Массаж. Эпилог

Совсем скоро сборы были завершены. Поставив в багажник довольно увесистую сумку с «реквизитом», и придерживая открытую дверцу машины, я в очередной раз удивился, как легко Таня меняет свой образ.

В медцентре она — деловито-равнодушная, совершенно спокойная медсестра-физиолог. Минимум косметики, униформа, уставший скучающий взгляд, предельная лаконичность. Она даже казалась старше своих тридцати пяти.

Стоило ей зайти на кухню — будто по волшебству исчезал «синий чулок», а появлялась заботливая домохозяйка, с полотенцем на волосах и тонком, заношенном, но таком удобном халатике. Теплая, домашняя, мягкая.

На лоджии, вечером, с вином и трубкой — весёлая и романтичная девочка, смотрящая на мир широко распахнутыми серыми глазами, готовая часами слушать сказки о ярких звёздах, солёном ветре и нагретых южном солнцем скалах.

Про то, как менялась Таня в постели — и говорить нечего. Первый образ — властная, агрессивная и жесткая, сильная женщина. Алая помада, контрастные тени, роскошные черные чулки с кружевным поясом, и её трусики, затолканные мне в рот в роли кляпа. Она знает, чего хочет. Она — всё время сверху, она управляет и ведёт. А ты вообще будь доволен, что тебе позволяют полизать такой женщине, причем начинать надо с пальчиков ног.

Второй образ, дичайший контраст с первым, совершенно разрывающий шаблон. Только что она тебя чуть ли не насиловала, но стоит проявить в момент отдыха инициативу, как место королевы занимает нежная, послушная девочка, покорно, даже с некоторым смущением и стеснительностью, раздвигающая ножки под мужским натиском. Белый закрытый лиф, трусики-"недельки», потупленный взор, приоткрытые ждущие губки, смирение перед таким пугающим, но неизбежным, проникновением. «Ах, ты такой сильный, милый, будь со мной нежнее» сквозь сдерживаемые, едва слышные стоны.

Третий образ — это Таня плюс страпон. Тут главная её эмоции — веселье, любопытство и страсть. Пристегнув игрушку, женщина уступала место ребенку — гремучий сплав из желания доминировать и нежной заботливости, а еще ни капли стеснительности, никаких запретных тем, воплощение непосредственности и открытости. Неспешно потрахивая мой зад, она расспрашивала о сексуальном опыте, сама рассказывала забавные случаи из более чем богатой практики, узнавала какое бельё ей больше всего к лицу, к груди и к попке.

Следующий образ — это, конечно же, Госпожа. Да, я столкнулся с ним всего единожды и не смог прочувствовать все грани этого воплощения Таниного характера. Не успела она тогда развернуться на полную. Но даже за те короткие минуты я увидел желание доминировать, загнанное в абсолют. И все порожденные этим неудовлетворённым желанием чувства — обжигающая жестокость, ледяная злоба, подавление, болезненные щипки, приказы, стегающие плетью и какая-то липкая, комковатая, с солоноватым привкусом крови, похоть. Нечто из самых тёмных глубин естества. Секс даже не как средство удовлетворения самых низменных животных инстинктов, а как средство унижения и насилия, как доказательство власти. Вспоминаю — вздрагиваю.

А сейчас... Сейчас в машину садилась классическая деловая леди. Юбка-карандаш чуть ниже колен, белая сорочка, сумочка-клатч, едва заметный макияж — хоть сейчас в «переговорку», на совещание, обеспечивать крупную сделку.

Молчаливая «серая» медсестра. Щебечущая заботливая домохозяйка. Напевающая что-то из «Блэкморс Найт» романтичная девчонка. Строгая бизнес-леди. Сексуальная царственная вамп.

Воплощенная невинность со сжатыми коленками. Непосредственное любопытство со страпоном на перевес. И, конечно же, бдсм-госпожа, извращенная садистская похоть. Это только то, что я узнал за неделю знакомства.

— Таня, тебе бы еще очки. Знаешь, такие, с тонкими дужками и прямоугольными стёклами.

— Ты думаешь? — развернув к себе зеркало заднего вида, ловя рассеянный свет белой ночи, Таня внимательно себя осмотрела, явно представляя, как дополнит образ такой аксессуар. Представленное ей понравилось, ввиду чего я был награждён тёплой улыбкой, на мгновение «сломавшей» деловой образ.

— Спасибо, милая. Хорошая идея.

С удивлением я осознал, что меня совершенно не коробит её обращение ко мне в женском роде. Просто для Тани-любопытного ребенка я — не мужчина. Для этого её образа я — девушка, подружка. Именно поэтому и обращение как к девушке, именно поэтому страпон и, в основном, оральный секс, именно поэтому открытость в совершенно «женских» темах, и поэтому отсутствие какого-либо смущения. Ну какое смущение перед подружкой то? Даже то, что она устроила для меня и Виктора — это было именно удовлетворение любопытства и игра. А как будет смотреться моя подруженька на мужском члене? Ой, а глянуть бы, как она язычком работает, как заглатывает по самое основание. Можно сказать, что по сути Виктор был для нас не активным мужчиной, а этаким «ожившим страпоном», игрушкой-насадкой с подогревом и спермой, которой Таня меня трахала. Может быть, именно поэтому секс с ним я вообще не воспринимала как гомосексуальный — весь вечер я была партнершей только для Танечки, и только её члены, разной формы и размеров, развлекались и шалили с моим ротиком и задницей.

