Итальянец

Здравствуйте! В качестве небольшого предисловия я хотел бы уточнить, что рассказ разбит на три кусочка, поэтому отмеченные категории «Драма», «Измена» и «По принуждению» указаны для всех трёх частей. Если вы не обнаружили их во вступительной части, то наберитесь терпения. Всё еще будет.

Сейчас, когда буря эмоций немного улеглась и, казавшийся безнадежно разрушенным мир, снова начал приобретать краски и оттенки, я уже могу вспоминать о произошедшем более менее спокойно. Я научился рассуждать здраво и расчетливо, не давая волю чувствам. Я даже научился прощать. А теперь я хочу научиться говорить. Рассказать о случившемся, пусть и не открыто, а анонимно, накинув на нас искажающие маски виртуальности. Я хочу научиться говорить, потому что делить эту тайну на двоих стало слишком невыносимо.

Мы всегда его звали «итальянец». Собственно, он по крови им и являлся. По крайней мере, по материнской линии. Однако, родился и вырос в небольшом сибирском городке. Наверное, по настоянию матери назвали его не совсем сибирским именем — Габриэль. Во всем остальном он был такой же итальянец, как и я, не имея никакого понятия ни о культуре, ни о языке далеких предков. Познакомились мы сразу после института, когда тосковали несколько дней на призывном пункте, в ожидании отправки в часть. Не сказать, что это была какая-то зародившаяся дружба, просто сказалось наличие общих интересов и одинаковая профессия (мы оба были инженерами-электриками). Служить нам пришлось в разных подразделениях, но в одной части, поэтому случалось частенько пересекаться на перекурах и парковых работах. Так постепенно, приятельские отношения переросли в дружеские, и уже после демобилизации, мы твердо решили устраиваться вместе в одну крупную компанию. Наверное, стоит отметить, что итальянец всегда был чересчур любвеобилен. Сказывалась южная кровь. Ни одна юбка легкого поведения, не была им оставлена без внимания, ни на работе, ни на отдыхе. Женился он примерно через полгода после дембеля и, конечно же, позвал меня свидетелем.

Пикантность тут заключалась в том, что Оксана, его невеста, когда-то училась в моей школе на класс младше, и у нас с ней был довольно длительный роман примерно с девятого по десятый классы. Роман безобидный и наивный. Мы гуляли по вечерам, целовались тайком в парке, ходили в кино, на танцы... собственно, мы были скорее друзьями, чем любовниками. Наверное, поэтому в десятом классе всё и закончилось. Конечно, к моменту свадьбы Оксана уже значительно изменилась. Её щупленькая фигура сильно округлилась в местах особо почитаемых мужским полом, лицо стало взростлее и более серьезнее. Когда я увидел ее в подвенечном платье, на меня вдруг накатила какая-то жалость к этой милой девушке. Я помнил её юношескую тягу к вечной и светлой любви, знал её тихую и скрытую ревность, и заранее мог представить, каково будет жить этой покорной домоседке с любвеобильным и экспрессивным итальянцем. Ну как можно узнать человека за четыре месяца, прошедших со дня их знакомства до свадьбы? Впрочем, со стороны их семейная жизнь протекала вполне спокойно и мирно, а что там было на самом деле неизвестно. По крайней мере, мне Оксана никогда не жаловалась. Единственной грустной новостью, услышанной от неё за все время, было то, что она очень хочет детей, но у них никак не получается. Намного позже, в одном из пьяных разговоров, итальянец поведал мне, что еще до свадьбы прошел операцию по стерилизации, потому что совершенно не хочет детей, а вид беременной женщины вызывает у него отвращение. Оксане он, конечно, об этом ничего не сказал, и она продолжала жить надеждой на чудо.

Еще через год женился и я. Кто был шафером, я думаю, не стоит уточнять. С Аней мы познакомились как-то сумбурно. Я покупал сигареты на автобусной остановке недалеко от дома. Был вечерний час пик. К остановке подъехал автобус. Из него вышли несколько человек, и последней со ступеньки спрыгнула она. Я только заметил, что девушка в черном пальто, сделала несколько шагов в сторону остановки, стащила с себя шерстяной шарф и вдруг опустилась на колени прямо в снежную слякоть. Как потом оказалось, в душном салоне автобуса ей стало плохо. Я отнес её на руках до лавочки и помог прийти в себя. Мы иногда шутили, что с тех самых пор она не спускается с моих рук. Вернее, не спускалась, то того проклятого утра, когда я вернулся домой после ночной смены. Впрочем, история эта началась совсем с другого утра.

