом деле. И видно по ней, что баба весьма злоебучая. Любит это дело до безобразия. Ишь как зыркает, делая вид, что её совсем не интересует то, что недавно сноха щупала, хотя дай ей волю, вмиг бы без штанов остался и она бы уже прямо тут раком стояла. Рупь за сто, что у неё трусы мокрые. Лидка продолжает знакомство.

— А это Вероника. Мы её просто Вика зовём.

И эта бабёнка тоже ничего. Чуть выше первой, темноволосая, тоньше в кости, бёдра уже. Такую хорошо на постели разложить. Ногами обымет, как в плен возьмёт. Опять тот же самый рупь за сто дам, что пизда у неё узкая. У Татьяны-то скорее всего мелкая, но широкая. А у этой точно уже будет. И на природу больше внимания обращает, чем на мою ширинку. Если ей и было чего обещано, так не торопится, понимая, что спешка нужна при ловле блох, да когда убегаешь от чужой жены, а её мужик с ружьём наступает тебе на пятки. Эта и любиться будет дольше. Чувственная бабёнка. Была у меня одна такая. Та, прежде чем трусы снять, всего Блока мне расскажет своим занудным голосом. То повадилась Ахматову мне читать. Ах, Гумилёв! Ну так и ебись со своим Гумилёвым. Чего ты под меня ложишься? А Лидка теперь меня представляет.

— А это наш патриарх, наш глава клана, наше всё, наш папа, дедушка и всё такое прочее, Захар Матвеевич. Мы привыкли звать его просто папа. Можно дед, как Маринка. Можно Матвеич. У нас здесь папа вся верховная власть. Прокурор, судья, адвокат и палач в одном лице. Он здесь закон. Скажет прыгать, можно лишь спросить: Как высоко и сколько раз? Если возникнут какие-то вопросы, проблемы, не жеманничать, спрашивать напрямую. Папа виляний не любит и сам говорит прямо, нравится это кому-то или нет.

Вот рекламу создала. Пойти, что ли, каменюку какую поискать, постамент под памятник себе любимому сгоношить. И баб запугала. Эх, их бы мне в армии встретить, враз бы научил команде "Воздух!". Упасть на спину и направить оружие в сторону воздушной цели. А у них какое оружие? Правильно, в два ствола. Лидка же продолжала ознакомительную лекцию.

— Если хорошо попросите, папа может провести с вами экскурсию. Девочки, вы бы знали, какие здесь места! Чудо! Просто созданы для релаксации. - Вот врушка. Сама когда успела узнать. - Так что располагайтесь, расслабляйтесь и отдыхайте. Пап, нам бы с дороги помыться.

— Чего ж не помыться. Можно в доме, можно вон в летнем душе, вода согрелась. Баня пока не натопилась. К вечеру будет готова, так напаритесь.

Татьяна огляделась, на душ посмотрела. А чего смотреть? Нормальная кабинка-ракушка. Припёр же Димка, утащил с какого-то пляжа, не иначе. Домовитый он у меня, хозяйственный. Весь в мать. Та тоже всё в дом тащила. Присмотрела мужика и в дом его. Так и оженила. Угостила наливочкой, захмелел, проснулся под боком у бабы. Всё, женат. Да не жалею, вовсе не жалею. Баба жаркая, хозяйственная, покладистая. Особенно когда кулак под нос сунешь. Не бил, ни разу не бил. А всё одно опасалась. Уважали друг дружку. Эх, да что теперь-то. Ребёнка вот только одного подарила. Ну так на то воля Всевышнего.

— В ванне я и дома могу помыться. А такой экзотики дома нет. - Татьяна показала рукой в сторону летнего душа. - Можно мы там помоемся?

— Да хоть в бочке. Мне какая разница? Желание гостя - закон. Лид, ты в дом их веди, потом пот и смоете.