Так, если для такого образа я — подружка, то для медсестры — клиент. Тут всё достаточно просто. Клиентов — сотни. Чем меньше будешь напрягать собой врача — тем лучше.

Для домохозяйки — муж. То-то я понять не мог, почему мне хочется попросить у Тани фартук и перемыть посуду. Да и поскрипывающая дверь на лоджию меня нервировала гораздо больше, чем такая же дома.

Для романтика — повидавший мир путешественник, этакий Индиана Джонс, кривая ухмылка, щетина, пыльная шляпа, ворох приключений и баек, а еще обязательный кольт в потёртой кобуре низко на бёдрах.

В постели... Так... Ага.

Для вамп — восторженный мальчик, которым можно вертеть как только хочется и готовый ради такой роскошной женщины на любые глупости. Ну да, я помню, с каким восхищением смотрел снизу вверх на самодовольно улыбающуюся красавицу, тщательно вылизывая ей половые губки, и как пытался угадать малейшее желание царственно сидящей на моем лице женщины.

Для невинной девочки — хе, мужская мечта, альфа-самец, «тарзан», «казанова» и «тамерлан» в одном лице. С каким же чувством превосходства я входил в её подрагивающее толи в предвкушении, толи в опаске, лоно. Как же, как же — добился, смог, завоевал. Мда-а... как, оказывается, легко управлять мужчинами.

Ну и Госпожа. Для нее не более чем бесправный раб, безвольная тряпка. А еще поверженная жертва, игрушка для удовлетворения самых извращенных фантазий. Шок, растерянность, подавляющее ощущение беспомощности и слабости. Затащи она меня тогда сразу на стойку для порки, или прикуй к столбикам кровати, не дай мне передышку под видом вопроса — я бы так ничего не сказал и не сделал. Сопротивляться ей было невозможно, выйти из роли самому — не было ни времени, ни сил. Так бы и хныкал, безропотно принимая в иссеченный, кровящий зад монструозный черный член.

Мосты еще не свели, поэтому возвращаться пришлось по западному скоростному. Танюша даже задремала, и только писк транспондера да приглушенные «поверните направо» из навигатора не давали ей заснуть окончательно. Дома — душ, подогретые полотенца, и одна большая чашка чаю с молоком на двоих. А потом кроватка, легкий теплый плед, и уставшая женщина, прижавшаяся ко мне спиной и голой попкой. Спать Таня предпочитала исключительно нагишом, и по возможности закрутившись не только в одеялко, но и в мои руки.

— Таня? — я рассеяно гладил свою красавицу по ножкам, иногда перебегая на животик, но даже не пытаясь приласкать грудь, между ножек, или, упаси господь, поясницу. Никакого совращения — простой расслабляющий массаж.

— Да, котик. — она чуток приподняла голову, поудобнее устраиваясь на моей руке.

— Скажи, а что было бы, не поцелуй я тебя тогда... ну... в той комнате?

— В игровой? Когда я предлагала тебе выбрать порку или трах? — поймав мою ладонь, что как раз гладила животик, она передвинула её на грудь — мол, и тут тоже можно и нужно.

— Ага.

— Что было бы, что было бы... Как ты думаешь, чем я занимаюсь?

— Ну-у...

— Не стесняйся, говори как есть.

— Ты делаешь «массажики» вроде как для меня, только для мужчин с высоким достатком, и в характерном антураже.

— То есть я — дорогая шлюха, которая трахает в зады пожилых толстосумов, да еще не просто так, а в бдсм-сессиях?

— Э-э, не так грубо...

— Но это именно так, котик. Чего стесняться правды. — за вдруг ставшим неудобным для меня разговором я даже перестал гладить Таню, на что она мгновенно отреагировала, снова положив мою ладонь себе на грудь, и даже немного сжав сосочки.

— Муррр, да, вот так, котик. Не останавливайся. Так вот. Правды стесняться нечего, это одна из статей моего заработка. Клиника — только место первичной, так сказать, обработки, знакомства и, разумеется, проверки здоровья. Сам понимаешь, молодёжь вроде тебя за массажем простаты приходит редко.

— А какое... ?

— Какое это имеет отношение к тебе и твоему тогдашнему поцелую? Сейчас поймешь. Вот только еще спинку, угу, ах, вот так, да... — в голосе и интонациях Тани появились такое характерные мурчащие нотки довольной кошки, а я в область поглаживаний добавил плечи и спинку.

— Массажи и бдсм-сессии — это только одна из статей. Еще две, гораздо более выгодные, кстати — это обучение женушек этих самых моих клиентов образу «госпожи», ну, и самое дорогое — это подготовка молоденьких мальчиков для таких вот вошедших во вкус дамочек. Подготовка не только физиологическая, чтобы попки могли принять и страпончики, и кулачки, а то и что побольше, но и психологическая — чтобы были нежными, послушными и покорными.

— Ээ-э, и я...

— Аха, и ты. Стал бы на какое-то время наглядным пособием, а потом ушел в постоянное пользование одной из моих девочек.

— Но...

