Город. Агония

Я слушаю, как ветер завывает снаружи, как ветки деревьев скребутся в окно. Сейчас все сидят в своих домах, прислушиваясь к зловещему предупреждению природы. Здесь редко бывают ветры, со стороны моря город заслонен горами, едва видными вдалеке, а из степей никогда не приходило ненастье. Весь город замер в ожидании, каждый видит во внезапно разразившейся буре предзнаменование, ведь каждый ощущает, что город доживает свои последние дни. Вчера объявили карантин, власти прислали военных, которые перекрыли все выезды из города. Некоторые успели покинуть его пределы, но поговаривали, что их вскоре задержали прибывшие солдаты и поместили в специальный передвижной госпиталь для тех, кто мог заразиться. Кто-то ушел в степь, не догадываясь, что страшная болезнь пришла именно оттуда. Я так и не узнала, куда ушел Ян, но я надеялась, что он сможет избежать того, что ожидает всех нас здесь.

Я не была уверена, что Лой вернется сегодня, ведь все, кто имел хоть какой-то интерес в этом городе, сейчас держал совет, каждый свой. Сертоны уже несколько часов не выходили из ратуши, ведя переписку с главнокомандующим, взявшим город в осаду по приказу монарха, и пытаясь вывести переговоры в нужное им и городу русло. Знать совещалась между собой о дальнейших действиях — кто-то пытался предотвратить распространение болезни, найти лекарство, кто-то пытался организовать склады с продуктами и наладить их раздачу, кто-то просто раздумывал, как избежать потерь. (Эротические рассказы) У бедняков были свои заботы, у Лоя свои. Мой Цербер всегда держал в своем кулаке все воровское дно города, убийц, шлюх, торговцев запрещенным товаром. Для горожан он был простым торговцем, мало кто знал, что он дергал за ниточки всех, кого город так боялся и от кого старался избавиться. Сейчас он пытался удержать своих людей от беспредела, который мог окончательно погубить этот город, а это было весьма непросто. Еще вчера я слышала истории о том, как несколько человек зарезали прямо в центре города на улице, несколько лавок и аптек было разграблено.

До меня доносятся шаги Лоя с лестницы, все ближе и ближе. Я не хочу видеть его сейчас, впрочем, и раньше тоже, но сегодня ночью я так хотела остаться одна, я бы просидела на этом стуле у окна всю ночь. Он останавливается за моей спиной, я чувствую его взгляд. Он наклоняется ко мне, приникает губами к моим волосам, и я ощущаю его влажное дыхание. Его руки обхватывают мою шею и слегка сжимают. Он всегда так делает, замашки хозяина, как к принадлежащей ему вещи, которую он много лет назад выкупил у заехавших в город бродячих артистов, чтобы вырастить из девочки очередную шлюху. Он умел планировать наперед, но он сам не ожидал, что оставит для себя девушку, которая могла бы приносить ему хорошие деньги. Но я-то знала, как крепко держу его в своих маленьких, на вид слабых руках.

Его ладони гладят мою шею, ключицы, опускаясь к вырезу платья. Его дыхание в моих волосах учащается. Я чувствую, как он напряжен, даже зол, очевидно, не все в его делах идет сейчас гладко. Я не хочу раздражать его еще больше, поэтому медленно поднимаюсь со стула и поворачиваюсь к нему. Я выше его почти на голову, лицо любого, кто увидел бы нас со стороны, исказилось бы от неприязни. Лой-Цербер — низкорослый горбун с тонкими и кривыми ногами, но большими сильными руками, лысой бугристой головой, чрезмерно волосатыми конечностями и туловищем. Невероятно, что такие люди могут обладать силой и яростью, какой обладал Лой.

Его быстрые кривые пальцы расстегивают застежку моего ворота и приспускают его вниз, обнажив мои груди. Мои предплечья скованы платьем, но я никогда бы и не пыталась воспротивиться, а Лой уже мнет и целует мою плоть, он обхватывает большой ладонью упругую грудь и оттягивает на себя, приникая ртом к вытянувшемуся соску, посасывая его, иногда чуть прикусывая, его юркий язык описывает круги, будоража сосок, делая его твердым, заставляя тянуться за лаской. Он подталкивает меня к столу, приподняв одной рукой мои ноги, и опрокидывая меня на поверхность. Когда он начинает освобождать мои бедра от юбок, я закрываю глаза. Он настойчиво и в то же время нежно и ласково гладит мои обнаженные ноги и живот своими шершавыми ладонями, упиваясь ощущением мягкой кожи. Он делает все так, будто от меня что-то зависит, будто я могу сказать ему «нет» или «да», но мы оба понимаем, что если он хочет овладеть мной, никто и ничто не сможет ему помещать.

Он очень любит мое тело, возможно, поэтому ему удается иногда разбудить во мне ураган желания. Он запускает в меня пальцы и, кажется, нащупывает то место, которое всегда жаждало ласки, и я невольно роняю стон. Я слышу, как он избавляется от своей одежды, льнет к моим раскинутым ногам, его член, слишком большой для его такого хилого тела и сильно искривленный у основания, тычется в мое влагалище. Лой чуть надавливает и проскальзывает в мое тело настолько, насколько оно его вмещает. Его руки обхватывают мои бедра и принимаются со всей силой натягивать меня на его орган. Наши тела бьются друг о друга яростно и быстро, мне приходится ухватиться ладонями за край стола над моей головой, чтобы хоть как-то постараться сохранить равновесие, но мое тело словно в агонии мечется по столу вверх-вниз, направляемое охваченным вожделением мужчиной.

Лою уже много лет, он мог бы быть даже моим дедом, но твердость и выносливость его члена не уступает его звериному вожделению, с которым он всегда набрасывается на меня. Он всегда был стоек, доводил меня до полного изнеможения, прежде чем кончал в меня, а сейчас его голова к тому же забита мыслями о происходящем с городом. Его движения становятся более резкими, более глубокими, его пальцы больно впиваются в мое тело, но он не приближается к финалу, а я по-прежнему лежу с закрытыми глазами, удерживаясь за край стола, вслушиваясь в завывания ветра, ставшие настолько сильными, что заглушают сопение и хрип уродливого горбуна, овладевающего своей возлюбленной.

В какой-то момент он отпускает мои бедра, обхватывает за талию и резко тянет на себя. Он делает шаг назад, поднимая меня своим членом со стола. Мое тело соскальзывает по стволу вниз до упора, оно пронзено мощным, твердым как сталь органом до самого сердца, я захлебываюсь на вдохе, все вокруг кружится, и я бы упала назад, но Лой прижимает меня к себе со всей своей силой. Он заглушает свой звериный рев, уткнувшись в мою шею, а я ощущаю, как пульсирует от боли и напряжение мое влагалище, распираемое извергающимся органом, слишком большим для моего тела.

Когда его рев затихает, а семя растекается по моему нутру, он чуть ослабляет хватку и, нежно обнимая меня, несет в мою спальню, аккуратно кладет на кровать, навалившись сверху, и только тогда выпускает уменьшившийся орган из меня.

— Прости, Вера, — хрипит он мне в лицо, — я не сдержался. Ты простишь меня?

Я пытаюсь совладать с дыханием, голова уже не кружится. Я кладу ладонь на его голову, а он утыкается лицом в ложбинку между моими ключицами.

— Мне было так нелегко сегодня, я почти потерял свое влияние на них. Липа велел прочесать все склады и заброшенные дома на окраине, проводить аресты, сопротивляющихся и вооруженных сразу убивать, так же поступать и с мародерами. Он дурак, если думает, что они не ответят ему тем же. Только я могу удержать это шаткое равновесие между нашими мирами, но с каждым разом мне становится все сложнее. Утешь меня.

Лой приподнимается и тянется к моим губам, его рот накрывает мой. Ладонью он обхватывает мое лицо, пальцы надавливают на мой подбородок, его язык скользит в мой приоткрывшийся рот. Это не поцелуй, он просто хозяйничает во мне, изредка давай возможность вздохнуть. Дальше происходит то, что происходит всегда, если он сразу не отрывается от меня. Его бедра начинают шевелиться, скользя по моим, искривленный член, вяло лежащий на моем бедре, становится все ощутимей, через мгновения он уже твердой преградой стоит между нашими телами.

— Потерпи, Вера, милая, еще немного. Ты же знаешь, что только ты даешь мне силы для нового дня. Я не буду сегодня щадить тебя, ты нужна мне вся без остатка, не противься, прими меня.

Его руки ныряют между нашими телами, пальцами Лой прихватывают губки около входа в мое лоно, растягивают их в стороны, пропуская между ними головку члена, который теперь уже легко проникает вглубь пропитанного семенем влагалища. Он погружается не до конца, но неприятное чувство тугой заполненности напрягает мое тело, заставив сжаться, я неосознанно пытаюсь свести ноги, но моих сил не хватило бы, чтобы просто сдвинуть напирающее на меня тело. Чувство злости наполняет меня, я отворачиваю от него свое лицо, руками упираюсь в его грудь, произнеся сквозь стиснутые зубы: «Мне больно, Цербер, хватит».

Он не любит, когда я называю его не по имени, это прозвище дали ему бандиты еще до того, как он подмял их под себя, за его свирепый нрав и жестокость, с которой он расправлялся со своими врагами и с предателями.

— Почему ты пытаешься все испортить? — шипит он мне в ухо, — Ты ведь знаешь, как много значишь для меня, сколько я сделал для тебя, какие чувства ты во мне будишь. Ты ведь знаешь, что я не отпущу тебя. Мое желание душит меня, все, что я прошу, это утолить его.

Лой замирает, приподнимается надо мной, его пронизывающий взгляд заставляет меня повернуть к нему лицо и посмотреть в его глаза, мои руки опускаются и больше не упираются в его грудь, что-то в выражении его лица заставляет меня вжаться спиной в кровать. Я знаю, что он применит силу, если я не уступлю. Но внезапно его взгляд смягчается, его орган выскальзывает из меня, он целует меня в губы, его рука ложиться на мою грудь, опускается ниже, обхватывает за талию. И мы переворачиваемся.