О чём-то заговорили, в дом пошли. Через какое-то время выходят. Лидка чего-то без своего топлеса, титьки в лифчик спрятала. Ну так понятно же всё - гостей смущать не желает. Ничо, привыкнут, разденутся. А для смелости я им медовухи своей на травках плесну. Так расхрабрятся, что медведям в лесу тошно станет. И бабёнки следом в купальниках. Про те купальники сколько сказано, что язык заболел повторять. Две ниточки на титьках и две на заднице. На Вике-то ещё ничо, боле-мене нормально, если не особо придираться, а Татьяна так вовсе голой кажется. Да пусть их, пусть потешат себя, что вроде срам прикрыли. Была бы хоть у одной манда не брита, так сейчас бы волосья во все стороны торчали. А так ничо, скромненько и со вкусом. Вот же внучка, как она стал говорить, нахватался. А вот и она, Мариночка. Выпорхнула из дома, тоже переоделась. От же оторва! Титьки прикрыла чем-то вроде передничка. Получилось, как занавеска на окошке на верёвочке. Только ещё и бретелька через шею перекинута, поддерживает. Бежит, ткань подымается, а под ней титьки прыгают ничем боле не прикрытые. И на талии юбочка, что едва задок прикрывает. И тоже невесомая, мотается и всё наголе. С одной стороны вроде Маринка одета, а по сути голяком бегает. Подбежала ко мне

— Дед, что делать?

— Хворостиной бы тебя по заду вытянуть. Ты чего так обрядилась? Мать и то в купальнике.

— Ну, дед, ты чего? Я же ребёнок, мне можно. Ты глянь, какая юбочка. - Приподняла за подол, крутнулась, показав всё, что под той юбочкой есть. - И это, дед, я матрон этих троллить буду.

— Чего? Чего? - Читал я про тех троллей в сказках. Человекоподобное существо огромного роста, тупое и злобное, с мерзкопакостным характером. Ну так Маринка по характеру тому троллю сто очков вперёд даст. И как она, такая мелкая, тролля из себя будет делать? - Ну-ка, внучечка, колись. Чего ты надумала?

А бабы, вслед за Лидкой гамазом в душевую пошли. Они что, все разом решили в кабинку влезть? Так тесно же будет. Вот же и прямь городские, бестолковые. Одна намылится, смывать с себя пену начнёт, так на остальных всё полетит. Дуры, так они и есть дуры. Бестолочи. Учить их ещё и учить.

— Дед, они такие чопорные. Я не буду рассказывать, что про тебя говорили, но знай, что когда я называла тебя динозавром, я тебе льстила. Правда у тебя хорошая. Дед, мне мать запретила к тебе лезть, чтобы ты силы не тратил. Дед, она что задумала? Мне сказать можно? Ты же знаешь, я никому ни словечка. Нууу, дееед!

— Да не знаю я ничего. Отвязни, пиявка. Иди-ка лучше в бане пол смахни. Я пока воду наливал, натоптал слегка. Пока не жарко, а то потом в духоте мыть, так упреешь.

— Ну вот, как всегда, на самом интересном месте. И опять Маринка. Маринка то, Маринка сё, Маринка туда, Маринка сюда. Прямо Фигаро какой-то, не Маринка.

— Иди уж, Фигаро. А чего это ты, внучечка, решила сегодня попридуряться, сиротку из себя покорчить?

— Дед, так из-за них. Троллить буду. Дед, ты подыграй. Ну деда, миленький! - Оглянулась Вокруг никого. - Дед, хоть пощупай, раз трогать тебя нельзя.

— Иди отсюда, искусительница. То я не знаю, чем это закончится.

— Не интересно с тобой. Злой ты, нехороший. Вот сейчас возьму и пол в бане помою твоей рубахой. Всё одно не стирана.

— Ох, Маринка, плачет по тебе ремень, ох плачет.

— Только пугать здоров. Взял бы, да отшлёпал. Дед, а ведь это возбуждает. После такого так хочется, так...Ой, дед, ты что?

— Просила. Получила. Ну что, хочется?

