Цена настоящего

Рыжую Таньку выгнали с работы и уже не в первый раз. Ну почему это опять с ней. Когда приезжал армянин хозяин, так же преданно она на него смотрела, так же готова была на все для старшего менеджера, так же крутилась вокруг каждого клиента. Ну не виновата она, что эти козлы почему – то, покупают не у неё, а у Машки. Все ждала Танька, когда подъедет Он на белом "мерсе". Нет, не замуж, конечно, но хотя бы пригласить отдохнуть вместе, хотя бы вечер с ней провести, хотя бы баксов пятьсот на память. Танька не путана. Но может ведь девушка мечтать о подарке от богатого джентльмена. Да она вообще почти девственница. Ну не считать же несколько раз с Витькой, сразу после школы, или когда ей пришлось брать за щеку у старшего менеджера на прошлой работе. Ей вообще почти в первый раз пришлось такое делать. Менеджер тогда сказал, что она дура и ничего не умеет, а хрен ли делать. Все ведь говорят, что надо быть послушной. Ну старалась она как могла, да все как – то не так получается. Разве может девочка из подмосковного городка, во дворе, среди бутылок и матюгов выросшая, с малых лет научившаяся малую свою независимость теми же матюгами да истерикой защищать, битая не по разу и других не раз колотившая, быть послушной. Да не может же такого быть. И никакой минет (с отвращением) менеджеру, никакие взгляды преданные тут не помогут. И что теперь делать? В киоск к азерам садиться? Они те покажут где что лежит. Будут каждый вечер во все дырки пока не надоест. Эх, житуха.

Решила Танька тачку до дому поймать. На метро и автобусе добираться сегодня совсем невыносимо было. Тачку, правда, ловить дело не совсем безопасное – могут и саму поймать, но от одного Танька уж как – нибудь отбрешется. А может и без приключений обойдется.

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –

Потрепанная "восьмерка", немолодой мужик – подзаработать, видно, решил, прикинута Танька все же была неплохо – вариант неприятностей не суливший. Вот только музыка какая – то отстойная в тачке играет – булькает что – то непонятное, вой гортанный – вот козел, нормального музона купить не может. – Дядя, ты бы поставил чо нормальное. Ушам тоскливо.

Мужик без слов выключил магнитолу, покосился на Таньку

– Неприятности?

– Да тебе дядя какое дело. Вперед давай смотри. Вон "джип" заденешь – вспотеешь расплачиваться

– У тебя всегда будут неприятности. Ты существуешь не на тех горизонтах.

– Это еще почему – возмутилась Танька – Ты, что ли научишь на тех жить? Знаю я таких учителей. Сначала в рот будешь учить, или сразу завалишь? Я, дядя, словам не верю.

– А ты и делам не веришь. Ты веришь деньгам, а деньги могут быть и словами и делами и много ещё чем. За деньги ты готова на все, но деньгам такая готовность не нужна. Деньгам нужно то, что не продается, нужно настоящее. У тебя его нет. – Водитель проговорил это лениво и вроде даже и не для Таньки.

Как можно купить то, что не продается, Танька не поняла. Да ну его козла. От Танькиного полтинника мужик не отказался (мог бы и не брать раз такой умный), но в ответ протянул небольшую карточку. Танька её конечно кинула бы назад, но, пока она поняла что это такое, мужик успел отъехать. Карточка была странная, но красивая. В углу синий голографический дракон, а в центре два синих слова "Мастер – эксперт". Телефон, E – mail и больше ничего.

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –

Найти приличную работу Таньке больше не удавалось. Козел Витька заявил, что он ей уже два раза помог а дальше сама должна крутиться. Мать только охала и предлагала устроить на полусдохший завод, где сама проработала всю жизнь. В фирмах её или не пускали даже на порог, или, вежливо улыбаясь, говорили, что вакансий нет и предлагали оставить телефон, по которому никогда не звонили. Попробовала Танька пойти в киоск на станции. Туда взяли без проблем. В первый же вечер в киоск вошел Ашот, хозяин половины станционных киосков, и Заколода, бугор станционной "бригады". Еле – еле, ссылаясь на временное нездоровье, удалось отмотаться от "Танэчка, поэдем отдохнем. " Ашот ушел, а гад Заколода толкнул Таньку на ящик с пивом достал из штанов свою дубину и, шлепнув Таньку по щеке, буркнул – Рот у тебя в порядке? Хрен ли ждешь.

Попробуй тут откажись. Да и после всего остался недоволен. Вмазал по уху и обещал через пару дней забрать на свою базу и обучить по полной программе. Больше Танька в киоск не ходила.

Карточку "Мастер – эксперт" Танька не выбросила. Показывала её пару раз подружкам и намекала на таинственного покровителя.

– Помню – отозвался глуховатый, низкий голос. – Завтра в четыре жди на том месте, где ты меня остановила.

Та же потрепанная "восьмерка" подъехала минута в минуту. Танька попыталась рассказать о своих проблемах, но была невежливо прервана.

– Твои проблемы мне ясны. Такая, какая ты есть, ты в этой жизни годишься лишь на коврик для первых встречных ног. Могу сделать тебя другой.

– Какой еще другой? Вы что?

– Какой – не знаю, но другой. Не хочешь – можешь продолжать жить как раньше. Успехов.

– Нет, подождите. – Таньке вдруг показалось, что этот мужик действительно ей поможет, да и интересно стало. – А если я соглашусь?

– Если согласишься, заберу тебя и буду переделывать. Это трудно, но возможно

– И как же вы меня будете переделывать?

– Это не твой вопрос. Если сочту нужным объяснять – буду объяснять, если сочту нужным заставлять – буду заставлять, если сочту нужным бить – буду бить.

– Как это бить – возмутилась Танька – я что слов не понимаю.

Битья Танька, в общем, не боялась. Били её с детства. Бил вечно пьяный отец, пока не сел за кражу и не исчез где – то в лагере, била мать, пока Танька однажды не дала ей сдачи. Не раз били во дворе и в школе (и сама она била кого могла). В шебутном Московском предместье битьё было вещью обыденной и никого не смущало, но и удовольствия от битья, понятно, мало. Тоже мне, воспитатель

– Слов ты не понимаешь. Ты не понимаешь даже как их можно понимать. У тебя настолько нету представления о внутренней работе, что иначе тебя не изменить. Две минуты на принятие решения. – Мужик отвернулся и закурил.

Ну ни хрена себе. Танька стояла и не знала как поступить. Проще всего, конечно, было послать мужика на все буквы и уйти, да вот уходить особенно некуда. Последние дни здорово посбили Танькин дворовый гонор. Но и не в этом даже главное. Первый раз в жизни Танька встретила человека готового принять на себя ответственность за её Танькину жизнь. Первый раз. И пусть все это было непонятно, пусть от нее требовали выполнения каких – то диких условий, но ее обычная жизнь была не менее дикой. В её обычной жизни ее тоже били, тоже делали с ней что хотели и обещали сделать еще хуже, ей тоже приказывали, и отказываться было нельзя, но при этом она никого не интересовала. Никому и в голову не могло прийти Таньку изменять. Разве уж забить до полного некуда и, наигравшись, отдать другим, или просто выкинуть. Ну не боец Танька, не хищник. В другое время кончила бы ПТУ, работала бы, вышла бы замуж за такого же простого парня, родили бы детей, квартиру бы получили, а тут то как. Ну не годилась Танька для этой жизни. И потому еще не годилась, что в голове то у нее полная каша, белые "Мерседесы", омоновцы на Канарах и прочее – насмотрелась ящика. Согласиться, что ли.