— У меня, котик, никаких «но» не бывает. Поверь, хороший мой, совсем скоро «Джорджи» бы тебе казался разминочкой, так, апперетивчиком перед основными блюдами. — за разговором Таня легла на спину, давая больше простора для ласк. Поднятая тема словно зарядила её энергией, моя ладонь так же была допущена к внутренней поверхности бёдер, да и легкие касания половых губок вызывали тихие одобрительные стоны.

— А почему...

— Почему передумала? — ей, похоже, нравилось угадывать мои вопросы не меньше чем то, что сейчас делали мои пальцы. В частности — именно сейчас они занимались левым соском. — Ты себе средний облик моих клиентов представляешь?

— Ну-у...

— Вот-вот, отнюдь не апполоны. А если и попадает молодежь на мясо — то они обычно женственные, пухленькие, вялые. И тут я захожу за шторку и вижу на кушетке молодого, загорелого, мускулистого парня с широченной спиной и твёрдой, как камень, задницей! Да я до сих пор дурею от того, что промять её пальцами не могу. Ты вообще понимаешь, что со мной делаешь?

Чтобы ответить, мне пришлось выпустить сосок изо рта и перестать ласкать пальцами найденную во влажных складочках горошинку клитора.

— Сейчас?

С тихим рыком был тут же схвачен за шевелюру и буквально надет губами на возбужденно-торчащую виноградинку соска.

— Сейчас ты как раз всё правильно делаешь, муррр, ни в коем случае не останавливайся. — Таня немного подвигала ножками, помогая моей ладошке погрузиться в неё поглубже. — А вообще — ты мне очень понравился. Я весь следующий день гадала, придёшь ли ты с пробкой или нет.

Что либо сказать я не мог — Танины пальцы по-прежнему крепко держали мою голову. Поэтому получилось лишь вопросительно промычать.

— Аха, находились пару раз такие, кто приходили и без неё. Ну, и не такая чушь у мужиков в головах бывает.

— Ухумпф?

— О нет, это, конечно, не единственная причина. Всё ж найти себе тело посимпатичнее я могу в любой момент, это не так дорого. Но потом ты пришел в гости, и вместо того, чтобы тут же тащить меня в койку, два часа рассказывал про свой кайтинг. Уму непостижимо! Два часа!!! У меня, понимаешь ли, уже чуть ли не по ногам течет, а он мне за звёзды! — Танечка мечтательно прикрыла глаза. — Как у тебя тогда глаза горели, м-м-м, ты даже не представляешь! Как давно я не видела таких взглядов.

Пользуясь немного ослабшей хваткой, я перебрался к другому соску

— Ты моя умничка, мурр... Еще так прикуси, не бойся, сильнее, а-а-ах. Да, вот так, хороший мой. Ну вот, сбил меня с мысли. А, точно. Взгляд твой мне очень понравился, и то, что не член за тебя думает. Ну и главное — ты, мерзавец, чулки почему не надел?

— Да смешно я в них смотрюсь же!

— Сегодня отлично смотрелся!

— Сегодня шарфик был, а еще пластырь, и ты была в образе. А тогда мне казалось, что дико смешно получится.

Таня взглянула на меня с упрёком — из-за ответа я перестал целовать её грудь. Но тут же упрёк сменился хитреньким прищуром — и ослабшая вроде хватка снова обрела стальную прочность, только вместо сосков я был направлен ниже, гораздо ниже. Всего то и успел язычком вокруг пупка пробежаться до того, как был направлен на «поиски жемчужинки».

— Ох, сладкоежка мой, вот так вот, пошире язычком, ааах, да, и пальчиками тоже.

Слегка прижав меня бёдрами и задав очень неторопливый ритм, Танечка продолжила:

— Смешно не смешно, но именно этим ты себя из категории «мясо» и вывел. Ну и Виктор еще.

Понятно, что ничего сказать я сейчас тем более не мог. Тут как бы дышать успевать, куда там говорить.

— Хе?

— При чем тут Виктор? Ну ты думаешь, я бы не нашла кого к нему на сессию сводить? Нашла. И даже водила, дважды. Оба раза — даром. Тусклые получаются из мяса модели, не цепляют.

Попытка задать вопрос получилась совсем уж каким-то хлюпающим полувыдохом-полувсхлипом. Но Танечка, чудо, а не женщина, всё, конечно же, поняла.

— А из тебя модель получилась, да-а-а. Не знаю, с какого именно кадра он будет рисовать картину, но мы были хороши. И я, и ты. Мррр... и сейчас ты хорош... Ох, милый, ох, глубже же... и чуть повыше, так... ты мой... а-а-ах...

Теперь говорить было тяжело не только мне, но и ей. Её ладонь давно покинула остатки моей прически, и сейчас женщина вовсю ласкала себе грудь. Дрожащие бёдра то с силой сжимали мою голову, то наоборот, широко расходились в стороны, подставляя под мой язычок особенно чувствительные лепестки половых губок. С каждым следующим вдохом-стоном Танечка всё быстрее двигалась навстречу мне, и вот мне уже не нужно ничего делать — сладострастная красавица сама насаживалась на напряженный изо всех сил язык и глубоко вошедшие в горячее влажное лоно пальцы.