— Ох, дед. И почему ты настолько старше? Мне бы такого мужа. Ладно, ладно, пошла уже. Вон и русалки идут с помойки. В смысле помылись.

Маринка скрылась в бане. Посмотреть, что ли, чем пол моет? С неё станется рубаху использовать. Да ну еёё. Помоет - так выброшу. Делов-то. Но оторва. Не завидую мужу будущему. Верёвку из него совьёт и тот сам на той верёвке повесится.

Татьяна подошла. Стоит, смотрит. О, она разговаривать умеет.

— Захар Матвеевич, как к вам можно обращаться?

— А как нравится. И не нужно выкать. У нас здесь всё просто. Так что можно Матвеевич. Если не коробит, то дед. Вон та профурсетка, что пол в бане сейчас моет, только так и кличет. Когда что-то нужно, то и дедулей может назвать. Ну а как не в духе, то и всяко. Остра на язык, да и начитана. Так молодые нынче такие все. Ты чего стоишь, присаживайся. В ногах правды нет.

— А меж ними? Ой, извини...те.

— Да ладно, чего ты. И меж ними нет правды. А может и есть. Старый я, уж и не помню.

— Ой, Матвеич, только не надо притворяться. Все бы такие старые были. Такой мужчина обнимет, так все косточки затрещат, дыхание замрёт. Старый он.

Татьяна фыркнула и вдруг замерла. Её взгляд застыл. И что она там увидела? Маринка, вот же сучка, пол моет. И как моет? Пятится к нам задом на выпрямленных ногах, слегка их расставила, и от этого её пирожок, слегка приоткрытый, торчит из-под задравшейся пародии на юбочку. Голенькая попка задорно торчит, булочками играет. Да, зрелище не для слабонервных. Таня сглотнула. Несколько раз открыла и закрыла рот, наконец смогла хоть что-то сказать.

— Это...Это...Марина...

Та быстро выпрямилась, оставив тряпку на полу, повернулась, сделала умилённо-заинтересованное лицо. Тренировалась ведь, зараза такая, точно репетировала.

— Что, тёть Тань? - Глазки строит, мордашка, что у Шрекова кота.- Вы что-то хотели?

Та заикается.

— Марин, ты...Ты. ..Ты без....Ты что делаешь?

Та огляделась вокруг. Вот же глупая тётка: не видит, что полы мою. Деланно усталым движением тыльной стороны предплечья утёрла с лица якобы имеющийся на нём пот.

— Вот, тёть Тань, свидетелем будете безжалостной эксплуатации детского труда. Причём труда подневольного, принудительного. Труда из-под палки. Видите, с вами рядом сидит деспот, сатрап, рабовладелец? Видите у него в руках хворостину? - Вот же стерва. Ну держу я в руках прут. Собирался гладиолусы подвязать. - Так этой хворостиной меня, - всхлипнула, - сиротинку, по заднице чуть что. А в чём я хожу? Посмотрите?

Приподняв юбочку, продемонстрировала Татьяне голенький лобок. Повернулась, крутнувшись, обнажила попку. И продолжила едва не со слезами, плачущим голосом.

— Голая, босая, голодная, холодная. И родители, изуверы, отдали меня, ребёнка, на растерзание этому чудовищу. Вы сказку про красавицу и чудовище читали? Вот она я, перед вами эта самая красавица, жертва этого чудища. Знали бы вы, что он со мной вытворяет. Голодная, едва попрошу корочку хлеба, сухарик, сразу же прутом по заднице. Видите, из рук прут не выпускает. Ой, тётя Таня, миленькая, спасите меня! Освободите от этого рабства, всю жизнь на вас Богу буду молиться!

Сделала вид, что за Татьяну прячется. Та, поняв, что её просто разыграли, как лохушку, засмеялась.

— Марин, судя по твоему виду, не скажешь, что ты с голоду умираешь.

— Пухну.

— И от дедушкиного прута что-то не зам

ечаю следов на твоей попке.

— У меня регенерация хорошая.