– Я согласна. Только с одним условием. Трахаться с вами я не буду. – бросилась Танька как в воду

– Условий ты мне ставить не можешь, а трахаться со мной ты, конечно, не будешь. Кто тебе позволит. Если согласна – пиши: "Я такая – то обязуюсь в течение двадцати дней полностью пройти курс корректирующих процедур. В случае прекращения курса по моей инициативе обязуюсь выплатить неустойку в размере десяти тысяч у. е. " Заверишь подпись у нотариуса. Завтра в это же время жду тебя на этом же месте. Опоздаешь – можешь больше не звонить. С собой возьмешь пару халатов, спортивный костюм, минимум белья. Все.

Расписка отрезала все пути к отступлению. Нет, ну ни хрена себе.

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –

Шел третий день. Танька лежала на собачьей подстилке у двери в обычной московской квартире. Да и Таньки уже не было В первый день, когда

захлопнулась тяжелая сейфовая дверь, ей объяснили правила ее жизни на ближайшие три недели. Полное послушание. За малейшее неподчинение наказание. Танька не удержалась – И какое же. Ответом были две увесистые пощечины. Отзываться на имя Тета. Спать на полу у входной двери. Питаться только фруктами, они в холодильнике. Ходить можно в туалет, ванную и кухню. В комнаты только для уборки и когда позовут. Все, что ей будут говорить – выслушивать стоя на коленях и не отводя глаза. От нее – только ответы на вопросы, первой рта не открывать. Отвечать – да, господин и нет, господин. Попытка позвонить рассматривается как отказ от процедур (телефон фиксирует все звонки). В этом случае ее расписка будет передана одному серьезному человеку, а уж он найдет способ получить с нее долг. Через двадцать дней она свободна и, если сочтет нужным, может потребовать денежную компенсацию за все, что с ней происходило.

В первый день, объяснив ей все, ее новый хозяин ушел, приказав ей к его приходу вытереть пыль и вымыть пол в комнате. Танька сперва хотела послушаться, но что – то внутри подзуживало ничего не делать. Ну даст пару раз по морде – дальше то что. Она развалилась на диване и включила ящик. В комнате не было ничего пугающего. Большой диван, звуковая аппаратура, компьютерная стойка, много книг, пушистый ковер на полу:

Хозяин вернулся через несколько часов. Оценил ситуацию и ничего не сказав, принес длинный деревянный брус. Таньке стало не по себе – он что, этой дубиной бить собирается. Додумать она не успела. Мощный рывок за волосы поставил ее на ноги а удар в солнечное сплетение заставил согнуться. Еще один рывок поднял снова, а от следующего удара, куда – то в шею в глазах потемнело, и Танька свалилась на пол. Она еще почувствовала как с нее сдирают одежду и сознание ушло.

Очнувшись, она нашла себя связанной. Ее запястья и локти, колени и лодыжки были привязаны к брусу тонким шнуром, широкий ремень притягивал к брусу шею, другой такой же притягивал поясницу. Танька была обернута вокруг бруса так, чтобы ребро впивалось ей в тело по всей длине. Одежды на ней не было. Хозяин полулежал на диване и курил. Заметив Танькины открытые глаза, он неторопливо подошел и ногой повернул к себе голову своей воспитанницы.

– Работать начнем завтра. А пока пусть тебе не покажется, что я с тобой шучу. Будет больно. Терпи. Можешь тихонько скулить. Начнешь кричать – заткну рот. Думай, что это не с тобой – будет легче.

Как можно так думать – Танька не поняла, но шутками не пахло. Хозяин завязал ей глаза темной повязкой и вышел. Ребро бруса резало тело все сильнее. Затекали руки и ноги. Танька тихонько заплакала.

– Уже – послышался равнодушный голос – Что – то ты быстро. Ты ведь не думаешь, что это все. Это даже не начало.

Когда упал первый удар, Танька даже не поняла, что это. Отвлекала боль в стянутых руках. От второго она взвизгнула, но, вспомнив про обещание заткнуть рот, сжала зубы. Ее пороли чем – то тонким и жестким. Первые удары можно было терпеть, но потом каждый следующий ложился раскаленной полосой. Танька снова заскулила. Это не помогло. Теперь хозяин бил реже. Она слышала как он отходил, закуривал, подходил снова, отвешивал пару ударов и опять отходил. Так было еще хуже. Ждать каждого следующего удара и не знать когда это кончится: После очередного удара Танька почувствовала как по бедру покатились капли крови. Да кончится это когда – нибудь. Потом пропало и время. Только шаги и в тело врезается полоса. Когда порка кончилась, Танька была в полузабытьи. Она почувствовала как ее развязывают. Странно, но у нее еще остались силы выполнить приказ подняться. На полу остались капли крови.

– Встань на колени и подбери язычком. Я же не буду за тобой убирать.

Танька подчинилась без слов. Ощутив на губах вкус своей крови она вдруг вспомнила вчерашний день и подумала, что это действительно было не с ней. Это была не она. С той девочкой из предместья такого не могло происходить. Кто же она.

Когда она уже лежала на своей подстилке, лежала на животе – иначе было нельзя, к ней подошел хозяин. Она попыталась встать на колени, но ее удержала сильная рука. Он положил ей на исполосованные ягодицы компресс, смоченный резко пахнущей жидкостью и дал выпить какого – то кисловатого напитка. Пробормотал – Крепкая девочка. Кстати, как тебя зовут?

– Тета, господин – и провалилась в сон.

Таньки больше не было.

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –

Следующий день прошел спокойно. Хозяин утром уехал ничего не сказав. Тета с удивлением обнаружила, что боль от вчерашней порки почти прошла. Она вылизала всю квартиру до блеска и съежилась на своей подстилке. Перед тем как уйти хозяин включил магнитофон. Гудящие и шелестящие звуки, неземные звоны, иногда гортанное пение. Магнитофон стоял на реверсе и программа не останавливалась. У Теты закружилась голова, но выключить звук она боялась. Если вчера была только разминка, то что же будет дальше? Она попробовала отключиться от звуков. Это получилось, но потом музыка стала накатывать волнами и волны эти отозвались в теле непривычной дрожью. Она попыталась зажать уши и задремать.

Разбудил ее звук открываемой двери. Тета едва успела стать на колени. Хозяин смотрел ей в глаза. Отводить взгляд не разрешалось – это она помнила. – Понравилась тебе музыка?

– Да, господин.

– Ты врешь и будешь за это наказана, хотя и не сейчас. А сейчас: – Хозяин повесил ей на шею CD – плейер, надел маленькие наушники и включил звук. – Слушай и привыкай. Батарей хватит часов на шесть. Попробуешь снять или выключить: Ну ты поняла.

Конечно поняла. Не снимать не выключать она даже не пыталась. Под музыку Танька могла делать все, но эти вот звуки не позволяли даже вспоминать. В мире этих звуков Таньке места не было. Она вдруг увидела деревню на поляне у подножья холмов, водопад. Живущие там люди восприняли бы ее как несуразную зверюшку, и не стоило лишний раз попадаться им на глаза. Там положили на жертвенник смуглую нагую красавицу и слепой старец вырвал ей сердце. Старец положил сердце в каменную чашу и другие красавицы понесли чашу через толпу. Перед процессией падали ниц и целовали ее следы. Там убирали цветочными гирляндами огромное дерево и потом под деревом мускулистый юноша и совсем юная девушка любили друг друга. Там от сидевших в кругу старцев исходило радужное сияние и женщины несли от водопада кувшины с водой: Там не было места Таньке, но Тета могла бы там жить.

Как прошла ночь Тета не заметила. Она очнулась, когда подошел хозяин. Приказ снять одежду был выполнен мгновенно. Уже сейчас Тета была готова выполнить не задумываясь все, что ей скажут. Она была готова полностью отдать свое тело, но хозяина это, похоже, мало интересовало.

