Мечта

.. Она ворочалась в кровати... Не то чтобы она не делала этого всегда, когда засыпала или внезапно просыпалась и пыталась заснуть вновь, но каждый раз, когда она вспоминала о нем, это состояние было более беспокойным и продолжалось более длительное время, чем требуется нормальной физиологии человека, что бы сбросить накопившееся за день напряжение и заснуть.

Она чувствовала, что обозрим уже тот период времени, когда ее мечты могут воплотиться в действительность. Необозримость этого периода в прошлом давал ей силы вести регулярную, будничную семейную жизнь. Если ей вдруг надоедали однообразие и обыденность, она в любой момент могла пойти в ванну, наполнить ее горячей водой и представить себе... как она подверглась нападению, гуляя по темному парку, и ее хватают из темноты сильные руки. Кидают на землю, и она, еще ничего не успев понять, слышит слегка испуганное и оттого преувеличенно злое шипение — «Лежи тихо, шлюха, и скоро все кончится»...

Или что она в институте на занятии со студентами «случайно» проходит чуть ближе к студенту, позволяя тому ощутить движение воздуха от ее тела, как она наклоняется к нему, погружая того в облако аромата, смеси духов и запаха ее жаждущего секса тела...

После чего она могла в любой момент перенестись на золотой песчаный пляж, на покрывало, лежащее невдалеке от полоски искрящегося на солнце моря. И рядом с ней в этот момент проходил... Калейдоскоп видений, проходивший в такие минуты перед ее глазами, был яркий, постоянно меняющийся в угоду любому мимолетному чувству или мысли, ее удовольствие или не удовольствие были в этом мире законом. В зависимости от того, какое удовольствие она хотела получить в данный момент, она добавляла в него элементы реальности — если ей хотелось просто заснуть, то она уносилась в призрачный мир сна, если ей хотелось острого удовлетворения, она запускала руку между двух заветных складок, куда нашла доступ еще в детстве, где природа припасла для нее ключик от рая. Теребя который она могла придать реальности любой своей мечте...

Но с ним было совсем не так... Поэтому, когда его образ появлялся в ее фантазиях, она начинала беспокоиться... Это беспокойство было вызвано тем, что этот образ не всегда был покорен ее желаниям, и даже когда он выполнял все, что требовало ее разгоряченное возбуждением воображение, тень волнения преследовала ее. Открытое в состоянии полусна подсознание подсказывало ей, что его образу просто нравится следовать ее фантазии, но в его силах в любой момент это прекратить. Естественно, прекращение выполнения ее желаний не значили прекращение близости, но близость могла принять такие формы воплощения, которые были для нее неожиданными и пугающими. Она могла вообразить тебе, что она, только что, проснувшись и пребывая в утренней неге и понимая, что его нет рядом в постели, ожидает его волшебного появления.

И вот он подходит сзади, она не видит его глазами, но внутреннее видение рисует его атлетическое сложение, сильные руки, несущие дымящуюся чашку, стройные ноги, изящно обносящие его тело мимо разбросанных прошлым вечером вещей, плоский твердый живот и... ее воображение взорвалось внутри нее жарким огнем желания... она увидела ЕГО, ТОГО, что превращало ее в амебу, дрожащую в приступах желания и удовлетворения. ОН был огромный и толстый, она каким–то образом знала это, потому что видела она только толстый конец, который венчал ЕГО, потому что ОН торчал перпендикулярно животу и смотрел прямо на ее спину... Тут надо заметить, что, несмотря на то, что она видела, что ОН покачивается в такт шагам, в то же самое время она видела, что ОН направлен прямо на нее...

Вот он подходит к кровати, садится на нее, двигаясь так, чтобы быть ближе к ней, прислушивается к ее дыханию, она замирает, боясь пропустить хотя бы одно его действие, и это выдает ее. Он понимает, что она не спит, и мягким движением переворачивает ее на спину. От этого движения, ее ноги, лежащие одна на одной, приходят в движение, и одна из них откидывается в сторону, открывая ее мохнатую промежность, и вслед за этим движением открывая в этой промежности слезящуюся щель, еще не просохшую после того, как ее целую ночь туда ебали. Одновременно с ногами откинулась и голова, и она повернулась к нему сама, при этом она улыбалась, так и не открывая глаза.

Какая-то тень пала на ее веки, и она слегка пошевелила ресницами, силясь открыть глаза... То, что она рассмотрела, заставило ее застонать от удовольствия. Первое, что ей бросилось в глаза, были огромные волосатые яйца, которые покачивались, поскольку тело продолжало двигаться, основание огромного толстого члена, уходящего от ее вверх, и, казалось, в бесконечность, и бледное, окруженное редким кольцом волос, анальное отверстие, которое она этой ночью старательно вылизала. Она водила взглядом по открывшейся картине и, хотя описываемые событие происходили считанные мгновения, она почувствовала, как она разгорячилась...

Видение приблизилось, и вот уже мягкие кожистые складки с твердым и круглым наполнением легли сначала на ее глаза, потом передвинулись на лоб, потом опять вернулись и спустились ниже, так что анус почти уперся в ее нос, потом движения повторились, и каждый раз она чувствовала волну запаха, падавшего на ее лицо. Она и задыхалась и не могла им надышаться. Одновременно она чувствовала, что ее промежности уделяется огромное внимание, она чувствовала руки, раздвигающие ее губки, и пальцы, проникающие все глубже внутрь и раздвигающие ее плоть. При этом движение воздуха от его дыхания приходило к ее дырочке то прохладным легким бризом, когда он вдыхал, то жарким дыханием перегретого солнцем асфальта, когда она проходила без трусиков под юбкой особенно жарким днем по тротуару...

Однако тут она ощутила, что нечто еще более горячее и плотное, чем дыхание, наполнило ее промежность, горячая волна возбуждения обежала ее тело, встречаясь с волной, которую посылало ее раскрепощенное сном воображение от мысли, что это его язык наполнил незанятое ее плотью место и согревает ее собой...

Но ощущение жара продолжало прибывать, захлестнув уже и внешние складки кожи, и клитор уже был покрыт жаром, он начал стекать к ее анусу и капать на кровать. Одновременно с этим она чувствовала, как на ее дырочку мягко усиливается давление, послышался легкий звук...

Она приподняла голову, благо он привстал в этот момент, и она смогла это сделать безо всяких затруднений. Она смотрела в как бы треугольное окно, ограниченное сверху мошонкой, которая свешивалась на манер кистей гардин и слегка покачивалась: с обеих сторон между бедрами, колени которых упирались в кровать, снизу, под холмиками грудей с вызывающе торчащими сосками был ее живот. Но этот вид не привлек ее внимания, так она была изумлена открывшейся перед ней картиной — в конце живота.

Там, где она между двух сходящихся ног и белеющего в дали кусочка попки привыкла видеть кучерявую шерстку, в которой она каждый раз искала и находила любой силы наслаждение, клокотала коричневая жижа. Эта жижа, просачиваясь между волосками, текла к ее пупку, стекала с живота по обе стороны вдоль поднятых ног и текла поверх уже переполненного ануса по спине. Клокотание же жидкости, и звуки, которые она слышала, вызывались тем, что эта жидкость лилась из принесенной им кружки со все большей высоты, и чем выше поднималась кружка, тем сильнее клокотала жижа в ее промежности, и она даже начинала забрызгивать ее белые бедра...
Вот такие неожиданные повороты и приводили к тому, что она беспокоилась каждый раз, когда он просачивался в ее видения, потому что она одновременно хотела и прогнать его из своей памяти, и оставить, заставив его подчиняться ее мечтам. Однако сегодня она должна была встретиться с ним наяву, поэтому она не могла позволить себе прервать видение. Сегодня она все равно весь день будет думать о нем.

И она уже знала это по своему опыту, каждый раз, когда она вспомнит о нем, он будет продолжать иметь ее так и тогда, как было в тот момент, когда она его остановила. Он вел себя так же и в жизни, он трахал ее так, как ему было в этот момент удобно. Он ставил ее так, как ему было удобно, и его член занимал ту ее дырочку, которая казалась ему на тот момент более соблазнительной, и то, что он там делал, точно соответствовало его состоянию.

Он мог драть ее задницу резкими энергичными ударами или лежать спокойно, перебирая ее волосы, а она в этот момент сдерживала свои легкие покачивающие движения, чтобы избавиться от легкого дискомфорта в заднем проходе от огромного толстого и горячего бревна, конец которого ощущался аж в районе живота. Или она могла не торопясь облизывать головку его члена, то, обволакивая ее губами, то, полностью освобождая и внезапно для нее вдруг ощущая, как эта головка энергично двигается между ее горлом и губами, а ее голову, мягко прижав уши к голове, насаживают на свой член сильные руки. Поэтому она не останавливала сменяющиеся перед ней образы, позволяя им естественным образом наполнять сознание и покидать его...
... Он же продолжал свое движение, которое позволило ей увидеть вместо блестящего ануса ту картину, которая зачаровала и испугала ее. Он уже был за ней, продолжая приподнимать ей попу. Свободной рукой он взялся за свой огромный орган, наклонился над ней и мягко, но уверенно, так будто мог видеть сквозь непрозрачную жидкость, погрузил его прямо в середину образовавшегося озерка. Она видела, как огромный слегка искривленный цилиндр погружается в озерко, скользит, слегка касаясь и привычно раздвигая складки ее половых губ, и тут она внезапно откинулась на подушку и выгнулась. Горячая волна прокатилась внутрь ее тела, заставляя ее изо всей силы сжать раздвинутые бедра. Но его тело было уже между них, и когда ноги стали сдавливать его мускулистое тело, волна напряжения от этого действия прокатилась по бедрам вниз к промежности и встретилась там с огнем желания, наполнявшим ее до краев. Там эта волна разбилась об утес его члена, который находился в ней подобно несокрушимому монументу, волна обежала вокруг него в бессильной попытке раздавить колосса. Она давила и давила, выгибаясь от жара и силы, сжимающих член мышц, опирая свое тело на него, как на кол, которым наказывают преступников. Внезапно все кончилась, член выскользнул из нее и она, лишенная опоры, упала.

