Мирам (заказная история)

Настоящая история была написана под заказ, при этом заказчик оговорил основную идею и позволил «уйти в вольное плавание».
История публикуется с любезного согласия заказчика (в противном случае она бы здесь не появилась).
Приятного прочтения и не забывайте в конце поставить лайк «нравится».


Прошлый вечер выдался насыщенным. Пятница, что не говори. Поначалу был кабачок, много пива, несколько коктейлей, в усмерть пьяный парень на десять минут, на вид грузчик – да какая разница, потом на те же десять минут не твердо стоящая на ногах женщина, начавшая терять уже молодость и явно тем комплектующая. После этого пришлось ретироваться – задерживаться в одном месте на долго позволить она себе не могла...
Шум в голове, неоновое мерцание и соприкосновение в имитации танца множества тел – это уже ночной клуб. Здесь тоже что – то было, но память уже начинала подводить. Помнила лишь что их было двое, оба не то пьяны, не то под наркотой и потому практически ничего не соображают. "Как у них ещё хоть что – то стоит?" – удивлялась она, когда второй надрывно пыхтя силился проникнуть в неё анально.
Кажется, был ещё таксист, головокружение от выпитого и неудобного положения головы на уровне руля автомобиля... Или не было? Может это всего лишь её фантазия?! Она затруднялась с ответом. К тому моменту пятница уже перетекла в субботу, а это совсем иная история.
В субботу она вновь возвращалась в стан порядочных девушек, одевающихся со вкусом, но без претензии на откровенность, выдерживающих необходимую дистанцию с мужчинами, и не дающая повод для досужих пересудов. То ли пятница!!! Вечером в пятницу можно было себе позволить многое. Желательно там и с теми, кто не будут вторгаться в её жизнь во всё остальное время.
И чем прекрасней был прошлый вечер, чем больше она могла себе позволить, тем больней было утром, тем сложней оказалось отвечать на телефонный звонок.
Телефон надрывался. Поначалу звонил, потом кричал, сейчас же простои надрывался, исходя рингтоном и вибрацией. Кто – то был столь настойчив, что она просто обязана была ответить.
– Алло... – простонала она в трубку.
– Мирам, дорогая, это тётя Эля, – донеслось до её слуха. Говорившая была явно расстроена и скрывала своих чувств.
– Эля? – тяжело соображала Мирам. После вчерашнего загула алкоголь вновь нарушил гормональный фон, отчего она становилась раздражительной, особенно когда ноющий голос вырывает её в действительность.
– Твой отец... – простонала тетя, которую Мирам теперь смутно начала вспоминать. Та жила, кажется, по соседству с их домом, тем самым домом, где она провела детство и лишь возраст и паспорт позволил тут же сбежала в город, постаравшись забыть и отца – тирана, и всё прошлое, как страшный сон. И вот теперь прошлое, похоже, вновь решило напомнить о себе.
– Что с ним? – тяжело поднялась она, потирая висок. Сейчас её больше заботило два обстоятельства: где аспирин от похмелья и как бы побыстрей сделать гормональную инъекцию, пока мужское начало не взяло над нею верх.
– Его больше с нами нет! – разрыдалась в трубку тетя Эля.
– Как? – немного прояснись в голове у Мирам. – Что произошло?
– Сердце не выдержало. Твоя мама безутешна. Приезжай поскорей, – рыдала в трубку тетя Эля.
Мирам пообещала и отключилась. Пришлось вставать....
Аспирин нашелся сразу же, гормональные препараты лежали там, где им и было положено. Понемногу способность двигаться и адекватно мыслить возвращались к ней, и обнаженная фигура посреди комнаты наконец – то смогла расправить плечи и оценить едва заметные следы на своей груди, оставленные, видимо, одним из вчерашних партнеров.
Спустя час на улицу ступила элегантно одетая молодая особа. Поступь её была всё ещё не совсем уверенной, но неспешный ход, длинное, до самых пят, скрывающее туфли на высокой шпильке, платье красного цвета, широкополая шляпа и черные не менее элегантные очки, не позволяли заподозрить эту особу в разгульной жизни и злоупотреблении алкоголем и прочими веществами прошлой ночью.
