Марево

... Большие, немного обвислые груди тихонько покачивались прямо перед моим лицом. Толстые сморщенные соски вызывающе торчали в разные стороны, окруженные коричневыми кругами. От них пахло духами и хорошим женским бельем. Маленькая родинка на левой груди была похожа на комара.

Я осторожно лизнул ближайший ко мне сосок, и женщина порывисто вздохнула. Ей явно не терпелось более конкретных ласк. Я снова лизнул левую грудь и...

... дядька с толстым животом занял ее место. Женщина немного неуклюже спустилась с автобусных ступенек и исчезла в полуденном городе.

Недовольно посмотрев на дядьку, я обнаружил, что тот был еще и кавказцем. Громадный орлиный нос, густые усы и брови – короче, полный генацвале. Только жирный. Ему, вероятно, было жарко в пиджаке, он постоянно вытирал свой потный лоб красивым платком, но маленькие капельки все равно изредка падали...

... на мой живот. Ноги немного затекли, в спину впился какой – то крючок, но это даже было кстати. Далекие голоса за закрытой дверью добавляли острых ощущений. Окно мне загораживал целый стеллаж с театральными костюмами, сквозь которые как – то сумел пробиться тонкий лучик света.

Гиви наконец – то снял свою мушкетерскую шляпу и швырнул ее на пол. Меня обдало струей теплого воздуха, а в солнечном луче опять затанцевала пыль. Гиви крепче сжал мои бедра и придвинулся поближе, шатая старый столик, на который он меня уложил.

Глухие шлепки раздавались в запертой костюмерной, не прерываясь даже тогда, когда по коридору кто – то проходил. Потому что это тоже добавляло возбуждения.

Толстый, как Гиви, и короткий, как антракт в спектакле, мужской половой член активно вторгался в мой задний проход, яростно содомируя молодого человека, то есть меня. Как я на это согласился – понятия не имею, но уже лежа на спине перед этим монстром, я так явно ощущал себя шлюхой, что...

... перед тем как сесть, они задели мою ногу, ничуть не извинились и продолжали трепаться.

Кавказца я потерял в толчее перед остановкой у метро. Словно могучий ледокол, он раздвинул своим животом толпу у входа и пропал, даже не издав последнего гудка

.

А эти две дамы, явные бухгалтерши или продавщицы в каком – нибудь книжном или обувном...

... немного стыдливо коснулась тети Светиной кофты на груди. Я, затаив дыхание наблюдал за тем, как моя мама сначала робко, а потом все смелее обнажала прелести соседки. Тетя Света не сопротивлялась, только изредка негромко вставляла "ну, что ты!" или "да ладно, хватит!". Но все же она позволила вытащить свою большую левую грудь с громадным соском, к которому моя мама тут же припала, словно страдающий жаждой к роднику.

– Как это здорово! – услышал я и, более не в силах сдерживаться, полез в свои трусы и принялся аккуратно онанировать, наблюдая за тем, как моя мама и соседка все более откровенно ласкают друг друга, шепча всякие теплые слова и отпуская сомнительные комплименты по части...

... девочку звали Маша. Ее осторожно усадила на сиденье возле окна бабушка, которая заняла место рядом.

А эти две женщины направились к разным дверям, и я чуть глаза себе не разорвал, пытаясь уследить за обеими. Последнее, что я успел заметить, это подпрыгнувшая грудь одной и четко отпечатавшаяся резинка трусов на юбке другой.

Со вздохом сожаления я вернулся к девочке Маше и ее бабушке...

Наверное, я болен.

Мне необходимо как можно скорее посетить врача. Вернее, врачиху. Не обязательно красивую, но точно с большим задом и безумным желанием в глазах. Ту самую врачиху, которую я смогу бесцеремонно и осторожно (чтобы никто не заметил!) облапить сзади за груди, больше похожие на две дыни и со сладкой судорогой внизу живота ощущать эту восхитительную мягкую тяжесть, так сочно прощупывающуюся сквозь белую ткань халата. И чтобы я сидел у нее под столом, когда она будет принимать очередного пациента, и чтобы я смог лизать ее трусики, легонько их покусывая в области клитора. А потом, заперев кабинет, яростно засадить ей в анус, разорвать колготки и насиловать, насиловать, насиловать...

Мой автобус подъезжал к последней остановке.

Там, где почти все пассажиры выходят.

Там, где некоторые остаются, чтобы потом отправится в свой очередной круг, обратно в город.