Мои руки опираются на его грудь, всю покрытую волосами, колени обхватывают его торс, промежностью я ощущаю его подрагивающий член. Мне достаточно лишь принять его, чтобы Лой забыл обо всем, чтобы снова стать центром его мира. Я слишком хорошо понимаю, что будет, если все изменится. Я провожу бедрами вверх по его животу, вжимаясь в его тело, стараясь поймать кончик члена. Мне это удается не сразу, большая головка ускользает от меня, пока Лой не направляет ее рукой в нужном направлении. Я погружаю его в свою влажную глубину наполовину, Лой стонет, руки тут же впиваются в мои бедра, сжимая их в тиски, опуская все ниже. Он замирает, давая мне возможность привыкнуть, пока мое влагалище растягивается, подстраиваясь под его размер.

И мы начинаем двигаться, я скольжу по его животу, оставляя влажный след его семени, почти полностью выпуская член из своего влагалища, чтобы затем позволить ему целиком погрузиться в мою глубину. Я чувствую, как пробегают искорки у меня внутри, как разрастается томление, как ощущение снующего внутри члена становится сладостным. Мои глаза закрываются, пальцы зарываются в волосы на груди Лоя, я насаживаюсь на его орган все быстрее, я хочу впустить его до самого конца, несмотря на боль, хочу почувствовать его крупные яички под ягодицами. Я уже не сдерживаю громкие стоны, я уже не испытываю стыда, который сопровождал меня ранее в минуты наслаждения. Я знаю, кто я, если позволяю своему телу предавать меня с уродливым горбуном, купившим меня когда-то в детстве, жестоким убийцей, на руках которого кровь десятков людей. Его член заставляет мое влагалище истекать соками, но я еще знаю, что мои чувства к этому человеку сосредоточены только у меня между ног, что мне неприятны его поцелуи, его прикосновения, я не люблю засыпать рядом с ним, что душа моя принадлежит другому, но я не знаю, где он сейчас, сумел ли он уйти из города.

Эти мысли обрывает судорога, пронзившая мое тело с невероятной силой. Лой тоже достигает пика наслаждения, он притягивает меня к себе, вжимая мое тело в свое, приникая щекой к моей щеке. Мои бедра еще дергаются, когда его член изливает в меня новую порцию семени.

2.

Утром возле ратуши Старший Сертон объявляет то, что все уже давно понимают. Город закрыт, дабы пресечь распространение болезни. Песчаная Кровь, или Песчанка, как ее называли в народе, пришедшая из степи с одним из тамошних обитателей, уже через несколько дней после появления унесла несколько жизней в бедном районе. Сейчас туда уже не попасть, мосты через реку охраняются. Жителям советуют не выходить из домов, чтобы снизить риск контакта с зараженными. Власти обещают контролировать цены на еду и лекарство, но уже вчера было не найти ничего кроме простейших пилюль и настоек, но даже их раскупали очень быстро, все остальное доставалось из-под полы, если у покупателя было достаточно денег. Город не знает, что его ожидает, поэтому не знает, к чему готовиться.

Я вижу в первых рядах перед ратушей Абрахама Липу, знатного вельможу, военного, считавшегося несмотря на молодой возраст лидером в нашем городе, зачастую встававшему против старейшин города Сертонов. Как ни странно, но он помолвлен с дочерью Сертона, но ее нет перед Ратушей, бесценную дочь берегут, как зеницу ока, она не покидает свой дом с момента начала болезни. Сейчас Липа возглавляет компанию по поддержанию порядка в городе, его вооруженные люди дежурят на улицах.

Сертон заканчивает свою речь и люди расходятся, стремясь укрыться в своих домах. Я следую за Абрахамом, когда внезапно кто-то хватает меня за рукав. Это Травка.

— У меня есть для тебя новости, — говорит мне девочка-подросток, которую я знаю много лет, — Я слышала, как говорили о трех мужчинах, которые намеревались уйти из города, но их пытались остановить военные, по ним открыли огонь, но они смогли укрыться в угольном доме перед тем, как его закрыли.

— Что это были за мужчины? — взволнованно спрашиваю я ее.

Травка пожимает плечами и обещает попытаться что-то разузнать у своих. Она живет в квартале угольщиков, недалеко от шахт, в этом месте сплетни разносятся очень быстро, этот район полон суеверий и тайн, там на Песчанку свой взгляд.

Я думаю о мужчинах, спрятавшихся в большом угольном доме. Это место, где живет сотня угольщиков с семьями; после появления признаков болезни, дом был закрыт, чтобы не впустить туда болезнь, или же наоборот не выпустить, кто знает. Приказ был отдан из малого угольного дома, в котором жил Большой Фрей, управляющий шахтами. Никто теперь не мог покинуть это место. А если это Ян? Если он заперт там? Впрочем, там может быть безопасно. Но мне нужно знать наверняка.

Я вспоминаю о Липе, начинаю его искать глазами среди немногих оставшихся на площади. Вот он, идет по направлению к мосту, чтобы попасть в центр города, к своему штабу. Я догоняю его и останавливаю.

— Они говорят нам правду? — я понижаю голос, чтобы меня мог слышать только он, — Нам действительно помогут? Привезут лекарство и врачей? Или оставят здесь умирать?

Абрахам смотрит на меня сурово сверху вниз, я помешала его мыслям, его руки скрещены на груди.

— Мне это неизвестно, я знаю столько же, сколько и все остальные. В моих силах лишь помочь удержать порядок и сохранить соблюдение законов. У меня много дел.

Но я не даю ему уйти.

— Вы знаете, что творится в угольном доме? Я слышала, что он закрыт с сотнями людей внутри. Эпидемия идет оттуда? Там карантин?

Абрахам отодвигает меня в сторону, освобождая себе путь. Я знаю его, больше мне ничего не добиться. Напоследок он оборачивается и произносит:

— Не знаю, избежал ли большой дом болезни, но если там появится хоть один зараженный, в условиях такой скученной изоляции, болезнь охватит этот муравейник быстрее, чем они успеют понять, что произошло. Уверен, твой отец знает много больше, чем я. Разве он не поддерживает дружбу с Томом Фреем?

Я смотрю ему вслед и обдумываю сказанное им. Не то, что он назвал Цербера мои отцом. Горожане считают меня приемной дочерью торговца Лоя, которую он когда-то вытащил из бродячего цирка и воспитал, как порядочную образованную девушку. Все бы очень удивились, узнав, с какой страстью и похотью он овладевает мной по ночам. Удивление их было бы сильнее только, если бы они узнали, какой работой он занимается на самом деле. Но был ли Липа также не осведомлен о том, что представляет из себя наша семья?

Но нет, я думаю о том, что может быть известно Лою. Он всегда был в хороших отношениях с Большим Фреем, возможно, он что-то знает. Но я не могу спросить его, Лой всегда видел меня насквозь, он догадается, что я что-то скрываю. Он добьется от меня ответа, либо запретит выпускать меня из дома, либо приставит ко мне охранника. С Большим Фреем у меня больше шансов, и я готова рискнуть. Мой путь лежит через весь город к шахтам. Улицы пусты, люди уже поспешили закрыться в своих домах. За крышами домов уже виден большой угольный дом, я прислушиваюсь к своему сердцу, надеясь услышать хоть какую-то подсказку при приближении к мрачному серому строению, которое, возможно, укрывает от меня мое счастье и спасение. Я не могу оторвать от него взгляд, пока не подхожу к входу в малый дом. Я не догадываюсь постучаться, я просто толкаю незапертую дверь рукой и вхожу в большое помещение. Я никогда здесь раньше не была, у меня не было такой необходимости, я вообще редко оказывалась в этой части города, только когда искала Травку, и однажды я тайком встречалась во дворах домов угольщиков с Яном. Наши встречи ограничивались лишь объятиями и поцелуями, мы не могли решиться на большее. За наши редкие романтические свидания Лой свернул бы Яну шею голыми руками, за физическую измену он сделал бы это со мной, а Яна бы долго истязал, ведь у Лоя было невероятно извращенное воображение, когда дело касалось мести и наказания. Ян, также как и другие, не знал о моих истинных отношениях с Цербером, считая его моим ревнивым бдительным отцом, но он был осведомлен о той роли, которую Лой играл в воровском мире города.

И вот я стою в большом помещении малого угольного дома, очевидно, это гостиная или приемная. Из комнаты слева, которую отделяет не дверь, а висящая тяжелая занавеска, раздаются вскрики. Я замираю в растерянности и прислушиваюсь, пока не понимаю, что за занавеской кто-то сношается. Я не знаю, как мне поступить, я оборачиваюсь к входной двери, которую только что закрыла, потом останавливаюсь и громко спрашиваю, есть ли кто.

Занавеска отдергивается, и я вижу в следующей комнате Большого Фрея, обнаженного ниже пояса. Перед ним животом на столе лежит женщина с задранными на голову юбками. Здоровый мужчина долбит ее бедра, вбивая их в край стола, одной рукой он удерживает приподнятым край занавески, пальцами другой разминает задний проход раскрытой перед ним женщины. Он с минуту пристально смотрит на меня, не замедляя движения, потом отпускает занавеску, и она скрывает от меня совокупляющуюся пару. Я стою, не зная, чего ожидать, пока не слышу вскрик боли, тут же заглушаемый, очевидно, рукой Большого Фрея. Из комнаты доносятся звуки сопротивления, всхлипы, скрип стола, а затем громкий рев.

Занавеска вновь открывается, и Большой Фрей, уже полностью одетый, выходит ко мне. Он встает напротив меня, примерно в метре, и снова впивается в меня взглядом. Когда его рука опускается между его ногами и потирает его член, я машинально опускаю взгляд на его промежность, и на его лице появляется ухмылка. Я задаю ему вопрос, прямо и без прикрас. У меня готов придуманный ответ, если он станет спрашивать, почему я интересуюсь судьбой трех неизвестных мужчин, оказавшихся в большом угольном доме. Но он не спрашивает меня, он прохаживается по комнате, пока не останавливается около письменного стола с кучей бумаг на нем и не присаживается на него.