Она понимала, что это только начало, что она обречена, метаться на постели, коричневой и липкой от шоколада, кричать от желания и страсти, как заводная игрушка в его руках, ожидая, что ею наиграются или у нее кончится завод. Его руки, между тем, сгребли жижу, остававшуюся на ней, в пещерку из еще не сомкнувшейся после его выхода плоти; она дрожала. И вот следующая молния пронзила ее тело. Она знала, что это произойдет, она была готовая и ждала этого, но это ничего не изменило — она опять заизвивалась на нем, как червяк, которого насадили на крючок.

Все повторилось с одним изменением — он не выходил из нее. Он лег на нее, прижав ее тело к постели. Теперь она не могла изогнуться, она могла только сильнее прижаться к его твердой широкой груди. Ее груди до этого холмиками поднимавшиеся над ней, расплющились в лепешку между ее страстью и его непреклонностью, а виноградины сосков скользили между ними, усиливая и без того неистовую страсть...

Он подложил ту руку, что еще несколько мгновений назад поднимала ее зад под ее голову. Ее голова еще больше откинулась, губы, до этого чуть приоткрытые, распахнулись шире, открывая ровные белые зубы и розовый нежный язычок, который она использовала не только для того чтобы облизывать мороженое; как много всего она могла им вытворить...

Другой рукой, которой он только что направлял свой огромный, черный от шоколада член в ее разверзнутую щель, он нежно провел по ее губам. Шоколад стекал с его пальцев, тек по губам, окрашивая их в готические краски, внутрь по небу в рот. Сначала она ничего не почувствовала, поскольку думала только о той огромной силе, которая таранит ее беззащитные внутренности, о своей матке, в которую раз за разом ударялось навершие его члена. НО ОНА ОБРАТИЛА ВНИМАНИЕ сначала на запах, потом на вкус шоколада на своих губах. ОНА инстинктивно заглотнула, чтобы лучше ощутить вкус шоколада, и губы ее сомкнулись на пальцах его руки, с которой еще текли остатки шоколада. Она ВПИЛАСЬ В НИХ ГУБАМИ и принялась, сосредоточено сосать, причмокивая от удовольствия. Ее воображение будоражило то, что она сосет, в тот момент, когда ее ебут.

Она всегда прогоняла мечты о том, что ее трахают одновременно двое или трое, и то, что она сосала его пальцы в то время как он насаживал ее на свой член, было допустимым для нее компромиссом, и она отдалась ему со всем чувством, на какое была способна, облизывая пальцы так же энергично, как подмахивала его члену.

То, что он отвлек ее от внутреннего созерцания его члена, таранившего ее влагалище, совсем не уменьшило ее страсти, а наоборот распалило ее. Ее внимание, перебегавшее от пальцев его рук мимо твердых как орехи сосков к тому, во что превратился под влиянием его страсти низ ее живота, и обратно, предавало ей ощущение полноты впечатления. Ее восприятие расширялось. Выразилось это в том, что, с одной стороны, она чувствовала, что трахают не только ее пизду, но и все ее тело, все его части находятся под атакой только им видимых и понятных членов, а с другой стороны, она обратила внимание на другие ощущения, которые до этого момента она упускала, — как ее попка поднимается и опускается, и вместе с ней поднимается и опускается та дырочка, которая сейчас не была занята, но этой ночью работала наравне с остальными, и предвкушение будущей ебли заставляло ее судорожно сжиматься.

Она почувствовала простыни, по которым она скользила, их мягкое и нежное объятие, ласкающее ей спинку; она ощутила, как касается его напряженного тела боками своих бедер. Она играла этими ощущениями, извиваясь на простынях, то, гладя его бедрами и руками, то, крепко обнимая его, то, нежно проводя по нему, стараясь придать своим движениям больше легкости и невесомости.

Она могла воображать себе такие сцены бесконечно (иначе говоря, все отведенное ей свободное время), делать ей было, по большому счету, нечего и ничто не мешало ей мечтать. Но сегодня у нее должна была состояться реальная встреча, и надо было собираться.

Она два раза надавила с силой на клитор, как бы крича во весь голос удаляющемуся любовнику — ПОКА!!!, погладила рукой по промежности, лаская коротенькие волоски и закрывая широко раскрытую рану, которую она только что с упоением бередила, провела рукой по ягодицам, нашла анус, помяла его пальцем мягким круговым движением, не заходя внутрь, чему-то хитро и мягко улыбнулась, перевернулась несколько раз в постели, прощаясь с теплом одеяла, и приподнялась. И чуть не упала обратно.

Перед ней стояла задача, что натянуть на свою взмокшую за утро попку, и во что обернуть свои груди. А упасть ее потянуло желание помечтать о себе в разных туалетах, и о том, как быстро эти туалеты с нее слетят, прежде чем ее поставят раком и начнут ебать. Но она, застонав, встала.

Уже было пора, и задержка уменьшала время встречи. На самом деле, то, что она на себя наденет, она решила еще вчера, и ее кажущаяся неуверенность была лишь отзвуком удовольствия, которое она испытывала, когда примеряла вещи, вертелась в них перед зеркалом, пытаясь угадать, что более соблазнительно на ней выглядит.

Она думала о том, с какой силой эти трусики заставят его согнуть ее дугой, прежде чем она разогнется сама от мощного удара в матку. Но, как я уже сказал, все было решено еще с вечера, и она быстро натягивала на себя одежду, больше обращая внимание на технические тонкости, чем на эротические ощущения — чтобы сосок не торчал из бюстгальтера, чтобы трусики укрывали обе половинки ее персика, а не врезались в самое чувствительное место, чтобы верх чулок скрылся под юбкой и т. д. и т. п.

Пробуждение закончилось, и началось дело наведения красоты, которое требовало внимания, сосредоточенности и спокойствия.
Наскоро перекусив бутербродным завтраком, надев сапоги, нацепив пальто, подхватив сумочку, бросив мельком взгляд в зеркало, она выбежала на улицу. На улице была весна, до метро было не далеко, и она пошла быстрым шагом по дороге, позволяя сумочке чуть более широко, чем обычно, качаться у нее на плече. Образ огромного члена, которым таранило ее подсознание ее же воображение, расплылся, потерял контуры и растворился в пейзаже, не отступая от нее не на шаг и придавая ей сил, уверенности и решимости.

Вокруг нее разливался мир, сильный, добрый, изменчивый, который обязательно найдет ту часть себя, которая наиболее подходит для погружения в нее...

Пока она шла по дороге, она по привычке бросала взгляды по сторонам, сканируя пространство, определяя, где кто находится, мужчина или женщина, как они одеты, обращают ли на нее внимание и т. д. Она уже давно умела разглядеть в толпе мужчин, которые проявляли в ней заинтересованность. Их заинтересованные взгляды, пробегающие вдоль тела, или притянутые ее юбкой или заманчиво покачивающимися грудями, заставляли ее слегка сжиматься внутри от сладкого предвкушения будущей ебли. И хотя эта ебля происходила всегда в ее воображении, она никогда не исключала ее возможность на практике. Сегодня ее раскрасневшееся от утренней мастурбации лицо, ярко блестящие глаза и энергичная походка привлекали больше внимания, чем обычно. Она поймала несколько ответных улыбок, а один с особенно толстым членом в джинсах, продолговатым контуром, перекатывающимся под тканью, даже почти направился к ней, но она, не меняя атмосферы бодрости и радости вокруг себя, едва заметно качнулась в сторону, и он тут же потерял к ней интерес. «Утренний стояк», — подумала она про себя, — «драл, наверное, кого-нибудь всю ночь и проспал подъем своей красавицы! А она встала, оделась и упорхнула, лишив его удовольствия засадить ей свой разбухший от возбуждения член по самые гланды, даже не дав ей, как следует проснуться! Ничего», — подумала она весело, «в следующий раз будет порасторопнее!"кто рано встает, тот всех и ебет»! А я тебе на утреннюю еблю не достанусь!»

Так она и шла к метро, радуясь и забавляясь, внутренне отказывая каждому встречному мужику в возможности ее отъебать. Придумывая смешные объяснения и острые слова, сопровождающие каждый отказ. Через какое-то время она даже стала мурлыкать от удовольствия какой-то веселый мотив.

Спустившись в метро, она быстро плюхнулась на сидение, перекинула ногу на ногу (она надела сегодня юбку), быстро осмотрелась и прикрыла глаза. Сначала ее накрыла привычная череда образов, которая накрывает любого севшего в вагон и тронувшегося человека, с поправкой на содержание воображения — проносившиеся станции, входящие и выходящие люди, ассоциации, рожденные их сходством с кем-то, виденным ранее, необходимость подвинуться, внутренний отказ заинтересованным в ней лицам и, конечно, конечная цель ее сегодняшнего пути.

Она, в отличие от утра, не представляла себе, как ее будут трахать. От этого ее неуклонно тянуло засунуть руку под юбку и начать там активную деятельность, которую в метро вести неудобно и бороться с этим желанием тоже не хотелось. Она думала о том, как и где она будет стоять за дверью, как будет улыбаться, рисовала себе вид со стороны, что она скажет, как шагнет ему на встречу и т. д.

