Человек

Humаn от еightyThоusаndеightyFivе

*******************************************

Бен снял пальцы с подлокотников своего любимого кресла, когда понял, что чувствует под ними вспененную набивку. На обоих подлокотниках. Быстрый взгляд сказал ему то, что он уже понял: его патологическая потребность хвататься за то, что он считал твердым, нанесла реальный ущерб в виде порванной обивки. Показательно, что ощущение внутренностей своего убежища он почувствовал раньше, чем боль от невероятной судороги мышц пальцев. Наверное потому, что это была физическая боль, а в данный момент физическая боль была фигней.

Он осторожно поднял руки и с трудом взял себя под контроль, положив ладони на руки и удерживая их в таком положении. Он улыбнулся, считая это упражнение хорошей тренировкой для того, что будет дальше. Ну, может быть, не очень. Этого действительно не могло быть. Адекватная практика, полагал он. Лучше, чем ничего.

Как бы то ни было, эти несколько секунд должны были подождать, потому что это было все что он получил, прежде чем входная дверь, наконец-то, со скрипом открылась, и золотые лучи утреннего солнца хлынули снаружи на подтянутую фигуру женщины, стоявшей там с ключом в руке, с таким выражением на бледном, прекрасном лице, словно она сдавалась в тюрьму, чтобы начать отбывать наказание.

Зеленые глаза Барбары заблестели, и она рассеянно и беззаботно откинула с них прядь своих огненно-рыжих волос. Локоны легко удержались в новом положении за ухом, потому что были еще влажными. Они были влажными, потому что недавно она приняла душ, Бен не сомневался в этом, как не сомневался и в том, почему.

– Где девочки? – Барбара бросила взгляд своих потрясающих глаз мимо мужа на лестницу, и вопрос прозвучал тихо, едва слышным шепотом. Незаметно, неосознанно, одна рука начала возиться с облегающим черным платьем, обтягивающим эти изгибы, словно она подсознательно пыталась устранить следы недавнего насилия над ним. Бессмысленно, но она не останавливалась.

– Где девочки? – Бен ухватился за ложное спокойствие с такой силой, что его подлокотникам стоило бы позавидовать. – Ты уверена, что хочешь спросить именно об этом? Или о том, знают ли они, что я сделала?

Он увидел это по ее лицу. После двадцати лет жизни бок о бок было легко прочитать жену и понять, что она на самом деле надеялась, что он не знает, что она сделала. Он смотрел, как умирает эта пустяковая искра. Это было уместно.

– Они спят.

Бен был великодушен, соизволив ответить на ее вопрос, милосерден, как никто другой в истории.

– Они легли спать, думая, что ты слишком много выпила и завалилась к Синтии, поскольку та всегда назначает водителя, а ее дом гораздо ближе к месту проведения мероприятия.

Он фыркнул.

– Я, полагаю... частично прав? Ну, то есть, в части выпивки. Место вашего падения...

Он поднял ладони к потолку и пожал плечами.

– Однокомнатная квартира, задрапированная бархатом с леопардовым принтом?

– Ты знаешь, я ненавижу, когда ты так язвишь... – Барбара поджала губы и отвернулась от него, покраснев от чувства вины. – Прости. Я... Я не хотела срываться. Это... это трудно. Я не знаю как... что сказать.

Бен понял, что и он тоже. Что тут можно сказать? Английский язык богат, разнообразен и полон контекстов, поэтому он просто позволил вырваться первому, что попало ему в рот.

– Стоило ли оно того?

Барбара, пошатываясь, словно все еще пьяная, подошла к стулу, обычно предназначенному для гостей, бессильно опустилась на него и уткнулась лицом в ладони. Не поднимая глаз, она просто пробормотала:

– Я хочу спросить, какова цена.

Ух, ты, ответ был неправильным.

– Черт возьми, Барб! – Бену с трудом удалось сдержать восклицание, чтобы не закричать, как он того заслуживал. Его дети все еще были наверху, спали. Озадаченные. Защищенные... на данный момент. Однако он наклонился вперед, делая все возможное, чтобы его жена не пропустила ни одной йоты того, что было внутри него. – Ты говоришь, что это может стоить того? Что то, что тебя трахает озабоченный организатор вечеринок, может быть нормальным... если... если что? Если ты сможешь сохранить свою счастливую лживую жизнь нетронутой?

– Боже, нет, Бен, это вышло... – Барбара снова посмотрела на него, но ее искренняя, эмоциональная мольба была внезапно прервана. – Лживую? Что ты имеешь в виду под лживой? Я... я и есть... счастлива. Своей жизнью. – Она наклонилась вперед. – С тобой.

– Дерь. Мо. – Бен снова опустился в кресло, подальше от ее протянутой, ищущей руки. – Счастливые люди не делают того, что сделала ты, моя дорогая. Достойные жены бесстыдно не флиртуют с модными спортивными крысами неделями, а потом не говорят своим мужьям, что те сумасшедшие, раз насторожились.

Он был уже на ногах, хотя и не помнил, чтобы вставал.

– Черт, Барб, когда я впервые пришел посмотреть, как продвигается твой проект, ну, знаешь... поддержать свою любящую жену... ты пыталась мне сказать, что он – гей!

Барбара покраснела и отвела взгляд.

– Ты не должен... Я помню...

– Да? Ты помнишь, как я на самом деле физически убрал его руку от тебя? Что это должно было случиться дважды, прежде чем ты отказалась от этой лжи и перешла к предостережению меня от нападения на него, потому что он из тех, кто точно вызовет полицию?

Тогда она всхлипнула.

– Да. Бен, милый...

Он сузил глаза и сделал шаг к ней.

– Хорошо. Экзамен сдан. Твой мозг все еще работает. Хотя у меня остается куча новых вопросов. Начнем вот с этого: с чего ультиматум?

– Ультиматум? – Она звучала искренне озадаченной.

– Когда я сказал тебе, что все уже сделано. Твой и Синтии благотворительный бал. Когда сказал, что то, что я видел, было слишком много, и я не идиот...

Бен посмотрел на потолок, собираясь с мыслями, прежде чем встретиться с ней взглядом.

– А ты сказала, что я – идиот, и что если я еще хоть раз запрещу тебе что-нибудь, ты мне покажешь, насколько. Тот ультиматум. Тот, который ты выдвинула за день до того, как ушла прошлым вечером, сообщив мне, что я не могу тебя сопровождать. Так... почему? Лучшая защита – хорошее нападение?