— Марин, а почему ты без трусиков? Ты дедушку не смущаешь?

— Кого? Деда? Да что он там не видел? Мы с мамой так ходим. Это перед вами она купальник надела. Мы нудисты, а дед у нас главный зануда: Оделись бы, срам прикрыли, простынете. А у нас кровь горячая. Тёть Тать, вы бы вместо морали помогли полы домыть. В баню небось все, а полы одной Маринке драить.

Татьяна смотрит на меня, вроде смеётся, точнее пытается смех сдержать.

— Теперь я понимаю ваши слова про острый язычок внучки. - Повернулась к Маринке.- Марин, всё же - почему ты без трусиков?

— А это она вас, как это, Мариш, ты говорила? Вспомнил. Троллит она вас. Она, де, такая смелая, раскрепощённая, а вы зашоренные, пережитки вы, если точно помню. Марин, что ты ещё там говорила?

Просила подыграть? Держи. Наговорю сейчас, так эти тётки точно тебе тёмную устроят. Поймают, загнут да по голой заднице крапивой. А я подскажу. Таня наконец-то поняла, что дед и внучка два спога одной пары. Расслабленно засмеялась.

— Ладно, сироточка, давай я домою пол. А ты мне принеси из дома крем для рук. У меня после воды всегда руки шершавыми становятся.

— Сейчас, тёть Тань. Спасибо вам, что сиротинку пожалели. Да, вы только мойте старательно. Дед хворостину не отставил. Чуть что, так не посмотрит, что вы в гостях. Уж я его тиранскую натуру знаю. А у вас регенерация не как у меня. Попа долго в полоску будет.

Показав язык и успев отскочить от хворостины, которой, видит Бог, вытянул бы по сраке от души, ускакала. Недалече. Встала и смотрит, как Татьяна заняла её место, возит тряпкой по полу, наклонившись так же, как давеча Маринка. Верёвочка, что делила попу на две половины по меридиану, спряталась меж двух полушарий, разделила надвое губы, оставив по сторонам валики, прячущие остатки верёвочки. И как она это терпит? Трёт же пизду, раздражает. А намокнет? И ведь прекрасно знает, что я всё это лицезрею. Может ещё и потому крутит задом, выставляя свою жопу в лучшем свете. Любуйся, старый. И пускай слюни, раз уж ты на остальное не годен. А как же иначе, коли перед тобой девка с голой задницей прыгает, а ты и не реагируешь никак. Специально присматривалась к штанам. Хоть бы бугорком намекнули на твою реакцию. Да ещё и мать её голышом ходит, оказывается, нудистка, бля. Точно импотент уже, мерин старый. А что будет, если и нам с Викой раздеться? Да ничего. Димка свой, видел и не в таком виде. А дед годен разве что для куни. Так он, поди, и слов таких не знает.

Маринка машет рукой, пока Татьяна не видит, к себе зовёт. Покряхтев для виду, показав свою немощь, встал да пошёл.

— Чего тебе, провокаторша? Деда зачем подставляла?

— Дед, да ну, какая это подстава? Плюнь. Дед, ты видел, какая у этой коровы срака? Дед, а титьки? Дед, ты её обязательно раком поставь и вдуй хорошенько. Продери, как маменьку, чтобы пару дней в раскорячку ходила. Дед, у неё же титьки будут болтаться, как у Зорьки вымя. Дед, а ты пробовал между титек? Мне бы такие, я бы тебе показала. Дед, а дед, ну чего молчишь?

— Думаю. Думаю вот, сразу тебе ремешка всыпать, или погодить.

— Ремешка? Маришке? Пап, неужели заработала? - Не услышали, как к нам подошли Вика с Лидой. - Ой, пап, неужто на её задницу управа нашлась?

Маринка автоматом потёрла задницу.

— И чего радуешься? Тебе бы так. У деда знаешь какая рука тяжёлая.

Лидка захлопала в ладоши, засмеялась.