— Это трое тупых смельчаков, решивших проскользнуть мимо нескольких десятков вооруженных людей, расставленных вокруг города. Повезло, что не убили, а позволили вернуться обратно. Говорят, что пытались добыть лекарство от Песчанки, чтобы спасти нас, бедных жителей. Ха! Наверное, врут. Хочешь знать, кто они? А я почем знаю? Видно, что из благородных, не ворье и не работяги. Вроде они — инженеры, — мое сердце почти выскакивает из груди при этих словах, я едва сдерживаюсь, что не броситься к дверям большого дома и биться в них, — кажется, одного из них зовут Марк, кого-то, вроде, Ян, но не знаю. У меня сотни рабочих, о которых я должен думать. На что мне сдались чужаки? Не надо мне их было впускать, но они просили их спрятать. Вот мои парни и вступились за них. Но сейчас и смысла нет их выпускать, в большом доме безопаснее, там пока что нет болезни, а в городе они сгинут. Вот пройдет эпидемия, и все выйдут на волю, и жизнь потечет, как раньше.

Мне нечего ему ответить, ни про Яна и его друзей, ни про возможность распространения болезни в большом доме. Я молча поворачиваюсь к выходу и ухожу. Я почти не замечаю, как дохожу до дома, в голове полный бардак, я понятия не имею, что делать дальше. Я не могу просить Фрея выпустить Яна, он тут же доложит обо всем Лою. Я сажусь у окна и думаю о нашем положении, вспоминаю, как молила Яна не возвращаться в этот проклятый город, не замечая, как близится ночь, как снова начинает завывать ветер. Еле держась на ногах от усталости, я стаскиваю с себя платье, кидая его на пол, бросаюсь на кровать и тут же проваливаюсь в сон. И этот сон дарит мне то, чего у меня никогда не было, и, возможно, никогда не будет, момент единения с Яном.

Я сижу перед ним, слегка раздвинув ноги, а его руки медленно продвигаются вверх по моим бедрам. Ян не спешит, наблюдая за моей реакцией. Я физически ощущаются, как наливаются груди, как твердеют мои соски, я знаю, что он видит это сквозь ткань моей одежды, эта мысль еще больше возбуждает меня. Его руки приближаются к цели, он ощущает, насколько я уже готова к его проникновению, моя влага подтверждает, что я жажду его, и его пальцы проскальзывают внутрь меня. Я изгибаюсь под его движениями, когда кончики его пальцев надавливают на напряженные стенки моего влагалища, массируют их. Мое тело начинает извиваться, стараясь как можно сильнее насадиться на его нежные сильные пальцы, но мне их мало. Я тяжело дышу, из моей груди рвется крик, но я его сдерживаю. Даже во сне я ощущаю опасность, страх, что кто-то узнает о нас.

Ян улыбается мне, мне не нравится выражение его лица, оно словно неживое, как маска. Но я не готова сейчас думать об этом, я с восторгом смотрю, как он приникает к ложбинке между моими грудями и касается ее кончиком языка. Я сама стягиваю платье с плеч, и Ян не заставляет себя ждать. Его рука выскальзывает и покидает мои бедра, она гладит мою грудь, не оставляя без ласки ни единой клеточки. Потом тот же путь проделывают его губы. Его настойчивые пальцы снова требовательно сжимают мои бедра, теперь он встает на колени и притягивает меня к себе. От горячего прикосновения его языка у меня перехватывает дыхание. Мои ноги дрожат, когда я чувствую его дыхание между ними. Ян приникает к налившимся кровью складочкам кожи, ощупывает их языком, впитывая в себя мой запах и вкус. Мои пальцы забираются в его волосы, притягивая его голову ближе, и Ян поддается моему желанию, проскальзывая языком внутрь и начиная свою ласку. Мое тело слабеет с каждый его движением, мои руки безвольно опускаются, бедра раскрываются сильнее. Но я не успеваю взлететь.

Ян отрывается от меня и приподнимает, прижимая к себе. Я ощущаю его ненасытные губы на своих губах, его жадный язык пробирается вглубь моего рта, я чувствую на языке вкус своих недр.

Я хочу снять с Яна одежду, хочу видеть его обнаженным, хочу подарить ласку его телу, но мое тело не слушается меня. Не прерывая поцелуй, он кладет ладони под мои груди и приподнимает их, большие пальцы вжимают соски, с силой массируя их. Моя потребность становится все сильнее, я больше не могу сдерживаться.

— Войди в меня, — хриплым от страсти голосом, умоляю я, — не мучай меня...

Ян медлит, и я беру инициативу в свои руки, толкаю его спиной на пол и забираюсь на него сверху. Не в силах оттягивать наше соединение, я освобождаю его возбужденный член из одежды, помещаю его между своими бедрами и опускаюсь. Мы оба издаем стон мучительного наслаждения. Мне нравится ощущать его в себе, его размер идеально мне подходит, он способен насытить меня, не причинив дискомфорта. Счастливая от чувства наполненности, я упираюсь ладонями ему в плечи и приподнимаюсь, а он рыком толкает свой торс вверх, одним мощным рывком проникая в меня на всю глубину, отрывая нас обоих от пола. Наконец-то мы обладает друг другом.

— Еще, — молю я его едва слышно, — еще, только не прекращай, еще...

— Сейчас, Вера, девочка моя, — Ян твердит мне в ответ полным страсти голосом, — еще мгновение, и ты будешь молить о пощаде. Да, сейчас, сейчас, ты давно не была такой мокрой, любовь моя, как же ты возбуждена. Потерпи, мой член сейчас заставит тебя умолять, как никогда раньше. Я хочу, чтобы ты покричала для меня, когда я заполню всю твою норку. Вот так, как же в тебе хорошо, я еле сдерживаюсь, чтобы не изнасиловать тебя, Вера. Иногда мне хочется любить тебя меньше, чтобы я мог вдоволь отыметь тебя на всю длину, во всю силу.

Я вижу, как шевелятся губы Яна, но я не узнаю его голос, это не его слова. Меняются мои ощущения, я не двигаюсь, но мое тело будто трясет, а орган во мне становится больше, я пытаюсь слезть с него, но мне не удается, он как пробка застрял во мне. Меня охватывает паника, я протягиваю руку к лицу Яна...

Сознание резко возвращается ко мне, я открываю глаза. Мне хватает секунды, чтобы понять, чем вызвано такое страшное вторжение в мой такой крепкий волшебный сон.

Пока я охвачена моим сладким бредом, поглощенный страстью Лой, возбужденный моим видом и тихими стонами, разрывает на мне ночную сорочку, обнажая каждую частичку моего тела, растягивается на мне, обхватив руками предплечья, поднимая их над моей головой.

Он целует меня, пока я тону в объятиях и ласках находящегося далеко от меня любимого мужчины. Он не просто целует, он утверждает своё право моего владельца, будто подозревая, что сейчас мои мысли с другим. Настойчиво завладевает моим ртом, словно старается напиться после мучительной жажды. Он лижет и покусывает мои губы, захватывая их своими зубами. Мои ноги на его плечах, а его руки теперь на моих грудях, и моя кожа еще несколько мгновений болит там, где он её касался. Лой целует мое тело долгими, глубокими, жесткими поцелуями. Он втягивает вершину одной груди в рот, быстро скользя языком по горошине соска. Мои соски уже до боли напряжены, хотя страсть мою пробудил не Лой, но жар между ног достанется именно ему и никому другому. Его пальцы оставляют на моей коже влажный след, я понимаю, что они уже побывали внутри меня, ощупывая и оценивая степень моей похоти. Но сейчас там хозяйничает его огромный орган, он вколачивается в меня до упора, потому что я чувствую его свисающие яйца, шлепающиеся по моим ягодицам. Когда Лой выдергивает почти до конца член из меня, мне кажется, что меня выворачивают наизнанку. Я рада, что так сильно истекаю соками, иначе страсть Лоя обернулась бы для меня страданиями.

Цербер отстраняется от меня, садясь на свои колени и опуская мои ноги вниз, он приподнимает мои ягодицы от кровати вслед за свои членом, не давай нам разъединиться. Мои лопатки прижаты к постели, а мои бедра, удерживаемые на весу в тисках его сильных рук, насаживаются на его мужское орудие. Я словно кукла в его руках, кукла для удовлетворения его желаний, я то, что такие как он называют «любимой женщиной». Но была ли я когда-либо любима по-настоящему? Лой растягивается на мне, тело к телу, его ладони снова удерживают мои руки над головой, прижимая их к постели, давай мне ощутить весь его вес, прерывая мое дыхание. Мои ноги широко разведены, пока его бедра наносят последние резкие и короткие удары в мою глубину. Я рада, что он наконец-то излился в меня, но он не спешит покинуть мое тело, а я знаю, чем это грозит.

Он все еще крепко держит меня, и я не могу предпринять даже попытку выскользнуть из-под него. Я оказываюсь права, через какое-то время Лой нехотя покидает мое лоно и настойчиво переворачивает меня на живот. Языком он проходится вдоль моего позвоночник, его руки твердо ложатся на мои ягодицы, разводя их слегка в стороны, и я ощущаю, как все еще гибкий неокрепший ствол ложится между ними. Лой сводит мои ягодицы вместе, сжимая их, и начинает скользить членом, все быстрее и быстрее. Я слышу его шепот: «Мне нравится видеть, как из тебя вытекает мое семя, как доказательство того, что ты моя». Орган становится все более упругим и твердым, широкая головка то тычется в мой копчик, то проскальзывает вниз и упирается во вход в измученное влагалище. Он вот-вот погрузится в меня снова, я закрываю глаза и возвращаю образ из своего сна.

