Магия греха (3 часть)

Барон Штильцгейм продолжал чтение дедова дневника:

«…В один из дней я отправился навестить Стругхольда, и снять процент со вклада. Хорошей новостью оказалось то, что, в связи с некоторыми финансовыми операциями, которые проворачивал торговый дом Стругхольда, был увеличен процент по вкладам, и я получил сумму почти вдвое большую, нежели ожидал. Вернувшись домой, мы с сестрой поужинали, а после трапезы она вновь, как в прошлый раз, начала ластиться ко мне. Я подумал: коль мы уже один раз впали в грех кровосмешения, так сей грех не увеличится от ещё одного любовного акта.

Сестра моя разоблачилась от одежд и, голая, стала предо мною танцевать на мавританский манер, волнуя полные белые бёдра, поворачиваясь и так, и эдак, взвешивая в ладонях свои пышные груди, а то, наклонясь, дразнила меня своею усатой щелью меж ягодиц. Распалив меня таким образом, сестра опустилась на колени предо мной, и взяв своими изящными пальцами мой «зебб», как называют мужской орган на Востоке, стала водить им по своим тёплым гладким плечам, лицу, мягким грудям, а после вобрала в рот и усладительно щекотала там мой зебб, так что я едва не напоил сестрицу моим семенем. Но она вовремя остановилась и, улыбаясь, подставила мне свою пухлую попу, и я дивно сладко проникал в тело моей сестрички, и в её влажную детородную нору, и в другую, тугую и постыдную, дырку, а груди сестры вздрагивали и тряслись от моих атак.

Мы еблись с сестрой полночи, и в ночи беспрерывно скрипела наша кровать, перечёркнутая полосой лунного света из окна, и раздавались вздохи сестры и её развратный шёпот: «Брат мой, воткни мне поглубже… ах, Каспар, как же меня возбуждает, что именно ты, мой родной брат, месишь мой женский орган… мои подруги только фантазируют о том, чтоб их отъебли их братья, да дрочат письки друг другу, а мой брат отодрал меня, как портовую шлюшару… о – о – о!» От этих слов её внутренности выделяли всё больше смазки, и мой хер внутри ласкался гладко, словно бы о полированную поверхность.

Проснулись мы поздно, нас разбудил настойчивый звон колокольчика. Я вздрогнул и, открыв глаза, увидел рядом на постели разбросавшуюся во сне голую сестру. Меж её распахнутых белых ног соблазняюще чернела мохнушка, полускрывавшая приоткрытые розовые губы. Колокольчик всё звонил, и я, прикрыв углом простыни прелести сестры, накинул халат и пошёл открывать дверь. За ней стояли двое чиновников – один из почтовой службы, другой из ратуши. Они сообщили мне, что старина Стругхольд нынешней ночью скончался от удара, и – о, дети мои, как же я был поражён! – перед кончиной внёс изменения в своё завещание, и все свои банковские активы велел передать: «…в полное распоряжение сыну моего давнего знакомого, а именно – Каспару фон Штильцгейму…» Эти слова чиновник зачитал буквально, поднеся к своим глазам листок с гербовой печатью. Мейн готт… Когда я услышал сие, меня самого чуть было не хватил удар. Оправившись от минутного потрясения, я спросил, не ослышался ли я? Чиновники подтвердили уже сказанное ими, откланялись и ушли восвояси. Я же закрыл за ними дверь и вернулся в комнаты.

Сестра уже проснулась и лежала, растопырив ноги и обласкивая пальцами пизду. Возбуждённый не столько её распутным действом, сколько новостью, принесённой мне чинушами, я накинулся на сестру и, плотно вогнав ей мой стержень, с упоением отымел. Лишь после этого я сообщил ей, что мне срочно нужно в ратушу по делам.

И что же вы думаете, дети мои? Новость, полученная мной утром, оказалась правдивой! Стругхольд накануне сильно повздорил со своим сыном из – за его рискованных финансовых операций, а после с ним случился удар. И старый банкир, действительно, изменил своё завещание. По завещанию Стругхольда мне доставались все его денежные средства, находящиеся в обороте в различных операциях, в ценных бумагах и в виде дензнаков золотой чеканки, находящися в хранилищах банка Стругхольда. Мы с сестрой были счастливы. Мы, представители обедневшей баронской фамилии Штильцгейм, вновь стали богаты!