Барбара сплела пальцы на коленях и пристально их изучала.

– А что я должна была сказать? Правду? Что другой мужчина залез в мою голову, остался там, как бы я ни старалась его выгнать? Что я боролась... проигрывала... потому что не знала, как играть в эту игру? Что я чувствую к мужчине то, чего не чувствовала со времен колледжа, потому что мы с тобой так переплелись, что это больше не является... приключением?

Она, наконец, подняла глаза, и Бен был удивлен искренностью, которую там увидел.

– Я забыла, Бен. Я забыла то, что было правдой. Я забыла тебя, хоть ты и был прямо передо мной.

Она снова всхлипнула, и начали наворачиваться настоящие слезы.

– Ты – жертва собственного успеха, моя вечная любовь. Ты... хорош. Слишком хорош. Я никогда еще не подвергалась испытаниям, потому что ты делаешь меня счастливой, мою жизнь легкой, а мою душу довольной. Тодд...

Она коротко прикусила нижнюю губу из-за того, что увидела в нем.

–... А он... он был, как парень один на миллион, оказавшийся в нужном месте в нужное время...

Она передернула плечами.

– Я даже не знаю такого слова. Он... перевернул меня.

– Перевернул?

Она покачала головой.

– Я не знаю... да. Перевернул. Он придумал, как поставить меня вверх ногами и разбить меня... Дерьмо, я имею в виду...

Покраснение ее щек показало Бену, что внезапное, недавнее воспоминание слишком близко подходило к ее словам, а затем он каким-то образом разделил визуальное восприятие, не находясь рядом со своей женой и ее ночной гимнастикой.

Голые задницы по очереди забивают сваи, согнутые позвоночники и пальцы, скрюченные как когти...

– Я ухожу.

Его пальто каким-то образом сорвалось с крючка и оказалось у него в руке, и он успел сделать шаг ко все еще открытой входной двери, прежде чем Барбара поднялась на ноги.

– Уходишь? Что... почему... куда?.. – Она сглотнула, пытаясь восстановить над собой контроль. – Бен, останься со мной. Пожалуйста, пожалуйста, мне нужно...

– Тебе нужно. – Бен остановился, но не отвернулся от нее. – В этом-то и проблема, не так ли?

Он повернул голову настолько, чтобы поймать ее краем глаза.

– Знаешь что? Я скажу тебе, куда иду, раз уж догадался только сейчас. – Он посмотрел на часы. – Сейчас воскресное утро, семь часов. Я собираюсь впустить себя в офис, и поскольку там никого не будет, я смогу уединиться, чтобы просмотреть реестр сотрудников и узнать адрес Кэндис Теннен.

– Денди Кэнди? – в голосе Барбры звучал полный ужас. – С фальшивыми... Бен... Бен, нет.

Он засмеялся, потрясенный тем, что в нем это было, даже если это было со злым умыслом.

– Нет, правда? Ты мне запрещаешь? Интересно. Тебе стоит немного над этим подумать. В любом случае, хочу сказать, что приглашение мне прислали больше года назад. Я так часто от него отказывался, что мое появление будет настоящим сюрпризом. Но, эй, сюрпризы должны быть веселыми, так почему мы с тобой должны их все забирать?

Последнее, что он услышал, прежде чем его услышали, было какое-то воющее кваканье. Это должно было быть смешным, но было совсем не смешно. Однако, выезжая со своей подъездной дорожки, он сумел посмотреть на ситуацию с другой стороны: для сорокатрехлетнего мужчины – нет, для любого – он в отличной форме. Это хорошо, потому что, зная Денди Кэнди, обладательницу лучшего тела, которое можно купить за деньги, ему понадобится вся выносливость, которую он сможет получить.

***

Барбара подняла пальцы с рук своего любимого кресла, когда до нее дошло, что в доме почти совсем темно, и она она едва может что-либо разглядеть внутри. Что ее дом для нее потерян. Громоздкая поэзия всего этого также была потеряна для нее, поскольку в ее прекрасной, взбалмошной голове для этого не было места.

Она подумала, включили бы свет и устроили бы весь тот шум, который обычно устраивают девочки-подростки... если бы они были там. А так, она отправила их к Синтии, через час после того как они проснулись, сказав, что у них с отцом особые планы, и им нужно время, чтобы поработать над ними, не отвлекаясь. Очередная ложь была неубедительной, но к тому времени у Барбары не оставалось ничего другого, а ее дети были доверчивы. Они доверяли, потому что были хорошими, а хорошими были потому, что их правильно воспитал замечательный отец.

И мать, не знавшая, с какой стороны подойти.

После этого она возвратилась домой и устроилась в ожидании. Барбара знала, что у нее есть время. Возможно, весь день, потому что она знала Бена лучше чем себя. Знала, что он делает именно то что сказал, и делает это в меру своих сил.

Чертова Денди Кэнди. Ебаная Денди Кэнди. Чертова Денди еб ее Кэнди.

И так по кругу. Это был ее день; она плыла в открытых водах собственного разума, не имея направления и не приближаясь к суше. Это использование ее времени было неудачным, потому что означало, что Барбара все еще... скажем так, блуждала в потемках, когда открылась входная дверь.

Она прищурилась на силуэт фигуры, остановившейся там, явно наблюдая за ней, и не знала, что сказать... поэтому сказала просто:

– Как дела у шлюхи? Надеюсь, ты воспользовался защитой. Иначе, по сути, только что перетрахал половину чуваков в своей... – Она зажала губы. Слишком поздно.

– Потому что ты зашла в аптеку по пути в рай с леопардовым принтом?

Было странно получить холодную правду от туманного сгустка тени, но это была правда, и Барбара никак не отреагировала, кроме как прижала колени, обтянутые пижамой, к груди и прижалась к ним лбом. Спрятавшись так, она могла лишь слушать, как ее муж шаркает ногами, выражая свое разочарование без слов.

– Ты злишься, – наконец заговорил он спустя вечность, и когда она подняла голову, навис над ней. – Злишься.

– Я... это... – А чего он ожидал? Что он хотел, чтобы она сказала?

– Злишься? И это все? Твой муж, человек, которому ты неоднократно говорила, что дорожишь им и любишь, только что несколько часов занимался сексом с женщиной, которую ты терпеть не можешь... и ты лишь злишься. Ты... ты просто...