Примерно с половины маршрута у нее всегда нарастало волнение. Это проявлялось в том, что она могла чем-то обеспокоиться — своим видом, тем, что она могла забыть дома или на работе, тем, что его может не оказаться дома, тем как ее встретят. В это время она уже почти совсем не обращала внимания на окружающих людей, полным равнодушием встречая их явную заинтересованность в ней.

Когда она садилась в маршрутку, она уже была как на иголках. Маршрутка ехала медленно, останавливаясь на каждом светофоре. Как назло, постоянно входили и выходили люди, удлиняя и без того длинный путь. Она уже не думала о нем, она беспокоилась, нервничала, отмечала каждый знакомый поворот пути, вычисляя, сколько она уже проехала и сколько ей еще осталось. А когда осталось совсем чуть-чуть, ей стало невтерпеж подскочить на ноги и заторопиться к выходу, хотя пространства, чтобы это реализовать, явно не было. Наконец, она выскочила из маршрутки и отдышалась. Сама себе она после этой недолгой поездки казалась такой растрепанной и неухоженной, как будто она только проснулась. Но она одернула на себе одежду и направилась к дому, и с первых же шагов это ощущение стало отступать от нее.

Однако по мере движения, по мере того, чем больше она чувствовала, что выглядит на 100%, тем сильнее билось ее сердце и более ватными становились ноги. Поэтому, когда она подошла к двери подъезда, ей даже пришлось приостановиться, чтобы отдышаться. Она стояла и ждала, когда отвердеют ноги и перестанет бухать сердце, и когда она дошла до лифта, то была уже не в предобморочном состоянии. Ей очень помогло зеркальце в лифте, пока лифт ехал, она любовалась на свое отражение, и этот процесс за считанные секунды движения лифта вернул ей легкость походки, хотя сердце и продолжало сильно биться, когда она подлетела к дверям его квартиры.

Не тратя больше времени, она позвонила. И затаила дыхание, прислушиваясь к шумам и шорохам, доносившимся из квартиры. Шум телевизора сразу смолк, как только она нажала кнопку звонка, секундой позже послышались торопливые шаги босых ног, и дверь после двух едва слышных щелчков отворилась. У нее на лице застыла легкая слегка кривоватая неуверенная улыбка, которая появляется у человека, когда он стучит к соседям, чтобы попросить какую-нибудь хозяйственную мелочь, которая у него по каким-то причинам закончилась. Человек в такой ситуации говорит сам себе: «Это ерунда, подумаешь, эка невидаль, один раз в полгода побеспокоил», и несоразмерность мелочи, которую он пришел просить, и размер беспокойства, которое он этим причиняет, и создает эту искательную неуверенную полуулыбку.

Он стоял в дверях квартиры, всматриваясь в полутьму коридора. На нем был тяжелый халат на голое тело, волосы были мокрые, босые ступни стояли на коврике. Она его не рассматривала, просто увидела все сразу, а смотрела она прямо в глаза, прямым открытым взглядом, стараясь передать ему, все те чувства и переживания, которые кружили ей голову все утро, которое из-за объема пережитого, казалось ей огромным и радостным.
Это продолжалось не долго, поскольку он почти сразу воскликнул:
 — Ну что же ты стоишь в коридоре! Проходи быстро в квартиру! Я не могу в такой темноте полюбоваться тобой!

Она быстро впорхнула, слегка задев его пальто, в прихожую. Он закрыл за ней дверь и повернул барашек замка. Со звуком щелчка от закрываемого замка она сказала себе — «все, я в его власти! Теперь от меня ничего не зависит, я донесла себя до его объятий... «. Она так и стояла, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, как бы боясь расплескать скопившиеся в ней переживания. Он, однако, действовал быстро, сразу отобрав у нее сумочку, как последнюю символическую защиту или как первый предмет, который он снял с нее, первый из многих, которые заслоняли ему дорогу к вожделенному наслаждению, мешали сразу засадить его длинный член на всю глубину ее влагалища. После чего помог снять пальто и повесил его на вешалку. Шапку и шарф она сняла сама, а он забросил их на полку.

Данная интермедия была следствием опыта предыдущих встреч, который показывал, что если сразу не снять верхнюю одежду, то потом приходится постоянно на нее отвлекаться. Поэтому они сдерживали друг друга, помогая заполнить пустоту, которую им хотелось заполнить близостью, тривиальным диалогом из серии — как поживаешь, как добралась, какая погода в маршрутке и все в этом духе...

Освободившись от верхней одежды, она почувствовала, как его взгляду открылся контур ее тела, и эта информация, просачивающаяся через его глаза со скоростью падения ниагарского водопада прямо в его мозг, уже заставила расшириться его зрачки, напрячься мышцы. Она тоже это чувствовала, и у нее слегка подогнулись ноги, бедро одной слегка вышло вперед, как бы прикрывая собой лоно, но одновременно приоткрывая к нему доступ сзади.

Он привлек ее к себе одним сильным движением, и она слегка ударилась о его грудь. Получилось, что она как бы упала ему на грудь, и удар прокатился по ней расслабляющей волной. Он сжал ее плечи, и она почувствовала себя маленькой беззащитной девочкой его объятиях. Его руки сползли с ее плеч, как два удава гибких и сильных, на ее спину и чем дальше они ползли, тем сильнее она прижималась к нему, тем более что, встретившись где-то в районе двенадцатого грудного позвонка, они изменили направление и поползли друг от друга вверх и вниз по ее спине. Когда же руки остановились, он подарил ей первый жаркий глубокий поцелуй, от которого у нее перехватило дыхание больше чем от объятий...
... Отметим здесь вскользь, что поцелуй был жарким не от трепетавшей в нем страсти. Он был таковым из-за силы, с которой он эту страсть сдерживал. Это была борьба, которую он вел с собой, и когда он целовал ее, это было вызовом собственной страсти, своей сдержанности, способности контролировать ее, способности подчинять ее себе и направлять в то русло, которое подскажет воображение.

Телки, которых он драл, воображали, что это страсть к ним толкает его выдумывать изощренные и неожиданные способы их трахать, но это было не так. Контроль над собой, которым он упивался в экстремальных ситуациях, обострятся стократно, вызывая внутреннее ощущение битвы титанов, и оно вилось ему в сексе, а никак не ебля пизды.

Эта игра могла принимать формы как вакханалии, сравнимой с упомянутой выше битвой титанов, так и мягкого тупого домашнего секса, которым он сегодня планировал заняться с приехавшей к нему телкой, сравнимого с игрой, в которую почти все играли в холодную пору на пикниках: когда рука быстро ласкающим движением гладит языки пламени.
В этой игре важен расчет, внимательность и такт, чтобы не обжечься и не замерзнуть. В этой игре собственно телке отводилась роль хорошего сухого деревянного полена, от которого ничего не требуется, кроме как лежать тихо и гореть. Этот аспект игры в тихой мирной домашней обстановке был интересен ему бесконечно сложным набором ощущений, которые с неповторяющейся вариативностью возникали в нем от любого изменения положения тела, касания, тепла, света, воды, дыма, шума, интерферируя в нем, как языки пламени, бесконечным неповторимым танцем, награждая зрителя ощущениями, которым, по мнению многих, можно предаваться бесконечно...

Он целовал ее сильно, но нежно — чуть сдавливая ее губы своими, а потом, отпустив, проводил по слегка припухшим от прилива крови губам языком и губами. То, попеременно уделяя внимание то одной, то другой губе, то, целуя уголок рта, то в самый центр. Языки их то сплетались, то расплетались, то просто скользили друг по другу, проваливаясь в самую глубину. Ей очень нравилось ощущение его языка, сильного, нежного и трепещущего. Ей нравилось, когда разные части его тела проникали в нее с разных сторон. Это рождало такие сильные оттенки переживаний, что создавало иллюзию появления новых половых органов. Ощущения клитора в тот момент, когда он яростно таранил ее дырочку, существенно отличались от тех же движений, выполняемых пальцами, и уж тут ни с чем не могло сравниться то состояние, в которое бег, услышав ее молитвы, закидывал ее в ту же секунду, когда он касался его языком...

Поэтому когда она касалась его языка кончиком своего, в ее теле звучал мощный аккорд чувств и ощущений, вызываемых прикосновением его к тем местам, которых он любил касаться — клитора, ее сосков, ее ануса, пупка и т. д. Прикосновения его сильных и нежных губ вызывали сходные эмоции, текшие по ее телу. Они отличались по полярности, но не гасли при встрече. Отличие заключалось в том, что если язык пытался проникнуть в нее или взбудоражить, то губы наоборот успокаивали, тянули на себя, всасывали ее нежную трепещущую плоть в его рот, где язык мог спокойно позабавиться с ней на свой манер на своей территории.

Пока он целовал ее, его руки гладили ей спину. Слово гладили, правда, слабо описывает то движение, которое они выписывали на ее спине и боках. Это движение больше походило на движение змеи, ползущей по ровной поверхности, подняв голову, при условии, конечно, что у змеи был бы только один изгиб...

Его руки скользили сверху вниз по ее спине медленными плавными движениями, как накатывают волны океана на пустынный пляж, бесконечные, безмятежные. Его руки скользили от ее поясницы до шеи, поскольку она была ниже его, а губы их были связаны поцелуем. Она стояла, откинувшись далеко назад, и руки принимали на себя почти весь ее вес, поэтому она фактически лежала в них, слегка покачиваясь, как в гамаке, хотя ее тело прибывало в вертикальном положении.