Вот её спинка выгнулась дугой, в мостик, а движения стали совсем короткими, резкими и отрывистыми, такими же, как и выдохи. Помогая Тане удержаться, свободной рукой подхватил её под попку, и, разумеется, попал пальцами на поясницу.

Громкое «ай!», прикушенная губка, до боли сжатые пальцами соски, крошечные, кисловатые капли секрета, мгновение неподвижности, в которые мой язык максимально быстро порхает по судорожно дрожащим губкам и клитору...

— Ай, ай! Ай! Ах! Еще! Да! Ай! — волна за волной, синхронно с движениями языка, оргазм вколачивал Таню в рай.

Чтобы вы там не думали — а нет ничего прекрасней доведённой вами до оргазма женщины, «поющей» от кайфа.

Отдышалась моя прелестница только минуты через три, за которые я успел поцелуями спуститься от обжигающе-горячего лона к изящным точеным ступням и там заняться пальчиками. Касаться сейчас клитора и губок — нельзя. После оргазма они сверхчувствительны и прикосновения, даже самые нежные и аккуратные, скорее болезненны, чем приятны. Так что — правой ножке я уже уделял сегодня внимание, пришло время восстановить равновесие. А то мало ли что там Виктор делал — игра явно была нечестной.

Наконец последние волны оргазма перестали прокатываться по телу тяжело дышащей женщины.

— Ох, умничка. Ох, и заработала бы я на твоей попе тугой да на язычке умелом... — обессиленно повернувшись на бок и поджав колени, Таня, еще разочек удовлетворённо охнув, похлопала по попке ладонью. — Иди сюда, котик, возьми свою кошечку. Только, а-а-х, не торопись.

Входить в туго сжатую только что прошедшим оргазмом вагину было необычайно приятно. Ловя мельчайшие ноты удовольствия, я старался двигаться на всю глубину — то полностью выходя, то до упора заполняя гостеприимное, нежное, податливо-упругое лоно.

И как бы неторопливо я это ни делал — долго выдержать всё равно не смог. Не помогло даже надежнейшее средство — беззвучно проговаривать таблицу умножения на семь. Давно, еще с вечера, накапливаемое возбуждение, поддержанное и массажем в клинике, и забавами в ванной, и Таниными «провокациями» во время фотосессии, и, чего уж там говорить, отличным членом художника, совсем скоро нашло выход в подрагивающую от удовольствия женскую прелесть.

Теперь уже наступила моя очередь для отдышатся.

— Какая ты нетерпеливая у меня. Я же просила не торопиться! — Таня, ни мало не смущаясь, взяла моего поникшего бойца в ротик, и принялась вытягивать последние капли удовольствия. — Нетерпеливая, но вкусная... мурр...

При этом её ладошка, покатав немного яйца, опустилась ниже, к объекту постоянного интереса, так сказать. Набранное из меня, в смеси со слюной, прохладной струйкой потекло следом — вставать, идти и брать в сумке смазку моей очаровательнейшей развратнице было лень.

К её, да и к моему тоже, удивлению, прикосновение к анусу вызвало острый короткий укол боли и его судорожное сжатие. Что, разумеется, не осталось незамеченным.

— У-у-у, малышка, а у тебя проблемки. Дядя Витя был слишком для тебя велик?

— Нет, он скорее был слишком тороплив и напорист.

— Ну потерпи, хорошая моя, сейчас тётя доктор тебя вылечит.

Обнаженная фигурка грациозно выскользнула из-под одеяла, и совсем скоро вернулась с кухни с упаковкой суппозиториев. Щелчок ножниц, и сильная мятная нота добавилась в сандаловый аромат комнаты.

— Чего ждём, пациентка? На спинку лечь, колени к плечам, ягодицы раскрыть. — после чего холодная свечка, вызвав еще один короткий болезненный укол, проскользнула внутрь, мгновенно даря успокоение потихоньку разгорающейся внутри боли.

— Хм, какое шикарное зрелище! — вытерев пальцы о бедра, Таня не спеша гладила мои ноги и ягодицы, с этакой смесью жадности и сожаления рассматривая сжатую звёздочку ануса. — Вот же Виктор хулиган — лишил меня такой прелести. Ну ничего, завтра с утра наверстаю!

Позволив мне опустить колени, она легла на меня сверху, уперлась локтями в постель, и опустила голову на сложенные ладошки. Мои же руки тут же оказались на её великолепной попе, бархат кожи, упругие мышцы, блаженство.

— Но тебе же с ним было хорошо, да?

— С ним — это с кем? — думаю, непонятливость я изобразил вполне натурально.

— Как с кем? С Виктором, конечно же.

— Хм, а разве я сегодня с ним любовью занималась? — услышав, что я о себе говорю в женском роде, её глаза потеплели. Ну нравится ей, когда я её игры поддерживаю, нравится. В качестве поощрения она даже немного поелозила животиков по моему встающему члену.

— Ха! А что за шлюшка крутила задком в студии, а? И стонала на мужском члене так, что соседи скоро должны были начать швабрами в окна стучать? У кого с попки сперма текла!? У меня, что ли?

— Ну да, и крутила я и стонала я, и текло с меня. И что? Любовью то я занималась с тобой, а не с каким-то там заросшим мужиком.

— Хм, объясни.

