Евгений Борисович. Часть 2

Свеча горела на столе, свеча горела...

Невероятная еврейская черта — это получить все на халяву, будь то женщина, полет в космос, или просто тупо быть приглашенным на музыкальный вечер в Дом Ветеранов, либо в посольство какой-нибудь страны.

Зная о евреях не понаслышке, а проведя с ними детство и кусок юности, Натали захотелось романтики со всеми вытекающими последствиями, со своей же стороны обещала ботфорты и красные кружевные трусы. Да и некоторые подруги горели желанием отхватить кусок пирога с этого праздника жизни. Одна была претенденткой на место в театр, ежели Евгений Борисович откажется пойти на концерт Венского Штраус оркестра, вторая рассматривала вопрос с комодами, вдруг ей отвалится статуэтка с этажерки, а самой героине хотелось устроить показательный процесс, и в который раз доказать, что евреев не существует, а есть вечные жиды и Гобсеки. Впрочем, и у этих созданий случаются искренние порывы щедрости и меценатства.

Начинаем. РомантИк.

Открыв дверь машины в темный и холодный вечер, Натали услышала музыку, доносящуюся из недр квартиры и выпрыгивающую минорными тонами из зарешеченных окон Евгения Борисовича, эхом отскакивающую от соседних балконов, струящуюся по водостокам и разбивающуюся о землю дождем гамм.

Открыв дверь, хозяин предстал взору в черной двойке и синих носках. Глазки невыразительные в жизни, сияли блеском далеких звезд и алкоголем. Запах дорогого парфюма сшибал сходу и резал глаза.

— Не уйти ли мне из жизни куда-нибудь еще? — подумала Натали и повесила сумку на вешалку.

Галантным движением он снял с нее пальто, схватил за локоток, прижался всем телом и закружил вальсом в залу, где на красном древе комода горели две свечи, оставшиеся от предыдущих жизней, предыдущих пассий, ну или с именинного торта, когда Евгению исполнилось лет n. Над комодом, в черной раме огромного монитора, билось счастье любви, разрываясь фейерверком в особо сентиментальных моментах. Колонки надрывались и прыгали, заглушая страстный голос Евгения.

Нежно напевая и гладя задницу Натали, словно кошку, он казался воплощением юного Казановы.

— Не пора ли мне поесть? — спросила.

— Я приготовил тебе мясо.

— Какой замечательный пупс, — потрепала она его за щечку.

Евгений поднял ногу и исчез как кекс с вечеринки наркоманов, и тут же вода и вентилятор зашумели на кухне.

Сев на белый диван, оправив платье, положив рядом сумку с девайсами, сложила руки на коленях, как первоклассница и стала ждать.

— Моё золотко, я уже несусь.

Куски обгорелого мяса, в малиновой подливке, салат греческий, порезанный мускулистой мужской рукой и фужер красного вина, моментально оказались на столе. Быстрота-залог здоровья.

Хотелось кушать ужасно. Не стесняясь пьющего виски Евгения, и чокнувшись с ним, отпив пару глотков, с опаской приступила. Мясо в тайской подливке оказалось интересным, не смотря на двойную прожарку, елось вкусно и мягко.

— Ну вот, дорогой, и мой сюрпрайз, — повела бровями и кивнула на сумку.

Достав вибратор, плеть и наручники, помахала всем этим перед его мясистым носом и продолжила трапезу, как ни в чем не бывало. Евгений завелся с пол оборота и елозил своей широкой задницей по дивану. Диван скрипел и пенился.

— Давай уже начнем, — сказал ласково, и погладил ее ботфортное колено.

— Я поем, выкурю сигару, выпью самбуки, ты сделаешь массаж ступней, и приступим.

— Мне так не кажется...

— Это потому что тебе хуй заслоняет обзор. Угомонись.

Расслабившись, утомленная едой Натали, откинулась на спину, чем этот паскудник незамедлительно воспользовался. Одним рывком он снял костюм, будто стриптизер и остался в носках и трусах, посверкивая сексуально увлаженными глазами.

— Наташенька, дай мне...

— Добавь в свой клекот информативности. Что ты хочешь?

— Лизать..

— Может, выберешь уже другой вариант развития событий?

— Нет, хочу твою пизду..

— Блять, на... — она откинулась и развела ноги, — лижи через трусы, не заслужил голую..

Ей хотелось взять сигарету, томик Пушкина, почитать после хорошего трудового дня, укрывшись теплым пледом, но приходилось отрабатывать карму.

— Вы глубоко порядочный человек, Евген, вам можно не отдаваться, а вот вибратору своему я, пожалуй, отдамся.

Взяв игрушку, она встала и направилась в спальню. Евгений лег на кровать, схватился одной рукой за хуй, и начал дрочить в медленном темпе, который остался от вальса, второй наглаживал и приподнимал свои волосатые яйца, а Натали сняв платье, с увлечением занялась собой.