Утром Лой снова овладевает моим еще сонным телом, в этот раз он нежен, насколько он только может быть нежен, он не причиняет мне боли, погружаясь в меня лишь наполовину, а потом изливает семя мне в рот. К его удовольствию я не роняю ни капли, проглатывая все до конца.

— Как ты смотришь на то, чтобы уехать из города, девочка моя? — спрашивает меня Лой, пока я готовлю его травяной отвар к завтраку. — На то, чтобы обосноваться в другом месте?

— Разве это возможно? Сейчас? Ведь город закрыт, — мой голос безучастен, я даже не пытаюсь изобразить интерес.

— У меня есть путь, я знаю слабые места в защите города, знаю, кого надо подкупить. — Лой подходит ко мне сзади и обнимает. — Мы можем найти место, где нам не надо будет прятаться, где я смогу открыто любить тебя. У меня много денег, ты не останешься ни с чем, когда меня не станет. Я куплю нам дом, который ты захочешь. У тебя будут красивые платья и украшения.

— Значит, город обречен? Поэтому ты не видишь здесь будущего?

Лой зарывается лицом в мои волосы, я чувствую, как ему нелегко признать свое бессилие.

— Да, Сертоны собираются бежать из города, даже они бросают нас. Власть постепенно переходит к Липе, так и будет, если ему позволят. Некоторым удалось добиться у него разрешения на выезд из города, это дети знати, его соратников, они выходят за пределы города и остаются в карантинных госпиталях. Когда болезнь отступит, их отпустят, они смогут либо вернуться в город, либо уйти прочь.

— Тебе Липа не даст такую бумагу, — медленно произношу я.

— Мне — нет, на это я не рассчитываю. Как я сказал, у меня свои пути. Я договорюсь обо всем на днях, и мы исчезнем, а этот город пусть сгорит в агонии вместе со всеми своими проклятыми жителями. Этот мир только для нас с тобой.

— Хорошо, Лой, мы уедем, — я поворачиваюсь к нему и крепко обнимаю, прижимаясь щекой к его плечу. Из моих глаз текут слезы, и я не могу понять — это слезы отчаяния или надежды.

Минуты, пока Лой одевается, отдает приказы охране дома и уходит, кажутся вечностью. Я стараюсь ему помочь, кручусь вокруг него, я не могу усидеть на месте. Как только за ним закрывается дверь, я считаю до ста и выхожу следом. Я знаю, куда направился Лой, наши дороги не пересекутся, потому что я иду к дому-штабу Абрахама Липы. Его нет на месте, и мои мучения кажутся бесконечными. Но вот он появляется, видит меня и жестом велит пройти в его кабинет. Мы одни. Он опирается на стол и выжидательно смотри на меня. С ним мне не надо притворяться и лукавить.

— Мне нужно разрешение на выезд из города, я знаю, что вы можете его дать, — выпаливаю я, — и я на все готова.

— Ты не первая, кто просит меня об этом, — Липа усмехается, — но как и всем остальным, я вынужден тебе отказать.

— Я знаю, что вы выпустили несколько человек за пределы города, они помещены в карантин, но они вдали от болезни, вы дали им шанс. Сколько это будет мне стоить?

— Я выпустил лишь женщину с грудным ребенком, она вернулась в город к мужу через день после начала болезни, не выходила из дома, и еще через день я дал ей разрешение. Как часто ты ходишь по улицам город, с кем общаешься? Я не могу быть уверен, что ты здорова. Хочешь перезаражать тех, у кого есть шанс в госпитале за пределами города? Ты себе и отцу пытаешься выпросить разрешение?

— Те, кто заразился, слегли в постель в тот же день, — настаиваю я, давая себе зарок, что не уйду без желанной бумаги с его подписью, — я здорова. Но если вы не верите мне, то дайте разрешение человеку, который сейчас находится в большом доме. Там ведь нет Песчанки? Это установлено. Вы знаете этого человека, он приехал по вашему приглашению, он один из инженеров, прибывшим с Марков Ставро...

— Ты просишь разрешение для Марка Ставро? — перебивает меня Липа, его лицо хмурится, он не ожидал такого поворота.

— Марка больше нет, он был убит, остался только Ян, — я вынуждена лгать, — он знает людей в столице, которые могут нам помочь.

— Все дело в этом? В том, что он может нам помочь? Его не выпустят из карантина, пока болезнь не будет побеждена, лекарствами или огнем, он не успеет ничего сделать.

— Тогда просто помогите ему, — теперь я уже умоляю Липу, у меня не осталось больше аргументов, — я не могу позволить ему умереть здесь, это не его город, его привели сюда вы, вы в ответе за его жизнь.

— Ты бросаешь Лоя, чтобы бежать с инженером из столицы? Что он думает об этом? А что думает Ян? Полагаю, он не против, — Абрахам не спеша подходит ко мне вплотную и смотрит на меня сверху вниз, — ведь ты такая красивая. Мне очень хочется помочь тебе.

Я знаю, что у всего есть цена, и я готова ее заплатить. Я приподнимаюсь на цыпочках и тянусь губами к его губам, но Липа отстраняется от меня и отходит обратно к своему столу. Он берет в руку лист бумаги, и мое сердце замирает.

— Я мог бы спасти твою жизнь, я с радостью окажу тебе эту услуги. Но взамен ты окажешь услугу мне.

— Все, что вы хотите, — порывисто отвечаю я, хотя и не представляю, что могу предложить ему, кроме своего тела, которое ему, видимо, не нужно.

— Ты знаешь, что я был помолвлен с дочерью Старшего Сертона?

— Энн. Я знаю, — нас крестили вместе, в один день, только она была тогда еще совсем малышкой, а я уже повидала бродячей актерской жизни, пока Лой не ввел меня в городскую общину, — она с радостью ждала заключения вашего с ней брака, — так значит, сердце Липы несвободно, а мне этот брак представлялся стратегическим ходом, как со стороны ее семьи, так и с его.

— Помолвка расторгнута, — Липа все еще не смотрел на меня, его взгляд устремлен в чистый лист бумаги, — но я с этим не совсем согласен. Ты не знаешь, но Сертоны покидают город. И платой является именно Эн. Ее отдают главнокомандующему, держащему в осаде наш город. Он давний знакомый Сертона, который когда-то сватался к его дочери, но Энн была тогда еще совсем мала, и ему было отказано, а потом они решили отдать ее мне в обмен на мою сдержанность во вмешательстве в их дела. Но сейчас ситуация повернулась в другую сторону, теперь я никто, а он может выпустить их, и вовсе не в передвижной госпиталь, а в столицу, вместе со всем их домашним барахлом, тарелками, одеялами, сундуками золота.

Я молча смотрю на Абрахама Липу, возможно, мы с ним в похожей ситуации, от нас обоих оторвали возлюбленных, и мы всеми силами пытаемся их вернуть. Я с радостью приняла бы известие, что Ян покинул город, пусть и без меня, но Липа, очевидно, не может.

— Сертоны не раз обманывали меня, подставляли, вертели мной по своему усмотрению. Я этого больше не допущу, — Липа внезапно поворачивает ко мне голову, — ты приведешь ко мне Энн, и я разрушу их шанс на спасение. Я откупорю ее, и никто больше не возьмет ее в жены. Она должна была стать моей, пусть так и будет.

Я ошиблась, у нас нет ничего общего. И он поймал меня на слове, ведь я обещала сделать все, что он потребует. Энн была моей крестной сестрой, и, хотя мы не часто пересекались, каждая наша встреча на улицах город, на праздниках, в библиотеке, вызывала у нас обеих радость. Энн доверяла мне, а вот я никогда не могла перед ней полностью открыться.

— Вы изнасилуете ее, если я приведу ее сюда? — осторожно спрашиваю я. — Она верит мне, но она не глупа.

— Твоя задача привести ее в мой дом, под любым предлогом. Что произойдет дальше, тебя не касается. Или тебе ее жаль? Она дочь высокомерных властителей сего города, которые бегут, поджав хвост, при первой опасности, при этом позаботившись о том, чтобы не потерять ни одной золотой монеты. Думаешь, они воспитали своих детей как-то по-другому? Я буду ждать вас завтра, — с этими словами Липа окончательно отворачивается от меня, уткнувшись в свои бумаги.

3.

Мне было непросто увидеться с Энн, ей запрещено с кем-либо общаться из-за пределов ее дома, но меня она так рада видеть, что обходит запреты. Мы сидим в ее уборной, за закрытыми дверями, как заговорщицы. Я держу ее за руку в знак нашей близкой дружбы, она смотри на меня обеспокоенными наивными большими глазами, я улыбаюсь ей в ответ. Мы говорим с ней о том, что происходит между мужчиной и женщиной, когда они остаются наедине. Она очень смутно представляет, что с ней будет делать ее будущий муж, которому ее передаст отец, когда они выйдут за пределы города и их обвенчает военный священник. Я осторожно рассказываю ей о секретах ее тела и упоминаю о том, что от того, насколько она сможет угодить мужу, будет зависеть, спасет ли он ее семью от гибели или нет. Я вижу, как Энн растеряна и напугана, она вот-вот расплачется. Она боится незнакомого ей мужчины, который держит в страхе всех жителей города, но еще больше она боится страданий и смерти. Это мне на руку, и я использую ее ужас, направляя в нужное мне русло. Мне странно видеть, как моя ложь попадает в цель, как она цепко впивается в ее разум. Она на несколько лет младше меня, и хотя она уже вступила в пору юности, она так мало знает о жизни по сравнению со мной, какая она счастливая. И как мне жаль ее и себя.

Энн готова на все, чтобы спастись самой и спасти свою семью, а главное своего маленького двоюродного брата. Что для этого нужно сделать? Быть покорной своему новому мужу и угождать ему в постели. Конечно же, я помогу и научу ее, и нам поможет тот, кто любит Энн не мень

ше меня.