По мере движения вверх вниз по ее телу они еще покачивались вправо-влево, перекатываясь через ее тело от позвоночника до бока, как перекатывается река через перегораживающее ее течение бревно. Руки то прижимали ее грудь к нему, когда обе руки синхронно довили ей на спину, то заставляли ее груди скользить по нему в бок, когда рука давила на ее бок в районе груди, в то время как другая с другой стороны давила в бок, сдерживая давление первой руки, не давая ей вырваться, заставляя ее изгибаться, скользить по его телу.

Она как бы плавала в невесомости или в течении теплой неспешной реки. Его руки, дойдя до ее плеч, переходили обратно на поясницу, создавая бесконечный поток, поднимающий ее тело вверх, а соски, торчавшие на поверхности ее груди, как поплавки на поверхности воды, падали то в одну, то в другую сторону, касаясь и ее, и его кожи одновременно, завораживая ее, также как рыбака во время рыбалки. Ее преследовало желание, чтобы они утонули как можно глубже. Они же, крупные, твердые, как зрелые ягодки, налитые кровью и желанием, всплывали на поверхность ее грудей, рождая в ней желание, утопить еще раз, чтобы еще почувствовать, как они всплывают снова и снова.

Чем дольше она плыла в его объятиях, тем сильнее менялся характер ее движений. Это определялось двумя разными факторами. Во-первых, ее груди хотелось сильнее распластаться по нему, а ее соски жаждали той силы сжатия, которое при обнимании невозможно, поэтому она, обхватив его шею руками, добавила к его силе свою, прижимаясь к нему, трясь об него. К движению, которое она совершала под действием его рук, она добавило свое. Ее тело само выбирало, где надо усилить давление, а где ослабить, чтобы нарастающая в ней волна желания нарастала быстрее и быстрее и потопила ее сознание в пучине оргазма.

Ее руки порхали по его телу, твердому и напряженному в поисках новой опоры для объятия. Ее руки ощупывали его тело, скрытое от них халатом, и ее мозг жадно впитывал те крохи информации, которые они могли уловить сквозь толстую ткань — его широки плечи, спина покрытая буграми мышц, вздувшихся от усилий, необходимых для ее удержания, его твердая прямая шея, несущая на себе монумент его головы.

Каждая новая капля информации о нем взрывалась в ней, наполняя ее сладкой дрожью внизу живота, предвестницей оргазма. В мозгу мелькали обрывки слов, несущиеся по неудержимой реке ее чувства, как ветки и листики, несясь по поверхности реки, показывают стороннему наблюдателю все особенности ее течения — заводи и стремнины, водовороты, повороты и гладь.
«... эти руки сжимают МЕНЯ!...», «... эти плечи держат МЕНЯ!», «... эти губы целуют МЕНЯ!...», «... эта спина несет МЕНЯ!...», «... он любит МЕНЯ!...», «... он хочет МЕНЯ!...», «... он ХОЧЕТ меня!...», «... ОН хочет меня!...», «... он имеет МЕНЯ!...», «... он ИМЕЕТ меня!...», «... ОН имеет меня!...», «... я принадлежу ЕМУ, ЕМУ, ЕМУ!...», «... Я, Я принадлежу ему!...», «... он хочет ебать меня, трахать меня, сношать меня своим членом, заткнуть мою пизду своим хуем, ебать меня, ебать меня, ебать меня, ебать меня, ебать меня, ебать меня, мою пизду, ебать меня, ебать меня, ебать меня, ебать меня, в мою пизду, ЕБАТЬ меня, ебать МЕНЯ, ЕБАТЬ меня, ебать МЕНЯ, ЕБАТЬ меня, ебать МЕНЯ, ЕБАТЬ меня, ебать МЕНЯ... «. Эти мысли мешались у нее в голове в различных вариантах и последовательностях, с разными акцентами в тех местах, где их вздыбливали волны ее чувств...
Вторым фактором, меняющим характер ее движений, было то, что все его действия распространялись на те части, которые были выше пояса. Ее глаза, руки, язык, груди были заняты чувствами и ощущениями, которые приносила им близость с ним, в то время как все, что было ниже пояса, бездействовало. Все, что было внизу живота, бунтовало против такого пренебрежения... и чем больше возрастало это недовольство, тем больше тело старалось его удовлетворить.
Сначала она пыталась прижаться к нему низом своего живота стоя прямо перед ним, она тянулась, то, толкая животик вперед, то, собирая его в узел и прогибаясь с целью поднять клитор повыше и дотянуться до него потереться об него, то, наоборот, отпуская и пытаясь тереть его между бедрами. Потом она стала лезть на него, как на дерево, повиснув на нем, охватив его ногу сзади своим бедром и трясь об него закрытой юбкой и трусиками промежностью. Но и это не доставляло желаемых ощущений, а лишь сильнее разжигало ее желание. Ее обезумевшая от возбуждения промежность уже кричала ей не своим голосом — «Вы, что, целоваться здесь собрались?? Ты приехала, чтобы МЕНЯ отодрали! Хватит обниматься, хватай быстрее его хуй и засовывай в меня!».

Ее руки, не в силах больше противостоять этому приказу, поползли по его спине вниз, ближе к вожделенному предмету, доступ к которому сейчас она закрывала своим телом. Он как будто почувствовал ее нетерпение. Его кисти, до этого свободно болтавшиеся на предплечьях (он ее гладил не ладонями, а только предплечьями), ожили и пришли в движение. Рука, дошедшая до поясницы, не пошла обратно вверх, а прошла чуть-чуть ниже, легонько проведя по вздымающим поверхность юбки холмикам ягодиц. Она замерла. Рука же, возвращаясь обратно на спину, чуть теснее прошла по ягодицам, немного протащив юбку за собой.

Это движение, гораздо более легкое, почти невесомое, гораздо легче того, с которым она только что пыталась вжаться в нее, все перевернуло в ней. Ее пизда прекратила свои безумные вопли и насторожилась, прислушиваясь к ощущениям, подкрадывающимся к ней сзади. Она слегка отодвинулась от него, оттопыривая свой задок, ожидая ощутить на нем другую руку, которая, повинуясь размеренному ритму его движений, неуклонно к ней приближалась. И рука не обманула ее ожиданий. Следующее, более тяжелое, чем оба предыдущих, движение его руки не текло по юбке, лишь слегка волнуя ее складки и передавая это волнение застывшим под ней в напряженном ожидании ягодицам, а оглаживало поверхность обеих ягодиц, нащупывая их под тканью. Рука прошла по ягодицам до бедра, и если бы кто-нибудь смотрел на нее сзади, он увидел бы четкий профиль обеих ягодиц под тканью юбки. Рука опять пошла вверх, таща за собой уже половину юбки и слегка приподнимая за собой ягодицы.

Она чувствовала и видела, как в замедленной съемке, движение нижнего края ее юбки, открывающего все большую и большую поверхность ее бедер. Вот сейчас откроются взгляду невидимого наблюдателя ее набухшие от возбуждения и мокрые от желания трусики. Но нет. Юбка и ягодицы упали на место, оставив после себя два чувства — разочарование и ожидание.
Она уже не целовала его. Она уже ничего не могла делать — она лежала на его груди, уткнув лицо в отворот халата, судорожно вцепившись в него руками, и ждала следующего движения его руки, ждала, как дальше будут развиваться события там, на поверхности ее упругих ягодиц. В третий раз рука поползла вниз медленно, как улитка, и неумолимо, как гильотина. На этот раз рука скользила вниз, так что ее пальцы ползли по ее позвоночнику. Он уже не прижимал ее, а она не чувствовала этого. Она лежала на нем напряженная, как доска, уткнувшись лицом в него и оттопырив зад.
Его пальцы проползли по крестцу, и попали в ложбинку, скрытую доселе юбкой. Пока рука шла вниз, его ладонь все больше заполняла ее трепещущая плоть, пальцы погружались все глубже, раздвигая ее попку и усиливая ощущение наполнености ладони ее телом. Рука, однако, не стала проникать глубоко внутрь ее, удовлетворившись нижним окружием ее попки, но не поползла после этого вверх, поднимая юбку, а двинулась вниз, оглаживая внутреннюю поверхность ее бедра. Дойдя до границы юбки, она не проникла под нее, а пошла вверх, прижимая ее к телу по внешней стороне ее бедра. Так он ласкал ее попу какое-то время...

Я говорю «ласкал попу», потому что, несмотря на то, что рука начинала движение на ее плечах, двигалась по спине, пояснице, а потом уже падала на попу, движения эти были почти незаметными, совсем не явными. Они, скорее, успокаивали те части тела, которые только что судорожно сжимали. Они не давали внимаю рассеяться и уйти от центра событий. Его руки, тем временем, уже набрали силу, с каждым движением незаметно прибавляя ее, каждый раз глубже проникая между ягодиц, дальше отодвигая их от центра. Так, что если бы руки на них не было, невидимому наблюдателю при каждом движении подмигивал бы алый глазочек в центре коричневой дырочки ее ануса, и ласково улыбались бы чуть раздвинутые половые губы.
В данном месте правильнее всего можно было бы сказать, что его руки хозяйничали у нее на попе. Она незаметно для себя стала сползать по нему, все больше отклячивая задницу. Ей уже с необыкновенной силой хотелось прекратить эти сводящие с ума своей не торопливостью и бесконечностью ласки. Ей хотелось уже встать на колени — она уже слабо верила своим трясущимся ногам — нагнуться так, чтобы открылись все ее возможности, и молить, чтобы он быстрее начал ее ебать, куда угодно, сколько угодно, только чтобы уже начал.