– Так, хорошо. Можно продолжать. Ступай в комнату.

Посередине комнаты стояла невысокая скамья. Тета легла на нее лицом вниз, ее лодыжки, колени, поясницу и плечи охватили ремни и она была плотно прижата к скамье, но руки и плечи были оставлены свободными. Сегодня ее пороли другим инструментом. Удары были мягче. Они не резали тело а слегка обжигали, зато ложились чаще и без перерывов. Зад девушки стал сначала розовым, потом потемнел. Тогда хозяин стал пороть ее по задней части бедер и скоро сделал их такими же. Это наказание было легче первого и Тета даже не стонала. Потом перед ней был положен лист бумаги и зеленый фломастер.

– Ну вот, подготовка закончена. Теперь начнем пороть.

Тета ужаснулась. Так это только подготовка. Неужели будет больнее чем в первый раз. Это же невозможно. Хозяин, похоже, читал ее мысли.

– Ты еще боишься? Ничего, пройдет несколько дней и ты не будешь бояться ничего. Ты уже перестала считать это тело своим главным сокровищем, но еще не увидела, что оно всего лишь инструмент, машина для жизни. Что ж, у нас еще есть время. Сейчас тебе будет очень больно, постарайся не кричать. Ты получишь некоторое количество ударов. После каждого удара рисуй на листе цветочек. Если цветочков будет больше или меньше – начнем сначала. Готова?

Тета схватила фломастер. Первый удар оглушил ее. На этот раз по уже поротому били чем – то тяжелым и ребристым. Тета чуть не заорала от резкой боли во всем теле. Фломастер выпал у нее из рук и это напомнило о задании. Если: Начнем сначала: На листке появился первый кривой цветочек.

Снова и снова падали удары. Казалось, что каждый проникал до костей и глаза застилало пеленой. Она не кричала, но сдавленные стоны все же прорывались сквозь сжатые зубы. Казалось удары ложились не на распухшие темно – багровые ягодицы, не на тело, а раздирают в клочья сознание. Но на это нельзя было отвлекаться. Если: Начнем сначала:

Закончив экзекуцию, хозяин пересчитал цветочки. Их было тридцать семь.

– Правильно. Ты не ошиблась. Тебе понравилась процедура?

– Да, господин.

Тета говорила правду. Она не знала, что именно заставило ее так ответить, но это была правда.

Потом, когда она лежала на своей подстилке с тем же компрессом на ягодицах, подошел хозяин и прилепил к стене около ее лица тот листок с цветочками.

– Я доволен тобой. Пожалуй мы сможем уйти дальше, чем я ожидал. Отдыхай. Перед тем как заснешь, пересчитай эти цветочки еще несколько раз.

Тридцать семь цветочков.

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –

Еще два дня прошло без особенных событий. Хозяин порол ее каждый день, но делал это не больно, лениво и как будто по обязанности. Однажды ей даже захотелось снова пережить жестокую порку и она ужаснулась этому желанию. К тому же ей все время хотелось есть. Фрукты вещь вкусная и никогда в жизни она не ела их в таких количествах, но одни фрукты, даже любимые киви, не давали сытости. Захотелось колбасы, пива и почему – то накраситься. Когда в замке щелкнул ключ, Тета решилась. Она встретила хозяина на коленях, но опустила голову.

– Ты заскучала, девочка? Встань и заложи руки за спину. Не вздумай отводить глаза.

Удивительно, но простые пощечины могут причинить сильнейшую боль, если бить кончиками пальцев и действовать рукой как плетью. Она считала удары. Хозяин мог спросить сколько их было. Если ответ был неправильным, наказание повторялось. Сейчас она насчитала во18 лет ударов. Сущие пустяки а как горят щеки.

– Иди в ванную и сбрей лохмы с тела. – послышался приказ – Что оставишь – будешь выдирать по волоску. Потом оденешься и придешь.

Тета уже не раз стояла и лежала пред хозяином обнаженной, но, сбрив волосы с лобка, она увидела себя по настоящему голой. Нежная щель спрятанная раньше густыми волосами вызывала желание закрыться. Она поскорее оделась, вошла в комнату и привычно опустилась на колени. На диване прямо перед ней лежали ремни, куски резиновых трубок, разной толщины и материала провода, сплетенные из этих проводов хлысты, прутья: Она узнала тот толстый ребристый шланг, который уже испытала на себе.

– Я не очень люблю предметы, специально предназначенные для наказаний. – Сказал хозяин. – Обычные провода достаточно различаются по толщине и материалу. Это позволяет добиваться самого широкого спектра ощущений. Но я отвлекся. Выбери, что бы ты сегодня хотела попробовать.

Тета посмотрела на предметы, которые сейчас будут полосовать ее тело и ей стало легко. Пропали все лишние желание. Им просто не было места рядом с этими предметами, обещающими боль и почему – то спокойствие. Она посмотрела в темные глаза хозяина и протянула ему сплетенный из тонких ремешков хлыст с утолщением на конце.

– Усердие не по разуму. Эта штука предназначена для убийства. Ей легко засечь насмерть. А рубцы после нее не заживут даже от моего средства. Ты же не хочешь быть изуродованной. Хотя пару раз пожалуй можно будет слегка тебя вытянуть. Но в другой раз. Выбирай дальше.

Тогда она выбрала мягкий и тонкий кожаный ремешок. Он выглядел безобидно и не обещал сильной боли, хотя Тета и понимала, что в этом случае дело столь безобидным инструментом не ограничится.

– Ну что ж. Это правда скорее для массажа, но начать можно и с него. Раздевайся.

Тета опять ощутила стыд. В первый день ее раздели насильно, потом приходилось раздеваться не думая, но теперь, без волос, она была такой голой: Она замялась, но, справилась с собой, и только поторопилась быстрей опуститься на колени. Это не укрылось от внимания хозяина. Ей приказали встать и поставить ногу на стул. Теперь она была совсем открыта.

– Одну руку за голову, а пальчиками второй раскрой себя пошире. Ты не

станешь снова требовать, чтоб я тебя не трахал?

– Нет, господин.

– Ну – ну. И ты согласна отдать себя?

– Да, господин

– А почему ты решила, что представляешь для меня интерес? Ты считаешь себя столь привлекательной?

– Нет господин. Не знаю, господин.

– Что именно ты не знаешь? Ну ладно. Раз ты считаешь себя столь неинтересной – попробуем тебя украсить. Ложись.

На этот раз он связал ей за спиной кисти и очень сильно стянул локти. Все ее тело выгнулось, лопатки сблизились между собой и выпятилась грудь. Потом петля захлестнула лодыжки и они были притянуты к связанным рукам. Теперь Тета лежала на животе выгнутая дугой. Ей стало тяжело дышать, закружилась голова и появилась сильная боль в стянутых лопатках.

– У ментов похожая поза называется "ласточка", а йоги называют ее "лодкой" и считают полезной для здоровья. А как ты считаешь? Хотя какая разница как ты считаешь.

Хозяин взял Тету за плечи и поставил на колени, раздвинув их до предела. Так было легче, но она опять была совсем раскрыта. И эта поза хозяина не устроила, она была повалена на спину. Теперь колени полностью разошлись и сдвинуть их было невозможно. Обычно, во время порки, она лежала на животе и не видела, что с ней делали, теперь же приходилось быть зрячим блюдом поданным к столу гурмана. Хозяин откровенно рассматривал ее прелести похлопывая по ладони выбранным ремнем.

– У тебя красивый цвет кожи. Не розовая или молочная, как обычно у рыжих, а чуть серебристая. И пизда (он так и произнес это слово) просто очаровательная. Но пора внести коррективы.