Тем же вечером мы с Энн отправляется в центр города, мне не нужно ничего объяснять страже рядом со штабом, они знают, что господин ожидает гостей. Я оставляю Энн в приемной, прошу подождать, а сама Липу, надеясь, что он все еще ждет нас. Я нахожу его в его спальне. Он сидит в кресло посреди комнаты в домашнем бархатном халате, в его руке бокал настойки. Он был уверен, что я приду. Я не отрываю от него взгляда, мы оба напряжены. Но ни один из нас не собирается отступать, он желает девушку, а мне нужен шанс спастись. Мы оба прекрасно осознаем, что это мероприятие может обернуться против нас, но риск того стоит, вот только цели наши несопоставимы. Жажда жизни против жажды мести.

Вокруг полная тишина, на часах почти 10, все обитатели дома Липы спят. Его халат распахнут, ноги широко разведены, рукой он подергивает свой орган, покоящийся на крупных яичках. Его взгляд прикован к моему лицу, он будто бросает мне вызов или же пытается побороть мою неуверенность, хотя во мне сейчас нет ни капли сомнений. За дверью слышатся шаги, я дергаюсь, порываюсь к двери, но Абрахам жестом велит мне остаться на месте.

— Помни, если я получу то, что мне причитается, ты сможешь рассчитывать на любое мое содействие.

Дверь его спальни открывается, на пороге неуверенно появляется Энн, закутанная в плащ. Она нерешительно встает в дверях, останавливая взгляд то на мне, то на мужчине. Я подхожу к девушке и закрываю за ней дверь, задвинув засов, взяв ее за тонкое запястье, и провожу вперед на середину комнаты.

— Я рада, что ты пришла, милая, — я ласково обхватываю девушку за лицо и нежно целую ее в губы и лоб, как делала раньше, это особый жест связи между нами, — что ты доверилась мне. Ведь я всегда была рядом, Энн, поддерживала тебя, — увидев ее улыбку, я медленно расстегиваю застежку плаща, и он падает к ногам девушки, там же оказывается и ее платье.

Энн вздрагивает и опускает голову вниз, ее девичьи щеки заливает румянец. Я отступаю на шаг назад и оглядываю обнаженное тело. Она прелестна — у нее невероятно милое личико, но ее лицо никого особо не волнует, она разменная монета в игре взрослых мужчин. Впрочем, сейчас на кону человеческие жизни, кому какое дело до девичьей чести. Я оборачиваюсь к Абрахаму, его взгляд устремлен на ее тело — ее длинную стройную шею, переходящую в покатые плечи, высокую небольшую грудь с торчащими в стороны небольшими розовыми сосками, полные ягодицы, длинные и чуть полноватые ноги. На мгновение меня охватывает жалость и нежность к этому созданию, напуганному, хочется шепнуть ей: «Беги и никому больше не верь». Но я напоминаю себе, как когда-то сама оказалась в руках мужчины, как встал его орган при виде моего совсем юного тела. Я воскрешаю в памяти те чувства страха и брезгливости, с которыми неразрывно связан мой первый любовный опыт. Меня некому было пожалеть, я была такой же жертвой, как и Энн сейчас. Так почему я должна дать волю состраданию, почему должна поступиться тем, что имело для меня столь важное значением. Ради чего? Только не ради того, чтобы она познала первую близость с достойным человеком. Ведь я могу быть лишена этого на всю жизнь.

Я кладу руки на плечи девушки и со всей нежностью поглаживаю их, то опускаясь на предплечья, то поднимаясь к шее. Ладони опускаются ниже и обхватывают груди, задержавшись на них, чуть сжимая и приподнимая.

— Твой будущий супруг просто счастливчик, — невероятно нежным тоном произношу я, и девушка еще больше краснеет, — Такое сокровище, правда, господин Липа?

Энн поворачивает голову и бросает быстрый взгляд на мужчину, который уже поднялся из кресла и приблизился к нам. Мои пальцы смещаются на маленькие соски и зажимают их, чуть оттянув вперед.

— Тебя ведь еще никто так не трогал, Энн? Знаю, что нет. Это приятно, невероятно приятно, когда так тебя касаются сильные мужские руки, тебе понравится, поверь. Сегодня ты станешь женщиной, ты будешь принадлежать самому нежному мужчине в этом городе. Он покажет тебе, как доставить удовольствие твоему будущему супругу, чтоб он смог оценить по достоинству то бесценное сокровище дома Сертонов, которое он с таким трудом выторговал у твоего отца. И о том, что сейчас произойдет, мы никому и никогда не скажем, это будет нашей тайной. Ты когда-нибудь видела мужское орудие, прячущееся между его бедер? Ты снова краснеешь... Это так трогательно.

Я протягиваю руку Абрахаму, и он подходит сзади к Энн вплотную. Его руки ложатся на ее талию, касаясь ее как можно нежнее, слегка поглаживая ее кожу, перемещаясь на живот, ближе к груди, пока ладони не обхватывают два полушария, а большие пальцы не вжимаются в соски.

— Не бойся, милая, доверься ему. Он любит тебя и знает, что делать, — я отступаю на шаг назад, — Сними с него одежду и полюбуйся его телом.

Абрахам разворачивает девушку лицом к себе и позволяет ее дрожащим рукам снять его бархатный халат. Теперь они стоят друг перед другом обнаженные, взгляд Энн упирается в его грудь, пока она не осмеливается несколько раз опустить его ниже. Абрахам ловит мой взгляд и кивает вниз. Я понимаю его и кладу руки на плечи бедняжки и надавливаю, заставляя ее встать на колени, ее лицо оказывается на уровне его полового органа, который покачивается между его мускулистыми ногами.

Я беру руку Энн и направляю ее, сначала проведя ею по внутренней стороне его бедра от колена до промежности, положив в руку его мошонку, показав как ласкать ее. Потом перевожу ее на подрагивающий орган. Он еще гибкий. При движении руки кожа начинает скользить по нему, открывая на конце головку. Энн широко распахнутыми глазами рассматривает мужской орган в первый раз в жизни, пока ее рука скользит по всей его длине, заставляя наливаться силой.

— А теперь поцелуй его, — велю я, сама удивившись холодности и твердости моего голоса, и Энн наклоняется и чмокает его в самую головку. Ее рука, охватывающая орган, чувствует, как он вздрагивает и напрягается еще больше, — а теперь обхвати его губами и пусти в свой рот, но не порань зубами, сжимай его губками.

Ненадолго замявшись, Энн открывает рот и вбирает в него головку. Стараясь не касаться ее зубами, она не спеша и осторожно двигает по стволу губами, ее язычок, пытаясь найти место во рту, прижимается к головке снизу, прижимая ее к небу. Ее неловкие движения и быстрый язычок приводят орган Абрахама в полную готовность — ствол толстый, длинный и очень твердый с ярко выраженными венами, а головка гладкая, скользкая и большая. Энн все глубже и глубже погружает ее в рот, подбадриваемая мной, указывающей ей, что она делает правильно, а что нет. По мере того, как движения ее губ и языка становятся правильными, Абрахам инстинктивно подается бедрами ей навстречу.

Страх, сковывавший Энн сначала, проходит, ей нравилось ощущать в своем рту этот подвижный сильный орган, от его прикосновения зарождаются не знакомые ранее разряды, которые сосредотачиваются у неё между ног. Мужской орган блестит от слюны, головка пропадает во рту Энн и на мгновение появляется обратно, чтобы снова быть приласканной нежными девичьими губками. Иногда девушка останавливается, чтобы по моей команде облизать мошонку или провести языком по всей длине органа от основания до самой головки.

Когда губы Энн снова смыкаются на стволе, и Абрахам ощущает, как ее язычок щекочет головку и очерчивает круги вокруг неё, из его горла раздается глухой стон. Девушка поднимает взгляд на него и продолжает играть языком, а затем с большой амплитудой погружает орган в рот, даря мужчине более сильные ощущения. Руками Липа обхватывает Энн за затылок, не давая ей отстраняться, но я сразу даю ему знак, напоминая, что он не должен напугать ее, пока дело не закончено. Меня сковывает страх, что в последний момент она передумает, и все будет кончено.

Но видно, что Энн нравится то, что она делает, нравится слышать, как мужчина стонет от ее ласк, к тому же, я знала, она когда-то была очаровано своим женихом, она со всем усердием насаживается ртом на орган, обхватывая его губами как можно крепче. Когда я велю ей задержать дыхание и расслабиться, она так и деалет, позволив Абрахаму притянуть ее голову ближе к его животу, насаживая ее горлом на орган, который исчез в ее рте почти полностью. Ей становится тяжело дышать, но она послушно терпит, по ее подбородку стекает струйка слюны, лицо заливает краской, когда руки мужчины отпускают ее, и твердый орган выскакивает из ее рта.

— Хватит, — велю я, убирая влажные волосы с лица подруги, поглаживая ее по щекам, — Мужчины любят, когда ты впускаешь их в рот как можно глубже, в самое горло. В первую ночь со своим супругом ты можешь показать ему, чему научилась, и он будет восхищен тобой.

Я киваю в сторону кровати, и Абрахам легко поднимает Энн на руки и относит на подготовленную постель, в изголовье которой я сама устроиваюсь, поджав под себя ноги. Он опускает юное трепещущее тело на шелковые простыни и склоняется к нему.

Нависая над совсем юной обнаженной девушкой, Липа победно любуется ею. Энн лежит под ним, закрыв глаза и сжав губы, в ожидании напрягая своё тело. Мужчина рукой проводит по гладкой бархатной ноге вверх до бедра, затем осторожно дотрагивается до её округлой груди, наслаждаясь её молодостью и упругостью. Сжимая крепче её груди, Абрахам впивается поцелуем в закрытый рот девушки, губами пытаясь разжать его. Когда ему это удается, его язык проскальзывает внутрь ее рта и устанавливает там свое господство. Энн полностью подчиняется силе победителя.

Тем временем я склоняюсь над парой, мои руки скользят по голове ее любовника, забравшись в густые волосы, и ложатся на его спину, лаская его напрягшиеся мускулы, его смуглую кожу, усиливая его страсть, пока его губы со всей силой терзают нежный рот моей подруги. Что будет думать она обо мне, когда осознает последствия своей доверчивости?