Барбра увидела, как жизненная сила покинула Бена, прежде чем он повернулся на пятках и пошел в обратном направлении.

– До утра меня не жди.

На этот раз дверь захлопнулась без неловкого возгласа с ее стороны. В другой жизни это могло бы что-то и значить.

***

Утреннее возвращение Бена домой напоминало первый акт сценической постановки. Сначала он поприветствовал семью, сидящую за завтраком. Ему каким-то образом удалось понять ложь, которую Барб сказала их дочерям, а затем убедила их, что он отсутствовал всю ночь по поручению, даже намекая – сквозь желчь в горле – что это как-то связано с благотворительной деятельностью его жены.

Ему было плохо, и не только из-за милосердного обмана. Часы, проведенные в общении с Денди Кэнди, были... ну, одними из тех, о которых не стоит забывать. В этом, собственно, и был смысл: выкинуть все из головы и как можно надольше забыть о своей поганой жизни, но это также не оставляло места для планирования того, что сказать детям, о которых он, к стыду своему, забыл на фоне собственной душевной боли. Поэтому, получив легкий способ уклониться от пули, он воспользовался им и присоединился ко лжи Барб.

И да, ему было плохо, потому что он знал, что воспользовался невинностью своих дочерей. Их счастливыми, доверчивыми натурами, воспитанными матерью, которая была феноменальной... пока, очевидно, не забыла.

– Девочки, вы опоздаете на автобус, – улыбнулся своим сокровищам Бен, когда те одновременно обняли его на прощание, передали то же самое своей маме, а затем, хихикая, вышли за дверь. Он долго смотрел в ту сторону, куда они ушли. Очень долго. Достаточно, чтобы то, что он делал, стало слишком очевидным.

– Бен... мы должны это сделать. – Он услышал, как из-за стола для завтрака встала Барбара. – Я не сержусь и не собираюсь кричать. Не буду, клянусь. Я сейчас иду в гостиную. Пожалуйста, посиди со мной.

Хотя это было мелочным, он подождал, пока не убедился, что она скрылась из виду, прежде чем повернуться. После минутного колебания он, наконец, последовал за ней и вернулся в сердце их дома, где его дорогая жена почти половины его жизни ждала в своем кресле, повернув то лицом к его любимому креслу. Она молча смотрела на него через плечо, с умоляющими глазами, так громко, что они вполне могли быть и кричащими.

Он вздохнул, смирился с пытками, которые, как он знал, предстоят, и сел.

– Теперь я понимаю. Понимаю. – Голос Барб был тихим, и ей удавалось смотреть только на его подбородок, когда она говорила, но она говорила ясно и понятно. – Тебе нужно было, чтобы я это почувствовала. Вот почему то, что я сказала прошлым вечером, вывело тебя из себя.

Она икнула и провела большим пальцем по щеке, под глазом.

– Вышибло тебя из себя.

– Тебе... тебе было все равно. – Бен понял, что его веки опущены, и резко поднял их обратно. – Когда я вернулся, ты набросился, разозлившись на меня. Обвиняя меня.

– Все равно? Все равно! – Барб оживилась, блестящие зеленые глаза стали совсем круглыми. – Бен, боже, я умирала внутри! Как... как ты мог этого не видеть? Я на самом деле не злилась, я... черт, я создавала щит! Пыталась вылезти, цепляясь когтями, из ямы! Я не виню тебя, и не винила прошлым вечером. Я знаю, что это случилось из-за меня, черт возьми, я знаю это!

Она стучала своими маленькими кулачками по ручкам кресла.

– И когда я увидела тебя, когда мне пришлось столкнуться с тем, что ты сделал... Я не знала как реагировать, не знала что сказать, не знала кем... – Она остановила себя и отвела взгляд.

– Кем я был. – Бен был каменным. – Отстой, не так ли?

Барб повесила голову, закрыв лицо своими рыжими локонами.

– Прости. Я чувствую себя как...

– Вот оно! – Бен закричал так сильно, что с его губ полетела слюна. – Ты понимаешь, что это – первый раз, когда ты извинилась? Понимаешь? С того момента как ты вошла в эту дверь вчера утром, ты была застенчивой, уклончивой и даже чертовски воинственной... но ни разу до этого момента не сказала, что сожалеешь. Пока тебя не загнали в угол.

Он покачал головой.

– Я просто... Я тебе не верю, Барб.

– Я должна это сказать? – Она была быстра, и каким-то образом взяла его руку в свою, прежде чем он это понял. – Боже мой, на протяжении десятилетий мы были практически одним человеком, как ты мог не видеть, что каждой фиброй своего существа я сожалела о том, что вообще посмотрела на этого человека? Ни одна часть того, что случилось, не стоила и секунды той боли, которую я испытала...

– Какой боли? – откинулся назад Бен. – Нет, я серьезно. Опиши ее. Ты сказала, что теперь все понимаешь. Опиши, что это за боль.

Он стиснул зубы.

– Оживи ее для меня.

– Больно дышать. – Она не колебалась. Ни на мгновение. – Я прекрасно осознавала каждую секунду, но почему-то казалось, что каждая секунда пролетает со скоростью миллион миль в час.

– Твоя грудь напряжена. Сдавлена. – Бен поднял на нее глаза. – Это физическое ощущение, а не что-то, что ты... ты переводишь с заунывной песни о любви, которую когда-то слышала.

Он поморщился.

– Это настоящая боль.

Небольшой всхлип вырвался из губ Барбары, и она кивнула.

– Мучения. Такое ощущение, что мое тело постарело на пятьдесят лет за один день. Мои кости болят.

– М это сделала ты. С нами обоими.

– Сделала я. – На этот раз она не повесила голову. – Я никогда не думала, что смогу. Я – не та, за кого себя выдавала.

Она сглотнула.

– Хуже того, я не та, кем меня считал ты.

– Но ты хочешь, чтобы я... что? Простил? Разве человек прощает фуру, которая его переехала?

Барбара моргнула, глядя на Бена. Затем моргнула еще раз.

– Ты... ты действительно можешь задаваться этим вопросом? Хочу ли я, чтобы ты меня простил? Бен, без прощения нет тебя, а я буквально скорее переломаю себе кости, чем буду жить без тебя.

– Сломанные кости не помешают твоей заднице быть трахнутой, так что, для тебя это хорошая сделка, не так ли?

Это было грубо и жестоко, он знал это, но не собирался останавливаться.