Ремень свистнул и через левую грудь протянулась красная полоска. Это было не очень больно, Тета уже привыкла к поркам по ягодицам, а здесь было совершенно незнакомое ощущение. Она скосила глаза. Грудь со следом удара была даже красива. Хозяин, похоже, тоже любовался этой картиной, но не остановился на достигнутом и украсил такой же полосой правую грудь. Следующая полоса легла на живот, рядом еще одна. Потом снова по груди. Когда ремень прилип к соску, она судорожно вздохнула от резкой боли, и тут же получила по другому соску. Ее решили не щадить. Посыпались удары по нежной внутренней поверхности бедер и они тоже покрылись нежными розовыми штрихами. Это было похоже не на порку, а на работу художника. На теле связанной девушке возникала странная картина, жестокая, но полная темной красотой. Тета не закрывала глаза. Она смотрела как ремень описывал круг, прилипал на мгновение к телу и, оставив отметину, взлетал снова. Наконец два удара упали прямо на ничем не прикрытую щелку. Потом ей приказали закрыть глаза и тут же обожгло щеки. Перевернув на бок, ее освободили от веревок.

– Встань и подойди к зеркалу. Пять минут на рассматривание себя в этом виде. Потом продолжим.

В большом зеркале отразилась удивительная обнаженная девушка. Танька была слегка мордаста и лупоглаза, а у этой светилось осунувшееся лицо и зеленели чуть ввалившиеся глаза. Она и вправду заметила серебристый оттенок кожи (Раньше не замечала? Или это тоже только теперь появилось?) покрытой узором линий разных оттенков красного. Это было действительно красиво и такая мысль уже не пугала. Соски, обожженные ремнем, немного распухли и были рубинового цвета. Тета понравилась себе такой и лишь чуть – чуть пожалела, что никому и никогда нельзя будет этого увидеть.

– Нравится? Некоторые студии много бы отдали, получив такую модель. Но модель – это не для тебя. У тебя другая дорога. Ну что ж, на недолгую память.

Хозяин поставил ее на фоне зеркала и щелкнул "поляроидом". Снимок был сделан чуть сбоку и на него попали и отразившиеся в зеркале, ягодицы, покрытые темными полосами. Эти полосы не успевали сходить, хотя боли уже не было.

– Я отдам тебе этот снимок, когда будем прощаться, и ты при мне уничтожишь его. Я с удовольствием сделал бы его большим форматом и оставил себе, но увы:

Хозяин подошел к ее подстилке и прилепил снимок рядом с листками, украшенными вереницами цветочков.

– У тебя появилась своя галерея.

Напоминание о времени, когда придется уйти из этих, полных боли и покоя, свиста ремней и непонятной уверенности в себе, сна на собачьей подстилке и внутренней чистоты дней, принесло тихую печаль. Ведь прошла уже неделя. Еще четырнадцать дней и все. Тета не знала как и почему она перестала быть Танькой. Не знала даже останется ли она такой, уйдя отсюда. Такой, какой она стала, она не боялась мира за окном. Он был, конечно, жутковатым, но вполне проходимым, как уровень в компьютерной игре. А вдруг за дверью она снова станет Танькой.

Мысли ее были резко оборваны свистнувшим по плечу резиновым жгутом.

– Не стоит слишком уходить в себя. Там еще можно встретить монстров из прошлой жизни. Не грусти, у нас еще есть время. – (Да что он, мысли умеет читать) – Ты еще не прошла даже половину. Вижу, ты понравилась себе, но, скорее всего, преждевременно. Продолжаем. – Он толкнул Тету в комнату – Ложись лицом вниз. На этот раз я не стану тебя связывать. Ты должна выдержать без фиксации. Теперь у тебя будет два цвета. Каждый пятый удар будешь отмечать цветком красного цвета. Твоя галерея в зеленых тонах вполне экологична но холодновата. Ложись. Постараюсь чтобы тебе было по настоящему больно. Если я буду говорить всякие слова – можешь не слушать. Нет, просто обязана не слушать.

В первый удар была, видно, вложена незаурядная сила. Ей показалось, что ее рассекли на две части. Непривязанные руки рефлекторно метнулись прижаться к месту удара (Охренел, козел – выскочила Танька). Это напугало еще сильнее удара. Скорее, цветочек... Следующие удары были слабее. Теперь они ложились не только на ягодицы, хотя и им было уделено немало внимания. Хлыст резал по бедрам, спускался даже на икры (ох, как больно), вновь возвращался к ягодицам, поднимался к пояснице и даже к плечам. Иногда в узор порки снова вплетался очень сильный удар (всегда по ягодицам). Он прокалывал мгновенной болью, и Тета с трудом удерживалась от крика. Хозяин что – то говорил вполголоса, но слова заглушали падающие на тело удары и ее действительно не хватало на понимание этих слов.

– Тебе больно. Тебе может быть еще больнее. Ты чувствуешь каждый удар собственной кожей. Перед твоими глазами ряды цветочков и твоя рука рисует новые и новые. Ты вновь и вновь слышишь свист хлыста и этот свист навсегда глушит все тупое и злое в твоей жизни. Ты лежишь на животе и твой живот, твои нижние губки чувствуют мягкий ворс ткани. Ты снова и снова слышишь как на тебя сыплются удары, кисти твоих рук побелели от боли и напряжения, они рисуют красное и зеленое и закрашивают, навсегда закрашивают твои серые дни. Ты полностью обнажена, твоя кожа горит от ударов и ни один удар уже не приносит боли, но сильные удары ты еще чувствуешь А твоя рука рисует ряды цветочков и, тогда ты видишь, что зеленого намного больше, чем красного И ты можешь, если захочешь, увидеть эту сцену прямо сейчас. Ты можешь увидеть как смутно знакомый мужчина порет обнаженную девушку и ты смотришь на это и понимаешь, что зеленого больше чем красного, а может быть и наоборот потому, что и зеленое и красное рисует одна рука. И поэтому ты можешь войти в лежащую девушку и перерисовать все так как тебе хочется. На обожженную кожу продолжает ложиться хлыст а на белом чередуются красное и зеленое. Лист белый, как снег в детстве под новый год, как серебристое, обнаженное тело, и на снегу появляются новые и новые узоры новых и новых дней. А потом выпадает новый снег, скрывает старое и можно рисовать снова:

Хлыст свистел и хозяин все продолжал говорить. Тета вдруг ощутила как из ее тела уходит вес и оно начинает подниматься. И потеряла сознание:

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –

Проснувшись ночью, она, вместе с болью во всем теле, обнаружила в себе новое чувство. В ней поселилась нестерпимая ненависть к хозяину.

Когда она очнулась после порки, у нее не хватило сил даже добраться до своей подстилки – хозяину пришлось отнести ее на руках. В голове плавали обрывки слов, тело дрожало от боли и то и дело проваливалось в черноту сознание. Она не заметила когда пришел тяжелый сон.

Танька ненависти не знала. Обида, блеклая бессильная злоба истеричная плаксивость – все это было в ее жизни, но ненависть: Тета лежала прислушиваясь к холодной дрожи. Она поняла – хозяина надо убить. Она не думала о последствиях. Как уйти от трупа, как скрыться, что будет потом, что говорить, если найдут: Его надо убить как можно скорее. Только тогда она сможет успокоиться. Ненависть была удивительно приятной. Она вносила в жизнь восхитительную определенность. В ее мерцающем свете не было вопросов. Был ответ, только один ответ. Промелькнула даже признательность хозяину. Ведь это он вызвал к жизни такую Тету. Да, он, конечно, был прав и пусть его кровь подтвердит эту правоту. Тета видела на кухне большой охотничий нож. Куда ударить? В сердце? А если не попадешь? Нет, лучше в шею. Да сначала в шею, а потом бить и бить куда попадет рука. Нож хорошо заточен и должен резать легко.