Но я не мог понять, и всё задавался вопросом: почему же произошло то, что произошло? Ведь иначе, как чудом, сие невозможно назвать… И тогда я вспомнил о моих приключениях на островах Туамоту, о том странном и диком обряде, в котором я участвовал, о словах вождя и переводчика и поверьях дикарей – островитян… Нет ли какой – либо связи между теми событиями и теперешними происшествиями? Ведь на Туамоту мне внушали, что благоденствие островитян магическим образом напрямую зависит от их кровосмесительных обычаев, сопряжённых с влиянием природных явлений. А я, волей – неволей, прошёл их обряд… Та – ак… Мне было сказано, что, ежели я «буду вступать в соитие» только с теми женщинами, с которыми нахожусь в кровном родстве, мне будет сопутствовать везение во всех делах… «придёт хворым и нищим, а уйдёт здоровым и богатым»…

Я крепко задумался, припоминая подробности и восстанавливая цепочку событий. Ведь и правда, когда я вернулся из странствий, у меня не было женщин. Первой женщиной, с которой я переспал после возвращения, стала моя собственная сестра. И в тот же день на меня свалилась неожиданная удача – выигрыш! А сестре выпала находка – кошелёк в корзине! Ну конечно… А теперь? В день, когда старый банкир отдал концы, мы с сестрой сношались, как кролики! Неужели туземцы были правы?! Неужели тот обряд оставил на мне некую магическую печать, и есть неизъяснимая связь между соблюдением их дикарских предписаний и моим теперешним невероятным везением?! Да, дети мои, связь была! Как ни противился мой ум классически образованного европейца воспринимать всерьёз обряды и суеверия, но факты подтверждали: после Туамоту со мной что – то произошло, и теперь странные невидимые силы, пробуждённые и подкреплённые нашей с сестрой кровосмесительной связью, покровительствуют нам, даря невероятную удачу.

p>

Вам, дети мои, кажется, что произошедшее со мной – лишь совпадение? О, нет. После случая со Стругхольдом я всё ещё сомневался, я отслеживал события, я пытался даже управлять ими… и мне это удавалось! Словно некие дивиденды за кровосмешение, судьба раз за разом подбрасывала мне удачу. Я наугад делал ставки, покупал акции никчемных предприятий, которые после этого невероятным образом начинали процветать, сам открывал заведомо бесприбыльные дела, и внезапно появившийся ловкач – приказчик, нанятый мною, вдруг превращал дело в золотоносную жилу! Словом, я просто не имел оснований не верить в то, что предрекли мне на Туамоту. Я и вправду стал Продолжателем Тайны! Сестра, забеременев от меня, родила сына, которого назвали Ульрих…»

– О! Так ты родился от их кровосмесительного брака?! У меня мелькали какие – то мыслишки с того эпизода на острове, когда ты читал… но этого я и представить не мог! – поражённо воскликнул Франц. Софи молчала, вытаращив глаза. Отец и мать переглянулись.

– И не только я… – негромко произнёс барон, и стал читать дальше:

– «Затем родилась дочь, Элеонора, и, когда она подросла, я, памятуя слова вождя островитян, лишил её девственности, а затем стал постоянно с нею спать…»

– Мама?! – взглянул на неё Франц. Мать утвердительно кивнула.

– Постойте, я что – то не поняла… Папа… Так вы что, – вы с мамочкой… вы – родные брат и сестра?! – обращая взор то на отца, то на мать, заморгала Софи. Франц, потирая ладонью лоб, тихонько начал смеяться:

– Нет, – сегодня просто какой – то день открытий, день разоблачения семейных тайн… Почему вы раньше нам ничего об этом не говорили?!

– Шикарно! – восхищённо прервала его Софи, пришедшая в себя после первого потрясения. – Значит, дедушка Каспар – родной брат нашей бабули, и он её отбумсировал…

– Софи! – укоризненно покачала головой баронесса.

– … и она родила вас, папа и мама. А у вас потом родились мы с Франци… Как здорово!