Он на секунду прервался, вернул ее в первоначальное положение. Это слегка собрало ее. Она, правда, понимала, что эт

а ее собранность ненадолго, и что скоро она снова стечет на пол. Но выбора у нее особого не было — он все равно будет трахать ее только когда наиграется с ее телом.

Он подкрепил ее силы чередой поцелуев, чередуя поцелуи в губы поцелуями в щеки и шею. Это отвлекло ее, и она почти забыла о своей минутной слабости и даже пропустила движение руки вернувшейся на ее попку. ЕЕ внимание сошло вниз и опять начало там концентрироваться в горячий клубок между ее ног, уже в тот момент когда рука огладив половинку ее ягодицы проскользнув по бедру не огладило его снаружи по юбке как это было минуту назад, а захватила юбку за край и потянуло ее вверх. Он не держал юбку рукой, он просто вел рукой по ее колготкам вверх, и юбка сама по себе собиралась на его руке. По мере того как рука скользила вверх по бедру, поднимающиеся края юбки открывали все большую часть скрываемого юбкой тела. Сначала это было бедро, потом появилась затянутая белыми трусиками попка. То, что ее попка открыта, в обычной ситуации заставило бы ее прогнуться вперед и одернуть ее, но сейчас ей хотелось лишь еще больше ее выпятить. Рука, поднявшая ей юбку, замерла в самой высокой точке траектории где могла удерживать ее, открывая прекрасный вид сзади на ее попку, бедра и пространство между ними скрывающее другие достопримечательности невидимые с этого ракурса...

Объяснением того факта что он вообще мог что-то видеть обнимая ее чрезвычайно простое. Они находились до сих пор в прихожей, а там во входную дверь было вделано зеркало от пола потолка и во всю ширину двери. Он любил трахать телок перед этим зеркалом так оно давало прекрасный обзор на разворачивающиеся под его руками события, вводя телок приятно выглядящее на них смущение и могло к тому же служить в случае необходимости опорой для частей противоположных тем которые он в этот момент ебал...

Его свободная рука пошла вниз мимо отворота ее юбки и опустилась прямо на выпирающие от нереализованного желания ягодицы. Она так старалась их выпятить и развести, что ее шоколадную дырочку было бы уже видно и не прикасаясь к ягодицам, поскольку их половинки уже не касались друг друга, а были гостеприимно распахнуты. Он провел пальцами над анусом, не прикасаясь к нему через тонкую ткань и наполнив ладонь слегка задержал на ней ожидая пока огонь его руки не согреет и не начнет обжигать лежащее в ней тело. Правда, его пальцам мешали колготки и трусики, не давая руке комфортно лечь. Ему, не доставляло никакого удовольствия ощущать эту ткать под своей рукой, и в то же время лесть в ее трусы не торопился. Рука полежав немного на ее попе поползла вниз и хотя она могла дотянуться гораздо глубже он предпочел повторить уже проторенный маршрут и провел рукой мимо жаждущих его прикосновения половых губ. Рука, завершив полукруг, подхватила эстафету по держанию юбки у своей напарницы и та уже имела удовольствие поделиться теплом с ее задней частью. Так продолжалось какое-то время. Она пробовала в тот момент как его рука соскальзывала с ее попки и стекала мимо ее пизды вниз по бедру дотянуться до его руки и задеть ее собой, но каждый раз ей это не удавалось. Занятая этой игрой она опять отключилась от остальных восприятий. Первому эта игра наскучила ему...

Когда рука в очередной раз пошла вниз она не легла на подрагивающую в ожидании ягодицу, а нырнула под сдвоенную резинку колготок и трусиков, выбрав для проникновения самое не защищенное место, там где начиналась ложбинка, разделяющая ее попку на две ягодицы. Одежда окутывающая ее попку, сопротивлялась его руке не желая без боя выдавать свои сокровища. Пальцы, проникнув под резинки подтянули под себя ладонь, потом, опершись на запястье заскользили дальше, открывая для себя все большие и большие просторы ее попки. Запястье двигалось за ними, собирая на себе ткань. Открывая этим завоеванные просторы ее плоти. Однако через некоторое время пальцы захватили весь холм затянутый гладкой ровной упругой кожей и нащупали спуск в ту лощину, которая так свободно открыла чуть ранее для них путь у подножия холма. Там, где ткать трусиков уже не касалась кожи, было чуть влажно и как положено влажной лощине там была редкая растительность, которую медленно двигающиеся пальцы беспокоили. В самом центре была маленькая, нервно подрагивающая полянка, которая то слегка втягивалась внутрь, то расправлялась обратно. Пальцы обогнули ее, рассчитывая провести более глубокие исследование позднее, когда рекогносцировка будет закончена но оставили на страже часового, который соблазненный видом ходил вокруг полянки. Остальные двинулись дальше, кожа темнела, сморщивалась, заросли становились гуще, но прямо по центру от полянки шла почти не заросшая тропинка. По ней пальцы и отправились дальше. Путь, надо сказать, был не долог и без поворотов. Прямо перед пальцами открылся вход в пещеру. Склоны холма, в котором находился вход в пещеру густо поросли растительностью, пальцы проникли у же так глубоко в промежность между ее бедрами что загораживали почти весь свет. Надо сказать, что то, что перед ними была пещера было скорее предположением чем очевидным фактом. Предположение же строилось на том что склоны холма разделяли явно видимые створки, выделяющиеся не только тем, что красной каймой опоясывали скрывающуюся за ними щель, но и сочились прозрачной влагой, запах испарений которой дополнял неповторимый колорит этого места. Один из пальцев провел по створкам, собирая на себе покрывающую их слизь. Холм задрожал, и на секунду створки сомкнувшись исчезли в холме, а потом поверхность холма дернулась и двинулась на палец все еще торчавший перед холмом. Створки появились уже раскрытые настежь, и палец проник в скрытую за ними полость. Он выскочил оттуда весь мокрый. От этого сотрясения палец стоявший на страже у края полянки не удержался и воткнулся прямо в центр, уйдя в него по фалангу. Его резко сжало со всех сторона и если его сослуживцу легко было выскочить из скользкой пещерки то тут пришлось повозиться, полянка ходила вокруг него ходуном, не желая отпускать свою добычу. Наконец он справился. Пальцы, оставив искупавшийся в ее соке палец рядом с пещеркой, пошли в бок и опять выбрались на поверхность ровную и гладкую. Проверив, таким образом, всю местность пальцы начали пользоваться завоеванной территорией стали мять ее, сжимать, придвигая к ладони, смещать в разные стороны то, открывая дно лощины и вход в пещерку свету то, погружая их в кромешную тьму. Пальцы были сильные и без труда делали с ягодицей все, что считали нужным. От их движений то один из них, то другой поминутно соскальзывали, то в один проход, то в другой, то в оба одновременно вызывая тем самым повторение описанных выше событий.

Она вздрагивала при каждом проникновении в нее. Она часто дышала, ее грудь вздымалась в такт ее дыханию. Если голова лежала на ее груди между распахнутых складок халата. Она чествовала щекой его кожу, слышала биение сердца. Ее дыхание согревало его грудь так же, как его руки согревали ее ягодицы. Она слегка постанывала, при каждом особенно удачном попадании его пальцев и совершала телодвижения, пробуя усилить и углубить ощущения от них. Вторая его рука присоединилась к первой и действуя синхронно они то вжимали захваченные ягодицы ей в промежность, от высоко приподнимали их разводили в стороны и оттопыривали. В этой фазе уже ни широко раздвинутые половые губы не скрывали маленькие красные лепесточки, скрывающие глубокий колодец ее влагалища, который ему сегодня предстояло промерить своим лотом, ни полянка, не скрывали воронкообразное отверстие в красно-белой коже, которое тоже явно нуждалось в глубоком исследовании. Каждое движение заставляло ее холмик менять свое положение и географию как при землетрясении, а пальцы видимо задались целью сдать на разряд по плаванию в пещерных водах. Внутренние вопли бывшие оглушительными уже, когда он целовал ее, были теперь просто не переносимыми, но теперь они были выстроены как бы в диалоге с самой собой, из которых одна ее часть ничего не отвечала, а другая молила ее — «что же ты ничего не делаешь? Что ты стоишь как дура с голой задницей посреди прихожей, когда он мог уже сто раз покрыть тебя? Зачем ты обнимаешь его спину? Схвати его за задницу, как он схватил тебя! Ощути их в своих руках! Зачем ты обнимаешь его халат, когда твои трусы уже болтаются у тебя на коленях? Он трахает пальцами твою пизду так схвати его за яйца, потяни, погладь, согрей... Пусть он тоже видит что ты кое-что умеешь, пусть почувствует что значит быть в чужой власти! Ты сверкаешь своим анусом, который он вывернул, так что скоро будут видны кишки. А еще даже не увидела его хуй! Почему он до сих пор болтается где-то без дела? Почему ты до сих пор не вылизала ее от спермы? Почему он где-то, а не в тебе? Тебе что не где его пристроить? Быстрее соси его, смажь его, сделай его скользким, пока ему не пришло в голову отодрать твою задницу без смазки! Чувствуешь, как он мнет ее? Ей сегодня предстоит потрудится, так помоги ему! Он все равно не начнет пока не поймет, что ты готова? Может он этого не понимает? Покажи ему что уже можно! Что ты согласна на все, лишь бы он уже начал тебя ебать! Скажи, что бы он трахнул тебя! Чем грубее ты скажешь тем вернее! Он, наконец, поймет, что ты на грани и ты эту грань уже перешагнула, теперь его очередь! Ну же повторяй за мной: трахни меня, трахни меня, трахни меня, трахни меня, трахни меня, трахни меня...»