К тому времени со дня нашей свадьбы уже прошло почти три года. Мы с Габриелем стали совсем близкими друзьями. Дружили семьями, пытаясь вытаскивать наших благоверных на пикники, устраивать совместные праздники. В один из таких праздников всё и случилось. Это был день рожденья итальянца. Анька, как назло, заболела ангиной, и мне пришлось идти одному. Мы разместились в их трехкомнатной квартире на окраине города. Оксана накрыла шикарный стол, хотя гостей было немного: пара ребят с нашей работы с женами, я, и хозяева. Мы с Габриелем всегда любили выпить, и этот вечер не был исключением. Когда закончились все запасы коньяка, перешли на полусладкое, потом, проводив гостей, еще допивали шампанское за дамами. Собственно, остаток вечера я помнил сумбурно и урывками. Последнее, что отложилось в памяти, было то, как мы закурили по сигарете, сидя на балконе. Мне тогда показалось, что начался звездопад, потому что небо над головой вдруг завертелось, как в центрифуге. Кажется, потом еще довелось обниматься с унитазом в темноте.

Худшее ждало утром. Я проснулся от ярких солнечных лучей, пробивающихся сквозь шторы. Голова раскалывалась от боли, и ужасно хотелось пить. С трудом повернувшись на спину, я очень долго пытался понять, что происходит, и где нахожусь. Слишком долго, чтобы вызвать саркастический смех Габриеля. Он сидел тут же в кресле с бутылкой пива.

— Отличный подарок, дружище! — с каким-то безумным выражением лица прохрипел он.

Я попытался опереться на диван, чтобы привстать и вдруг угодил ладонью во что-то мягкое и теплое.

— М-м-м-м... — послышалось сбоку сонное ворчанье. В первый раз в жизни с меня так быстро слетело похмелье. Я обнаружил свою руку на обнаженной заднице Оксаны. При этом сам я ниже пояса тоже оказался абсолютно наг. Джинсы с трусами валялись у двери вместе с Оксанкиной юбкой. Она проснулась и резко повернулась на спину. Несколько секунд ошарашено взирала на мой сморщенный стручок, потом перевела взгляд на мужа и с криком: «Это что еще за?...», — вылетела из комнаты.

Объяснять что-либо тут было бессмысленно. Я точно знал, что не мог, даже по пьяной лавочке, переспать с женой друга. Хотя, в тот момент уверенности не было ни в моих глазах, ни в глазах Оксаны. Воспоминания о вечере были слишком сумбурны. Габриэль, на удивление, спокойно отнесся к произошедшему. Он коротко рассказал, что проснулся рано, пошел на кухню попить воды и вдруг увидел свою жену вместе с лучшим другом, с голыми задницами валяющимися на диване. На наши обоюдные уверения, что ничего такого не было и быть не могло, он с какой-то грустной улыбкой кивал: «Да, ладно, ладно... теперь-то уж что...»

Когда мы оприходовали по две бутылки пива, он, расхохотавшись, вдруг заявил: «Дело житейское! Мы все одна семья! Так что, я на вас, ребят, зла не держу!», а потом задумался и вовсе ошарашил: «Кстати, вы можете повторить! Я бы с удовольствием сам на этот процесс посмотрел! Серьезно! Давайте!». Оксана, обидевшись, убежала, а я так и не понял тогда, была ли это шутка, или же итальянец по-настоящему сходил с ума.

С тех пор он старался поднять эту тему при каждом удобном случае. Само собой, первой обо всём узнала Аня. Но мне, кажется, удалось ее убедить, что ничего не было, потому что, даже если бы я этого захотел, в том состоянии физически не способен был на секс. Несколько раз Габриэль недвусмысленно предлагал мне снять где-нибудь домик на выходные и поехать туда

с женами отдохнуть. Только вот желательно бы поменяться при этом партнершами для остроты ощущений. Он даже уверял меня, что говорил об этом с Оксаной и она вовсе не против. Дело, якобы было за мной с Аней. Несколько раз я отшучивался, обещая обдумать этот вариант, но в конечном итоге предложил другу реализовывать свои сексуальные фантазии в другом месте.