– Это... это не... – Барб потерянно закатила глаза. – Что я могу на это сказать? Твое доверие ко мне подорвано, я понимаю, но одна ночь не может стереть двадцать лет. Попросту не может. Я облажалась так, что никто из нас и представить себе не мог, но у меня не было пересадки мозга... У меня был момент слабости.

– И это никогда не повторится? – прорычал на нее Бен. – Хочешь сказать, что нашла единственного парня, кроме меня, в этом мире, которого ты когда-либо посчитаешь привлекательным, и теперь, когда он есть у тебя, ты готова остепениться навсегда?

– Нет! Думаешь, я никогда не находила других мужчин привлекательными до гладкоречивого Тодда? Господи, ты же знаешь, что я не очень люблю ложную скромность, посмотри на меня! Я отбиваюсь от размахивающих членов со дня нашего первого свидания! Горячие мужчины! Горячие мужчины, чья горячность не имела для меня ни малейшего значения, потому что у меня была твоя вкусная, любящая, фантастическая задница!

– Тогда какого хрена, Барб! Что случилось на этот раз? Я видел этого мудака, и таких пруд пруди!

– Ничто не остается неизменным вечно, Бен. Ничто.

Барб раздула ноздри, и румянец поднялся до самых волос.

– В каждой крепости есть уязвимости, если не обращать на них внимания. Моя была больше, чем я предполагала. Красивые украшения внутри заставили меня подумать, что ворота все еще как новенькие... пока не пришел варвар с тараном.

– Даже не знаю, что это значит. – Бен поник, быстро теряя энергию. – Как это должно убедить меня в том, что ты заслуживаешь доверия?

– Я – ребенок, который тронул горящую печь. – Барбара даже хихикнула. – Почти буквально. Мы установили, насколько мне больно. Сколько детей делают это дважды? Боль учит. Страдание – это мастер-класс жизни. Я... – Она остановилась, и на ее лице внезапно промелькнуло выражение ужаса.

Барбара закрыла глаза и провела ладонями по лицу.

– Господи, я не могу отрицать того, что, вероятно, произойдет, не так ли? Даже если ты не сможешь жить с тем, что я сделала... если ты, ты уйдешь... – Она вздрогнула и вздохнула. – Даже если. Я никогда не сделаю этого еще раз. В какой бы форме... существования я ни оказалась, я никогда не потеряю бдительность, и никогда больше не буду принимать свои силы как должное.

Бен спрятал лицо в ладонях и молчал. Это было слишком тяжело. Однако через некоторое время он почувствовал, как жена осторожно, нежно коснулась его плеча.

– Знаешь, о чем ты меня не спросил? Вопрос, которого я ждала, с тех пор как увидела тебя вчера в этом кресле?

– Почему ты провела с ним всю ночь? – пробормотал Бен. – Я не спросил, потому что знаю, и не готов услышать это вслух. Я не... защищен. Как ты бы сказала.

Барб отдернула руку.

– Ты знаешь? Ты не...

– Ему, сколько, несколько лет до тридцати? Думаю, что время его простоя было около минуты. Ты же получала удовольствие часами.

– Почему ты был с Кэндис всю ночь... после того как был с ней весь день?

Бен поднял голову, злясь.

– Не можешь дождаться, чтобы снова не пойти в атаку, да? Я не...

Барбара подняла руки, умоляя.

– Это не было атакой. Как я уже сказала, я все понимаю. Это меня убивает, но я понимаю. Нет, я имею в виду, что именно тебя держало там? Секс? Она была лучше меня? Тебе нравилось проводить с ней время больше чем со мной? Потому что я в это не верю.

Безумие, но Бен не смог сдержать ухмылку.

– Как ты и сказала, никакой ложной скромности, да? Ну, она действительно знает, что делает. И она была... благодарна, когда я постучался в ее дверь. Честно говоря, это было удивительно.

– Не должно быть удивительным. Но это не имеет значения, потому что я лучше.

Барбара ухмыльнулась, и на мгновение Бен увидел ту пикантную девушку, в которую влюбился на первом же свидании.

– Значит, ты продолжал трахать ее не поэтому. Ты продолжал трахать ее потому, что тебе нужно было что-то доказать. Пометить.

– Господи. Что же тогда должна была доказать ты?

– В первый раз? Ни черта. Я была слюнявой идиоткой, слишком долго позволявшей всему развиваться, затаившей обиду на своего слишком проницательного мужа и выпившей слишком много в самый неподходящий момент. Черт, я едва помню, как ехала к нему домой.

Она сделала паузу.

– И... да. Там был какой-то леопардовый принт.

Барб покачала головой, словно услышав плохую шутку.

– Мы... занимались сексом. Он был потным. Это было... хорошо. Я думаю.

Она пожала плечами.

– И было быстро, а я была на взводе. Потом... черт, потом туман рассеялся, и я подумала, что мне есть что доказывать.

– Я почти не хочу знать. Не могу представить, что это поможет.

– Если хочешь, я оставлю это при себе.

– К черту. Просто скажи.

Барбара кивнула, но молчала не менее двадцати секунд, прежде чем продолжила:

– Я никогда не смогу выразить достаточно сожаления о том, что случилось, но чувствую это каждой клеточкой. Я люблю тебя всем своим существом, но то, что я сделала тем вечером... было не из-за тебя. Не... не прямо.

Она посмотрела на своего мужа, и когда он покрутил пальцем, чтобы она продолжала, она снова кивнула.

– Первый раунд был из-за... давления, которое нарастало, как я уже говорила. Это не оправдание, но – причина. Потом... Боже, прости... потом выпивка перестала играть роль, и я с ужасом осознала, что изменила. С мудаком. В этот момент, черт возьми, в этот момент взяли верх моя паника и самосохранение, и я сказала себе, что Тодд – мастер соблазнения. Что он должен быть богом секса, и я просто оказалась беспомощной перед его чарами.

– Поэтому, когда он подначивал тебя для очередного раунда...

– Я... ты в самом деле...? – простонала она. – Ладно-ладно. В тот раз я... села на него, вместо того чтобы просто... наклониться и задрать платье. Я подумала, что если я беспомощна, значит, беспомощна. Беспомощные женщины, женщины, ставшие жертвами сильной личности... они плывут по течению, я думаю. Они, не знаю, они покорены, или еще какая-нибудь хрень.