В этот момент один из особо способных ныряльщиков из пальцев, наконец, уговорил остальных бросить месить ягодицу и отправиться за ним в пещерку в которой каждый из них уже побывал. Они были связаны друг с другом неразрывной дружбой и не могли далеко отходить друг от друга. Он нырнул глубоко и сильно, выставив себя в перед, и этого импульса хватило на то что бы проскользив уже исследованные места не только достигнуть лепестков закрывающих тайный лаз но и, раздвинув их своим округлым телом проникнуть внутрь в теплый, темный, сырой тоннель который тут же окутал его и сжал. Именно тогда она не выдержав прошептала то что ей подсказывал внутренний голос: — «трахни меня, трахни меня, пожалуйста, я больше не могу без тебя». Она сползла на колени у его ног. ЕЕ руки провели по его ягодицам но задержались не на них, а на поясе который стягивал халат. Ее руки нащупали узел, он был как у нее перед глазами. Она развязывала его, шепча: — «пожалуйста, поскорее войди в меня». Развязывая узел, она ощущала как болтается за тканью халата его член, тот что она так вожделела и его доступность и близость к ее рукам не давали ей сосредоточится и закончить процесс. Ей хотелось схватить его прямо через ткань халата и сжать изо всех сил, проверяя его твердость и готовность проникнуть в нее. Наконец она справилась и с узлом и с собой. Она раздвинула края халата и ОН выпал, из него задев ее по лицу, но тут же подскочил обратно и стал колебаться, смотря то на нее, то в зенит. Она схватила его обеими руками. Уверенность от отсутствия неопределенности начала действовать на нее: «его член в ее руках и куда больше не денется!». Но она была настолько возбуждена и взволнована, что этого ей показалось мало и она уткнулась лбом в его живот, а носом в его волосы. Член уже был у нее во рту и она сильно сжимала его губами, я зыком, прижимала к небу. Она принялась сосать его чтобы создать из поступающих впечатлений внутреннее представление о его форме, размерах и силе. Рукой она стягивала кожицу к корпусу, что бы она не мешала ей обсасывать его головку. Она играла с ней как ребенок находящийся не в том возрасте когда все понимают а в том когда все тянут в рот. Головка ходила в ней, то, почти выныривая изо рта так, что ее красный фартук становился виден из ее сомкнутых кольцом губ, то почти упирался в глотку. Но больше всего ей нравилось держать ее прямо за зубами, где языку было где развернутся и она могла исходя слюной, обсасывать ее бесконечную конфету.

Она так увлеклась этим процессом что забыла обо всем остальном. Существовали только ощущения у нее во рту, его член и ее рот. Через какое то время он немного изменил процесс происходящего. Он взял ее руки и опоясался им под халатом как ремнем, положив ее кисти себе на ягодицы. Она тут же вспомнила о бушевавшем некогда у нее желании ощутить их так же как он ощутил ее. Она слегка переменила позицию что бы удобнее было удерживать его член у себя во рту и в то же время дать, возможно, рукам быть свободными в своих движениях. Несмотря на то что ее желанием было казалось бы отразить в себе те ощущения, которые получил он наложив руки на ее задницу, действовала она совсем по другому. Она скорее держалась за нее, прижимая ее к себе, чувствуя тем самым ее массу, ее мышцы, поверхность ее кожи. Несмотря на то что она сильно прижимала ее к себе пальцы ее рук нежно скользили по ее поверхности. Они обследовали ее гораздо тщательнее чем его пальцы, которые действовали как захватчики. Ей же захватывать было нечего. Все что она могла захватить уже покоилось у нее во рту. Поэтому она перебирала, волоски, оглаживая кожу и пробравшись в лощинку между его ягодицами, нежным круговым движением провела пальцем по полянке кожи скрывающей его анус. Она знала что ему нравились эти нежные прикосновения, но еще она знала что больше удовольствия он испытывал, когда она орудовала там своим языком.

Пока она занималась игрой с его членом, лаская палицами его зад, он чал постепенно двигаться. Он двигался взад вперед и ее игра с его членом изменилась. Теперь не она уже направляла его член куда ей хотелось в данный момент, теперь он двигался сам и она должна была двигаться вместе с ним что бы сохранять то положение которое ей хотелось бы занять. Она сжимала его ягодицы что бы удерживать равновесие и направлять его силу по ожидаемому ею руслу. Его член набирал обороты и ей приходилось все тяжелее, начала кружиться голова. Тогда он взял ее голову в свои руки, положив свои пальцы на ее затылок. Держа ее голову неподвижно, он ебал ее рот. Большие пальцы его рук массировали ей ушные раковины. Он долбил ее рот, а она сосредоточилась на том что бы создать во рту канал напоминающий влагалище, что бы удовольствие которое он испытывал трахая ее в рот было полнее. Она прижимала его головку к небу когда она погружалась внутрь и приоткрывала челюсти на выходе что бы он не поранился о ее зубы. ЕЕ голова превратилась в пустую емкость из анекдота — «а, еще я туда ем»; — «а еще меня туда ебут», перефразировала она. Она то ощущала свои губы из которых выскальзывал член уходя в неизвестное нечто, то корень своего языка куда он упирался, когда исчерпывались возможности ее рта. Сейчас, когда она стояла перед ним на коленях и ее голова была полностью заполнена его членом, таким небольшим по сравнению с его телом и таким огромным по сравнению с ее головой она чувствовала себя как у подножия монумента к которому все подходят за редкой фотографией и только положив руку на каменное изваяние, понимают всем сердцем его монументальность. Схожие чувства проносились в ней когда она из коленопреклоненного состояния окидывала внутренним взором его уходящие вверх и терявшиеся в бесконечности могучие руки держащие ее голову и соединялись где-то там, в бесконечности с торсом нижняя часть которого то надвигалась на нее, то терялась в тумане ограниченности восприятия. Его ноги устремлялись вниз в такую же минус бесконечность. Что бы уменьшить внутреннее ощущение его божественности в ней она сильнее прижалась к его ногам. Ей хотелось что бы он поднял ее до себе или опустился до нее где она валялась в его ногах.

Он вынул свой член из ее головы и она прижалась к нему, подняв голову вверх инстинктивно облизывая слюну, выступившую у нее на губах. Она смотрела на него, снизу вверх ожидая, что дальше сделает с ней ее господин. С его стороны последовала череда быстрых уверенных действий. Подхватив ее под руки, он вздернул ее в вертикальное положение, поставив на ноги. Поцеловал ее губы которые только что обнимали его член. Поцеловал ее язык который только что облизывал головку его члена. Он целовал ее рот который только что с упоением трахал. Пока он целовал ее, его руки расстегнули молнию на ее юбке и она упала к ее ногам. ЕЕ попа опять сверкнула отражением в зеркале, возбуждая его на дальнейшие действия. Он, прервав поцелуй, перевернул ее попой к себе, так что она, наконец, увидела свое отражение в зеркале. Что бы не упасть она уперлась руками в зеркало, в попа легла на его член слегка окутав его собой. Она пыталась лучше почувствовать его, слегка поводя попой из стороны в сторону. Его член сегодня впервые был так близок к месту в котором могло осуществиться ее заветное желание. И это место уже касалось его члена. Она танцевала на месте, изгибаясь и вращая попой пытаясь теснее прижать это место к его члену. Пока она пыталась насадиться на него, он одним движением руки, проведенным вдоль ее корпуса и рук, закинул всю находившуюся на ней одежду ей за голову, закрыв лицо и спеленав руки. Она представляла собой сейчас великолепную картину беспомощности и сладострастия. Она стояла в сапогах на которых, частично скрывая их, лежала юбка, брошенная на пол как половая тряпка. Чуть выше колен сковывая движения, не давая ей раздвинуть ноги, развратно открывая доступ к ее матке, болтались сдернутые с нее трусики и колготки. Выше была попка которой она неистово помахивала, пытаясь поймать в себя его член. Ее руки, упирающиеся в зеркало и голова, были скрыты ворохом тряпья бывшее секунду назад ее одеждой. И в довершение картины — одинокий белый бюстгальтер, как белый флаг, вывешенный на милость победителю скрывающий приз победителя — ее великолепные груди такое удовольствие доставлявшие мнущим их рукам. Теребящим их в поисках виноградин сосков. Он смотрел на ее голую спину, перетянутую легкой лентой с застежкой, и наслаждался ее беспомощностью и своей властью над этим бедным созданием. Для усиления эффекта он одним движением расстегнул застежку и, проведя снизу вверх по ее телу от боков к гортани, выпростал ее груди из чашек лифчика. И опять застыл то, смотря на ее теперь совсем голую спину, то на ее отражение в зеркале где над холмиками ее грудей увенчанными дольменами сосков болтался, потеряв форму и назначение лифчик. Он следил как ее тело движется, пытаясь сразу решить все навалившиеся на него задачи и пасует.