— Марин, я ведь предупреждала: не серди дедушку.

— Дедушка. Дедушки не бьют внучек. И вообще это не наш метод. Убеждением надо действовать, убеждением. А это не дед, это тиран какой-то. Ой, мам, спрячь! Ты же не хочешь лишиться дочери? Дед! Дед! Прости! Пошутила! Выбрось палку! Дед! Ай! Мам!

Татьяна у бани, Лидка с Викой здесь, покатывались со смеху бесплатному концерту. Даже Димка вышел из-за дома, где разжигал мангал у беседки.

Сели обедать. Рановато для обеда, да гости в дорогу выехали ни свет, ни заря, проголодались. Сноха разлила какую-то дрянь, пахнущую самогоном и утверждала, что это самый настоящий виски. Настоящий виски у меня - тройной очистки, на травах, на орешках от нашего сибирского красавца кедра, на меду, в дубовой бочке настенного. Жахнешь такого стопарик и сразу душа в полёт просится, как с тем ред булом из рекламы. Правда я ту гадость и не пробовал. Хорошая вещь в рекламе не нуждается. Ни разу не видел, чтобы шашлыки рекламировали, к примеру. А вот колбасу из неизвестно чего изготовленную, так это запросто. Пришлось пить эту дрянь. Свой продукт оставлю на вечер. Кой чего к нему добавлю, чтоб у баб меж ног зачесалось. Кхе-кхе-кхе. Вот такой я старик пакостный. Вроде старухи Шапокляк. Ушицы сварганю и тоже с травками. Пусть едят. А что Димка поест, так в пользу. Драть Лидку дольше будет.

Ближе к вечеру собрались в баню. Нажарил я её - уши в трубочку сворачиваются. За весь день девки так и не решились купальники снять. Вот вроде и сиськи, и пизда наголе, а всё же считается одеждой. Ну так плёнки кусок на себя напяль и думай, что никто ничего не видит. Как в сказке: не голый и не одетый. Маринке, правда, всё фиолетово. Считая себя ребёнком, вела как дитя малое, которому многое позволено. Смело сверкала голым задом, откровенно провоцировала гостей. Те терпели, не поддавались на провокацию. Лидка на словах вроде дочь одёргивала, а в душе поощряла. Сама бы с удовольствием голяком ходила, пока солнышко. Так ей хотелось баб раскрыться заставить. Как она сказала: Сущность их блядскую. Димка позвал с сбой

— Бать, пойдём с нами в баню. Посидишь, косточки разогреешь.

Отнекался.

— Да куда мне с вами, молодыми. Запарите старика.

Девки похихикали. Мы, мол, предполагали. Лидка ехидно улыбалась. Димка сделал каменное лицо. Пошли без нас с Маринкой. Та отговорилась, что жар не любит. Мы с ней на пару вызвались пока стол накрыть. Выйдут гости из бани голодные, силы на махание веником, а может и ещё на что, недаром Димка с бабами пошёл, поистратили. А тут мы с Маринкой им стол накрыли. Пусть пьют, едят. А что будем делать дальше, так время покажет. Мы уже и справились, а парильщиков всё нет и нет. Точно их там Димка по очереди раком ставит. Лидка даже слова не скажет, раз в их компании так принято: Что мужики, что бабы - всё общее. Сама рядом встанет. А может и не делают ничего. Баня натоплена шибко, так что напарились и не до остального. Ну да пусть. Пока с Маринкой присели передохнуть. Она переоделась в шорты и майку. К вечеру прохлада от озера тянет, хоть и лето. Чего форсить с голой задницей, тем паче, что всем продемонстрировала какая она вся из себя поборница феминистическо-суфражистско вольных взглядов. Даёшь равноправие. Кого и с кем? Как вас, баб, ебли, так и будут ебать, даже если вы и сверху сидите. Читал как-то у Бушкова про общество, где бабы сверху мужиков сидели и никак иначе. Этим они как бы подчёркивали своё превосходство над ними. Ага, подчеркнули. А месячные тоже мужикам передали? А дитя вынашивать и рожать?Ладно Маринка. Детство ещё в заднице играет. Да и не серьёзно это у неё. Наносное, дань моде, следование и подражание не самым умным примерам. В ум войдёт, так сама поймёт, для чего Господь бабе пизду дал. Да она и сейчас точно знает, ебливая без меры.

