Она встретилась мне в долгом международном автобусе, отправившемся из *** в шесть вечера десятого октября. У неё было место 33, у меня – 34 ("Внимание! Нечётные места расположены у окна, чётные – у прохода. "). Молча глянула на меня с улыбкой, пока я сверял номер места с билетом и усаживался; потом отвернулась к окну. Мальчишеское лицо, коротко стриженные каштановые волосы, зато грудь заметная и под синим плащом, а когда она расстегнула его – соски проступили сквозь тонкий свитер: от ещё незакрытой двери вдоль автобуса тянуло холодом.
Совершенно игнорировала нехитрые автобусные телерадости – наушники в уши, глаза – за окно, в осеннюю Польшу. В 21: 05 телевизор потух и свет в салоне приглушили: детское время, спи, турист. В 21: 38 у неё села батарейка в плеере. У меня был запас в кармане куртки, но я отчего – то протянул ей не батарейки, а один из своих наушников – моя дорожно – рок – н – рольная смесь как нельзя лучше ложилась на этот вечер и дорогу. В начале одиннадцатого оказалось, что её зовут Яна, а меня – Саша. Три слова в час, обо всём – кто, что, книги – фильмы – и ни о чём: ни город, ни работа, ни конечный пункт путешествия. Время ночное, автобус спит, музыка подходит, шутки смешат обоих – и нормально.
Хорошая девочка, заведомо несбывшаяся близость, скрипка и ударные, все хорошие. Невидимое напряжение. " – Чего ты ищешь? – Пёстрых ощущений. Пёстрых. Такого почти невозможного, но безопасного. – И находишь? – Иногда. – Например?" – вот так. Я всегда задаю на один вопрос больше, чем нужно. Она не ответит: это против правил игры в "понимаем с полуслова". Она и не ответила. А сказала вот что: "Давай помастурбируем вместе". " – Прямо сейчас? – А что? Все спят" – и, глядя на меня вопросительно, приподняла свитер и расстегнула несколько пуговиц на джинсах (стало видно кусочек бледно – жёлтых трусиков с какой – то мультяшной птицей).
Не могу сказать, что я задумался или засомневался. В конце концов, если ей подходит моя музыка, почему мне не подойдут её пёстрые ощущения? Скорее тут требовалось решиться и не оказаться при этом дураком, как в детском споре "на слабо" – поэтому, уже кивнув "Хорошо", ещё несколько секунд сидел, просто положив руки на ширинку и смотрел, как она стягивает джинсы вместе с трусиками до щиколоток, перекладывает плащ, чтобы прикрыть колени (и быстро прикрыть остальное в случае чего), лобок у неё подбрит до узкой полоски длинных нестриженых завитков, раздвигает колени – и всё это глядя прямо на меня с вот той самой "на слабо" улыбкой. Тогда и я расстегнул джинсы и стянул их и трусы до колен, по её примеру бросил куртку на колени, полуразвернулся, прикрывая нас от соседей через проход.
Я был уже полувозбуждён, она, наверное, тоже, но некоторое время сидела, положив руки по обе стороны лобка – затягивала "прелюдию", я тоже ничего и не делал, смотрел ей между ног и чувствовал, как её взгляд перетекает по моему лицу. Половые губы у неё были без волос, и мне казалось, что
я вижу, как они набухают и расходятся в стороны. Она сдвинула одну руку и положила ладонь поверх лобка, кончик среднего пальца утопила между губ и стала двигать им влево – вправо. Я оторвался от этого зрелища, чтобы улыбнуться ей и в свою очередь положил руку поверх члена.
Через несколько минут я почти оправился от микроинсульта, стал замечать смену песен в плеере, и замечать, что её палец шевелится в такт музыке, и замечать, что у неё тоже изменился тембр голоса (да, не молчать же? – какие – то шутки, что – то про детство, я, кажется, пошутил – таки про "слабо", она поняла). Потом словно открылось второе дыхание – стало совсем легко, я просто двигал рукой вверх – вниз, иногда приостанавливался, улыбался ей, видел, как торчат соски под серым свитером, и как вторая её рука под этим свитером сначала легла на живот, потом поднялась под правую грудь, потом два пальца сошлись на соске. В автобусе притушили почти весь свет, но за окном поплыл какой – то сонный город, мы на пару минут оба уставились туда, и краем глаза я видел, как в полутьме автобуса по её телу запрыгали пятна света, а рука, лежавшая на лобке, на несколько секунд скользнула ниже, в следующем движении – с вслхлюпом – обозначились костяшки кисти, она обернулась, ухмыльнулась и снова подняла руку повыше (в проблеске следующего фонаря средний и указательный пальцы мокро блеснули). " – Красивый город. – Угу. Знать бы, какой. – Неважно. "
На выезде из города кто – то сонный, чертыхаясь, протопал по проходу к туалету – мы еле успели прикрытьсяи зачем – то прикинулись спящими. В ожидании, пока попутчик вернётся на место, я из – под прикрытого века наблюдал, как шевелится её плащ в районе лобка – и ухмыльнулся, заметив, что край куртки не прикрыл её голые коленки. В автобусе снова "безопасно", куртки сдвинуты, она кладёт обе руки на внутренние стороны бёдер, и широко раздвигает ноги (правое колено касается моего, я неподвижен, притворяясь деталью интерьера автобуса, только рука двигается вверх – вниз, всматриваюсь в её живот, лобок, ниже – рассмотреть бы что – то, что?), потом кладёт обе руки в промежность, одна поверх другой (снова хлюп), улыбается мне: "Вообще – то не думала, что ты согласишься. – Смешно получилось, да? – Ага. Кончим вместе?" "Давай. Командуй" – не без ехидства соглашаюсь: она уже совсем рассеяно смотрит мимо меня.
Но она кивает, улыбается, закусывает губу, мне видно только, как двигаются обе её ладони: как сложенные крылья, которые только что прилетевшая птица пытается уложить поудобнее. Через минуту – другую её руки останавливаются, взгляд сосредотачивается на мне "ну что, даже жалко заканчивать, да?" Киваю, смотрю на неё с нежностью: отчаянное существо, себе на уме. Боковым зрением вижу, как напрягаются её кисти (обидно что боковым, но лицо её сейчас видеть важнее), таз отрывается от кресла, тело, от коленей до шеи, вытягивается в прямую, плащ соскальзывает на пол, но она, не отворачиваясь, смотрит на меня и не закрывает глаза.