Муха. Часть 2

– Нет, у меня сегодня праздник, юбилей можно сказать, наградили орденом, поэтому гулять, так гулять. Желаю разврату предаться... Нуте – с, на свет давайте выйдем, погляжу поближе. Может лахудры какие, носы проваленные или рожи битые...

Девицы послушно вышли на свет, чиновник придирчиво осмотрел каждую, словно цыган лошадь, только в зубы не заглядывал. Выбор остановил на Катьке. Приосанившись и закурив, зашагал к гостинице "Бристоль", которая действительно была рядом. Чернявый коридорный Филька, топая сапожищами, проводил до лестницы, вручив Катьке ключ от номера, заговорщицки подмигнул чиновнику:

– Очинно удачную девочку выбрали, вашенство. Свежайшая, розанчик, одно слово. Приятного отдыху... Ежели чего захотите, то в колокольчик звякните, мы мигом – с...

Убранство гостиничного номера было с претензией. Плюшевые занавеси, засиженные мухами зеркала, неистребимо стойкий запах табака и перегара. Сняв форменное зеленоватое пальто, чиновник повесил его на вешалку, сам скрылся за портьеру, оттуда донесся шум. Внезапно тяжелая бархатная ткань распахнулась и перед девчонкой предстала живая картина.

Без вице – мундира, со спущенными брюками, сжимая в руке торчащий член, на котором была намотана красная ленточка и болталась блестящая побрякушка награды, чиновник, картинно подбоченясь, вышел на средину комнаты. Приблизившись к девице, щелкнул каблуками, картинно подкрутив ус, представился:

– Коллежский асессор, кавалер ордена Святой Анны третьей степени, имею честь.

Обойдя кругом стола, подошел к Катьке, которая от удивления, вытращив глаза, принялась икать.

– Нуте – с, не будем тратить времени, принимайся за дело. Быстро открывай рот и соси! Живо!

– Сударь, никак не можно! Мы об энтом и не договаривались. Вы – ж говорили за троячок. Обещались! Я к энтому непривычная. Коли так хотите, дык ишшо денег дайте. Никак не меньше пятерки! Уговор, в начале денюжку дайте, а опосля хоть уполовником черпайте...

Мужчина достал из кармана мундира, брошенного на спинку кровати бумажник, отслюнявил еще две рублевых ассигнации. Член у чиновника, не толстый, но длинный оканчивался головкой, фиолетовой от напряжения, у основания чернели редкие курчавые волосы. Через пару минут у Катьки не оставалось времени на причитания и стенания, "елдачок" вперся в рот, вызвав невнятное мычание.

– Гулять так гулять! Чтоб с полным форсом было, один раз орденом награждают. Уж этого, голубушка, должно хватить. Минет, думают, завсегда для благородных господ. Да и мы не лыком шиты! Могем себе этакое безобразие позволить! Соси, давай, соси, да сторожко! Чтобы зубов не было, знаю я вас, шлюх. С виду агнцы невинные, а приметесь глодать, так норовите всю шкурку скусить. Чуть зазеваешься, зубами цепляете. Не бросай, соси! Шире, шире рот, кому сказал, – в голосе звучала угроза, а звонкий шлепок оплеухи подтвердил, что клиент не шутит.

– Хотя погоди, изволь прерваться. Дай – ка я в начале откушаю пивка... Не желаешь? Может водочки, у меня еще с банкета с собой полбутылки, хотел дома на похмеление, так сказать, запасти.

Вынул из внутреннего кармана пальто заткнутую пробкой початую бутылку "смирновского столового вина нумер 21". Девица, оторвавшись от толстой "соски", не вставая с колен, опрокинула предложенную рюмку. Через несколько минут хмель ударил в голову, заблестели глаза. Девчонка с утра ничего не ела, мотаясь по бульвару в поисках клиентов. Мужчина мудровал еще минут пять, пока не закончил. Члена не вынул и плесканул ей в рот. Девица, поперхнувшись, попыталась было сплюнуть, что излил новоявленный кавалер ордена Анны. Прекратила кашлять и давиться, когда он дал еще пару оплеух, приговаривая:

– Только попробуй, я тебе такого "леща" врежу, век помнить будешь...

Потом, сидя за столом, чиновник курил, пил пиво и давал нравоучения:

– Вот, милочка моя, это и есть любовь по – французски. Это не штафирка какой на тебя внимание обратил. Поняла, дура?

Катька смотрела на него глазами преданными. Все встало на свои места, если мужчина бьет, значит, ты ему по сердцу. Бабья доля такая, терпи и молчи, учила покойная маменька.

– Так что, не наелась еще? Заплатил достаточно, поэтому исполняй каприз и не перечь, прибью. В участок сдам, скажу, бумажник слямзила. Они тебя, стерву, живо на каторгу отправят, будешь с тузом бубновым на спине.

Перспектива, открытая пьяным чиновником, Катьке не улыбалась, вздохнув, через голову скинула платье, аккуратно повесила, сняла юбки нижние, спустила ношеные панталоны, доставшиеся в наследство от Груни Хрипатой, уехавшей на промысел в Нахичевань. Сняв покрывало, легла на спину, растопырив ноги, руки крыльями раскинула в стороны. Докурив папироску, выпив еще пивка, чиновник лег сверху, сунул полувставшего "солобка", но не на всю длину, а только в преддверие. Сунул лениво, без азарта.