— Это же с твоего разрешения член во мне оказался. Это же ты решала, как двигаться, как глубоко, и с какой скоростью. Даже когда кончить — и то ты момент выбрала. А то, что страпон у тебя сегодня был такой вот необычный — самодвижущийся, да еще и со спермой — так чего только сейчас

не придумают. Двадцать первый век на дворе.

На первых фразах ответа в глазах Тани начало проявляться понимание, а в финале она просто-напросто расхохоталась.

— Ах ты, чертовка! Ну надо же как выкрутилась! — отсмеявшись и успокоившись, Таня снова с удобством на мне расположилась. — Что, совсем не любишь мужчин?

— Знаешь, я просто не могу представить, что с каким-то парнем буду вот так же лежать, как сейчас с тобой. Да я и с другой женщиной не могу представить такого вот разговора. — в ответ я получил долгий, задумчивый, изучающий взгляд. Тяжелый такой, оценивающий, взвешивающий. Это не было ледяное презрение госпожи, это не была нежная забота и ласка домохозяйки или игривое любопытство девочки-страпонессы. На меня смотрела женщина, мудрая, взрослая, без иллюзий, масок и образов. Блуждающая на губах улыбка казалась совершенно лишней, диссонирующей с резко изменившимися, выстывшими из небесно-голубого до почти серого цвета, глазами.

— Не можешь представить разговора, значит... — Таня, прикусив губку, продолжала рассматривать меня, с прищуром, словно впервые видела.

— Аха, не могу. Не говоря уже про манжеты с цепочкой или «Джорджи». — в её взгляде на мгновение мелькнуло недоумение, которое тут же сменилось искрящимся весельем.

— Манжеты? Что, понравилось? — полностью опершись на меня, Танечка снова завела мои колени к плечам, и изобразила несколько фрикций.

— Гораздо больше, чем чулки, шарфик на локтях, и заросший лобок, упирающийся мне в ягодицы.

— Ну, насчет чулочков мы еще проведем воспитательные беседы, а то и воспитательные мероприятия. С манжетов же начнём завтрашнее утро. Хотелось бы сейчас, конечно, но...

— А «Джорджи»?

— Он — только для плохих, непослушных мальчиков и девочек.

— Кстати, а почему «Джорджи» то?

— Ха, это была веселая, хм, история. Первый мальчик, который его таки принял, так сладко пел пока я входила — ну прямо Джордж Мартин, «ласт кристмас, ай гив ю май харт», и всё такое... И он был плохим мальчиком.

— А я хорошая?

— Ты — просто супер, послушная и сладкая. Только вот сейчас эта сладкая девочка перестанет дразнить меня своими ладошками на попе и ляжет спать.

— Ну почему?

— Спа-а-ать, спать я сказала. Для того чтобы побыстрее зажила чья-то попка, и чтобы тётя доктор могла как следует всё обследовать. Ты же хочешь, чтобы тебя обследовали, да? С манжетиками. Ты же послушная девочка?

— Конечно.

Скинув с себя веселящуюся женщину, я перевернул её на животик и устроился сверху.

— Конечно же я очень послушная девочка, и буду выполнять все-все указания врача. — придерживая игриво вырывающуюся Таню, я слегка приподнял её бедра и направил давно вставший член в гостеприимно-влажную вагину.

— Эй! Врач таких указаний не давал! Это что за самолечение?

— В интернете вычитал, что при всех болезнях очень важны положительные эмоции и покой. А кто-то на мне так крутился животиком и сисечками, что ни о каком покое пока что и речи быть не может.

— Ха-ха! Я выпишу тебе успокоительное!

— Зачем лишняя химия, если есть гораздо более простые и приятные методы.

— Ладно, уговорила, чертовка! Давай, применяй свои методы. Только, надеюсь, сейчас сеанс терапии будет подольше, чем в предыдущий раз?

— Подольше, подольше, не переживай!

А утром, после быстрого обследования и заваренного кофе, действительно были манжеты, а еще наручники, шарфик на локтях и запястьях, шарик кляпа, повязка на глаза, а так же стик, флоггер, немножко капающего с горящей свечи воска, очень много нежности и бесконечное море страсти.

Был театр. Был мастер-класс по шибари в невероятно уютной бдсм-студии, правда и там и там мы были зрителями, а не участниками. Ну а потом было много смеха при попытках воспроизвести приобретенные знания.

Всё было чудесно — и разговоры вперемешку с сексом, и совместные прогулки, и даже мастер-класс для трех холёных дамочек лет под сорок пять в глухих масках, на котором Таня была учителем и мастером, а я — «материалом». Маски, правда, не могли скрыть их голодных, собственнических, похотливо-грязных взглядов. Мда, и контролю эмоций и пеггингу этим тетенькам еще учиться и учиться, чисто по заветам Ильича, блин. Потом до утра зад болел, не смотря на всю Танину заботу.

Но вот то, что время от времени я ловил на себе всё тот же задумчивый, тяжелый взгляд, отравляло мне душу. А еще во взгляде иногда проскакивало беспокойство, причем беспокойство за меня. И особенно часто оно стало появляться у Тани в глазах после «учебной сессии».

Я не спрашивал, не интересовался, и вообще не показывал, что замечаю. А сама Татьяна ничего не говорила, и всё так же была весела и игрива.