Вскоре я заметил, что итальянец значительно изменился в общении с моей женой. Теперь он мог позволить себе ненавязчиво шл

епнуть ее по мягкому месту, отпустить какую-нибудь пошлую шуточку, вроде тех, что любил применить, заигрывая с любовницами на работе. Когда, после очередного совместного похода в кино, Аня пожаловалась, что Габриель в темноте гладил её по бедру и пытался забраться рукой под юбку, я решил твердо поговорить с другом.
Итальянец выслушал меня спокойно, а когда я попросил больше не распускать руки в отношении Ани, как-то злобно усмехнулся: «Наверное, надо было просто напиться у тебя в гостях и трахнуть её, как это сделал ты с Ксюхой». После этого разговора, все его приставания к Ане прекратились, но и со мной он стал вести себя подчеркнуто холодно. В канун очередного своего дня рождения, Габриэль вдруг собрался и уехал с соседом на рыбалку. Мы с Аней и Оксаной посидели полчаса за праздничным столом, выпили по бокалу вина, и, не выдержав напряженной атмосферы, разошлись. Больше совместных праздников у нас не было. Через три месяца Габриэль вдруг заявил, что собирается переезжать. Мне он так толком ничего не объяснил, но в отделе поползли слухи, что наш итальянец навострил лыжи на историческую родину, где уже два года живет его мать. Тогда я как-то равнодушно отнесся к этим разговорам, но через пару недель...

Это была моя ночная смена. Я помню, что мы тогда как раз заканчивали серию очередных испытаний новой установки. Вопреки всеобщему скепсису, я верил в ее эффективность, что и подтвердилось на практике. Утром я летел домой окрыленный первым существенным достижением по службе. Счастья было столько, что даже не ощущалось усталости тяжелой ночи. Войдя в подъезд, я как школьник взлетел по ступенькам на свой пятый этаж, открыл входную дверь и, едва скинув туфли, побежал в спальную, чтобы разбудить Аньку радостным известием.

Аня лежала на кровати... полностью голая... растянутая, словно звезда, какими-то черными ремнями, уходящими под кровать. На правое бедро у нее была надета кружевная белая повязка, а на груди красной помадой аккуратно выведена надпись»Аddiо, аmicо«. По полу спальной были раскиданы какие-то коробки, тряпки и пакеты. Я рванулся к жене. Её голая промежность напугала меня больше всего. Красная, воспаленная, с вывернутыми наружу половыми губами, перепачканными какой-то белой полузасохшей жидкостью. Такие же вязкие капли были на груди и на подбородке. Я даже не сразу понял что это. Лишь, когда Аня повернула голову и посмотрела на меня мутными, словно пьяными глазами, до меня все дошло.

— Убей меня, — хриплым голосом произнесла супруга, — прошу... убей...

— Кто?! — только и смог выдавить я.

— Габ... Габри... — Аня поперхнулась и долго, долго откашливалась. Впрочем, мне итак уже все было понятно. Я развязал кожаные ремешки, стягивающие лодыжки и запястья жены. На нежной коже остались заметные ссадины и потертости. Аня тут же рванула в душ. Я сидел молча в развороченной спальне и, сжав кулаки, прислушивался к её истеричным завываниям из ванной.

Мне ужасно хотелось убить его. Придушить собственными руками! Повалить на землю и бить, бить всем, что попадет под руку, пока на теле не останется ни одного живого места. Когда Аня вышла из ванной, я велел ей вызывать милицию, а сам рванул из дома. Она что-то кричала мне вслед, но я даже не слышал. Первым делом, конечно же, поехал домой к Габриелю. На долгие звонки в дверь никто не отвечал, а, когда я начал лупить по ней кулаками, на шум выскочила перепуганная соседка. Она меня, конечно, знала, поэтому попыталась успокоить и объяснила, что Габриель с женой еще неделю назад продали квартиру и переехали. Куда, она не знает, но говорят, что в Италию. Не помню, что я делал еще полдня. Кажется, заходил к общим знакомым, пытался выведать что-нибудь про итальянца, ездил в аэропорт, расспрашивал охранников. Все было тщетно. Габриэль ни с кем не общался уже неделю. На работе он написал заявление на отпуск с последующим увольнением и исчез. В аэропорту по описываемым мной приметам, охранники разводили руками. Один седоусый дядька, даже согласился проверить фамилию итальянца по спискам пассажиров, но там её не оказалось. Да и не могло быть. Рейс на Москву улетел в час ночи. В это время Габриэль, наверняка, был... у меня в спальне.