Автомобиль был бы предпочтителен, но она сделала выбор в пользу железной дороги, желая тем самым окунуться в атмосферу прошло, того бегства из дома, обещаний забыть всех и более не возвращаться... Времена изменились и сейчас она более не зависела от денег отца, имела возможность выказывать свою позицию и потому возвращение на поезде имела некий символический для неё смысл.
– Прошу прощения, не встречались ли мы ранее? – поинтересовался проходивший мимо её места в поезде уже не молодой щёголь. Она взглянула на него, не нашла в памяти тождества и не отвечая, высокомерно опустила голову в газету, скрыв себя от постороннего взора полями шляпы.
С отцом и матерью отношения у неё складывались неоднозначные. Отец был чрезвычайно властным человеком. Обожал повелевать, оставлять последнее слово за собой, не рассматривал чужое мнение, отличное от его, как чего – либо стоящее и, естественно, любил жить красиво, вольготно, обожал вино и женщин… Наверное, только её мать и могла ужиться с ним, вольности мужа время от времени замещая аналогичными своими.
Мать была красива. Когда отец брал её в жены, она цвела и благоухала, на зависть всем тем, кто рассчитывал на иную партию, желая таким образом добраться до его состояния. Но отец выбрал её, возможно даже на зло всем.
***
Дом встретил её трауром. Создавалось впечатление, что в этих стенах собралась вся немногочисленная родня плюс половина городка. Преимущественно женская половина. Отец был ещё тем ходоком, так что Мирам ни сколько не сомневалась – значительная часть из присутствующих имела что – то общее с усопшим... Но об усопшем либо хорошо, либо...
Годы, похоже, все же были не столь властны над красотой матери, как то можно было бы предположить столько не видясь. Даже в горе она была прекрасна. Черный слегка вьющийся на концах волос спадал вдоль аристократической шеи. Поразительной глубины глаза блестели тонкой поволокой горя и избавления. Выдающийся бюст, который она всегда несла с гордостью перед собой, время от время вздрагивал и опадал.
"Тиранов обожают и ненавидят одновременно! – в который раз констатировала Мирам. – Тем труднее и сладостней расставание с ним... "
– Мирам, моя деточка! – наконец заметила застывшую на пороге фигура вдова, и тут же заключила её в свои объятия. Теснота помещения и избыток посторонних не позволили Мирам проявить всю глубину чувств, что тут же нахлынули на неё, и потому она ограничилась всего формальной банальностью, оставив все на потом. Но былое на какое – то время вдруг всплыло в ней, и она едва удержала себя в руках.
***
Вино теплом разливалось по телу. Суета и гости ушли вместе с прошедшим днем. Тело было предано земле и теперь осталось лишь предаваться воспоминаниям, снимая напряжение вином в просторной комнате некогда бывшей совместной супружеской спальней.
Легкий теплый уже ночной ветерок развевал невесомые занавески, горели свечи – отец питал слабость к антиквариату и свечам в частности, наряду с элементами прогресса, конечно же – единение двух не то скорбящих, не то празднующих избавления...
– Давно я тебя не видела, – провела рукой по щеке мать. – После того, как ты нас так быстро покинула...
Мирам ничего не ответила, лишь прижав её руку к своей щеке и погрузив свой взор в бездонные её глаза.
– Не знаю, это дар или проклятие нашего рода, – продолжала мать, захмелевшая от вина и, как то бывало когда – то, покрывшись ярким винным румянцем, да став в значительной мере податливей. – Твой отец хотел сына, я всей душою желала дочь. И, видимо, у всевышнего все же есть чувство юмора, хотя и специфическое, – он одарил нас тобой! – продолжала она, смущенно поддаваясь на ласки Мирам. Губы последней легко коснулись её шеи, и она задрожала, не перестав при том вспоминать.
– Ты для него стала ударом, – продолжала мать. Её запрокинутая назад голова, закрытые в истоме глаза и дрожь при каждом прикосновении губ дочери к шее, потом плечам и ниже... Мирам не спешила, наслаждаясь каждым мгновением, дрожа и задыхаясь от возбуждения вместе с матерью и её член давно уже занял стойку смирно, ожидая продолжения.