Она наслаждалась каждой минутой.

Она превращала каждую минуту в рай.

Минут было не много.

Закончилось всё где-то так, как я и ожидал.

В день десятый, в медцентре, после очень нежного и сладкого «массажа» с использованием всё той же игрушки, что и в день второй, Таня попросила у меня телефон. Быстро пробежавшись по контактной книге, нашла свою запись — и стёрла, равнодушно глядя мне в глаза своим отрешенным, выцветшим, словно посеревшим, взглядом.

После чего телефон воткнули мне в руки, и следом были вручены медкарта с отметками о завершении лечения, пакет с салфетками, смазкой и неиспользованными перчатками.

Она стояла рядом со мною, в одних лишь туфельках и телесного цвета чулках, нагая, прекрасная, и в тоже время я понимал, что она от меня невероятно далеко, в какой то другой вселенной. Ледяной, безжизненной и очень темной.

Безумно хотелось бросить всё, обнять её, начать целовать, перебарывая протесты, попытки отстраниться и неловкие удары изящными ладошками. Ну что, что мне сможет сделать хрупкая невысокая женщина, сколько она сможет сопротивляться? Хотелось, но... Ровно то же самое понимание «правильности», что заставило меня преодолеть сопротивление Тани в игровой перед поркой, сейчас останавливало меня. Останавливало гораздо надежнее, чем все наручники, манжеты и цепи с веревками, которые были перепробованы за эти дни.

Так и не выпуская из рук пакета, я всё же поцеловал Таню — едва коснулся сухих, сжатых губ, даже не пытаясь обнять.

Она не отстранилась, но в глазах её были всё те же пустота, равнодушие и стылое питерское небо. И одна только беззвучная фраза — «тебе не стоит оставаться в моём мире».

Так и не нарушив своего извечного запрета на разговоры, уже не моя Танечка, смешливая и властная развратница, а Татьяна Сергеевна, старшая медсестра-физиолог, кивком указала мне на входную дверь.

Я же, следуя всё тому же правилу, без всяких слов и вопросов, вышел.

Зачем спрашивать, если знание ответа мне ничего не даст, а вот лишние вопросы могут многое испортить? Татьяна Сергеевна лишних вопросов не любит, вообще.

Самое странное, что мне не было больно.

Была грусть, были перебираемые словно драгоценные камни, воспоминания о прошедших днях, но вот боли — не было. Я не пытался встретить её по пути с работы к дому, и не пел серенад под окнами. Мне не пришлось топить горе и отчаяние в выпивке, да и судорожно метаться по предыдущим любовницам в попытках найти немного тепла, ласки и жалости, я тоже не стал.

Просто мне не было больно.

Просто мне не было места в её мире.

P. S.

Прошло почти полгода, когда на телефон пришла смс-ка от незнакомого абонента. К моему удивлению это было приглашение на выставку в довольно модной галерее. Не на премьеру, а так — пара билетов, адрес, время, вечер буднего дня, фамилия художника. Поиск по этой самой фамилии выдал мне фото Виктора. Ну да. Логично.

Отказываться я, конечно же, не стал. Вдобавок, непонятно зачем, прихватил текущую пассию с собою. Что ни говори, а две безумные недели в обществе Татьяны здорово изменили моё отношение к девушкам. В худшую, наверное, сторону. Я стал слишком переборчивым и привередливым. Я попробовал на вкус настоящее, и теперь подделки, пусть даже с натуральными «троечками» впереди и доступными подтянутыми округлостями сзади, мало меня привлекали. Неделя, две, ну три — максимум. Маскировка под «наивная девочка-целочка» как раз за эти три недели сползала, как старая кожа со змеи, обнажая истинное «я», состоящее из «маленький плаксивый ребенок», «истеричная дура» и «меркантильная сука», и приправленное «лицемерной ханжой». Отличались мои «девушки» за это время только пропорциями смеси этих самых образов, и временем сползания маски.

С другой стороны — чего я хочу, а? Знакомился я с ними всегда в одном и том же месте — на вечеринках у друзей или совмещенных с ними богемных мероприятиях. Было бы удивительно найти в серпентарии кого-то кроме ядовитых гадов.

Вдобавок, что вообще портило всё и вся — я начал совершенно иначе относится к сексу. Он перестал быть для меня целью, фетишем, чем-то значимым. Интим — не цель, интим — способ выражения доверия, заботы и нежности, власти и контроля. А еще — злобы, ненависти, похоти. И не забыть еще где-то миллиона других чувств и оттенков. Причем метод хороший, но — не единственный. Чувства — они должны быть, и они должны быть настоящими, искренними, а не тем, что убого изображали мои «средства от одиночества». Танечка одним поцелуем и взглядом могла сказать мне больше о своём желании и страсти, чем десяток минут стонущая от развальцовки задницы очередная пустышка. И тот факт, что зад вполне себе достоин внимания, атлетичен, подтянут и хоть сейчас на обложку, ситуацию не спасало.

Маски, фальш, притворство, лицемерие.

Увидев, как носятся со значимостью доступа к собственной вагине некоторые мои новые знакомые, мне становилось скучно. На вечеринках они не знакомились и не общались — они продавались. Да, не так открыто и явно, как на улицах или на соответствующих интернет-ресурсах, но уже через пять минут общения я начинал ощущать себя покупателем. Это уже не только скучно, но и мерзко.