В комнате было темно. Тета бесшумно (как ангел смерти – мелькнула мысль – но ведь Танька не знала таких слов. Откуда они?) шла, занося руку для удара. Ее обжег поднявшийся изнутри холод и это было тоже приятно. А вдруг все это кончится – прилетело жутковатое любопытство. Нет не кончится, поняла Тета. Как легко будет жить с синим льдом в сердце, как будет все получаться. И ее конечно не найдут. Никто не найдет. Еще шаг, еще:

– Теперь в тебе появилось хоть что – то настоящее. Что ж, тебя уже можно отпустить. – Прозвучал знакомый голос. Это было бы даже справедливо. Мир вполне заслужил получить тебя такой. Но я не настолько жесток.

Тета стояла, опустив руку с ножом, и вслушивалась в себя. Синий лед не пропал и музыка ненависти не смолкла. Не было ни чувства неудачи ни страха. Продолжалась странная жизнь и в этой жизни Тета увидела себя неуязвимой. Впереди была бесконечная нить и ее дни были бусинами на этой нити. Бусины – дни обещали бесконечный выбор и синее солнце освещало этот выбор. А страха не было. Совсем.

– Забавно. По всему тебя надо жестоко наказать. Ты ведь хотела меня убить. Но я сам, увы, выбил из тебя страх наказания, а увечить тебя или сводить с ума болью не входит в мои планы. Остается одно. Если кнут становится неубедителен, нужен пряник. Завтрашний день пройдет под знаком пряника. А пока, извини, но мне не хочется просыпаться с ножом в горле.

Остаток ночи она провела на своей подстилке. Руки были схвачены за спиной наручниками, а те, в свою очередь, привязаны к талии шнуром. К экспонатам галереи прибавился тяжелый охотничий нож.

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –

Звонок в дверь был совершенно неожиданным. Тета вздрогнула, все это время к хозяину никто не приходил и даже не звонил.

– У нас гость, вернее гостья. Тебе будет полезно с ней познакомиться, когда – то она прошла похожий курс. Посиди на кухне, когда я тебя позову, не забудь раздеться. И не кидайся пожалуйста на нас с ножом. Твой порыв понятен, но сейчас это неуместно.

Тета слышала как открылась дверь, слышала удивленный голос хозяина, приглушенный смех. Ей стало неприятно. Этот дом, эта жизнь принадлежала только ей и остальному миру было здесь нечего делать. Здесь жили ее боль, ее стыд и ее открытия. Делиться она была не согласна. Не согласна она была делиться и хозяином, его хлыстами, его глухим голосом, его словами – загадками. Тета не стала ждать. Отшвырнув халатик, она пошла к двери.

На низком столике мерцала золотом бутылка запредельно дорогого коньяка. Запредельно дорогим был и кулон с сапфирами (почему с сапфирами? Танька же никогда их не видела. ) украшавший шею, закрытую черным шарфом. И тяжелые перстни на коротких пальцах. В облике гостьи проступали восточные черты, но не корейские или китайские. Скорее якутские или чукотские. Невысокая, с жесткими прямыми волосами, и взглядом, покорным и

жестоким одновременно.

– Разве я звал тебя? Почему ты пришла?

Тета опустилась на колени у ног хозяина и подняла глаза. Она не могла видеть выражения своих глаз, но оно было таким же как у гостьи.

– Можно мне ее наказать? Я ее хочу.

– Рита, разве я отдавал тебя всем, кому этого хотелось? Однажды, помнишь, даже со стволом в руках пришлось отбиваться. Я сам не имею права ее взять.

– А почему она смотрит тебе в глаза. За одно это с нее надо спустить шкуру.

– Да, в вашей традиции. Но я ведь не играю в SM – игры. Это ваши "masters" запрещают смотреть в глаза. Настоящие господа видели это иначе. Они не боялись читать в глазах душу и наказывали именно за опущенный взгляд. Знакомься, Тета. Эту госпожу зовут Рита. Было время, когда она

упала намного ниже тебя, а сейчас как видишь:

Тета посмотрела на женщину. Неужели и она когда – нибудь будет вот так сидеть рядом с хозяином. Ну нет. Он должен умереть.

– Ладно, уходи. Ты очень провинилась, войдя без разрешения. Соответственно пряник будет увеличен. Идиотское положение. Вместо того чтобы ободрать тебе задницу, приходится придумывать совсем другое. Век живи – век учись.

Потом она лежала на своей подстилке и любовалась ножом. Она не пыталась слушать разговор, доносившийся из комнаты. Но, может быть, и зря не пыталась. А может и не зря. Кто знает.

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –

Рита пыталась скрыть зависть. Серебристая девушка, новая воспитанница хозяина, ничего уже не боялась. В ее глазах светилось пустота и готовность принять все. Она была богаче Риты со всеми ее камушками и телохранителем за дверью.

– Меня ты не смог сделать такою.

– Не смог – согласился хозяин. – У нее другая наследственность.

– Наследственность? Тупые алкаши?

– Ну, алкаши только в первом поколении. А до этого целая цепь жестоких упрямых и выносливых предков. А у тебя – сама знаешь, умники и умницы. Слякоть, в общем. Но тебе тоже грех жаловаться. Ты ведь, вроде, в порядке.

– Тебе бы такой порядок. Хотя жаловаться, действительно, грех. Скажи, как ты это делаешь?

– Тебе так нужно это знать? Хотя мы ведь сейчас коллеги отчасти. Но, надеюсь, ты не станешь отбивать у меня хлеб. Все равно не получится. Ты ведь не сможешь петь мои песни. Все просто. Болью и страхом можно сломать почти каждого – кто этого не знает. Сломать и выбить все, что строилось с пеленок. Исключения крайне редки. Но ломают всегда зачем – то, навязывая свои сценарии. Они, чаще всего, омерзительнее прошлого. Дальше по разному. Иногда вбитое становится своим, иногда побеждает старое. Я ломаю старое не предлагая своего. Это не моя находка. Послушание придумано не мною. Я ничего не требую, и тогда пустое сознание начинает достраивать мир само. Работают наследственность, ментальные потоки, генетические программы. Обычно это бывает удачнее прошлого. Хотя: Прошлой ночью моя красавица пыталась проткнуть меня ножом. В ее глазах появилась ненависть и ей это понравилось. Что делать, ненависть для организма важнее любви, что бы ни говорили моралисты, и воспроизводится легче. Потом она поймет, что настоящее еще и ноша, но пока для нее это как новый наряд.

– А когда ты ее отпустишь. Она ведь снова заполнит свое сознание всякой дрянью.

– Скорее всего. Но это будет ее выбор. Ее, а не ее родителей, учителей, соседей. И потом пустое сознание не так глупо, оно не станет себе вредить. Ладно, ты задаешь слишком много вопросов. Может быть отдать не ее тебе а тебя ей?

– Ха, мои псы размажут вас в две секунды.

– Ты уже забыла, как такие же псы еле ноги отсюда унесли. Не будем. Ты ведь часть меня. И она будет такой частью. Не ревнуй, вы ведь с ней как сестры. Я прошу твоей помощи. Научи ее быть женщиной, я не могу этого сделать. Но помни, она не будет твоей рабыней, постараться завоевать ее – твое задание, иначе она тебя просто загрызет. А, вообще, забавно. Ты, госпожа, хотя по характеру скорее послушница будешь учить ее, по характеру, скорее, госпожу. Я посоветую ей встретиться с тобою. Думаю она послушается.