Наконец он поднял руки и обхватив ее груди, сжал их. Она тихо застонала. Она поняла — началось! и бросила свои попытки выпутаться из тряпья на ее голове. Отпустив ее груди он положил руки на ее спину и с силой провел ими до ягодиц, сильнее прижав ее к зеркалу. Внизу он слегка отодвинулся от ее прижимающейся к нему пизды и руками развел ее него и ягодицы так сильно как у нее до этого не выходило. Он пока не вставлял в нее член, он пока просто был прижат в вертикальном положении к ее заду. Его руки обогнули ее бедра и легко, пройдя по ее промежности на живот быстро проскользили по ее грудям подтянув их вверх а затем схватив их опять и притянув ее за груди к себе. Так он водил по ее телу руками сжимая и гладя разные части ее тела, не задерживаясь подолгу ни на одной из них. Она мало обращала внимание на эти движения поскольку все внимание ее было там где он, огромный и раскаленный ждал своего часа. Ждал момента, когда он остудит свой жар в ее водах, когда вскипятит ее когда испарит ее. И она наполнялась. Она проливается и ей пришлось еще сильнее изогнуться, что бы не пролить себя всю раньше времени. Остальные движения скорее отвлекали ее от этого основного чувства ожидания или обостряли его поскольку каждое телодвижение непосредственно передавалось в ту точку, которая на данный момент была у нее самой чувствительной. Чувствительной не только потому что она острее всего реагировала на события, а в главном потому что все события становились воспринятыми только если их воспринимала она... Иначе говоря, если воспринимать мир из текущей соком желания пизды, то ценность и значимость вещей и событий была кардинально отлична от такой же но построенной из головы на лекции. Картина, которую она воспринимала, была небольшой но очень богатой на сильные эмоции и яркие краски. За гранью холста осталось зеркало на которое она упиралась и пол, на котором стояли ее дрожащие ноги. Даже то что упиралось в зеркало и пол на этой картине были видны плохо, грубыми контурными набросками. Одежда наброшенная ей на голову и сапоги, в которых она стояла на холст не попали. На холсте было только ее тело, причем не все!, а только те части которые соприкасались с его телом и они тем ярче и живее были очерчены на холсте чем больше внимания он им уделял... Тусклым, неярким, но постоянным теплом и светом веяло от спины и бедер, в тех местах где он прижимал ее своим телом. Как на экране осциллографа ярко разгорались и медленно гасли те части тела, по которым бегали его руки. Те части которые он сжимал, горели значительно ярче и дольше остальных и сохраняли свою жизнь до следующего его возвращения. Поскольку руки его двигались быстро вся та поверхность тела которую его рукам интересно было тискать как бы плавала в дымке собственного света изливающегося и тающего в пространстве вокруг нее. Ее груди и соски выделялись на этой картине тем что сияние груди было всегда интенсивнее тела, соски и так горевшие как маленькие угольки буквально вспыхивали от каждого прикосновения, а касался он их очень часто... И в центре было нечто видимое на картине как солнце. Деталей и формы видно не было, а цвет и тепло по спектру очень походили на прародителя всей жизни. На этом светиле тоже были пятна, но они были не темные, а наоборот повышенной яркости. Они возникали в тех местах ее паха где по прихоти сложной динамики движения двух рельефных тел возникали очаги максимально плотного соприкосновения. Такой она представала сама себе пока он опять не изменил сложившуюся картину...

Он положил свои руки на ее бедра, вернее на пояс, положив пальцы ей на живот. Он крепко фиксировал ее попу и она больше никуда не могла двинуться без его желания. Он отодвинулся от ее попы к которой только что прижимался со всей силой. Его член, под собственной тяжестью проскользив головкой по лощинке между ее ягодицами, оставляя за собой блестящий мокрый след. И не отрывая ее от поверхности кожи с силой вдвинул туда, куда указывало естественное завершение ее ягодиц, туда где минуты назад купались его пальцы. Его член скользил в ее паху, разметав холм ее промежности на две блестящие половинки и вынырнул спереди посреди хохолка ее аккуратно подстриженных волос, побеспокоив по ходу движения в клитор длинным нежным приветствием. Его тело ударилось о ее широко раскрытые половые губы и ягодицы. Она бы упала от слабости в ногах в этой момент, если бы он прижал ее к себе, схватив ее за груди и притянув к себе с такой силой что почти посадил на себя. Они замерли в этой позе не на секунду однако, не останавливаясь... Он тискал ее грудь, слегка толкая ее низом живота в попу, удерживая ее при этом почти на весу, она же терлась о его член, который сейчас торчал у нее между ног, стараясь коснуться всем промежутком от клитора до ануса. Он же усиливал движения как бы трахая ее, а она извивалась на нем соскальзывая то на одну то на другую сторону что бы защемить между его членом и своим бедром чувствительные участки своей плоти...

Когда он устал от этой игры, он ссадил ее с себя, опять прислонив к зеркалу и опять схватил ее за зад. На этот раз он держал свой член в отдалении от нее. Его член, будучи ничем ни прижатым совершал сложные движения, повинуясь прихотливым импульсам его желания и расслабления то, поднимаясь вверх и смотря в зенит, то почти горизонтально. Помимо этого он еще качался из стороны в сторону как маленький хвостик доброго пса. Без относительно этого движения он стал атаковать ее зад. Его член ничем не направляемый хаотично тыкался в разные точки ее филейной части. Каждое касание оставляло на ее попе мокрый след, как след от поцелуя. Головка его члена либо отскакивала, либо скользила, либо упиралась в нее в зависимости от того угла какой занимал член относительно ее тела. Головка отскакивала обычно вверх, что было естественным в силу и ее направленности и того движения которое он совершал что бы привести член в движение, а соскальзывала либо вверх, либо в бок по округлости ягодицы. Так или иначе, но почти половина движений его члена заканчивались в канавке, которую бог приспособил чтобы собирать пот текущий со спины в единый поток. Он придвинулся к ней ближе и его член все чаще стал скатываться по уже влажным склонам в ложбинку между ягодицами. Там его движения останавливались натянутой кожей, как ткань батута останавливает гимнаста, не давая ему покалечится об пол. Но в отличие от батута тут была полянка, закрывающая воронку уходящую на недоступную для пальцев глубину. И головка, постоянно скользя по этой полянке, быстро наступала ее слабое место в центре.

Когда головка его члена в первый раз ткнулась в ее центр ее милой попки отверстие ануса было еще совсем сухим. Некоторое количество пота естественным образом скопившиеся в ложбинке было высушено пальцами, которые истоптали тут все. Звездочка ее ануса с красной дырочкой по середине выглядела нетронутой и невинной. Головка члена с каплями выделяющейся из нее жидкости вышла в ее анус сразу до половины, обильно смазав ее плазмой. Она вздрогнула и слегка осела и тут же опять воздвигла себя на ноги — еще не разработанная попа отозвалась болью на это естественное с ее стороны движение. Ей хотелось поскорей вместить его в себе и каждая секунда промедления казалось ей годами упущенного счастья. Головка отодвинулась от нее, оставив за собой медленно закрывающееся отверстие и блестящую, словно губы после поцелую кожицу ануса. Член надвинулся опять и отпрянул. Он совершал возвратно поступательные движения, долбя ее в попку. Он не старался проникнуть глубоко внутрь, а передать импульс от удара глубоко внутрь ее тела. Он старался дать ей почувствовать не размер своего органа, а его силу, ту силу которой она уже много раз покорялась и бежала через всю Москву покориться еще раз. Именно ощущение его силы, мощи, которое она чувствовала в тот момент когда он сдерживал свой собственный напор рискующий порвать ей зад, давало

ему абсолютную власть над ее телом. Несмотря на то, что он не стремился проникнуть глубже сфинктера она, крутясь на его члене в момент самых глубоких проникновений, насаживалась на него все глубже и глубже. Отверстие уже не закрывалось после ухода члена, а оставалось туннелем уходящим глубоко вглубь нее. Но, в тот момент когда она уже была готова к моменту проникновения всего члена в ее кишечник, когда она мокрая от пота уже готова была содрогнуться от счастья испытания ощущения принадлежности ему он изменил ход действия. И она, двинув на него свой зад что бы, наконец, поймать его член в темницу терзаемой им плоти внезапно ощутила пустоту в том месте где ему полагалось быть и наполненость в другом месте, которое в схватке не участвовало но представляло собой главную силу ее триумфа. Короче говоря, она с размаху села своей сокровенной дырочкой на его разбухший после долгой работы орган. Он прошел между ее половых губ как нож сквозь масло. Не на секунду не задерживаясь, прошел сквозь лепестки ее цветка, которым она встречала гостей вторгающихся в ее святая святых. Скользнул, как по склону горы на санках, по ее длинному глубокому влагалищу и уперся в ее матку, потеряв по ходу движения силу и прикоснувшись к ней мягко и нежно, утопив ее глубоко нутре.

Весь низ ее живота сжался в тугой узел. Время как будто остановилось в этом спазме вместе с ее дыханием. Она выгнулась и мощная судорога прошла через ее тело. В этот момент он вынул из нее свой член одним быстрым сильным движением и вогнал в нее еще раз. Она задохнулась. Если бы он не поддерживал ее она бы упала на пол. Воздух с всхлипом похожим на рыдания входил в ее горло и выходил из него. Он всаживал и всаживал у нее свой агрегат, радуясь своей победе, Наслаждаясь своим триумфом. Он трахал ее как трахали в далекие предалекие времена победители жен и дочерей своих поверженных врагов. Он ебал ее наблюдая в зеркало как прыгают вверх вниз ее сиськи, как колеблется над ними бесполезный лифчик. Когда же он переводил взгляд ниже, его взгляд падал на вздрагивающие под каждым его ударов ягодицы соблазнительно развернутые к нему своими полукружиями сходящиеся с другой стороны в тонкую стройную талию. Руки его свободно гуляли по ее телу, окрашивая ее стоны разными звуковыми оттенками из той палитры, что предоставил в распоряжение ее голосовых связок создатель. Сейчас он мог позволить себе то что в другой момент было недоступно ущипнуть ее за сосок, сильно сжать грудь, растянуть до предела ее анус, раздавить в пальцах ее клитор, в общем, сделать то что при других обстоятельствах вызвало бы боль. Но в данных обостряло ее переживания и острота боли воспринималось ее измененным осознанием как острое удовольствие.