Присели с Маришкой. Она под руку влезла, подмышку куда-то голову всунула, прижалась. Девка взрослая, а всё ребёнок малый. Иные в эти годы уже и дитя имеют, а эта сама дитя дитём. Зашевелилась.

— Дед, деда, я что тебе скажу.

— Ну так скажи.

— Дед, эти курицы городские ( сама себя уже деревенской считает) про тебя разговаривали. Думали их не слышит никто. Мать как раз с Димкой разговаривали. Так они говорили, что Лида им обещала незабываемые впечатления, а какие впечатления и с кем, если из всех мужиков Димка, да мерин старый. Дед, это ты мерин. Поубивала бы дурочек. Дед, ты их обязательно продери,, раком их, сучек. И везде. Тётя Таня говорит, что я перед тобой с голой жопой, а у тебя даже не встал. Дед, у тебя правда на меня не встал? Ну что молчишь?

— Да она откуда это взяла? Она мне в штаны, что ли, влезала?

— Дед, ты не юли: на меня не вставал?

— А ты как думаешь?

— Врёт она всё. Врёт от зависти. На её толстую сраку не встал, так и бесится от этого. А на меня у тебя всегда встаёт. Я знаю. Ой, дед! Ну ты что, я же просто проверить. Стоит.

— Вот и не замай. А то сейчас куда пойдём и там сама раком встанешь. Советчица нашлась.

— Дед, а правда, накажи меня, поставь раком. Дед, ну что тебе стоит? Ну хоть чуток. Разок бы кончить и всё. Дед, у меня правда всё аж ноет. Ты что, хочешь чтобы я заболела?

— Это отчего ты заболеешь? Что за болячка?

— От недоёба. - Ржёт. - Недоебит называется. Дед, ну правда. Можно и здесь. Как из бани выйдут, мы их увидим. А они нас сразу нет. Ну дед, я сажусь.

Вот же стера какая. Штаны с меня сдёрнула, с себя тоже до щиколоток шортики стянула, уселась ко мне спиной, вроде как блюдёт окружающую обстановку. Уселась, попой поёрзала да и заскакала. Руки под маечку засунул, титёшки тискаю. Небольшие, твёрдые. Соски набухли, твёрдые, отзывчивые. Маришка голову откидывает, шею подставляет под поцелуи. Ушки тоже покусываю.

— Дедуль, кончи в меня. Пожалуйста.

Как отказать внучке, пусть и не родной. Она, как почуяла, что сейчас кончать буду, с ног соскочила, попку подставила, наклонившись, чтобы сперма вся ей досталась, на меня не вытекла. Ох, хороша же пизда у Маринки. Так бы и не вытаскивал. Нравится мне, как у Маринки во время оргазма животик поджимается, расслабляется и вновь поджимается. Такое впечатление, что он через матку сперму из влагалища высасывает.

Едва одежду поправили, наши из бани идут. Красные, распаренные, радостные, усталые. Бабы в халатиках. А халатики как у той в кино, которая "не виноватая я, он сам пришёл!" То есть чуток длиннее той тряпицы, какой Маришка днём зад прикрывал.