Когда Липа отрывается от нее, глаза девушки широко распахиваются, губки размыкаются, и она судорожно дышит. Он гладит ее по лицу, шее, ключицам и снова дотягивается до груди. Обводит пальцами несколько раз вокруг ее небольших возвышений, затем кружит вокруг сосков, чтобы они напряглись, а потом с наслаждением сминает упругие девичьи полушария. Затвердевшие соски упираются в его ладони, и он занимается игрой с ними.

В нетерпении я осторожно подталкиваю его голову вниз, и Абрахам опускается к ее животу и дотрагивается рукой до её бедра. От этого прикосновения тело Энн вздрагивает и её ноги сами призывно раздвигаются. Мужчина протягивает руку между ними и, раздвинув пальцами кудряшки волос, быстро овладевает ее нежными складочками, теребя эти лепестки нежнейшего цветка, временами касаясь чуть влажного входа. Сладострастный стон становится ответом на его действия.

Тогда он склоняет голову и целует внутренние стороны ее бедер, постепенно приближаясь к прикрытым розовым губкам. И вот они оказываются под его губами. Энн вся выгибается навстречу его губам, бедра ее широко раздвигаются, тело трепещет.

— Пора, — хриплым голосом произношу я, обхватывая запястья Энн, поднимая их над ее головой по бокам от себя и прижимая к постели, — тебе придется немного потерпеть, милая, но это только в первый раз, я ведь тебе объясняла. Зато потом ты сможешь получать невероятное наслаждение, когда твой супруг войдет в тебя.

Оперевшись на локти, Абрахам Липа нависает над телом Энн, его ноги между ее разведенными ногами. Он двигает бедрами, водя органом у нее между ног, и она чуть приподнимает голову, пытаясь увидеть, что будет происходить, но ей неудобно, и она откидывает голову, закрыв глаза.

Абрахам, чувствуя сильное желание и не имея больше силы сдерживаться, налегает животом на распростертое тело девушки. Возвышаясь над ее лицом, он опускает одну руку вниз и, взяв напрягший орган, головкой начинает раздвигать губки приоткрывшейся дырочки. Но, когда он пробует двинуться чуть дальше, Энн порывается сдвинуть ноги и шепчет мне: «Я боюсь». Любое дальнейшее прикосновение твердой плоти к ее промежности заставляет ее сжиматься.

Опасаясь, что так у нас ничего не получится, и девушка окончательно испугается, я отпускаю ее руки и тянусь вперед. Мои пальцы пробегаются по ягодицам мужчины, его бедрам и ложатся на дрожащие ноги Энн. Я обхватываю ее за ляжки и подтягиваю ее ноги вверх, согнув их в коленях и разведя широко в стороны. Абрахам снова обхватывает рукой до боли напряженный орган, приставляет его к заветной девственной дырочке и направляет вниз. Почувствовав, как скользкое, упругое и горячее влагалище обволакивает головку, мужчина нетерпеливо с силой вгоняет его на всю длину. Громкий крик боли раздается в комнате, который тут же погашен мужской ладонью, в то время как я крепко держу разведенные ноги девушки, которые она пытается свести вместе, сбросив тяжелое тело, причиняющее ей боль. Крик девушки и мой напряженный взгляд приводят Абрахама в чувство. Он, немного помедлив, начинает уже тише и спокойней двигать своим органом в ее теле.

Чтобы отвлечь ее, Абрахама мнет её нежную грудь и сжимает соски. Он ласкает её бархатные полушария, стараясь доставить девушке удовольствие и отвлечь от боли, пока его орган раздирает ее узкую пещерку. Ее лицо и шея покраснели от напряжения, приоткрытый ротик жадно хватает воздух. Она вдруг зажмуривается, стонет и выгибает спину, вырываясь из наших рук, когда его движения становятся жестче, молниеноснее, когда Абрахам ускоряется и вгоняет свой член глубже. Энн снова сдавленно вскрикивает, её ладошки сжимаются в кулачки, и она перестает вырываться. Еще несколько толчков и Липа едва успевает вытащить орган из ее уже не девственного влагалища, чтобы выплеснуть свое семя на живот девушки.

Немного отдышавшись, он, стараясь не касаться Энн, слезает с нее и встает с кровати, вытерев свой орган краем простыни, оставляя на нем небольшой кровавый след. Ноги Энн, больше не удерживаемые мной, опускаются на кровать, она даже не пытается их свести, ее покрасневшие от прилива крови и измученности опухшие половые складочки и вход во влагалище открыты взору, на них заметны капельки крови. Я нежно глажу ее по лицу и волосам, вытираю ее слезы, нашептывая слова успокоения и утешения, обещая, что в следующий раз со своим супругом она испытает неземное наслаждение, которые испытывают все женщины от проникновения мужского члена в их тела.

Когда Энн успокаивается, я помогаю ей подняться, надеваю на нее платье, заворачиваю в плащ и провожу к выходу, велев одному из верных Липе людей проводить ее до Ратуши. Когда я возвращаюсь, Абрахам приканчивает бокал настойки, стоя обнаженным посреди комнаты, держа в другой руке окровавленные простыни.

— Все прошло удачно, — сказала я, — правда, я надеялась, что она получит хоть какое-то удовольствие. Вы предъявите всем эти простыни или дождетесь, когда в брачную ночь ее муж узнает, что его обманули и передали испорченный товар? Впрочем, это не важно, ее судьба решена. Я выполнила свое обещание, вы осуществили задуманное. Ваша очередь.

Я подхожу к письменному столу и достаю лист бумаги. Я пытаюсь открыть чернильницу, когда ощущаю руки на своих бедрах. Я замираю, когда одной рукой Абрахам наклоняет меня вперед, уперевшись в мою спину, и кладет животом на стол. Тяжелое тело наваливается сверху, прижавшись ко мне обнаженным торсом.

— Тебе не кажется несправедливым, что ты дала мне одну женщину, а жизни хочешь спасти две? — медленно произносит он мне на ухо.

— Ты получил не только женщину, ты отомстил ее отцу, — возражаю я, поднимаясь и поворачиваясь к нему, — тебе осталось лишь подписать разрешение на выезд, мой и Яна.

— Мы живем в странное время, — Абрахам берет прядь моих волос и перебирает ее в ладони, — слово, закон, родственные узы уже больше не имеют того значения, которое имели раньше.

— Тогда почему я должна верить тебе сейчас? — с негодованием спрашиваю я.

— Потому что я сказал тебе, что спасу Твою жизнь, если ты приведешь ко мне Энн, и не важно, что ты имела в виду. Я готов подписать бумагу для тебя прямо сейчас, и тогда ты уйдешь. Или же я подпишу бумагу для двоих спустя какое-то время, достаточное для того, чтобы мы оба получили удовольствие. Посмотри, что ты делаешь с моим членом? Он чувствует твой аромат в воздухе, и он хочет тебя.

Поняв, что я не стану сопротивляться, поставив меня в безвыходное положение, Абрахам поднимает мои юбки и принимается нащупывать вход в мое влагалище.

— Тебе не хватит сил, чтобы удовлетворить меня, Липа, не льсти себе, — зло говорю я.

Абрахам смеется, после чего опускает меня на пол, поставив на четвереньки спиной к себе. Мои юбки тут же оказываются у меня на спине, мое лоно полностью открыто его взору и его прикосновениям. Он кладет руки на мои лобок и большими пальцами массирует вход во влагалище. Его терпения хватает надолго, и мое тело начинает извиваться, широко расставленные ноги подрагивают. Абрахам направляет бедра ко мне и вводит свой член в меня до самого основания и замирает. Мне нравится чувство, с которым его член заполняет меня, и я хочу, чтобы он скорее начал двигаться во мне. Злость от того, что меня обманули, исчезла; меня охватывает томление, которое возбудили во мне ласки мужчины. Он первый мужчина после Лоя. Что бы сделал Лой-Цербер, увидев меня сейчас? Он вырвал бы сердца нам обоим, голыми руками.

Я чувствую, как Абрахам разводит руками мои ягодицы, очевидно, ему доставляет удовольствие смотреть, как его член погружается в меня. Потом он приподнимает меня и тянет на себя, подняв в вертикальное положение. Я опираюсь на колени и пальцы ног, моя спина прижимается к его груди и животу. Его член чуть не покинул мое тело, кода мы меняли положение, но через мгновение к моему облегчения снова погрузился в меня, мне так не хочется ощутить пустоту в изнывающем от возбуждения нутре. Абрахам замирает, предоставив мне свободу действий, и я начинаю приподниматься и опускаться, насаживаясь на его член, мои руки обхватывают его колени, я боюсь, что слабость не позволит мне сохранить равновесие.

Через несколько минут я уже не могу сдерживать стон и чувствую, как судорожно сжимаются стенки влагалища. Мое тело оседает, бедра сжимаются. Но Абрахам не дает нам рассоединиться, он с особой силой прижимает меня к себе и замирает, не давая мне вытолкнуть его орган из себя. Когда мои судороги утихают, он бедрами подталкивает меня вверх, но у меня нет сил, моя откинутая назад голова безвольно покоится на его плече. Одной рукой Абрахам массирует вход в мое влагалище, пока в него ныряет его член короткими, но сильными движениями. Другая рука почти до боли сжимает мой сосок. Я свожу колени и сжимаю их как можно сильнее. Абрахам напрягается, из его горла раздается глухой протяжный стон. Вскоре меня начинает накрывать новая волна, я пытаюсь оттолкнуть его руку, на пике возбуждения причинявшую боль моему нежному влагалищу, но он яростнее натирает складочки. Мы кончаем вместе. Его руки перестают мучить меня, я прекращаю вырываться и расслабляюсь в изможденном состоянии, Липа совершает еще несколько толчков, пока не чувствует, что вылил в меня все свое семя. После этого он легонько шлепает меня по ягодице, снимая со своего органа.