– Потом, вволю испив вина и нагулявшись с горя со своими друзьями, твой отец протрезвел, сидя в свое любимом кресле решил – быть тебе девицей, – шептала историю мать, которую уже ни раз ведала дочери, но каждый раз все же был особенным и Мирам её слушала, меж тем прижимая женский стан к себе всё крепче. – Девица с членом – жизнь не подарок, говорил он, но пацан с вагиной – проклятие на всю жизнь. Решил тогда он. И стала ты, дорогая, девочкой, хотя... – Мирам запустила свою руку ей под подол пышного платья, и она вздрогнула, хватая ртом воздух.
– А потом... – мать задохнулась, её декольте поползло вниз, оголяя набухшие бардовые соски размера с хорошую медную монету. Такой она казалась ещё желанней. Было в том что – то такое, что позволяло фантазии достраивать скрытое, создавая иллюзорные картины, возбуждающие даже больше, чем откровенная нагота.
– Я тебя хочу... – прошептала Мирам, погружая её сосок меж своих губ. Мать покачнулась, обхватила голову дочери и погрузила свои руки в её прическу.
"Обнаженные соски – безмерно возбуждающе!" – пронеслось в голове Мирам. Были времена, когда знатные дамы именно таким образом изображались на картинах – открытая грудь, где из – под вечернего платя выступают на всеобщее обозрение соски груди. И сразу же, ниже таковых, наступают правила приличия, скрытые плотным покровом ткани. Однажды увидав одну из таких картин, Мирам испытала такое возбуждение, что готова была тут же отдаться смотрителю картинной галереи. И именно потому сейчас она не спешила обнажать грудь матери полностью, покрывая ту поцелуями, терзая соски и не отпуская промежность матери, влага которой уже промочила платье в месте соприкосновения.
– Сильней, сильней... – шептала мать. – Жестче, они заслужили этого...
И Мирам не разочаровала её, ухватив сосок зубами, сжав тот до болевого порога, оттянув его

до предела, неустанно лаская его вершину языком.
Мать вскрикнула и Мирам поняла, что пора, одним движением срывая платье вниз, оставляя хозяйку в белоснежных чулках и с полным отсутствием какого – либо нижнего белья. Мать девочкой назвать было бы уже преувеличением, но не более! Пышная всё так же упругая грудь, крепкая изогнутая благородной осанкой спина, широкие бедра, горящие округлые ягодицы, длинные стройные ноги и громадные половые губы, выдающиеся вперед в своем возбуждении.
Мирам готова была съесть её целиком и по частям, наслаждаться ею бесконечно долго и поглотить в один миг. Возбуждение переполняло её и спускаясь вниз по вздрагивающему от её прикосновений, поцелуев, укусов телу, наконец – то их губы встретились. Верхние и нижние, естественно.
Что бы не говорила мать и что бы не считал её отец, а от своего двойственного положения Мирам если и страдала, то преимущества, которые ей представляло женское тело, развитая грудь, жаждущая проникновения вагина и, в придачу, вполне сформировавшийся мужской половой агрегат, перевешивали все неудобства.
Губы коснулись губ, язык пробежался по поверхности и со знанием дела нырнул в глубину, на какое – то время задержавшись на перевозбужденном клиторе матери. Последняя в очередной раз вздрогнула, испустила глубокий стон и едва удержалась на ногах от возбуждения.
Мирам вцепилась руками в её ягодицы, ногти впивались в атласную кожу, руки сжимали плоть, терзали её, мяли, нажимали и отпусками и в то же время, с противоположной стороны, стоя на коленях у дрожащего тела, язык бушевал между ног матери, проникая во внутрь, выскальзывая наружу, губы покрывали поцелуями бедра, ласкали клитор, возбуждали губы и вновь случалось проникновение.
Мать дрожала, стонала, её глаза давно были закрыты, голова запрокинута, а руки опирались на непослушную голову дочери, что сейчас не знала удержу, возвращая годы разлуки с материю.
– Я больше не могу… – прошептала мать и её ноги подкосились. Она мягко опустилась на ковер и тут же крепкая рука дочери опрокинула её на пол, не позволяя подняться.