После бани, по завету предков, кальсоны продай, но выпей. С теми предками не знаком, но совет хороший. Нам последние подштанники продавать нужды нет, у нас и без того есть что выпить. И, едва городские сели за стол, налил им в стаканчики по сточке моего продукта. Пьётся легко, хоть крепости приличной. Не дурит, но кровь горячит, по жилам гонит. И сильнее всего гонит к тому месту, что меж ног расположено. Хоть мужикам, хоть бабам. Заставляет там всё зудится тем нестерпимым зудом, который можно погасить лишь совместными усилиями мужчины и женщины. Бывают отклонения, но ведь мы же не о них. Не приемлю этих отклонений среди мужиков, допускаю у баб, сам предпочитаю быть большевиком, которых, слава Богу, у нас в Сибири пока что не извели под корень всякие толерасты. Уж внучка мне на своём ноуте с буком чего только не демонстрировала в перерывах между...Кхм...Ладно, оставим тему. А гости, испив из источника наслаждения, каковым пока является стопарик, на уху налегли. Ешьте, дорогие, ешьте. Ушица тоже травкой приправлена. Травок у меня много, на всех хватит. И та травка помогает мужикам продержаться пусть и чуток, но дольше. А коли будешь принимать регулярно, то и эффект получается сильнее. На баб тоже действует. Они быстрее возбуждаются, к тому же по несколько раз могут кончить.

Вот уж и начало на них действовать. Ну так по третьей наливаю. Морды, успевшие побледнеть и принять нормальную окраску, раскраснелись. Димка, паршивец, не за столом же, тискает Танькины ляжки, меж ними руку запустил. Та и млеет, лахудра. Вика тоже задницей по лавке ёрзает. И Лидка смотрит просяще, будто приглашает отойти в сторонку. Маринка получила своё, на время успокоилась, сидит спокойно. Пить не стала. Куда ей и зачем? У неё дури и без того хватает. Разве что для запаха.

За столом ведь основное не поесть-попить, за столом ведь самое важное - разговор умный вести. У них, у городских, это первое дело. Ты только уши развешивай. Развесил, слушаю. Девки осмелели после выпитого, разговоры, которые изначалу всё про какие-то дела да про работу, повернули на анекдоты. И чем дальше, тем смелее. И про мужа в командировке, и про жену на курорте, и всё к одному - к ебле. У меня самого в штанах жар разлился. Хоть сейчас кого из баб хватай да загибай раком. Им и трусы снимать нужды нет, в одних халатах на голое тело сидят. У Таньки вон титьки повисли. Хороши. Меж таких и правда, как внучка советовала, вставить не грех. Пусть приласкает. Не всё же ему, органу моему, где-то во тьме трудиться. Света белого не видит. Всё в жаре да в сырости. Да и губы у Танюхи чувственные. Такими головку обнимет, да языком прикоснётся, так от блаженства на седьмом небе будешь. Да и Вика совсем не плоха. Рядышком их поставить да вдуть что одной, что второй. И чего это я, как парнишка в пубертатном возрасте взволновался? Поставлю ещё. Не зря же их Лидушка притащила сюда. Мы с неё поговорили про то, зачем привезла. Под меня подложить, да чтобы проспорили они, на себя понадеявшись. А потом, - сказала, - других привезет. И мне разнообразие, и им наука. Я, правда, засумлевался: А ну как други-то предупредят? Да сношенька успокоила. Говорит, что ни одна из них про то, что лохушками оказались, не расскажет и под пыткой. И будут ждать, пока их подруг не разведут, как дурочек с переулочка, на деньги. Пощупала меня, вздохнула, что нельзя показать им мои способности, потому потерпит, пока не продеру этих проблядушек во все дыры, пока не взвоют дурниной, пощады прося. А уж она, коли всё выйдет как задумано, самой лучшей снохой будет, у которой для свёкра ни в чем отказа не станет. И Димка, свинота моя кровная, в курсях.

Развеселились, анекдоты так и сыплют. Запах возбуждённых сучек в воздухе разливается, ноздри щекочет. Потерплю малость ещё. Сейчас их Лидушка разводить станет. Первой Маринка вперёд матери вылезла.

— Ма, Дим, тёть Тань, тёть Вика, а хотите я про деда нашего анекдот расскажу?

Те мордашки заинтересованные повернули, смотрят на Маринку. Давай, мол, удиви, расскажи про старого.

— Ну рассказывай.

— Слушайте...