— Ты была неправа, удовлетворить тебя было не так трудно. Мне нравится, как ты отдаешься мужчине, уступая своему вожделению. Лою-Церберу повезло, что у него такая дочь.

Я не поворачиваюсь к нему и ничего не говорю. Впрочем, я всегда догадывалась, что он знает о моем истинном положении. Я краем глаза вижу, как обнаженный Абрахам подходит к столу и принимается писать. Когда я поднимаюсь на ноги, он протягивает мне лист, который дает разрешение мне и Яну покинуть город.

— Этим разрешением ты можешь воспользоваться сегодня или завтра, после этого я не могу гарантировать тебе, что оно еще будет в силе.

4.

У меня с собой нет ни денег, ни каких-либо вещей. И я знаю, что не смогу забрать их. Лой уже наверняка дома, он уже задается вопросом, где я пропадаю, если я вернусь, он уже не отпустит меня до утра. Я должна как можно скорее вырваться из этого города. Плевать на все и всех, если сейчас мы вместе исчезнем.

Я встречаю Большого Фрея у входа в большой угольный дом, он сам отводит меня в сторону, удивленный, что я тут делаю в такое время. Впрочем, он знает, что меня никто не тронет, ведь я женщина Лоя-Цербера, или его дочь, неважно. Дрожащей рукой я протягиваю ему бумагу с подписью Липы, и управляющий внимательно ее изучает. После этого он поворачивается ко мне.

— Не знал, что такие разрешения существует в нынешнее время. Что ты сделала, чтобы заслужить ее? — он хитро мне подмигивает. — Но на что она мне? Ее надо передать военным на границе.

— Ты должен отпустить человека, который находится в большом доме, потому что ему разрешено покинуть город.

— Да, разрешено. Но никто не может приказать мне открыть большой дом, как и шахты он не подпадает под юрисдикцию Липы, выше меня здесь только Сертоны. Если ты получишь их разрешение, я открою большой дом.

— Это не возможно, они не дадут такое разрешение. Им нет дела, — я почти кричу ему в лицо. — Должен же быть какой-то способ. Прошу тебя.

Большой Фрей смотрит в сторону большого дома в задумчивости, пожевывая губы.

— Я мог бы пойти тебе на встречу, но сейчас непростые времена. Я открою дом, туда просочится болезнь, кто будет отвечать, я могу все потерять. А когда я стану никем, Цербер первым разделается со мной, я ему буду слишком мешать. Пока он при власти, я не могу так рисковать.

— Лой вот-вот покинет гор... , — я обрываюсь на полуслове, когда осознаю то, что так глупо упустила. Лой покинет город, так же легко, как и мы. Что он будет делать дальше? Станет искать меня и Яна? Тогда он очень быстро найдет нас. Мы не проживем долго.

— Да, я слышал, что он хочет удрать, — продолжает мою мысль Большой Фрей, — вот только это все сомнительно, чтобы Лой-Цербер вот так отказался от той власти, что имел в этом городе. Он только в гробу покинет этот город.

Большой Фрей пристально смотрит мне в глаза, а я смотрю в землю. Он наклоняется ко мне близко-близко и шепчет на ухо:

— Сделай это для меня, и я открою для тебя большой дом, и ты сможешь забрать оттуда того, кого захочешь. Слово Фрея. Цербер сейчас осторожничает, никого к себе не подпускает, а тебя пустит. Не давай ответ сейчас, подумай, — он снова пристально смотрит на меня прищуренными глазами, — в конце концов, он так просто тебя не отпустит, ведь он питает сильную слабость к тому, что у тебя между ног.

И я понимаю, что он прав. Он открывает мне глаза на то, что смерть Лоя не является его условием, она является моей необходимостью. Пока он жив, мы не будем в безопасности. Но что я могу сделать? Я могу застать его врасплох, могу атаковать спящим, но у меня никогда не хватит физической силы, чтобы прикончить его, ведь в один миг беспомощный горбун превратится в разъяренного свирепого силача. Но я нахожу выход и иду искать Травку. Она нужна мне как можно скорей, чтобы я к полуночи успела вернуться, иначе Лой накажет меня.

Меньше часа спустя, вернувшись домой и закрыв за собой входную дверь, я набрасываюсь на Лоя и начинаю жадно целовать его. Он отвечает на мои поцелую, он даже и не переживал из-за моего отсутствия, его не охватывали ревность и подозрительность, и я вижу, что он не настроен овладеть моим телом, слишком многое тревожит его. Но я не могу отступить. Не обращая внимание на его попытки отойти от меня, я стягиваю с него штаны и опускаюсь на колени. Мои губы тут же обхватывают головку его члена и сжимают ее. Рукой я окольцовываю основание ствола, не давай Лою покинуть тепло моего рта.

— Вера, ты знаешь, что я всегда жажду твое тело, но сейчас у меня не получится подарить тебе облегчение. Городу сегодня вынесли смертельный приговор, мы должны успеть покинуть его. Тебе придется потерпеть, пока мы не будем свободны, тогда мы будем вдоволь наслаждаться друг другом. — Лой нежно обхватывает руками мою голову и аккуратно отстраняет ее. — Если ты так хочешь, я отправлю к тебе Мэкс. Она легко ублажит тебя языком, она это хорошо умеет.

— Я хочу мужской член, сильный и толстый, как твой, — говорю я, не выпуская его ствол из своей руки. — Может, ты отправишь ко мне одного из своих охранников, чтобы он вставил свой член в меня, пока мы оба не кончим.

Я знаю, что мысль о другом мужчине в моей постели оттеснит на второй план все остальные заботы, поэтому снова погружаю его член в свой рот и принимаюсь его с упоением сосать. Он очень быстро становится твердым и большим. Мне уже тяжело двигать языком по его кожице, перекатывать его от одной щеки к другой, теперь я просто скольжу плотно сжатыми губами, ощущая вздувшиеся вены и его кривизну.

Меня охватывает страх от того, что я должна сделать, мои рука, удерживающие теперь Лоя за ягодицы, чуть дрожат, мои нервные движения учащаются, и я без перерыва насаживаюсь ртом на его член. Лой не готов кончить мне в горло, он хочет войти мне между ног, поэтому выдергивает член из моего рта и поднимает меня на ноги. Он запускает свои руки под мою юбку и мнет мои ягодицы. Затем он прижимает меня спиной к стене и приподнимает меня за бедра. Я поддаюсь ему, мои ноги обхватывают его торс. Я облокачиваюсь спиной о стену, обхватываю его шею руками, и ощущаю, как он плавно насаживает меня на свой член. Я задыхаюсь от нахлынувших чувств и в тот же момент достигаю пика. Лой не останавливается, чтобы дать мне перевести дыхание, он прижимает меня своим телом к стене, целует меня в губы, трение основания его члена о мои возбужденные складочки причиняет мне сладостную боль после только что пережитого всплеска. Вскоре его движения становятся более интенсивными, и он ускоряется. Мои ноги, скрещенные за его спиной, дрожат от возбуждения и страха. Мои пальцы выдергивают из манжета рукава небольшую острую бритву. Я на мгновение прикидываю, где находится на его шее вена, из-за раны в которой он истечет кровью. Но лишь на мгновение, потому что знаю, что у него будет достаточно времени, чтобы убить меня, а смерть больше не входила

в мои планы. Я впиваюсь ногтями одной руки в его спину и быстрым движением царапаю бритвой кожу между его лопатками. Лой вздрагивает, издает животный рык, и я чувствую, как его семя наполняет мое лоно, мгновение спустя я содрогаюсь еще раз, меня трясет, на какое-то время я почти теряю связь с реальностью.

Когда я полностью прихожу в себя, Лой все еще крепко обнимает меня и легонько посасывает мою нижнюю губу. Он опускает мои бедра вниз, удерживая меня на весу, погрузившись в меня целиком, давая возможность сполна ощутить то, что мы едины.

— Хочу, чтоб мы так и остались неразрывные, — шепчет он, — несмотря ни на что. Мы уедем из города, когда все будет предрешено, у меня все еще есть пути. Мы вдвоем. Ты всегда будешь моей, ты никому не достанешься. Я скорей убью тебя, чем позволю другому мужчине вставлять в тебя свой член, твое тело только для меня. Пусть я уродлив и стар, но у меня есть деньги, я ни в чем тебе не буду отказывать, а каждую ночь я буду заполнять тебя, пока ты не будешь визжать от восторга, умоляя меня войти еще глубже.

Я обнимаю его, прижимая его голову к своей груди, я знаю, что мое тело принимало его в последний раз, и я стараюсь запомнить ощущение его большого и еще слегка подергивающегося члена, растягивающего стенки моего влагалища. Лой ослабляет свою хватку, сегодня он не намерен излиться в меня дважды, его орган с всхлипываем выходит из моего влагалища, я постепенно опускаю ноги, чувствуя, как по ним стекает его стерильное семя, которым он всегда накачивал меня через край. Я смотрю, как он заправляет свой расслабленный член в штаны, и отворачивается от меня. Я хватаю его за руку:

— Я поцарапала тебя, прости, — ласково говорю я, — у тебя идет кровь, давай я обработаю тебе спину. Позволь мне, это займет всего минуту.

Лой послушно садится на стул. У меня мелькает странная мысль, что он несколько раз насаживал меня на свой член вот на этом самом стуле. Неужели я буду скучать по нему, по тому чувственному блаженству, тесно сожительствующему с гадкой брезгливостью? Я достаю из кожаного кисета кусочек потертой материи, которую достала мне Травка, и прикладываю ее к порезу от бритвы на спине Лоя. Эта ткань прикрывала язвы на теле больного мужчины, сгоревшего всего за два часа сегодня утром. Я прижимаю ткань как можно сильнее, пока Лой в нетерпении не поднимается со стула и уходит прочь из нашей комнаты. Я не знаю, получилось ли у меня что-то, но я хочу верить в это. И я благодарю небеса, когда наутро вижу, как краснеет от поднимающегося жара лицо Цербера, как отражаются в его глазах усталость и болезнь.

