Может, он не виноват? - 2

Сноровка изменила мне. Нет, я не про случай с дядей Эдиком - это неизбежная плата, так сказать, издержки ремесла разведчика. Да и ничего особо примечательного, я считаю, не произошло, такая мелочь не способна лишить меня присутствия духа. Обычно я внимательно прислушиваюсь ко всем шорохам и голосам вокруг, но сейчас, сидя на своей кровати и читая книжку про советского шпиона, я совершенно пропустил мимо ушей слова мамы. Уловил только прощание и щелчок замка.

Выходной день. Куда бы она могла пойти? Не важно, как бы то ни было, я могу снова пробраться в ее комнату и посмотреть фотографии. Я бросил на подушку свою книжку и рванул в зал. По пути взглянул на дверь, чтобы убедиться, что она заперта. Вперед. Против обыкновения, я не стал проводить обыск маминых ящичков. Просто дотянулся до бумажного кулечка за шкафом и вернулся в свою комнату. Я уселся на кровати, выложил фотоснимки на раскрытую книгу и принялся в который раз их пересматривать.

Это, в отличие от журналов под телевизором, надоесть не может. В штанах сразу затвердело. Солидная стопка фотографий - я ни разу не доходил даже до середины, каждый раз отстреливался, а потом каждый раз начинал рассматривать сначала и снова отстреливался. А как тут удержишься, когда видишь такое? Больше всех мне нравится эта - мамина волосатая промежность крупным планом. Мало того, что она широко разведена, так еще и пальцы растягивают нежную кожу в стороны, отчего стала видна зияющая темнота внутри.

Я достал из штанов свой нетерпеливый орган. Всегда приятнее, когда он томится. Если пойти у него на поводу и сразу начать его сжимать, то финал приходит очень быстро и не такой яркий. Листаю фотографии и приток изнутри как насосом пытается еще сильнее раздуть плоть пениса, кажется, в какой-то момент он не выдержит и лопнет. В эти моменты ствол шевелится, вычерчивая головкой в воздухе круговые движения. Внезапно ключ в скважине издал характерный лязг. О нет, только не сейчас! Дядя Эдик? К счастью, я одет и маминых трусов не трогал.

Я в спешке собрал фотографии, не позаботившись о порядке очередности, трясущимися руками запихал в кулечек и чуть не помял верхнюю. Это была бы трагедия - залом на фотографии трудно было бы не заметить. Сердце заколотилось. Время замедлилось. Дверь открылась и первым, что я услышал, был голос тети Эвелины, маминой подруги. Секретный пакет я сунул под подушку, вернул книжку на колени, точнее прикрыл ей стояк, и натянул дежурную шпионскую улыбку, чтобы скрыть близкий провал операции. Я на краю обнаружения.

Задача невыполнимая - вернуть кулек со снимками за шкаф маминой комнаты, особенно если мама с подругой находятся в этой комнате. Нужно думать... можно подловить момент, когда мама выйдет в туалет. Но что делать с Эвелиной? Выманить, отвлечь? Думай, разведчик, думай. Я прислушался - сидят в гостиной и говорят. Приложил ухо к стене - среди гула бетона можно разобрать их голоса, ровный тембр, отдельные слова. Ничего интересного. Надо ждать.

Позиция меняется, мама с тетей Эвелиной вышли из комнаты, прошли мимо моей двери, мама мимоходом заглянула. Я читаю, точнее, делаю вид - буквы плывут, строки качаются на волнах - ничего не разобрать. Женщины сели на кухне, послышался щелчок плиты и сразу - факел газа под чайником. Сейчас или никогда. Я рванул в гостиную, благо днем это не является нарушением границы. Никого, голоса доносятся с кухни. Закидываю кулечек за шкаф и назад. Сердце сжалось - в дверях моей комнаты натыкаюсь на маму. Провал.

— Костя, бросай книжку, пойдем чай пить, тетя Эвелина торт принесла.

Я молча подчинился, обрадованный внезапным разворотом событий. На кухне, маленькой, но очень светлой, я взял из-под стола табуретку и сел спиной к печке. Справа у окна - мама, слева, ближе к двери - тетя Эвелина. Не люблю ее. Крупная женщина, рост выше среднего, блондинка с ровными волосами ниже плеч. Терпеть ее не могу - она так вульгарно смеется, а еще она очень толстая. Всегда ходит в платье, облегающем ее необъятную талию и еще более необъятный зад. На руках выше локтей как холодец болтается при каждом движении кожа, зато на щеках здоровый румянец.

Но есть и у нее одно бесспорное достоинство. Точнее два, самых бесспорных достоинства из тех, что мне пришлось повидать за всю мою карьеру разведчика. Эти достоинства как нельзя лучше подчеркиваются ее неизменным глубоким декольте. Скажем так, видимая часть айсберга существенно превосходит по объему даже мамины дыньки, будь они запрятаны в лифчик или свисали бы наружу. Хотелось бы увидеть маму со свисающими наружу...

Снова я близок к провалу - засмотрелся на тетины прелести и забыл об осторожности. Мама с подругой переглянулись и заулыбались. Торт не лезет в рот, но положенный кусок надо доесть, а чай допить, чтобы не вызывать подозрений. Я смущенно уткнулся в блюдце, чувствуя как подруги знаками обсуждают меня. Резко поднимаю голову - обе сложили руки на столе и с трудом подавили язвительные улыбочки. И все же у нее огромные, восхитительные сиськи. Вот бы их увидеть целиком. Даже можно не увидеть целиком, а запустить руку в ущелье между мясистыми бидонами. Как там, должно быть, мягко и тепло.