– Слишком много мелодрам, Барб. Это безумие.

– Это то, что понимаешь при свете дня. Ночью, все еще трахаяся в голову, с членом внутри, думать перестаешь.

Она раскачивалась взад-вперед, ее нервная энергия выплескивалась наружу, как и ее слова.

– Это была худшая из возможных комбинаций; плотину прорвало с первой же пробоины, мудак был настроен решительно, и у меня возникла идея, что уж если я изменяю идеальному мужу, то должна быть беспомощной, чтобы сделать это. Это было то, за что я цеплялась, чтобы не смотреть себе в глаза. Это было то, что я должна была доказать.

– И ты доказала. Все. Трахаясь. Ночь напролет?! – Бен хлопнул кулаком по стулу.

– Всю долбаную ночь я спала! Я вырубилась после того, как мы трахнулись, думаю, раза три! Я плавала в джине, чего ты ожидал? Стыд за то, что я сделала, будет со мной всю жизнь, я это знаю, но сам акт? Он длился, я думаю, около пятнадцати минут. Пятнадцать минут посредственного секса, который я уже забыла. Пятнадцать минут, и теперь я – на аппарате жизнеобеспечения.

Она заплакала, и Бену пришлось бороться с собой, чтобы не обнять ее.

– Знание – это не сила, любовь моя, это проклятие. Я это знаю, потому что прямо здесь, прямо сейчас, я – чертова Эйнштейн. Вижу все уравнения, и мое сердце разрывается из-за нас обоих.

– Я их не вижу. – Бен вскинул руки. – Действительно не вижу. Просвети меня. Скажи, что ты поняла.

– Что никто из нас не является тем, за кого его принимает другой.

Бен должен был признать, что этого он не ожидал. У нее есть яйца, должен был отдать он ей должное.

– Это я – не тот, за кого ты принимала меня. Я?!

– Ну... нет. Ты не такой.

Она снова потянулась к нему, и он отпрянул. Она кивнула, как будто ожидала этого, и это заставило его закипеть.

– Я все еще тебя не виню. И никогда не буду винить тебя за свои ошибки, я – не психопатка... несмотря на то, что ты сейчас думаешь. Но этот последний день полопал все красивые пузыри, которыми раньше была наполнена моя голова. Первый – это несмотря на то, что я не могу представить себя без тебя, не могу даже представить себе картину, где рядом со мной нет тебя... Я предала тебя. Ударила ножом в сердце, после того как ты предупредил меня о том, что будет дальше. После того как ты сказал мне, что видел то же что и я, но намеренно проигнорировал. Это – грубая иллюзия, которую можно потерять, чувство собственной добродетели. Каждый, по крайней мере, начинает как герой своей собственной истории.

– И я не утратил этого чувства, если ты это хочешь сказать. – Бен пытался контролировать свое дыхание. – Кэнди, верно? Это было необходимо. Ты слишком умна, чтобы не понять, почему я это сделал. Ты же сама это сказала.

– Потому что мне требовалось почувствовать твою боль. Не вину, а потерю. Да. После дня и ночи, когда я ничего не делала, кроме как смотрела правде в глаза... Я согласна. В основном.

– Только в основном. Но...?

– Но сейчас ты лжешь. Себе – больше чем мне.

Теперь Барбара была спокойна. Слезы высохли.

– Ты говорил себе, что если у нас все еще есть совместное будущее, я должна знать, через что ты прошел. Должна почувствовать боль, иначе просто причиню ее еще раз. В этом есть смысл, и я очень, очень люблю тебя за это, потому что оно показывает, что ты все еще... хочешь этого. Хочешь меня.

Ее голос упал.

– Хотя бы немного.

– Значит, ложь?

– В том, что это единственная причина, по которой ты занимался сексом с другой женщиной. Остальное, может быть даже самое большое, хотя я надеюсь, что нет, это то, что ты был ранен, и тебе требовалось выплеснуться. У тебя отняли кое-что, и ты понадобился. Баланс.

Она долго и пристально смотрела на него.

– Месть. Чистая и простая. Это не... Я никогда не думала, что в тебе это есть.

Барбара права. Бен знал это. Он никогда не забудет, как яростно трахал Кэнди, пока она не выгнала его из своего дома. Потом, той ночью, с милосердием, которого он не заслуживал, она впустила его обратно, когда он вернулся... а он ничему не научился. Даже кричащего оргазма недостаточно для того, чтобы любая здравомыслящая женщина терпела тот гнев, что он вымещал на ней, и остаток ночи, проведенный в мотеле, должен был сорвать чешую с его глаз по этому поводу.

Тем не менее, чтобы заставить его признаться в этом в тот момент, понадобился бы лом и пентотал натрия, поэтому он просто сохранял спокойствие.

Барб не одурачена, он знал это, и она продолжила:

– Это – книга сказок, закрывшаяся с моей стороны. Что мой муж – идеален. Что он бы не использовал боль как оружие, что не подошел бы к невинной прохожей и не обращался бы с ней как со шлюхой на углу. Что он не забудет своих детей и не бросит их на всю ночь...

– Как это сделала их мать?

– Как это сделала их мать. – Она печально кивнула. – Через двадцать лет мы – все те же, но в ужасных отношениях. Я глупо жестока, ты рефлекторно жесток. Это жестоко, и... справедливо, и ты это знаешь.

– Ты забрала это у себя. Примерно... три раза, думаю.

Барбара наклонила голову, теперь она была в замешательстве.

– Это? Что это? Три... Я не...

– Мою добродетель. – Он горько усмехнулся. – Мой статус героя в твоих глазах. До того как ты выложила это только что, я это видел. Ты трижды спрашивала меня, как я могу... не знать тебя. Твою душу, я полагаю.

Он пожал плечами.

– Ты спрашивала, как я могу не видеть, что ты умираешь внутри, как я не понимаю, что ты полностью сожалеешь о том, что сделала, и как я могу спрашивать, хочешь ли ты вообще прощения. Твое замешательство было ясно как день. Ты была искренне потрясена тем, что я не просто... читаю твои мысли.

– Потому что ты всегда так делал.

– Я никогда этого не делал. Барб, идеал не был оторван, это – туннельное зрение. Ты всегда так делаешь. Всегда говоришь мне, что я уже должен знать ответ, когда я задаю тебе вопрос, а потом игнорируешь его, когда я из-за этого злюсь. Ты думаешь, что твое представление о моем совершенстве заключалось в том, что я был святым. Правда же в том, что ты просто думала, будто мы ближе, чем когда-либо на самом деле.