5. Я бегу, что есть сил по направлению к шахтам, по пути мне встречаются еле бредущие люди, мне стоит держаться от них подальше — они больны, это видно по их движениям и по их глазам. Они приговорены, я в зараженном районе. Но чувство самосохранения покидает меня, мне нужно как можно скорей попасть в угольный дом. Я просто отталкиваю бредущих мне на встречу. В моей руке бесценная бумага, а впереди меня ждет Ян. Я заплатила высокую цену, но оно того стоит.

Я почти врываюсь в дом Большой Фрея, крича с порога:

— Я сделала то, что ты сказал. Можешь забирать этот гниющий город.

Под его удивленный и немного растерянный взгляд, я перевожу дыхание и говорю более спокойно:

— Я не смогла бы убить его, мне не хватило бы сил. Но он обречен, он умрет в ближайшие несколько дней, он заражен, болезнь уже подкосила его, он вряд ли протянет до вечера. Ты откроешь большой дом?

Фрей встает и долго смотрит на меня. Он не верит мне, я знаю. Но он должен понимать, должен видеть, что я готова на все ради человека, жизнь которого зависит сейчас только от него. И он понимает.

— Я велю своему человеку открыть для тебя большой дом, но не более, чем на десять минут, иначе я не смогу сдерживать его обитателей. Вот только, что тебе с того?

Я не понимаю, что он хочет сказать, а управляющий шахтами обходит меня и закрывает за мной дверь.

— Тот, кого ты ищешь, ушел из города несколько дней назад, разве не так?

Большой Фрей пристально смотрит на меня, он стоит совсем близко, я чувствую едкий запах его пота и плохих зубов. На его лице мелькает улыбка.

— В большом доме нет никого, кроме работающих там людей. Из тех, кто покинул город ранее, никто не возвращался. Говорят, их убивали солдаты, подходящие к городу, пока не было решено открыть передвижной госпиталь для организации карантина.

Я не могу до конца осознать то, что он мне говорит, моя рука, сжимающая бумагу, безвольно опускается.

— Ты хочешь знать, откуда мне известно про Яна? — он издает смешок, — Травка. Ты всегда доверяла девчушке. Но куда же ей пойти, как не к Большому Фрею, когда вокруг все превращается в гиену огненную? Ей нужна защита, а мне нужно, чтобы чертов Лой сдох, чтобы я мог плюнуть в его гниющий труп, — Большой Фрей со злобой стучит кулаком по стене, рядом с которой мы стоим, его взгляд не отрывается от меня, — и в качестве победного трофея взять его женщину.

Фрей одним движением расстегивает застежку своих штанов и опускает их до колен, высвобождая свое мужское орудие. В этот момент я догадываюсь, почему Фрея называли Большим. Его член похож на дубину с огромным тупым набалдашником, я поднимаю глаза на его лицо и в страхе выставляю перед собой руки. Ему хватает двух ударов, чтобы я перестала сопротивляться и замолчала. Тогда он валит меня на пол и принимается жадно целовать в губы, щеки, шею, как безумный. Я все еще дергаюсь и стараюсь отвернуть лицо, но его это только возбуждает. Кричать я больше не пытаюсь, боясь, что он ударит еще раз, да и какой в этом смысл, единственный человек, который мог бы защитить меня, сляжет и умрет в тяжелых муках до того, как успеет узнать, что со мной произошло. Руки Фрея тем временем обе залезли мне под юбки, где ощупывают мое влагалище. Он больше не целует меня, не старается засунуть свой язык мне в рот, он сосредоточен на том, чтобы засунуть как можно больше пальцев в меня. Затем он приподнимается и рвет на мне платье, обнажив груди, которые тут же начинает лизать и мять, оставляя светлые синеватые отметины. Фрей ложится на меня. Я еще дергаюсь, хотя понимаю бесполезность своего сопротивления.

— Мне нравится, как ты трешься об меня, — бормочет Фрей, — ты делаешь вид, что ты особенная, что я недостоин того, чтобы иметь такую, как ты. Но я же вижу, как ты смотришь на мой меч, как хочешь, чтобы я проткнул тебя им. Ты же шлюха Цербера. Почему бы тебе не стать моей шлюхой? Будешь извиваться на моем члене и со временем полюбишь его. Я знаю, что он церемонился с тобой, как с благородной дамой. А я просто хочу, сучка, чтобы ты раздвинула ножки, и крепко-крепко обняла мой член. Ты же хочешь почувствовать настоящего мужчину, ты вот-вот потечешь.

Весь красный и потный от напряжения и возбуждения, Фрей, наконец, раздвигает мои ноги и зажимает их коленями, чтобы я не могла свести их. Затем он направляет член во влагалище и с силой надавливает. Глаза мои наливаются слезами от боли, я начинаю кричать во весь голос, чувствуя, как нежные губки заворачиваются внутрь, когда тупая и широкая головка его члена с силой пытается пробраться в мой сухой канал. Большой Фрей передразнивает мой крик, он смачно сплевывает на свои пальцы и грубо запихивает их в меня. Через несколько секунд его орган проникает внутрь, и мужчина принимается изо всех сил насиловать меня, обхватив ягодицы ладонями и впиваясь губами в кожу шею, груди. Головка его члена долбится в мои внутренности, его яйца шлепаются о мои ягодицы. Он упорно вбивается в меня, повторяя: «Тихо, сучка, тебе вот-вот начнет нравиться».

Старый деревянный пол под нами отчаянно скрипит, мое тело сместилось на несколько футов под его натиском, я тяжело дышу и с каждым его особенно глубоким движением скулю от боли.

— Тихо-тихо, шлюха. Ты внутри такая узкая и тесная. Может, Цербер сношал тебя совсем в другое место. Уж я-то знаю, как в старые времена он мог разворотить все нутро шлюхам. Но попочку твою мы потом тоже проверим. Шевелись, сучка, подмахивай. Ты же любишь, когда тебя имеют большим толстым членом, как все женщины. Вам только дай волю, и вы найдете себе самый большой и толстый член и будете на него молиться. О! Какая же дырочка у тебя маленькая.

Большой Фрей снова плюет на пальцы и принимается возиться между моими ногами, не вынимая до конца свой член. После этого он опять наваливается на меня, дыша в лицо, и начинает быстрее сновать туда-сюда. Его тело будто выплясывает какой-то дикий танец на мне, его зад подскакивает так высоко, что я вижу его мелькающим за его спиной, когда он опускает голову к моей шее. Он все ускоряет темп, а руки его время от времени лапают мое тело, хватают за груди, иногда зарываются между нашими бедрами и цепляют пальцами нежные складки кожи.

— Я прям чувствую, как ты вся натянута на мой член, еще чуть-чуть и порвешься. А сосать ты умеешь? Хочу попробовать твой ротик.

Он резко выдергивает из меня член, хватает меня за шею и притягивает к себе. Я не успеваю найти точку опоры, мои руки блуждают в воздухе, как он впихивает в мой рот головку члена. Мои зубы проходятся по ней, и она врывается в мой рот. Фрей обхватывает мою голову руками и начинается насаживать ее на свой орган, все сильнее и сильнее, пока он не начинает проникать в мое горло. Я не успеваю начать задыхаться, так как его бедра принимаются дергаться, и он достигает пика. Он не вынимает член из моего рта и вынуждает тем самым проглотить свое семя. Я закашливаюсь. Он делает еще пару толчков и отпускает мою голову.

Я без сил падаю на пол и стараюсь отдышаться. Меня не беспокоит то, что Большой Фрей раздвигает мои ноги и раскрывает пальцами вход в мое влагалище, изучая его.

— Не слабо я тебя растянул, сучка Цербера, — вальяжно говорит он, похлопывая меня по половым губкам, погружая внутрь несколько пальцев, — Ты привыкнешь к моему размеру. Будешь моей личной шлюхой? Ты знаешь, что делают со шлюхами, которые работают на улице? — его голос стал холоднее стали, — Ты знаешь, что делают с их дырками угольщики, когда возвращаются из шахт спустя недели? А что с ними происходит, когда они попадают в руки к кому-то из молодчиков Цербера?

— Они привыкают, — произносит он после минутной паузы, его голос становится мягче, — их плоть рвется, но потом срастается, чувство боли притупляется. Я предлагаю тебе привилегию быть шлюхой одного хозяина, раньше у тебя был один хозяин, теперь другой, только с членом побогаче. Ты скоро полюбишь это ощущение, будешь умолять запихнуть в тебя мой корень целиком, будешь умолять меня не останавливаться, — он хлопает себя по яйцам, — они производят много семени, могу по несколько раз в день спускать его в тебя, у меня сил хватит. Не ровен час, и понесешь от меня, Цербер-то говорят, и мужиком-то не был. А я шлюх-то уже брюхатил немало. Давай, поднимайся, да не вытирай себе между ног, пусть так будет, это мое клеймо на тебе, — Фрей смеется, — и хочу, чтоб в следующий раз ты там мокрая была, а то тяжело в твою дырку член совать.

Я с трудом поднимаюсь, стараясь не смотреть в его сторону, я почти не разбираю его слов, в голове будто рой пчел гудит. Мои ноги дрожат и еле держат меня, мне приходится опираться руками о стену, чтобы не упасть. Постепенно я дохожу до двери, открываю ее и оказываюсь на улице. Я не знаю, куда идти, в голове мелькают разные варианты, но ни один не является для меня спасительным. Я разворачиваюсь и иду к складам, мимо большого угольного дома. Сейчас там можно встретить мародеров, но, надеюсь, они пока не знают, что Лой-Цербер больше не их вожак, и я смогу пройти мимо них. Я знаю путь за старыми зданиями, где хранится уголь, инструменты, одежда, и если он не перекрыт военными, я смогу пройти в степь. Я знаю, что это тупик, что за простирающейся за городом степью горы, а в самой степи Песчанка, но я готова рискнуть.