Я прикончил торт, залпом допил чай и рванул в свою комнату. Любимая книжка все еще не поддавалась - строчки плыли по волнам и размывались в моих глазах. Слишком много испытаний для одного дня. Эвелина еще долго сидела. После ее ухода торта почти не осталось, а жаль, я люблю киевский торт. Вот, если бы она осталась у нас ночевать и позволила увидеть свои буфера, я был бы на седьмом небе от счастья. Мама проводила гостью и вскоре вернулась, а мне хватило ума больше не брать фотографии этим вечером.

* * * * *

Эвелина смотрела на меня призывно, я встал с табуретки. Она разорвала на себе платье и тяжелые сиськи вырвались наружу. Наконец-то я их увидел! Белые, крупные шары. Как воздушные шарики на новый год, даже больше. Только в отличие от шариков, вместо перевязанных нитками отверстий - большие нежно-розовые соски посреди огромных ореолов. Я кладу ладони на сиськи, как мягко и тепло. Мама справа раскрыла рот и простонала. Каждый раз, когда я стискиваю сиськи Эвелине, мама громко стонет.

Чувствую, как сперма продавливает себе путь наружу. Я сопротивляюсь, сжимаюсь, напрягаю свое тело, но волна сокрушает все мои попытки сопротивления. Еще секунда и я не удержу, плотина теряет своих защитников... В холодном поту я открываю глаза. В комнате темно, я в своей кровати. Ночь. Вдруг сперма с мощью нефтяной скважины выстреливает в трусы. Бли-и-и-н, как хорошо-о-о-о, как липко, как мокро, фууууу. Хоть не шевелись, при каждом движении мокрота касается моей кожи. Ощущаю, как остатки вытекают из писюна, все больше пополняя лужу в трусах. Я теперь не усну до утра в этом болоте.

Вдруг из соседней комнаты раздался мамин стон. Это точно мамин голос, хоть я и ни разу не слушал от нее таких страстных стонов. Любопытство разобрало меня. Она не одна? Нет, вероятно, она достала тот ненатуральный пенис и смотрит фотографии. Нет, определенно, шпионская жилка во мне преобладает! Невзирая на неудобства, доставляемые мокрыми трусами, я встал с кровати и на цыпочках прошел по комнате. Пришлось вернуться за моими шпионскими шерстяными носками, чтобы шаги стали бесшумными. Аккуратно я пробрался к маминой спальне, а по ночам гостиная становится маминой спальней и носит неприкосновенный статус.

Дверь не закрыта. Я прижался спиной к стене и слушал ее дыхание, частое, глубокое, волнующее. Иногда она взвизгивала, иногда протяжно стонала, иногда раздавалось мокрое хлюпанье. Кругом темнота. Заглянуть? Опасно. Слушаю мамины восхитительные звуки. В мокрых трусах снова напряглось. Хммм... хочется потрогать. Нельзя. Кладу руку на член, мокрая материя облепила ствол, но сладко, как никогда. Не могу же я кончить второй раз подряд. От мокрого прикосновения еще приятнее, чем раньше. Стою спиной к стене и дрочу, слушая мамины стоны.

Хочется большего. Ощущения разливаются по телу, требуя все тверже и быстрее водить рукой. Мама, как чувствует, все громче сопит и стонет. Не отдавая себе отчета, я вошел в комнату и оперся спиной в шкаф, глядя на мамин разложенный диван. Шкаф скрипнул, но ничего не изменилось. Она не видела меня, зато я видел ее макушку, освещенные скудным лунным светом груди и расставленные ноги, согнутые в коленях. Между бедер действительно происходило движение, но темнота надежно скрывала от меня подробности происходящего. Это неописуемо, такого удовольствия я не получал никогда. Пусть меня даже завтра накажут, запретят прогулки, телевизор, да все, что угодно, лишь бы не мешали мне сейчас закончить.

Неописуемо и несравненно приятно дрочить в мокрых от спермы трусах. Особенно глядя на такую роскошную даму, как моя мамочка. Обнаруживаю у себя удивительную способность - раньше бы я уже давно спустил, а сейчас я могу сдерживаться сколько угодно, чтобы продлить удовольствие. И это прекрасно! Мама сдавленно простонала и обмякла, ноги вытянулись, руки разметались по дивану. Затихла. Уже через минуту она затянула изящный, свойственный исключительно слабому полу, храп. В полной тишине скользкие движения моей руки отдавались склизким сербаньем.

Я тихо подошел к маме, она спит голая, рядом у бедра лежит знакомая мне игрушка. Вот и увидел я ее груди, хоть в комнате темно, кожа отражает лунный свет. Плоский животик, кустик волос, длинные ноги - она прекрасна. Такой шанс может не представиться никогда. Сейчас или никогда! Я прислушался к дыханию матери - спит, она определенно спит. Опускаюсь на корточки у края дивана, моя рука подбирается по простыне и вот, достигнув цели, ложится на грудь. Я не ожидал, что она такая упругая. Воображение рисовало мне ее мягкой, как сладкая вата или как пакет молока. Нет, она не такая, скорее как виноградина, только размером с дыню. Я невольно облизнул губы.

Под пальцами напрягся нежный сосок, пришлось пропустить его между фалангами. Прислушиваюсь - дыхание ровное. Запускаю левую руку вниз. Стоило только прикоснуться, как залп вывел меня на орбиту. В глазах разлетелись цветные конфетти, такого сильного оргазма я никогда не испытывал. Рука невольно сжала мамину грудь. Пальцы стискивали округлую плоть под упругой кожей все время, пока струи одна за другой выстреливали мне в трусы. Я не сдержал стон. Я на краю провала, но меня это нисколько не беспокоит - я получил достойную награду.