Одежда Мирам тут же оказалась в одной куче где – то ярдом с платьем матери, их страсть поглотила их настолько, что стоны, что, должно быть, вырывались наружу через открытые окна, могли стать достоянием посторонних ушей. Но их это сейчас заботило меньше всего. Накрыв собою тело матери, Мирам прижалась к ней и её губы тут же нашли полные похоти губы матери, грудь прижалась к груди, их соски соприкоснулись, животы слились воедино, а ноги, сложившись крестом, позволили налитому кровью органу Мирам придавить клитор матери. Мать, так и не открывая глаз, обняла дочку, позволяя той делать с собою всё, что той только вздумается, последняя же, покусывая губы и массируя груди матери своими грудьми, меж тем разводила её ноги, дабы член мог найти свою цель…
При первом прикосновении головки к половым губам мать вскрикнула, но Мирам не намеревалась так просто позволить ей заглотить свой орган. Мирам безумно заводили лесбийские игры и возбуждение тела о тело, когда каждая часть, каждый участок, едва ли не каждая клетка участвуют в оном, удержало её от столь быстрой развязки. Она лежала поверх тела матери, более юная, более изящная, более гибкая и куда более агрессивная. Покрывала тело состоявшейся женщины и изящной пантерой возбуждала партнершу, прикосновением своего тела. Губы терзали губы, грудь сосками искала соски, находила и ставила те в стойку бравых солдатиков, периодически теребя, заваливая, сминая, отпуская и вновь возвращаясь к первоначальным «учениям», живот ощущал теплоту, мышцы пресса сжимались и расслаблялись, заставляя тот двигаться, массировать живот лежавшей на спине, бедра сходились и расходились, контактируя каждой своей клеткой с мириадами нервных окончаний внутренней части бедра матери, половой орган, требующий участия, собственные половые губы Мирам, то и дело входили в соприкосновение к исходящей влагой промежностью матери.
– Возьми же меня! – едва не взмолилась мать, призывая дочь наконец – то утолить её жажду по обладанию крепким органом внутри себя.
– Обязательно… – прошептала Мирам, возбудившаяся до состояния, когда её губам уже мало просто прикасаться, вписаться в плоть, они требовали терзать её, пускать в ход зубы, добавлять эффект работой острых когтей!
Мать вздрогнула под напором дочери, настоятельно требовавшей перевернуться и оказавшись на животе, упав на ковер своей грудью, уронив голову и раскидав в стороны волос, устремила вверх две сферы ягодиц, явно призывая к действию.
Проникновение было жестким и напористым. Мать вскрикнула и даже хотела было выверуться, но доченька, со знанием дела, вскрыла её попку, погрузив туда свой член целиком. Мать вздрагивала, извивалась, кусала губы, периодами стонала, но её попка не могла более избежать той экзекуции, что задала ей Мирам. Красная поволока застилала её взор, тело было трофеем или чем – то вроде того, ягодицы пылали красным от неисчислимого количества ударов о них девичьего тела, от острых когтей и сильных не по – женски рук, что периодами сжимали плоть до посинения, разводя в стороны оба полушария, позволяя члену падать до предельной глубины. Собственная вагина Мирам при этом изливала потоки смазки, что тут же, покинув пределы её половых губ, оказывались на буйствовавшем стволе.
– Дорогая… – стонала женщина, то ли смирившись, то ли призывая продолжить… Но красная поволока и необузданная страсть уже не поддавались контролю Мирам и волна, удерживаемая ею до того, но все же неумолимо подбиравшаяся каждую минуту, вдруг накрыла её валом и миллионы частиц белой жидкости, вылетели из её ствола тут же заполняя задний проход матери. Та вздрогнула, вскрикнула от неожиданности, но тут же расслабилась и опала на ковер обессиленная. Рядом с нею упала и тяжело дышащая Мирам, чей половой орган ещё хранил следы истекавшей из него спермы, а сейчас неумолимо опадал.