Она была вся в поту, дыхание с трудом вырывалось из ее груди, она полностью висела на его руках, когда он, наконец, утомившись, бросил ее ебать и вышел из нее совсем. Он положил ее подрагивающее безвольное тело на пол прихожей где только что с ожесточением драл ее и пошел на кухню. Его здоровенный член, блестящий от слизи торчал торчком и колебался в такт его шагам. Поставив чайник на плиту, он на секунду задумался о том чем заняться пока он не закипит. Придумав, отвернулся в свою комнату, пройдя мимо слегка шевелящегося тела, порылся в вещах и, найдя что, требовалось, пошел обратно в прихожую. ТО что он принес в прихожую был огромный фотоаппарат для профессиональной съемки с торчащим поверх него объективом. Он зажег все лампы в светильнике прихожей и комнаты, что бы максимальное количество света падало на снимаемый им предмет и осмотрел сам объект лежащий сейчас перед ним. Без сомнения, каждый читающий этот рассказ без труда представит себе картину, которая представилась его взору, но мы опишем ее дабы было понятно, что именно запечатлела камера в его руках... Она лежала на боку, подняв согнутые в локтях руки к голове. Сами руки и голову закрывала сдернутая с ее тела вверх одежда. Она вся не помещалась на придверном коврике, поэтому грудь, на которой она лежала, была на нем, а все что ниже помещалось просто на ламинате. Обе ноги ее были поджаты. Одна почти под грудь, а другая на половину. Попа торчала по средине белого пространства ее тела. Нижние конечности были до сих пор одеты в сапоги, трусы, юбка и колготки болтались в районе колен. Под ягодицами видны были широко открытые половые губы. Я так детально описываю эту, в общем, не интересную картину что бы указать на один интересный для наблюдателя нюанс. Который мог быть зафиксирован им только в этот момент. Он заключается вот в чем: когда женщина без трусов но не спит и не оттрахана она либо скрывает свою подноготную телом или руками или если она уже раскрыта обстоятельствами на показ напряжена, от чего тело все время колышется. Тело напрягается, выполняя противоречивые приказы — показать и скрыть беззащитное место, в любом случае выглядит в этот момент откровенно бесстыдно и от этого призывно маняще... Сейчас же ее тело импульсивно, спазматически дергалось без всякой корреляции с действиями наблюдающего за ее пиздой самца, от этого ее казалось бы доступная любым манипуляциям промежность не вызывала к тебе никакого сексуального интереса и выглядела скорее как мясная туша на разделочном столе, нежели предмет преклонения и обожания. Сейчас, когда бедра не двигались, закрывая отверзшуюся щель и ягодицы не вздрагивали от возбуждения то, прикрывая, то, приоткрывая маленькую дурочку в центре ягодиц, она выглядела неинтересной, использованной. И если бы взгляд фотографа не искал автоматически интересного ракурса, дважды его внимание на ее пизде не остановилось бы.

Он щелкнул ее как она была, потом слегка раздвинул ноги что бы ее пизда была лучше видна, потом отодвигая в сторону одну из ягодиц щелкнул крупным планом ее анус, отошел и сфотографировал свой член на ее фоне. Потом поснимал свой член в разной степени засунутости в ее дырочки, для чего ему тоже пришлось прилечь на пол и, чертыхаясь, держа одной рукой тяжеленную камеру, другой, сохраняя баланс, что бы член не выскочил из нее. Он приоткрыл ей лицо что бы на снимке было видно, чья именно пизда так соблазнительно блестит при свете вспышки. К сожалению, засунуть член ей в рот не получилось бы поскольку она лежала у самой двери, а переворачивать ее ему не хотелось. Сделав с пять десятков снимков, он поставил камеру на компьютер и занялся переброской ее содержимого на жесткий диск. Пока камера отдавала свои данные, он залил кипятком чай и принялся рыскать в холодильнике в поисках ингредиентов для бутербродов.

Примерно через пол часа она появилась на кухне тоже абсолютно голая. Он слышал как она возится в прихожей, медленно, непослушными руками стягивая с себя предметы своего так тщательно подобранного туалета. Пока она шла видно было, ей передвигать своими силами еще тяжело — ее плечи были опущены и слегка ссутулены, рот расслаблено приоткрыт, мышцы лица отпущены, бедра двигались, слегка приволакивая стопы без всяких попыток закрыть пизду. Она сначала провалилась к косяку двери, отдышалась и, оглядев не сфокусированным взглядом кухню, обнаружила прямо рядом с собой свободный стул у стены на который и с облегчением и опустилась, опершись затылком в стену. Ноги она выставила вперед, слегка согнув в коленях и расставив их так чтобы легче было держать равновесие. Стыд еще не вернулся к ней она еще не начала кокетничать а просто сидела раздвинув ноги не обращая внимания на свою, раздвинутую пизду. Это был тот редкий момент, когда в женщине было видно человека... Почти в любом состоянии в каком пребывает телка она пытается произвести собой какое-нибудь впечатление на собравшихся вокруг самцов. Это впечатление она производит в зависимости от своего темперамента и воспитания во всем диапазоне воспринимаемых мужчиной частот от скромности до вульгарности. Ожидая от них реакции пропорциональной затраченным ею усилиям. Однако сейчас она вела себя, никак не обращаясь к мужским чувствам партнера. Она просто сидела, широко раздвинув ноги потому что так сидеть, было удобней всего, она просто взяла чашку чая и смочив пересохшее горло, просто улыбнулась, без всякого кокетства, короткой улыбкой благодарности, а не широкой, долгой улыбкой телки показывающей что услуга замечена, отмечена и ее пизда уже готова компенсировать все причиненные ей убытки. Глядеть на нее в такие минуты было настоящим удовольствие которым он и наслаждался, попивая из своей чашки... Он задавал ей разные вопросы, или просто бросал замечания, наслаждаясь, ее простой и естественной реакцией на них, полностью соответствующей содержащихся в них мыслях чувствах или впечатлениях.

Но она быстро приходила в себя, колени потихоньку поехали друг к другу закрывая вид, который до этого так долго открывали. Он наклонился вперед и с силой откинул одно колено от другого. Пизда широко раскрыла и она кокетливо и призывно засмеялась, открыв в улыбке рот, демонстрируя благодарность и приятие всей ситуации, и намек на ожидание продолжения. Она положили себе руки, на бедра скрестив их, и прогнулась вперед, открыв его взгляду свои груди с задорно торчащими сосками, но закрыв при этом вход во влагалище. Еще раз, кокетливо улыбнувшись, она, попросила сделать ей тоже бутерброд, ее глаза блудливо искрясь, говорили, что за эту простую услугу он получит то что не смогли бы получить все короли мира за все свои несметные богатства. Пока он угождал ей, она присев поудобнее устроилась так что бы выглядеть сексуальнее и привлекательнее.

Не буду утомлять читателя разговорами о том как протекала их дальнейшая беседа, сальные остроты которые он отпускал и ее румянец и стыдливое хихиканье, которым она заливалась в особенно пикантных местах. Она даже разок прошлась по кухне стараясь повернуться к нему боком или задом, принимая всякий раз когда на нее падал его взгляд соблазнительные позы.

Наевшись, они отправились в комнату, где пол был предусмотрительно покрыл одеялами и пледами. Они упали на них. Устроились поудобнее и стали выбирать фильм что бы вместе посмотреть. Хочу отметить, что совместный просмотр фильма в данном случае был довольно своеобразным и интимным процессом. Собственно выбор в том и состоял что бы фильм был известен обоим и не отвлекал их внимания друг от друга. Выбор остановился на «крысиные бега». Он выбрал комедию, потому что ему очень нравилось ощущение, возникающее в пальцах засунутых в пизду, когда телка содрогалась от смеха. Мышцы ее влагалища в этот момент часто часто сокращались, как бы вылизывая пальцы рук, как теплый язык ласкового щенка. Они лежали перед телевизором и их вытянутые тела прижимались друг к другу нежными горячими прикосновениями, когда им надоедала та или иная поза они плавно перетекали в другую. Они не особо уделяли в этот момент внимания половым органам скорее прикосновения к ним было пикантным дополнением к игре чем ее центром. Поэтому когда он клал ей руку на грудь или она прижимала свое колено к его члену кладя на него свою ногу они старались расслабиться и насладиться лаской, а не возбудить в себе желание неистово совокупиться. Она прижималась к его телу губами своего влагалища, что бы охладить свою горячую плоть. Нежные объятия которыми они обменивались перетекали в длинные нежные поцелуи, однако сюжет картины прерывал их смешными эпизодами, позволяя поменять положение и по-другому приласкать партнера. Долгие периоды они могли просто ничего не делать захваченные сюжетом, забавным метельшением персонажей попадающих в разные забавные истории. Он прижимал ее к себе обнимая за плечи.

Когда этот фильм подошел к концу, он поставил другой с неторопливым течением сюжета, с короткими диалогами и приятной музыкой. Они вернулись на свой самодельный ковер из одеял и подушек покрывающий пол комнаты и приняли на нем горизонтальное положение. Они лежали боком друг к другу, отдавшись долгим нежным поцелуям и поглаживаниям. На этот раз оба старались кроме нежности вложить в свои усилия сексуальную силу...