Вернулся домой я уже после обеда. Голова гудела, на душе было пусто, словно в огромной замкнутой пещере, где каждое слово, каждая мысль, отражались бесполезным эхом от каменных холодных стен и не находила выхода. Аня сидела на кухне в махровом халате и пила кофе. На голове у нее было накручено полотенце. Она взглянула на меня украдкой и тут же отвела взгляд.

— Я тебе противна да?

— Анют, не говори так! — я сел рядом и попытался коснуться руки жены, но она резко её одёрнула.

— Уже семь раз душ приняла. Но мне кажется от этого невозможно отмыться. Илюш... — она опустила лицо в ладони и снова зарыдала.

— Ты звонила в милицию?

— Нет! И я прошу тебя не делать этого. Если кто-то узнает о случившемся, я не смогу жить.

Наверное, она права. Капитан, что работает в местном отделении милиции, живет в нашем же подъезде. Наглый, хамоватый, и омерзительный тип. Мы воюем с ним без малого пять лет, и он, наверняка, одним из первых примчится сюда, когда узнает о случившемся.

Нет, пусть милиция бережет кого-нибудь другого. Это дело личное, и я сам разберусь с ним.

— Ты можешь рассказать мне, что случилось?

Аня говорила долго, прерывисто, постоянно сбиваясь и умолкая порой на несколько минут. Из этого сбивчивого рассказа, получалось следующее: когда она пришла с работы, меня уже не было дома. Она постирала белье, сходила в магазин за продуктами и вернулась домой, чтобы приготовить ужин. Выпила чай, поставила вариться картошку, а сама пошла в душ. Потом прилегла отдохнуть и, наверное, заснула. Проснулась уже от яркого света вспыхнувшей лампы. Ничего не понимая попыталась подняться, но руки и ноги были связаны и растянуты к углам кровати. Габриэля она увидела не сразу. Он стоял в темном углу комнаты, и с довольной улыбкой наблюдал за Аней.

— Он улыбался как псих! Я спросила его, что происходит, а он... он...

Аня снова заревела. Слова с трудом прорывались сквозь рыданья:

— Он раздел... меня... потом... стащил с себя... футболку...

— Ладно... ладно, Анют! Успокойся, — прервал я откровения жены, — давай я тебе сделаю кофе. Или, может, хочешь немного коньяка?

После коньяка жена расслабилась.

— Можно я не буду рассказывать тебе всех подробностей? — нахмурившись, попросила она, — Хочется всё это скорее забыть.

Мы договорились, что не будем вспоминать эту чертову ночь. Я старался вести себя так, словно ничего не случилось. Аня, немного оправилась только через несколько дней. Она зачем-то постриглась под карэ, покрасила волосы в рыжий цвет, и стала выглядела теперь совершенно другой. Но не только из-за прически. Удивительно поменялось её лицо: стало старше и серьезнее. Её улыбка теперь была большой редкостью. Изменения коснулись и наших отношений. Как только дело доходило до близости, её снова начинало трясти. Она убегала в ванную и надолго закрывалась там. Нужно было время, чтобы прийти в себя, и я не хотел торопить события.

Пока же я основательно занялся поисками итальянца. В квартиру, где он жил с Оксаной, уже въехали новые хозяева. Разговор с ними не принес ничего существенного — задаток по договору они внесли еще два месяца назад и, как только продавцы были готовы съезжать с квартиры, тут же оформили сделку. После этого ни Габриэля, ни его жену они не видели. Для общих друзей, для коллег, итальянец исчез так же неожиданно и бесповоротно, как и для меня. Уже знакомый охранник в аэропорту обещал мне позвонить, если вдруг этот человек появится в списках на регистрацию рейса. Звонка не было уже две недели. Совершенно случайно я нашел в соцсетях страничку мамы Габриэля. Там было несколько её фотографий. Красивая кареглазая брюнетка стояла в обнимку с каким-то мужчиной на фоне итальянских гор. Я их сохранил себе на компьютер, но писать ничего не стал, боясь спугнуть единственную зацепку. Лучше послежу, не появится ли на этой страничке довольная рожа итальянца. Тогда можно с уверенностью сказать, что он уехал к матери. Дальше уже будет проще. Получив в руки эту тонкую ниточку надежды, я стал ждать. А примерно через месяц, когда Аня окончательно пришла в себя, я вдруг обнаружил в электронной почте эти письма.