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –

Тета проснулась когда хозяин снимал с нее наручники – спать на животе было неудобно, но она уже могла привыкнуть ко всему. Ночью ее ни разу не поднимали, все экзекуции проходили днем или вечером. Она привычно сбросила халатик и пошла за хозяином. В комнате была красноватая полутьма, в углу в большом резном шаре горела свеча, сильно пахло чем то нежным и сладким, диван был покрыт черной тканью. Повинуясь приказу, Тета послушно легла лицом вниз и неожиданно поняла, что не хочет порки, и что это нежелание было каким – то новым. Это не было обычным нежеланием боли, к боли она за эти дни привыкла. Это было нежелание подчинения. В первые дни она боялась и не понимала хозяина, потом ей стало даже нравиться положение избиваемой пленницы, необходимость подчиняться и отсутствие выбора. Но теперь она как будто в чем то приблизилась к хозяину и ей уже не хотелось слышать над собой свист его хлыстов. Но она знала и то, что не имеет права на желание и нежелание.

Но хозяин не стал ее пороть. Он подсел к Тете и начал, слегка нажимая, прощупывать ей спину. Потом, что – то отыскав, сначала пальцами а потом кулаками сильно надавил чуть выше талии. Это продолжалось несколько минут и было и приятно и неприятно одновременно. Тета почувствовала тепло в позвоночнике и анусе. Но хозяин не дал ей времени на новые ощущения. Он перевернул ее на спину и приказал вытянуть руки. Руки тут же были мягко но прочно стянуты и привязаны к спинке дивана. Хозяин с явным удовольствием любовался серебристым телом на черной ткани. Приказ развести пошире ноги привел Тету в ужас. Неужели он сейчас ее трахнет (Танька не знала других терминов, кроме непечатных). Лучше любая, самая мучительная, порка. И не в том дело, что Тета не хотела принадлежать хозяину, но, взяв ее, он сразу сравняется с теми, кто брал ее раньше. Станет таким же и это убьет все, что здесь происходило. Тета очень хотела крикнуть, завизжать – Не смей, не надо – но хозяин опередил ее.

– Не бойся, девочка. Того, о чем ты думаешь, не случится.. Не говоря обо всем прочем, ты еще не заслужила этого.

Страхи ушли, и Тете стало обидно. Не заслужила? Какими же пытками и послушанием можно заслужить такое право. Она тут же забыла, как только что испугалась близости с хозяином. – Да нужен он мне, козел – опять прорвалась Танька. Тета попыталась прогнать ее, но Танька не уходила. Тета просто не имела иного опыта.

Представления Таньки о взаимоотношениях мужчин и женщин были просты и пахли луком и спермой. С детства она поняла, что других ценностей, кроме ее, довольно неплохого, тела у нее нет. И если давать кому – то попользоваться этим телом, то главное не продешевить. Это началось еще в школе, в седьмом классе. Однажды, после очередной порции двоек, ее вызвали к завучу, молодому мужику, недавно пришедшему в школу. Завуч начал ее ругать, но потом, присмотревшись, подошел и положил руку ей на плечо. Танька руку не сбросила, и завуч осмелел. Его рука переползла на попу, а потом, уже уверенно, стала поднимать край простенького платья. Танька не мешала ему забраться в трусики, гладить и щипать попку и письку, но, когда его палец попытался попасть внутрь, она вывернулась – это было слишком. Раскрасневшийся завуч помотал головой и отпустил Таньку. Двоек стало заметно меньше. Потом завуч еще несколько раз приглашал Таньку в кабинет, но она больше не шла. Были и пацаны во дворе, считавшие всех девчонок своей собственностью. Однажды они затащили Таньку в сарай. Двое держали ей руки, а третий уже снимал с нее трусы, но Танька завизжала так, что прибежали тетки и Таньку отняли. Вечером те же пацаны затащили в сарай Томку из второго подъезда, но действовали уже иначе. Томке приставили нож к горлу и драли ее всемером до утра во все дырки. Ребят посадили, а Томке, чтобы не убили, пришлось стать общей давалкой и подставлять по первому требованию. Потом был Витек, которому она позволила все – его отец был какой – то шишкой. Витек слюнявил ей шею, больно щипал за грудь, сопел. Когда он ломал ей целку, ей было ужасно неприятно. Первый раз он кончил, даже не вставив в нее член, только прикоснувшись им к волосикам на ее животе, и облив ее потоком спермы. Потом, даже не дав ей вытереться, он вошел в нее, и от боли во влагалище ее отвлекала отвратительное ощущение хлюпающей на животе липкой жидкости. С Витьком она была еще пару раз – он помогал ей устроиться на работу – и, с каждым разом, Витек был все требовательней. Он научил ее брать в рот, и она подолгу облизывала его палку, а потом отплевывалась от спермы. Витек был недоволен, и ей пришлось сперму глотать. Потом он перестал ее трахать, и стал требовать, чтобы она сама прыгала на его горячем колу. Она прыгала, стараясь быстрее довести его до оргазма, благо это было нетрудно. А потом он сказал ей, что она корова – к тому времени он уже ездил на иномарке и мог позволить себе дорогих блядей – и все кончилось.

Сама она удовольствия от секса не получала никогда. Секс был повинностью, которую нужно было исполнять. Стоны и вздохи были для нее частью какой – то другой жизни, где длинные лимузины, пальмы на экзотических островах, и где женщины стонут в объятиях мускулистых красавцев. Всем своим существом Танька мечтала об этой жизни, но она, похоже, шла по той дороге, где Таньки не было. Если бы такой красавец подошел к Таньке, она позволила бы ему все, что ему захочется. Вместо этого был старший менеджер, который в подсобке ставил Таньку на колени и, расстегнув молнию, давал в рот. Он вообще делал что хотел. Однажды он привел в подсобку вместе с Танькой еще одну девчонку, и они облизывали его член вдвоем. Менеджер при этом посмеивался и обещал лучшим губкам перевод в центральный офис. Обманул, конечно.

Тета вдруг поняла, что у Таньки действительно не было ничего привлекательного для людей в длинных тачках. Одна только красивая попка и услужливые губки годились только для расслабления мимоходом. Хозяин был прав.

Она вдруг ощутила на своей щеке пальцы хозяина. Они сейчас не держали ремень или хлыст, не били по щекам и были совершенно незнакомыми.

Пальцы передвинулись по виску и чуть задели ухо, бережно убрали прядь волос. Пальцы были прохладными и шероховатыми и это было приятно. Тета закрыла глаза. Пальцы очерчивали губы, легко касались бровей, теребили уши.

– Мне интересно, какая часть твоего тела проснется первой. Может быть шея, или грудь, а может быть бедра. Ты можешь выбрать что захочешь. Но нет. Не надо ничего выбирать. Тело само разберется, где ему начать просыпаться. А ты можешь помочь ему в этом, надо только во время услышать. А можешь помешать, как захочешь. Главное услышать. Но ты можешь и не слушать, а просто спросить у него. Оно ответит. А еще ты можешь вспомнить, как приходит весна. Как сначала все сковано холодом, а потом начинают блестеть первые лужицы, и барабанит капель и дышит первое тепло. А потом начинает греть солнце и хочется снять тяжелую одежду и пустить в себя это тепло. И ты можешь пустить в себя это тепло и тогда тело расслабляется, и теплые ручейки начинают бить в нем и текут, проникая во все его уголки.

Тета слушала, и ей казалось, что по телу на самом деле потекли теплые ручейки. Она не заметила, как пальцы хозяина перешли к ее связанным рукам и теперь ласкали их внутреннюю сторону по всей длине. Сначала тыльной стороной кисти от плеч к ладоням, затем пальцами в обратном направлении. Тета напряглась, когда руки хозяина спустились к ее груди, но не сжали грубо, а как бы плавали по ней, захватив соски между пальцев. Это было так приятно, что Тете чуть не попросила хозяина не убирать руки подольше. Она, конечно, понимала, что этого говорить нельзя, что руки тогда могут уйти с ее тела, и это будет хуже, чем хлыст. Но хозяин, похоже, слышал ее мысли и не убирал рук. Они продолжали плавать по груди, все время меняя направление движения, силу нажима, иногда чуть покручивая соски. Руки все время находили новые способы прикосновения и вызывали все новые и новые ощущения. Хозяин наклонился, его губы приблизились к ее коже, но не прикоснулись, только замерли над нею, и от тепла этих губ вдруг сбилось дыхание.