Высокие замшевые ботфорты перетекали в черный шелк чулка, заканчиваясь красной кружевной резинкой, и сжимали ее ноги, как натянутый на дикого кабана питон. Вылизанные и постиранные языком Евгения красные кружевные трусики и лифчик, короче все как ему нравилось: простенько и со вкусом в стиле БДСМ, хотя стиль БДСМ еще тот, но лаковых труханов в продаже не нашлось.<

/p>

Облизнув вибратор по кругу языком, и сделав пару всасывательных движений, освободив губки от трусиков, провела по ним гладкостью латекса. Рука Казановы начала нервные порывистые движения; кончик языка высунулся из полуоткрытых губ и замер в нерешительности, гадая в какой бок откинуться, а может увлажнить собою губы. Она же ловким движением фокусника, просунула головку вибратора в щелочку, и начала свой бег в наслаждение. И вот на ее красивой и грустной от созерцания Евгения пизде, выступил густой сок. Движения становились быстрыми, оргазм захватывал и накладывался кольцами-змеями, отдаваясь в ногах молоточками. Напряжение нарастало и гудело высоковольтными проводами, а через пять минут этого быстрого танго, она брызнула красивой струей, и упала рядом с перевозбужденным Евгением. Он вскочил, выкрикивая цитатами из Чехова, встал над ней и начал доводить себя до опустошения. Кончил.

— Говорят, что скорость спермы 40 км/ч. У тебя она какая-то утилизационная.

Лег рядом, как верный служивый пес, прижал к себе и начал гладить грудь и живот, переходя в страстные обнимания. Ну и после секса поговорить. Вот с того момента и начинается кашерный рассказ.

— Наташечка, я не такой человек как ты думаешь. Моя жизнь вне секса совершенно иная, я мальчик Вова Бородин — прилежный, умный пионер. Бытиё определяет сознание. Был такой дядя Карл Маркс, он говорил: как живешь, так и думаешь. Я высокообразованный, интеллигентный еврей, не обрезанный, у меня такая кровь, что я поражаюсь, как еще жив.

— Прятать жидов — это старинная русская забава, — добавила Наташечка.

— Моя бабка взяла телегу золота, накрыла соломой и переехала в годы восстания декабристов в Минск.

— А мой прадед, шлепал в лаптях по бездорожью, вел за уздцы лошадь, ведущую телегу твоей бабки к новой жизни, укрывал дерюгой в дождь, собирал воду в ладони и поил, обрывал малину и прикладывал ко лбу подорожник. Не дай бог истратить хоть один золотой на станционный трактир.

— Я родился солнечным мальчиком, и этот светлый лик пронес через всю жизнь. Сексуальные извращения — это не я, это другой человек.

— Канэш, Дориан Грэй, бля, молодой, холостой и ветреный, шаркает ножкой перед дамами и делает книксен. Дома же ты диким воплем раба сотрясаешь подъезд, пугая консьержку и немолодую крысу в подвале, у которой, между прочим, могут начаться преждевременные роды. Вот хочешь за искусство разговор иметь, так впезжишься вечно со своим демонико-нуар.

— Да, ты, конечно, права.

— Женечка, тут приезжает Венский Штраус оркестр, давай сходим, возьмешь билеты. Ты же эстет, человек-паук, лауреат Нобелевской премии, любишь оперу и оперетту.

— Я подумаю.

— В смысле, ты подумаешь? Не хочешь идти, купи мне билеты.

Тут от неожиданности он сделал такое лицо, будто сечки обожрался, а она не переварилась наверное, или на старости лет решил застрелиться.

— Ты же знаешь, я везде хожу на халяву.

— И не можешь позволить мне приятное?

Далее речь его стала бессмысленной, Наталья продиагоналила ее, какое-то унылое нытье, ну его накуй, пускай лечит сердце. Она поднялась с розово-красного ложа, поправила чулки, вставила грудь в лифчик, и махнув рукой, молвила:

— Иди на кухню и свари мне кофе.

Расположившись на стуле, наблюдала за ним, и думала:

— Боже мой, что я в нем нашла? Рок звезда концептуального тематического секса? Еврей, как еврей, преданный нации пацан, с наследственной вежливостью, жадный, без страстей, в садике лопаткой дети били по голове...

Тем временем Евгений хлопнул виски, налил кофе в фамильный фарфор и молвил:

— Наташенька, у меня много бизнес партнеров за границей, вот не хотела бы ты заняться групповым сексом? Ну, естественно и я войду в эту коалицию.

Сначала был шепот, он обволакивал кофе-машину, коснулся волос, приподнял их своим дуновением, через глаза вполз в сердце, налил его злостью, и она молвила, скривив надменно красивый рот:

— Да, блять, всю вечернюю негу убил.

Схватила первое попавшееся ей под руку и ударила по лбу. Это оказалась деревянная лопатка, которой он переворачивал мясо. На лбу в виде монограммы остался жирный след лилового оттенка.

— Хороша подливка, — подумала Натали.

— Женечка не хочешь сыграть в «Суперлотто»? Ляг на пол, открой рот, вздрочни и проверь свою удачу!

Евгений Борисович задрожал мелко и рябисто, как холодильник фирмы «Саратов» 70 года выпуска, силясь дать отпор интеллигентными выпердами, да они так и замерли немым кружком куриной жопки на лице.

— Вота ты, Эвген, напоминаешь мне жертву Альтцгеймера в борделе. Постоянно удивляешься, что тебя имеют, и не хочешь за это платить.

Развернувшись, она гордо удалилась. Оделась, умылась и вытерла сопли спонтанным движением руки. Он забежал вперед, открывая ей дверь в черноту ночи.

— Полируй мебель, Эвген.

Когда у твоей нации такая приличная история, неважно как зовут тебя самого.