Ее глаза расширились, и в мгновение ока они оказались мокрыми.

– Нет. Нет-нет-нет... не говори так... ты не можешь так говорить...

– Крепость была построена с уязвимостями. – Бену пришлось отвести взгляд. – Таран не был нужен.

– Неееет... – Со смятенным криком она вскочила и схватила обе его руки в свои, крепко сжав. – Я вижу, ты сдаешься. Боже, пожалуйста, нет. Не сдавайся.

– Барб, теперь дело даже не в том, что ты сделала. – Бен позволил ей продолжать сжимать его руки. Пусть у нее будет хотя бы это. – Уже нет. Не полностью. Я верю, что это была ошибка, которую ты хотела бы никогда не совершать, верю, но, черт возьми, это был люк, который открылся! Теперь все открыто, и это...

– Реальность? – пролепетала она, пытаясь сохранить хоть какую-то связность. – Это реальность, это мы... и ты не можешь с этим смириться? Ладно, ты прав: я никогда не слушаю. И я права: ты реагируешь на инстинктах. И это не имеет значения. Мы... мы...

– Что? – прохрипел Бен и не стал сопротивляться, когда его жена, мать его детей, его невеста и подруга, притянула его к себе и прижалась лбом к его лбу. – Кто мы, Барб? Кем должны быть? Родственными душами? Любовниками с обещаниями, написанными на звездах, или что-то в этом роде?

– Людьми. – Это слово прозвучало как всхлип. – Мы – чертовы человеки, и это все, чем мы когда-либо будем, когда-либо сможем быть.

– Прекрати. Просто остановись. – Бен начал делать первые слабые шаги, чтобы оттолкнуть ее. – Все кончено.

Барб крепко обхватила его за шею и, прежде чем он успел отреагировать, соскользнула со своего места к нему на колени, обхватив его коленями и сжимая их тела в объятиях. У него все болело от этого, все внутри, а дыхание у его уха, которое доносило ее шепот, обжигало его кожу.

– Если бы я гналась за совершенством... это – ничто по сравнению с тем, какой ты сейчас.

Бен снова попытался ее оттолкнуть, и хотя приложил немного больше усилий, его руки были лапшой, а сердце – на другом континенте. Барбара немного отступила, на несколько сантиметров, достаточно, чтобы взять его лицо в руки и заглянуть в него так глубоко, как только могла.

– Скажи, что ты найдешь, если заберешь у меня этот нос. – Она провела пальцем по объекту своей просьбы. – Что получишь, если отнимешь у меня эти губы.

Теперь палец надавил на его рот.

– Скажи, чего заслуживает это лицо, и как ты будешь его требовать. Скажи, кому ты отдашь его, в ком ты можешь быть уверен, что он никогда не поступит с тобой плохо. Не скажет ничего обидного. Никогда не поверит в то, что ты ошибаешься. Никогда не совершит ошибки... маленькой, или... или разрушительной.

Барбара стиснула зубы, пытаясь сдержать особенно горький стон.

– Скажи, как она будет выглядеть, эта особа, что займет мое место? Пожалуйста, пожалуйста, если ты когда-нибудь любил меня, скажи, кем я никогда не смогу стать! Скажи, что существует на свете такое, что будет обнимать тебя, защищать тебя и не даст тебе больше никогда почувствовать боль!

– Барб... – Ее имя бритвой проскочило через его горло, а его пальцы в ее волосах были стальными тисками.

– Скажи мне, потому что, если она настоящая, я буду любить ее вечно за то, что она дала тебе то, чего я просто не могу.

Бен зажмурил глаза и закачал головой.

– Что я вообще могу сейчас сказать? Как могу пройти через это? Как мне жить с тем, что я знаю? – Бен хотел бы знать, был ли этот вопрос риторическим или нет.

– Секунда за секундой. – Барб прижалась щекой к его плечу и провела руками вверх и вниз по его спине. – Сердце бьется в унисон с сердцем, выбирая принять меня. Наблюдать за мной... оценивать меня... и решать, стою ли я такого риска. Ты должен решить, что наша совместная жизнь не была ложью и перевешивает то, что внутри нас обоих ужасно. Ты должен решить, что мы можем быть лучше.

Она отстранилась и нежно поцеловала его в течение долгого времени, прежде чем снова вздохнуть:

– Ты должен поверить, что я – лучше чем мой самый слабый момент, и я выдержу каждый черный взгляд, каждое горькое слово, которые мне предстоят... потому что я должна поверить, что ты – лучше чем мир хочет, чтобы ты был.

В своих объятиях Бен почувствовал, как его жена обмякла, как будто эти слова были всем, что в ней осталось. Они оставались так некоторое время: она все еще лежала у него на коленях, а он нежно гладил ее по спине, каждый не желая разрушить чары. Не желая позволить жизни отнять у них этот безвременный, как паутина, момент.

Но жизнь неумолима, и время остановить нельзя.

– Бен, мой любимый Бен... что же будет?

Шепот был звуком задетых, оголенных нервов.

Время идет. Жизнь требует... а Бен – всего лишь человек, беспомощный перед ее холодным лицом.

***

Барбара прислонилась к косяку, любуясь видом нового бассейна Синтии, расположенного сбоку от нового дома, в новом престижном районе, куда семья ее лучшей подруги переехала всего пару недель назад. Она слышала, как за ее спиной переговариваются другие гости новоселья, но именно шум и вид двух ее дочерей, плескавшихся со своими друзьями, привлекли ее внимание и приковывали его.

Они веселы и счастливы, и вид этих лиц – очертания носов и ртов, которые были так хорошо знакомы, – начал обратный отсчет для слез, которые также, к сожалению, были очень знакомы ей в последнее время.

– Это мило, они милые... но ты хочешь вернуться внутрь? – Барбара почувствовала на своем плече руку Синтии еще до того, как прозвучал вопрос. – Много людей, тоже приятных, хотели бы поговорить с тобой. Наверстать упущенное.

– Пауза.

– Узнать новости об отшельнице.

Это была шутка, и Барбара это знала. Тем не менее, она вдруг с ошеломляющей остротой почувствовала обиду на свою подругу. К счастью, та появилась на мгновение и так же быстро исчезла, когда восстановилось здравомыслие. Улыбнувшись лишь частично, она ласково похлопала женщину по руке.