– День был сложным, – прошептала спустя, должно быть, минут десять мать. – Нас сейчас нужен душ и…
***
Душевая комната была столь просторной, что могла вместить в себя, наверное, десятка полтора человек. Некогда это была баня, но ныне усопший отец, перестроил и модернизировал её под душевую.
– Помоги мне, – попросила мать, чьи ноги после этой скачки на её ягодицах не очень то желали её слушаться.
Безусловно Мирам не могла ей отказать, намыливая спину, потом ноги, перейдя к груди и то, что должно было стать всего лишь актом омовения уставших тел, как – то само собой превратилось в то, во что и должно было превратиться – в продолжение. Мокрые и намыленные они прижались друг к другу и Мирам ощутила, как опавший её член вновь набирает силу. Набирает и его головка, подобно стрелке компаса, тут же выбирает нужное направление. Мать, устав от роли пассивного партнера, что для неё не очень – то и характерно, учитывая слухи, которыми полнился их городок, тут же опускается на колени, и бодрая головка исчезает за её пухлыми губами. на сей раз уже Мирам не сдерживает дрожи, испускает стон и запрокидывает голову позволяя матери сделать то, что та вознамерилась. Глубина глотки её поражает, создается впечатление, что будь ствол длиннее в пару раз и на порядок толще, то и тогда бы он без особых проблем исчез бы в бездонной глотке. Головка ощущает вибрации, создаваемые голосовыми связками, основание потирается языком, а рука массирует вновь иссекающую вагину Мирам. На сей раз их роли поменялись и, возможно, мать даже сожалеет, что у неё нет такого агрегата, чтобы…
Этому истязанию, похоже, нет предела! Мирам ощущает, как терзают её плоть, как её заставляют перевозбудиться, как заводят, как требуют, как…
«Ну уж нет, мамочка!» – возражает бессловно она и тут выхватывает свой член из её губ на последнем заходе – ещё совсем немного, и сперма излилась бы повторно, поставив финальную точку.
– А как же твоя…? – шепчет она, опрокидывая мать на спину, прямо в потоки воды и пены и уже практически не контролируя себя, берет ту прямо здесь же, без прелюдий и ласок.
Это происходит резковато, но не на столько, чтобы мать воспротивилась. Напротив, она тут же раздвигает свои ноги и…
– Боже ж ты мой! – шепчет Мирам скользя по влажной, трепещущей плоти. – Я… – задыхается она, набирая темп.
Мать дрожит, взор её скрыт, тело напрягается и конвульсии вот – вот должны выдать собой то состояние, ради которого женщины, собственно, и отдаются мужчинам. Будучи не в меньшей мере женщиной, чем мать, а, возможно, даже в большей, от взора мирам это не ускользает. Это возбуждение эта дрожь, этот румяней, эти спазмы мышц влагалища – всё это столь очевидно, столь красноречиво, что тут же передается и ей. Она взрывается, загорается, красная поволока вновь застилает её взор, и она перестает себя абсолютно контролировать. Настолько, что лишь тяжелый вздох и секундное напряжение – предвестник оргазма, – берут верх над телом матери, как её возбуждение выливается в мощную струю, перерастающую в поток, заливающий мать изнутри! И Мирам ничего с собой более поделать не в силах. Она оргазмирует, она «кончает», она «спускае» и в этом они с материю едины. Это их миг неописуемой близости, который…
***
Письмо:
«Дорогая моя, Мирам!
Прошло уже более двух с половиной месяцев с того дня и той ночи, когда мы смогли обменяться нашими чувствами и излить всё, что за это время накопилось. Признаюсь, более волнующего, яркого и запоминающегося приключения в моей жизни, должно, быть никогда не было, за что я тебе безмерно благодарна.
И хочу тебе поведать, что эта ночь не прошла бесследно не только для тебя и меня. Теперь я ощущаю присутствие ещё одного живого существа, что зародилось той ночью.
Поначалу изменения в своей физиологии я списывала на тяжесть утраты, на возраст и сопутствующие тому изменения в организме, но когда наш врач осмотрел и поставил мне диагноз – беременность, – делать что либо было уже поздно и потому я решила оставить его… С чем, собственно, поздравляю и тебя.
С любовью, твоя мама…».

и не забывайте в конце поставить лайк «нравится».