Нынешняя была того же поля ягода. Полный комплект — фитнесс, спа, тщательный уход, дорогое бельё, одежда из бутиков, макияж, великолепно сделанная блестящая упаковка. И совершенно пустая внутри. Ни настоящих увлечений, ни любимого дела — одни тренды, меняющиеся следом за модой. «Ах, это такое модное кино, спектакль, показ, матч, свой вариант. Милый, давай сходим». Давай! Конечно же! Не проблема! Мне тоже интересно, ага.

Никакой моей фантазии не хватает, чтобы представить её в застиранном, заношенном, но зато бесконечно удобном домашнем халатике на уютной кухне. Или в мокрой от пота майке и запыленных берцах на только что покорённой вершине. Или утром, со страпоном на плотно затянутых ремешках, неспешно и нежно любящей меня, при этом весело обсуждающей стати предыдущей любовницы, её любовницы, не моей.

Что она делает рядом со мной?

Хотя правильнее спросить — что я делаю рядом с нею? Выбирал то я, а не она. И виноват я.

Нужно бросать связываться с этими эрзац-людьми. А то еще привыкну, смирюсь и сам таким стану.

В галерее было пустынно. Редкие парочки, вроде нашей, неспешно прогуливались от одной фотографии или картины к другой, что-то тихонько обсуждая. Окинув взглядом экспозицию, я почти сразу нашел то, ради чего пришел. И ради чего меня позвали.

Оставив подружку рассматривать какие-то городские пейзажи, я подошел к ней.

Она была прекрасна. Она была по-настоящему прекрасна.

Забавно, что именно такой сцены мы не делали тогда. Виктор — действительно хороший художник, и действительно настоящий творец. Я еще думал тогда, сумел ли он заметить наши

молчаливые взгляды и понять, какими чувствами они были вызваны. Заметил, понял, нарисовал. Причем нарисовал гораздо более выразительней и ярче, чем было в реальности.

На картине была она. В «кадр» попала только талия, «половинка» попки и ножка с манжетой чулка. На ухоженной, чистенькой, и даже на взгляд теплой шелковистой коже бедра — тонкие ремешки с застёжками, не оставляющие вариантов в вопросе, что именно этими ремешками

пристёгнуто. И угольно-черная, с потёртой от частого использования рукоятью и уже немного размочаленными ремешками, плётка в расслабленно опущенной руке. Алый лак на ногтях выглядел как алые капельки крови, стекающие по черной коже флоггера.

И на картине был я, стоящий на коленях, вжавшись лицом в мокро-серый бетонный пол, с заведёнными за спину руками, стянутыми грубой веревкой. Вымазанная чем-то жирным спина в багровеющих полосах ударов. Слипшиеся от пота грязные волосы, серые дорожки от невольных слёз на выпачканном лице. Напряженные в напрасной попытке освободиться мышцы. И взгляд. Тот самый взгляд: «Ты же мне доверяешь? — Да, Таня, я тебе доверяю».

Видимо, свой ответ я прошептал, потому что услышал рядом с собой знакомое «хм».

— Нравится? — рядом стоял тихо подошедший Виктор. Все та же свободная рубашка, брюки, крепкое рукопожатие суховатых от частого мытья растворителями рук, и открытая улыбка. С удивлением понял, что рад его видеть. Рад поделиться своими чувствами от картины. И по настоящему счастлив, что эти мои чувства действительно понимают.

Не ответив, я снова стал рассматривать полотно, вылавливая мелкие детали, вплетая их в общее впечатление, выискивая и разбирая оттенки эмоций, чувств, желаний. Что-то я находил, что-то — додумывал и вспоминал. А еще я впитывал идущую от полотна страсть, и чувствовал, как душу все сильнее затапливает грусть. Такая же, как и полгода назад. Светлая, чистая, как вымытое осенними дождями, прозрачно-синее небо.

Оторваться от работы я смог только когда к нам подошла моя спутница.

— О, милый, возле чего ты так застрял? — она всегда называла меня «милый» в присутствии посторонних. Заявляла, так сказать, права собственности. Черт, а это, оказывается, меня не слабо бесит. Или просто дело в том, что она вообще подошла? Тут ей явно не место. Лишняя она.

— Оу! Слушай, как этот парень на картине на тебя похож! Или... — тут она обратила внимание на стоящего рядом со мной художника, во взгляде мелькнуло узнавание, потом — недоумение, чего, мол, мой рядом с этим делает, и наконец пазл с явно слышимым щелчком извилин сложился.

— Так это и есть ты? — я впервые услышал в её голосе искреннее чувство. Это было удивление. — А кто эта... ?

Закончить вопрос ей не дал Виктор. Теперь к моему уважению добавилась еще и глубокая искренняя благодарность — он спас меня от ненужных расспросов и неизбежной сцены ревности.

— Не представишь меня своей спутнице? — Виктор был учтив, галантен и аристократичен. Хм, стоит у него этому поучиться.