– У тебя сбивается дыхание потому, что твое тело просит тебя помочь ему – Дыхание хозяина тоже участилось. Он говорил теперь ниже, чем обычно, выдыхая слова. – Оно хочет, чтобы ты тоже погладила его. Тебе не помешают связанные руки. Они ведь связаны у тела, а твои свободны. Ты вообще можешь быть всегда свободна, даже когда тело связано. Помоги ему проснуться, и оно поможет не заснуть тебе. Твое тело это твоя новая подруга. Она хорошая и добрая и хочет сделать для тебе все, что может, а может она очень много. Но и ты должна ей помочь, без твоего горячего дыхания она спит. А твоей подруге хочется быть всегда с тобой потому, что тебе тоже хочется быть с ней и чувствовать ее радости и слиться с ее частым дыханием и с ее горячими волнами и с ее незнакомой дрожью.

Тета заметила вдруг, что ее действительно трясет мелкой дрожью, а руки хозяина ласкают ее живот, бедра, грудь едва ощутимыми круговыми движениями, но даже близко не подходят к главной точке. Руки хозяина ушли к коленям, снова поднялись вверх, наполняя бедра горячей дрожью. Ей мучительно захотелось, чтобы он прикоснулся к ее нижним губкам, и она изогнулась, пытаясь поймать его руки. – Не торопись, девочка, дай огню разгореться сильнее и он уже никогда не потухнет –. Хозяин кончиками пальцев еле слышно шлепнул, даже скорее задел ее нижние губки, и это было последней каплей. Тета уже не слышала слов. Ее тело ей уже не подчинялось. Оно металось и колотилось под легкими прикосновениями. Тета тяжело дышала и всхлипывала, потом рванулась, надеясь освободиться. Ей нужны были руки, чтобы поймать руки хозяина и прижать их к своей щелке. Но веревки выдержали. Под опущенными веками плясали огненные круги. Ласки, столь приятные в начале, теперь приносили незнакомые еще мучения, они казались хуже самой жестокой порки. Во время порки Тета научилась владеть собой, а теперь она ничего не могла с собой поделать. Она уже готова была завизжать, но тут пальцы хозяина вошли одновременно спереди и сзади, а верхняя часть ладони сильно прижала горячее и влажное. Все волны, кружившие до этого по телу, сошлись вдруг в одну точку, и начался полет. Тета потеряла сознание в третий раз.

Когда она очнулась, руки были развязаны. Красноватый светильник был потушен, но свеча в шаре еще горела. Хозяин подошел и положил руку ей на плечо. Это прикосновение было так приятно, что Тета прижала руку щекой.

– Ты молодец, девочка. Все сделала правильно. Я даже не думал найти в тебе такой вулкан. Ты много больше того, что я ожидал. Тебе понравилось?

– Да, господин. Очень.

– Давай без господина. Меня зовут Виктор. Пока пусть будет так. Но это не значит, что я не выпорю тебя еще столько раз, сколько мне это покажется необходимым. И Тета пусть пока останется.

– Да, хозяин. Ой. Да, Виктор Я сделаю все, что вы скажете. А можно вас спросить?

– Слушаю.

– Вы и теперь считаете, что я не заслужила быть вашей?

– Заслужила – не заслужила. Этого не будет, не жди. Я не могу сделать тебя своей. Моя задача – сделать тебя настоящей, и наша близость эту задачу очень усложнит и запутает. Ты, я вижу, отдохнула. Продолжим? До утра еще много времени. Теперь я буду ласкать тебя более остро и не стану связывать. Постарайся все же не разорвать меня на части.

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –

Первый раз в этом доме Тета проснулась в комнате хозяина. Он уехал рано утром, приказав остаться там, где его руки привели ее к горячему счастью и где те же руки столько раз несли безжалостную боль. В ее голове мелькали какие – то обрывки последних дней. Веревки, режущие тело, хлысты, оставляющие красные рубцы на коже, и потом эти руки, вывернувшие ее наизнанку и заставляющие то же тело дрожать и извиваться от незнакомого наслаждения. И что теперь? Она вспомнила, как хотела убить хозяина и испугалась, ведь если бы это удалось, она не узнала бы этой ночи. А узнать эту ночь было, оказалось, совершенно необходимо. Эта ночь показала, для чего стоило жить. Тета вдруг вновь узнала в себе голубой лед ненависти и очень удивилась. Почему он остался, не растаял, и тут же поняла, что, потеряв этот лед, потеряла бы очень ей нужное. И поняла еще, что рядом с холодным огоньком в ней горит и какой – то другой огонек, теплый и щекочущий. И что этот огонек тоже может стать огромным, захватить и увести. Тета встала, подошла к большому зеркалу и долго всматривалась в себя. В ней уже ничего не оставалось от той несуразной дурехи из предместья. И главным был взгляд. В нем появилась глубина, пустота и готовность к выбору.

Она вдруг подумала, что никуда не уйдет отсюда, пока хозяин не возьмет ее всю, а может быть и тогда не уйдет. Но что она сможет ему дать, ведь он и так может делать с ней все, что захочет. Ведь он уже столько раз связывал ее обнаженную, порол, как хотел и где хотел, делая с ее телом все, что ему вздумается и, если он до сих пор не входил в нее, то только по своему нежеланию. Он ее не хотел. Ничего, она заставит его захотеть. Тета не знала, как это сделать, но догадалась, что этого и не надо знать. Пусть два огня горящих в ней поведут ее, пусть исхлестанное тело подскажет ей правильную дорогу. Она вспомнила привидевшуюся однажды деревню у водопада и подумала о смуглых женщинах, в гирляндах листьев, об огромном каменном фаллосе около дома вождя и ей захотелось снова услышать ту музыку. Тета вытащила диск, запомнившийся по незнакомому символу, поставила его и стала ждать. Зазвучали удары гонга, и стало ясно, что помощи можно просить у неба за окном, у смуглых женщин, даже у резного шара с погасшей свечой. Она улыбнулась, первый раз за все эти дни, и снова заснула.

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –

Тету разбудили шаги за дверями. Послышался шум льющейся воды – хозяин был в душе. Она снова улыбнулась и, не снимая халатика, пошла в ванную. Халатик был легкий и, намокнув, должен был стать почти прозрачным, а это лучше, чем быть просто голой. Тета резко открыла дверь и вошла.

Хозяин стоял под душем. Тета первый раз видела его обнаженным и то, что она увидела ей понравилось. Тело хозяина казалось моложе его лица. Оно было гладким, сухим и поджарым с небольшими, но рельефными мышцами и плоским животом. Низ живота был тщательно выбрит. Тета в первый раз видела, как выглядит мужской член без мочалки волос, и ей это тоже понравилось. Член хозяина был довольно крупным и, в его полной обнаженности была незнакомая чистота. Тета вошла в ванну, встала на колени и, обняв ноги хозяина, прижалась щекой к его члену.

– Сюрпризы продолжаются. И что все это должно означать?

Тета подняла голову. В ее взгляде было спокойное желание и уверенность. Она поцеловала член и снова смело взглянула на хозяина.