– Что – «здорово», дура?! – огрызнулся Франц. Софи надула губы. А Франц и сам не понимал, почему накинулся на сестру… всё услышанное было так неожиданно… Он не мог отделаться от неприятного чувства, что его обманывали многие годы, скрывая от него некие важные и существенные сведения о его родной семье.

– Франци, сынок, – не переживай… – мать положила ладонь на руку Франца. – Мы одна семья, и мы любим вас с Софи, и этот факт не меняет то, что ты сейчас узнал…

– Да, но то, что я вам поведал, очень серьёзно должно изменить ваше с Софи поведение и отношения с другими людьми! – воскликнул отец. – Вы должны дослушать дедовы записи… Готовы? – отец оглядел присутствующих, и продолжил чтение:

– «…Я боялся, что, нарушив обет и переспав с женщиной, не связанной со мной кровными узами, я лишусь своих богатств. Поэтому я довольствовался сестрой и дочерью, я ублажал их влагалища – и мои богатства росли. Немалых трудов стоило скрывать то, что моя родная сестра живёт со мной на правах жены, мой сын – плод греховной связи, а моя дочь – баловница, обожающая облизывать и мять папин ствол…»

– Боже, боже… Сколько лжи! А нам вы говорили, что муж бабушки, этот – стало быть, выдуманный? – «господин Ратенкамп», давно погиб, и бабушка живёт с дедом, который просто убеждённый холостяк… – пробормотал Франц, качая головой.

– Ну что ты так переживаешь, Франци? Я тоже удивлена, ну и что? – попыталась успокоить брата Софи. Отец вновь стал читать:

– «…Одним словом, тайну кровосмешения в нашей семье удалось скрыть. И всё бы было хорошо, но… но, дети мои, я сам погубил себя! Посему и вас хочу предостеречь от моей роковой ошибки…

Случилось так, что однажды на приёме у знакомого коммерсанта я познакомился с одной дамой. Я подавил в себе любовные чувства к новой знакомой, но дама оказалась настойчивой, она действительно была очень влюблена в меня. И я… решил на этот раз отступить от правил! Итак, я согрешил. Я уступил поползновениям той дамы, мы встретились в загородном домике, и мне, после слегка приевшихся моих родственниц упоительным показалось белое нагое тело моей совратительницы на изумрудной траве. Но какова же была расплата! О, горе мне… Через несколько дней я захворал. Я не придал этому значения. Но болезнь, похожая на тиф, который обошёл нашу семью, когда в Баварии то тут, то там вспыхивали эпидемии, – на это раз болезнь не отступала, она свалила меня. Вот когда я вновь вспомнил слова напутственные, сказанные мне на Туамоту! «Ежели уйдёт твоё семя из семьи – жди беды, хворь и смерть придут за тобой». И вот теперь, дети мои, лёжа на смертном одре, заклинаю вас – научась на моём горьком опыте, блюдите Тайну нашей семьи! Лишь соблюдая верность семье, лишь будучи всегда вместе, вы будете процветать. Такова наша судьба, и такова моя последняя воля. Да будет так! Аминь!»

Закончив читать, барон Штильцгейм отложил рукопись.

– Вы всё поняли? – спросил он сына и дочь.

– Да! Да! – воскликнула Софи.

Франц кивнул.

– Ну, тогда давайте делом любви скрепим узы нашей Тайны, – промолвила баронесса, и сбросила с плеча бретельку. Софи, вскочив, быстро принялась стаскивать с себя платье. Отец и сын тоже не медлили.

Оставшись в кружевной нижней юбке, озорная Софи сняла и её, а затем на роскошный персидский ковёр полетели её панталоны. Обнажившись полностью, юная баронесса с радостным визгом бросилась на своего любимого папочку. Барон, усевшись в кресло, привлёк Софи, повернул её к себе спиной и, придерживая дочку за бёдра, принялся с чувством насаживать её белую попу на свой член. Франц же устроился на широкой кровати под балдахином вместе с голой и белотелой матерью, вставил в неё член и энергично задвигался, а зрелая вагина баронессы, сочно чавкая, ответно трепетала в спазмах похоти. И вскоре комната огласилась сладкими стонами…