– Ты что лежишь,

как бревно, деньги уплочены. Шевелись, сама обещалась, что страстная будешь за пять рублей – то! Ты мне весь плезир представь... Говори, что, мол больно, что в грудях спирает. Ну, ты знаешь, что надо... Давай! Нечего лентяйничать, а то деньги назад возверну...

Катька напряглась, задергала ногами, надула живот, как учила старшая товарка Груня, тело худенькое сотряслось в такт движениям, издала стон. При очередном движении, когда мужчина вышел наружу, влагалище липкое, сжалось волной, член, выскочив, неудачно уперся в твердость промежности девицы.

– Ой, простите, сударь, я не нарочно! Случайно вышло! Счас... Счас, сей секунд заправим... – суетливо бормотала Катька, – что – ж это я неумелая какая, так оконфузиться! Погодьте, погодьте! Счас, счас заправлю, не сумлевайтесь.

Сообразила, цепкими пальцами ухватила "корень" мужчинки, пошире раскинула и задрала к потолку ноги, раскрывая щель, член с довольным чавканьем влез вглубь лона.

Граммофон за стеной надсадно верещал польку, все шло своим чередом. Странное дело, девица успокоилась, вспомнив тонкости немудрящего ремесла, прикрыла глаза, откинулась на подушки, протяжно застонав, будто от бабьей сладости похотной.

Мужчина, тем временем кусал за девчачьи еще груди, твердевшие на вершинках неспелой лесной земляникой, Катька дышала, сопела, двигала бедрами, помогая. Упираясь пятками в постель, приподнимала тело, но здесь чиновнику что – то не понравилось. Он встал на колени перед раскрытой промежностью, задрал ножёнки, разведя в стороны, так, что коленки девицы оказались у груди. Большие половые губы разошлись в стороны, предстала картина раскрытого входа, окаймленного пушком скудной растительности. Взяв в ладонь покрепче член, направил в приоткрытое отверстие, вставил не до конца, движениями дразня у входа, щекоча ярко – красные бахромки вывернутых, натертых чуть не крови малых половых губ.

– Лишаться радости плотской нет резону, а вот таким образом награду обмыть достойное дело, – бормотал он, двигая быстрее. Но закончить, как Катька ни старалась, не удалось. Чиновник, приказал девице встать на четвереньки. Ткнув пальцем в сухое и плотно сжатое отверстие зада Катькиного, заявил:

– А не продегустировать ли заветную калиточку заднюю?

С этими словами плеснул из стакана остатками пива на задницу шлюшонки, обеими руками растягивая худенькие ягодички в стороны. Катька, изрядно перепугавшаяся, дернулась, извиваясь в руках чиновника, удерживавших ее, тоненько заверещала:

– Нет, нет. Н – е – е – т! Н – е – е – е – ет! Больно, ой, батюшки – и – и – ии, больно! Порвете ведь, сударь! Порве – е – е – е – те! Больно! Пощадите сиротинку – у – ууу! Про сраку – ууу – у никакого угово – ооо – ру не быы – ыы – ло – оо – о!

Не обращая внимания на стенания, тот двигал пальцами, Катька смирилась, перестала кричать, только постанывала, уткнув голову в подушку, от которой нестерпимо воняло бриолином. Внезапно по коридору гостиничному забухали сапожищи, раздались заливистые трели полицейского свистка, захлопали двери, истеричный женский визг перекрыл шум:

– По какому – такому праву? Я мужняя жена! Ты, харя полицейская, руки – то не крути, У меня желтый билет имеется, выправленный. Вот он, завсегда при мне, ежели надо, я предъявлю. Я самого господина ротмистра Закусного знаю! Нажалуюсь, он живо харю начистит, храпоидолы! Будешь Дуську Пирогову помнить... А мужчину я сроду не знаю, случайно в нумера взошла. Чего ржете? Правду говорю, мне мужчины посторонние до фонаря, я женщина мужняя! За меня околоточный Прончаткин поручиться может...

Сердце Катьки испуганным зайцем ёкнуло и в пятки ушло. То, чего она и ее товарки панически боялись, о чем с бранью матерной рассказывали – случилось. Полицейская облава! Обычно к генеральше Розановой с облавами не приходили, но накануне злосчастного дня, кто – то из уличных девок на пару с коридорным обчистили до нитки двух приезжих купцов. Опоили "малинкой", темным портерским пивом, настоенном на сигарных окурках. На их беду, а на счастье свое, купчины оказались мужиками крепкими, в беспамятстве пробыли недолго.

Придя в себя и обнаружив пропажу денег, сумма была немаленькая, устроили дебош. Вдребезги разнесли мебель в нумере, в коридоре побили все зеркала, в кровь разбили морду коридорному, выбив передние зубы. Примчавшемуся на крики городовому чуть – чуть не досталось "на орехи". Доставленные в участок обо всем рассказали штаб – ротмистру Елдырину Гавриилу Михайловичу, давно имевшего "зуб" на генеральшу. Считая себя женщиной заслуженной, вдовой генеральской, не платила принятую долю от доходов, притом немаленьких.

Никаких бумаг при Катьке не оказалось, поэтому ее и еще дюжину таких же несчастных девиц погрузили в полицейский экипаж. Колеса натужно заскрипели, возница с облучка лихо щелкнула кнутом. Полицейская карета с живым товаром неспешно тронулась к участку.