– Брр, люди – отстой. – Она повернулась, чтобы увидеть лицо своей подруги. – Мы все худшие.

Синтия усмехнулась.

– Пара маленьких девочек может разрушить эту теорию.

– Неа. Они не люди, они – ангелы.

Ухмылка Барб была удручающе едкой.

– Я – человек, и знаешь, что я сделала? Я бессовестно использовала их. Даже не колеблясь.

Синтия нахмурилась, искренне смутившись, а Барб беззлобно рассмеялась.

– Прошло шесть месяцев, с тех пор как... – Она вздохнула. – С тех пор, как он ушел.

Она поморщилась, но справилась с этим.

– И с первого же дня, как я девочки вернулись, после того как провели время в его новом доме, я расспрашивала их о том, что с ним происходит. Черт, я была так неискушенна, что через пару недель даже мои невинные маленькие херувимчики поняли, о чем я спрашивала на самом деле.

– И о чем же...?

– Встречался ли он с кем-то еще.

Барбара начала играть с прядью своих огненных волос, внезапно расстроившись, хотя они с Синтией были ближе чем сестры.

– Я знаю, Бен не таков. Мы не разведены, и он... – Она остановилась. Неужели она действительно собиралась сказать, что в нем нет этого, хотя точно знала, что это ложь? Неужели она уже отступила назад в фантазии?

– Он... для этого глубже, – попыталась закончить за нее Синтия, и Барбара просто позволила ей. Нет необходимости бесполезно выплескивать все это. Бен глубок, но умеет рационализировать неглубокие порывы. Они оба таковы, теперь она это знает. Единственный реальный вопрос заключался в том, перенял ли один из них эту черту от другого, или они развили эту маленькую дрянную причуду одновременно за два десятилетия совместной жизни.

Нет. Главный вопрос заключался в том, имеет ли это уже какое-то значение?

– В любом случае, девочки не пытались ничего от меня скрыть, – продолжила Барбара, подавляя свою меланхолию, чтобы иметь возможность поговорить со своей подругой по-настоящему. – В течение, я думаю, пяти или около того из последних шести месяцев, они без проблем говорили, что их отец довольно много времени проводит в одиночестве. Теперь, ну, проявился недостаток практики во лжи, и они перестали отвечать на этот конкретный вопрос. Просто говорят, что Бен... отвлекается.

– Барби... Я не знаю, что сказать. – Рука Синтии сжалась на ее руке.

Барбара хотела погладить ее снова, но обнаружила, что та не хочет ее отпускать, и взяла ее в свою, чтобы сжать. Чтобы получить якорь. Другая рука, однако, была занята тем, что вытирала ее глаза, когда они встретились с глазами ее подруги.

– Приближается бумажная работа. Я это чувствую. Шесть месяцев, Син, шесть месяцев надежды вот-вот... вот-вот.... – Она сглотнула, затем всхлипнула:

– Все почти закончилось. Я это знаю.

– Пойдем со мной.

Барбара к тому моменту была в отчаянии, превращаясь в катастрофу, поэтому не задавала вопросов и не сопротивлялась, когда Синтия повела ее через дом, мимо бормотания к двери в кабинет ее мужа. Они остановились, и Синтия долго смотрела на нее, прежде чем снова заговорить.

– Внутри есть нечто. Нечто, что может быть или не быть для тебя хорошим. Честно говоря, я не могу сказать... но я согласилась.

Она повернула ручку и начала открывать дверь, но остановилась, увидев реакцию подруги.

Барбара напряглась, напрягся каждый мускул, а ее губы изогнулись вниз от отвращения.

– Син... нет. Просто... ты не можешь делать то, о чем я думаю.

Синтия нахмурила брови от внезапной ярости.

– А разве не могу? Знаешь, девочка, иногда мне кажется, что у нас общий мозг, а иногда я уверена, что мы – с разных планет. Я понятия не имею, что, по твоему мнению, ждет тебя там.

Барбара сузила глаза.

– Я с кристальной ясностью помню планирование благотворительности, Син. Помню, что именно ты нанимала персонал, что именно ты проводила все эти ледокольные упражнения, бывшие немного слишком... интимными.

Она скрестила руки.

– Я никогда тебя не винила. Думала, что ты не понимаешь, что происходит, но сейчас я говорю тебе, если ты привела Тодда, чтобы я могла... могла оттянуться и забыть о...

Удар по ее плечу был легким, но не пустяковым.

– Пошлы ты. Просто... лезь туда, сучка.

Таращась, как выброшенная на берег рыба – и потирая плечо – Барбара наблюдала, как Синтия открыла дверь в кабинет до конца и без лишних слов покинула помещение, ощетинившись, как обиженная кошка, и с не меньшим драматизмом.

Покачав головой, Барбара решила, что любопытство, подобно кошке, победит, и вошла в кабинет. И чуть не упала в обморок.

– Черт, Барб... черт. Может, тебе стоит присесть?

Затем он оказался рядом, обнял ее за плечи, подвел к дивану у стены просторной комнаты с нежностью, заставившей ее поклясться прямо сейчас держать себя в руках.

– Бен. Господи, как... почему?.. – Глаза внезапно расширились от паники, и борьба шла не за то, чтобы держать себя в руках, а за то, чтобы не захлебнуться. Она опустила взгляд на руки своего – до сих пор – мужа, уверенная, что увидит. – О Боже, Син, она сказала, что это не... это может быть нехорошо...

Конечно, в его ослабленной хватке колыхался большой коричневый конверт. Она прикрыла рот рукой и закрыла глаза. Несколько секунд все было тихо, затем она услышала шорох, когда Бен сел рядом с ней. Наконец она пошевелила рукой, но не смогла поднять веки. Но сделать это пришлось.

– Хорошо. Ладно. Я думаю... Я знала, что это случится. Я просто... Просто надеялась... на девочек...

– Я просто надеялся, что маленькие импы удержат свои рты на замке. – Бен даже рассмеялся. – Похоже, им это как-то удалось.

– Удалось...? – Барбара открыла свои ошеломленные глаза и увидела, что конверт тоже открыт. Содержимым оказались не юридические документы, а... фотографии. Красивые. – Что за черт?

– Наша история была хламом. – Бен смотрел вдаль, в окно, пока говорил. – Это была не просто выдумка, а плохая выдумка. Обстановка была слишком идиллической, персонажи слишком безупречными, а реальный сюжет игнорировался, потому что заставлял тебя ерзать на месте.