Дальше пошел привычный светский трёп, в котором я в последнее время изрядно поднаторел. Хотя ни мне, ни Виктору эта беседа была ну совершенно не нужна. А вот моей пассии — очень очень. Я прямо видел плотоядные мысли и далеко идущие планы, что крутились в её голове и слышал щелчки арифмометра, высчитывающего прибыль от нового знакомства. Уверен, что как минимум на портфолио моя «ненаглядная» уже нацелилась. А в плане-максимум было желание занять место музы. Ага, сейчас. Видел я как то фото Инги, жены художника, и понимаю, почему Таня «задержалась в её жизни». Там такая девушка — кто угодно бы задержался. Моей нынешней — ничего не светит.

Наконец, под благовидным предлогом и вручив визитку с датой и временем, Виктор таки отправил назойливую девушку посмотреть остальные работы. Я получил от неё сложный взгляд, в котором смешались в неестественном союзе несколько противоположных эмоций. Благодарность за знакомство вместе с обещанием скандала, так как познакомил только сейчас, да и еще на картине непонятно с кем. И поверх этого — жалость, так как меня точно решили бросить. Ха! Да не было печали!

— Как она тебе? — Виктор кивком указал на отошедшую девушку. Причем отходила она тренированной, поставленной модельной походкой, явно стремясь произвести впечатление, и явно не на меня. Ну-ну. Успехов, детка.

В ответ же я только скривился, будто кислый лимон съел, за что получил искренний смех прекрасно понимающего меня мужчины.

— Что планируешь делать?

— У меня на следующую субботу билет куплен, в Доминикану. Всё и всех, и её тоже — к черту. Меня ждут теплое море, кайт и коктейли с зонтиками.

Еще одна понимающая улыбка, рукопожатие, и он ушел к другим гостям.

А дальше начался карнавал. Осознав, что я сам шлю её в пешее путешествие с эротическим уклоном, и вовсе не собираюсь лить горючие слёзы или еще как то страдать из-за её ухода, моя «нам нужно серьезно поговорить, милый» устроила мне несколько великолепных истерик и скандалов. Во время которых я только мечтательно улыбался, представляя как буду валяться на коралловом песочке или ловить ветер в полотнище змея. Это бесило её еще больше.

Но — всё проходит, и через те самые несколько дней я уже сидел уютном кресле аэробуса до Майями, думая почитать ли мне в полёте, или таки как следует выспаться. Ну, посмотрим по ситуации. Двенадцать часов в пути — будет время определиться.

Там, на месте, меня уже ждали Тич и Маша, парочка, с которой я познакомился в прошлом году в Греции. Они прикупили себе небольшое бунгало где-то на побережье и давно звали меня в гости. И покататься как следует, и покувыркаться с ними в одной постельке. Еще при знакомстве ни он, ни она не скрывали, что будут очень рады такому развитию событий. Тогда меня немного смутила такая откровенность и открытость, а сейчас — не смущала совершенно. Я, наверное, сильно изменился за это время.

Сразу после взлёта, не успел я выбрать, что же именно буду читать или смотреть, ко мне подошла стюардесса, и, уточнив имя, пригласила пройти с нею.

— Проблемы?

— О нет, что вы! Просто пассажир из бизнес-класса попросил Вас подойти.

Мучиться вопросом кому же я мог понадобиться, мне долго не пришлось.

В третьем ряду у окна, расслабленно расположившись в широком кожаном кресле, меня ждала обладательница самых роскошных бедер, самых золотистых кудрей, самой милой улыбки, самых прекрасных, самых бездонных и, тут я отчетливо, полностью и с абсолютной ясностью понял, самых любимых в мире глаз.

Таня!

В стиле «деловая леди», юбка, блузка, туфельки, она весело смотрела меня, потерявшего от шока дар речи.

— Э... ? — сейчас похоже начнётся так любимая ею игра в «угадай вопрос до того как я его промямлю»

— Знаешь, я тут подумала, что мне очень не помешает загар. Только не эта пошлость в солярии, а натуральный такой, тропический...

— Э... ?

— И конечно же, мне нужен будет кто-то, кто как следует будет растирать по мне масло. Во всех местах растирать, ничего не пропуская. А еще с кем можно будет поизучать звёздное небо, как следует, тщательно и регулярно!

— Э... ?

— Ну конечно же Виктор. Мог бы и сам догадаться! Так куда мы летим?

— Ну... у меня там друзья, в Доминикане...

— Нам будут рады?

— Тебе невозможно не обрадоваться!

— Ну-у... не только мне.

— А кто еще... ?

В ответ Таня приоткрыла сумочку, и я понял, что эта женщина никогда не перестанет меня удивлять.

— А как ты... ?

— Контроль проходила? Оо-о! Там стояла такая девочка на рентгене, вся такая строгая, в форме, пилоточка, погончики, ням. Она так на меня посмотрела! Давно я не видела такой искренней зависти. Единственно, попросила не использовать его на экипаже. На экипаже во время полёта, да.

Не трудно догадаться, что в сумочке лежал огромный, лоснящейся-черный пластиковый монстр. Джорджи. Ну куда же без Джорджи?!

— Это, кстати, не тот о ком ты подумал. Это Фрэдди, он чуть потолще и с вибрацией!

Таня весело рассмеялась, а потом, прижавшись ко мне и обдав меня тонким ароматом духов, прошептала на ушко:

— Да, котик, тебе совершенно нет места в моём мире. Но это не означает, что мне нет места в твоём.