– Знаю. – Барбара откинулась назад, позволив себе немного ослабить напряжение, которое охватило ее. – Все было счастливо и солнечно, и первое же темное облако испортило всю картину.

– Поэтому мы начинаем писать новую. Иллюстрировать новую книгу деталями. Персонажи с дерьмовыми чертами характера, бесящие всех вокруг, и иллюстрации с... гм, ну, знаешь... деталями. Например, темные... линии? – Когда ее муж пожал плечами, появилась его дурацкая, широкая ухмылка, по которой Барб так скучала. – Черт. Я не силен в метафорах и прочем.

Она коснулась его щеки.

– Бен... ты вроде как силен. – Она засмеялась слишком громко, не в силах сдержаться. Она чувствовала себя так, словно кто-то вернул ее к жизни. – Черт, мне кажется, что я сейчас на поэтическом вечере.

Он еще немного улыбнулся ей, потом улыбка потускнела, и он испустил большой вздох.

– Барб, не буду извиняться. За то, что уехал. Я должен был. Было слишком тяжело находиться рядом с тобой после...

Барбара снова села прямо и примостилась рядом с ним, положив ногу на ногу.

– Понимаю. Ты не должен извиняться, но... черт, я, наверное, сумасшедшая, раз говорю это...

Несмотря на свою решимость, она могла лишь смотреть вниз на его грудь.

– Я тоже не извиняюсь.

Она почувствовала, как он напрягся, и продолжила.

– Не извиняюсь за то, что выложила все в то утро, когда ты ушел. Я могла бы отдаться на твою милость, заявить, что я – худшая из всех живущих на свете мерзавок, что не заслуживаю тебя и готова на все, чтобы только остаться с тобой... но это было бы еще большей ложью.

– Ты не ошибаешься. – Бен все еще не двигался, несмотря на признание.

– Мы действительно заслуживаем друг друга.

Она начала поднимать взгляд, продвинувшись на несколько сантиметров.

– Всем своим существом я знаю, что для каждого из нас нет никого лучше, и я бы не хотела, чтобы это было так. То, что случилось...

Она замерла, затем покачала головой.

– Черт, я просто скажу. Это было хорошо. Это было необходимо для того, чтобы мы были честны, и чтобы не случилось чего-то худшего. Чего-то вроде того, что мы проснемся однажды через десять лет и поймем, что все было просто... пустотой. Хлипкой. Если бы это случилось, один из нас облажался бы, и кто знает, смогли бы мы тогда оправиться от этого.

Барбара собралась, повернула свое тело, чтобы, наконец, снова полностью принять его в себя, и взяла его красивое лицо в руки.

– Я имею в виду, мы уже не молоды...

– Но мы и не стары. – Бен положил свои ладони на тыльные стороны ее рук. – И... то что случилось... было плохо, но терпимо. Если бы было хуже, позже, мы могли бы прожить эти часы горько и впустую.

– Могли бы. – Барбара издала икающий смешок, наполненный ликованием. – Потому что сейчас этого не случится? Пожалуйста, скажи, что ты именно это имеешь в виду.

Бен поднял в руках фотографии, на которых был изображен одинокий домик в живописном лесу.

– Девочкам понравилась идея, когда я им ее предложил, а Синтия ее ненавидит... но готова дать мне добро. – Он слегка фыркнул. – Она считает меня трусом, я знаю, но я также знаю, что она чувствует себя виноватой, и я воспользовался этим, чтобы заставить ее это подстроить.

Барб снова потерла плечо.

– Наверное, уже не так сильно виновата.

Не обращая на это внимания, Бен продолжил:

– Мы уезжаем. На месяц. Поедем в это место, которое я, э-э, уже арендовал... – Он наблюдал за ней, и она видела, что он ждет ее возмущенной вспышки в ответ на его предположение.

В ответ она прильнула к нему и перекинула ногу через его ногу.

– Думаю, я поняла. Место, где – только мы. Где мы должны жить без чьего-либо вмешательства. – Она улыбнулась. – Испытание.

– Синтия возьмет девочек. – Бен потер затылок. – После того как я увидел их в бассейне, когда пришел... Думаю, настоящей проблемой будет вытащить их отсюда, когда мы вернемся.

– Нас будет двое, чтобы сделать это. Не сомневаюсь. – Барбара поглаживала его грудь, но не в сексуальном смысле, а с потребностью. Потребностью снова почувствовать его. Знать, что он настоящий и с ней.

– Когда мы уезжаем?

Бен поцеловал ее в макушку.

– Не могу насытиться твоей смелостью.

– Я живу ради твоей уверенности. – Она поцеловала его подбородок.

– Ненавижу твое хихиканье.

– Ненавижу эту родинку на твоем лбу.

– Когда ты целуешь меня, мой член каждый раз твердеет. А когда пытаешься проявить изобретательность, я знаю, что мне, вероятно, придется неделю после этого массировать твое эго.

– Каждый раз, когда ты произносишь слово «член», я кривлюсь. И каждый раз, когда проявляешь изобретательность, я потом неделю парю в воздухе.

Бен поднял подбородок жены вверх.

– Однажды я снова стану нетерпеливым болваном. Наверное, скоро, хочу я того или нет.

Барбара перевернулась и устроилась на коленях мужа.

– А я стану забывчивой идиоткой и буду продолжать быть ею до тех пор, пока не наступит момент, когда мне следует поумнеть.

Когда его губы врезались в ее губы, каждая из них растаяла. Они целовались как на первом свидании, десятилетия назад, в течение хороших – очень хороших – десяти минут. Затем, в три раза дольше, они... ломали новый диван мужа Синтии. Если Барбара чувствовала себя виноватой за это, что ж, к тому моменту это было лишь еще одним пунктом в списке.

После, растрепанные и в основном раздетые, Бен и Барбара посмотрели друг на друга, и он был единственным, кто разрушил заклинание, хотя по иронии судьбы и углубил магию.

– Я ненавижу в тебе все, что достойно ненависти, моя любимая невеста. К счастью для меня, я думаю, что скоро узнаю, что то, что я могу любить в тебе, я имею в виду настоящее, истинное, что я собираюсь открыть, похоронят остальное чертовски глубоко.

Барб взяла его член в рот.

Слова. Иногда они просто бессмысленны.