– Ну, то, что ты хочешь дать мне голову или, как у нас говорят, взять за щеку – я понимаю. Могу догадаться, что ты хочешь и всего дальнейшего. Не понимаю только, отчего ты решила, что прошедшая ночь дает тебе столь радужные возможности и столь широкие права. – Голос хозяина был как всегда ровен и чуть хрипловат. – Хорошо. Раз ты так настойчива, я дам тебе желаемое, но только в другой упаковке.

Он взял ее за волосы и рывком поднял, посмотрел вопросительно в глаза, усмехнулся. – Пошла в комнату.

С намокшего халатика – он действительно стал почти прозрачным – текли струйки воды и липли к щекам мокрые волосы. Хозяин, не одеваясь, вошел за ней. На руках знакомо щелкнули наручники. Только сейчас Тета заметила металлическое кольцо в потолке комнаты. Хозяин пропустил через кольцо и через наручники мягкий шнур и подтянул руки Теты к потолку так, что ей пришлось вытянуться струной. Эта поза рельефно обозначила грудь и попку. Тета была в этот момент так хороша, что даже у хозяина промелькнуло в глазах восхищение, но он быстро его погасил. Из стола появилась незнакомая плеть с тремя хвостами. Даже на вид она выглядела угрожающе. Хозяин повесил ее Тете на плечо и стал медленно расстегивать мокрый халатик. Его руки опять оказались совершенно незнакомыми. В них не было ни спокойной, чуть равнодушной жестокости, ни нежности и понимания, как прошедшей ночью. На этот раз они были грубыми и жестокими, но эта жестокость была совсем другая. В ней была бесцеремонность и явный интерес к телу. До этого хозяин проявлял к телу Теты поразительное равнодушие. Теперь же его руки и глаза были руками и глазами мужчины, неторопливо играющего с принадлежащей ему вещью. Ценной и приятной, но вещью. От тех, кто раньше брал Таньку, эти руки отличала неторопливость, умелость и признание ценности вещи. Понимание их тоже отличало, но было оно иное, чем прошедшей ночью. Хозяин расстегнул халатик, и будто раздумывал, сорвать его или нет. Не сорвал, но закинул на голову так, чтобы закрыть глаза. Теперь Тета могла только смутно видеть хозяина. – Не бойся – шепнул женский голос, то ли Риты, гостьи хозяина, то ли смуглой красавицы из деревни у водопада. Зачем шепнул, ведь Тета и не боялось ничего. – Не бойся – повторил голос – я помогу. Пришли жесткие руки и больно схватили ее грудь, твердая нога вошла между ее ног, и хозяин прижался к ней всем телом. Она почувствовала его чуть напрягшийся член и попыталась податься навстречу, но кто – то отдернул ее. Хозяин медленно стянул с ее плеча плеть и с силой хлестнул по груди. Тета вздрогнула от боли, и тут же следующий удар пришелся спереди по бедрам. Потом плеть вернулась на плечо, и руки хозяина коснулись груди. Они опять были другими. В них вдруг появилась осторожная нежность. Хозяин, чуть касаясь, проводил пальцами по рубцам от плети. Это было немного больно, но вызывало сладкую дрожь. Хозяин снова стянул плеть с плеча и, на этот раз, удар за ударом посыпались на ягодицы. Потом Хозяин еще раз прижался к ее бедру, и его пальцы глубоко вошли в нее. Они будто искали что – то и, конечно нашли. Тету затрясло от нового блаженства. Она всем телом подалась навстречу руке, и пальцы хозяина потеряли сладкую точку. Тета замерла в испуге, но пальцы тут же вернулись куда надо. Ей было так хорошо, что пощечина за несдержанность осталась почти незамеченной. Хозяин швырнул плеть на пол и, оставив пальцы внутри, другой рукой осторожно исследовал рубцы на попке. От соединения боли и удовольствия Тету снова затрясло. Плохо держали ноги, и она почти повисла на веревке. Когда рука Хозяина легла на губы, Тета, уже слабо понимая происходящее, стала вылизывать эту руку и хотела только, чтобы обе эти руки больше не двигались, чтобы она могла и дальше содрогаясь от удовольствия лизать горячую ладонь хозяина и чувствовать на своем бедре его напрягшийся член.

Тета не заметила даже, когда Хозяин отпустил веревку и снял с нее наручники. Ноги совсем не держали, и она просто упала на колени, обхватив ноги Хозяина и прижавшись лицом к его паху. Ей очень хотелось схватить губами и втянуть в себя член Хозяина, но она подумала, что он снова станет ее пороть. Порки она не боялась. Она не хотела, чтобы порка снова отодвинула тот момент, когда ей прикажут целовать и облизывать член. Тета почти наяву почувствовала во рту его горячую твердость и тяжесть и судорожно сглотнула слюну. Когда Хозяин ухватил ее за волосы и потянул к дивану, она ползла за ним на коленях, изо всех сил прижавшись щекой к его бедру, ощутила, наконец, у губ горячий член и поняла, что теперь можно.

Таньке не раз приходилось брать за щеку, но она так и научилась делать этого хорошо. Сначала она пересиливала отвращение, потом привыкла и покорно трясла головой, пока не получала очередную порцию спермы, которую к тому же нельзя было выплюнуть. За это можно было получить по морде или быть тут же уволенной. Танька не умела дарить свои губы и язык, но Тета все это умела. Она не знала, как и когда пришло умение. Она знала только, что все делает правильно. Она знала, что именно так, втянув в себя член Хозяина на всю длину, можно прижать его головку к небу и осторожно ласкать основанием языка. Она почти задыхалась, но не хотела выпустить из себя ни сантиметра. Она чувствовала, как, под ее языком, член вздрагивает, напрягается и дрожит, и ей хотелось, чтобы он стал еще больше, чтобы заполнил весь рот и всю ее целиком. Она не знала раньше, что, дотрагиваясь языком до набухших жил на члене, ловя губами его пульсацию, можно получать такое удовольствие. Тета выпустила член изо рта и снова медленно втянула его на всю длину. Она повторила это движение еще несколько раз и осторожно взглянула на Хозяина. Он сидел с полузакрытыми глазами. Видно было, что он еще пытается контролировать себя, но это уже плохо получается. Из его глаз ушло спокойное превосходство. Теперь в них была вина и просьба. Хозяин слабо пошевелил рукой, будто пытаясь нащупать плеть, но плеть валялась далеко, и до нее было не дотянуться. Да и ударить Тету у него не было уже сил. Тета нежно и бережно гладила языком основание головки. Она знала, что Хозяин сейчас весь в этом живом пульсирующем шарике. И она снова и снова гладила его языком, втягивала в себя, глотала, растворяла в себе, как леденец и снова ласкала и гладила. Ее руки ласкали бедра хозяина и, пробравшись вглубь, стали осторожно жать и ласкать горячую и тоже вздрагивавшую мошонку. Хозяин вздохнул со всхлипом и попытался сжать ее голову, но руки только бессильно скользнули и упали. Его ноги напряглись, но Тета не хотела доводить его до финала. У нее успела промелькнуть и тут же умчаться мысль, что она уже не боится хотеть или не хотеть. Тета выпустила член изо рта и встала. Ее рука резко сжала основание члена, другая рука несильно шлепнула Хозяина по щеке. В ответном взгляде сквозь муть светило огромное удивление. У Теты не было ни мгновения. Успей Хозяин прийти в себя, ее, конечно, ждала бы жесточайшая порка, но это было бы не страшно. Страшно было потерять эту минутную власть над ним, вину и просьбу в его глазах, его бессильные руки, всю эту восхитительную игру. Тета прыгнула Хозяину на колени, оседлала его и приняла в себя на всю длину. Ей стало больно, член оказался длинноват для нее, но теперь было уже нельзя останавливаться. Она уронила голову на грудь Хозяина и схватила губами сосок. Хозяин слабо простонал и прижал ее голову к своей груди. У него оказались необычайно чувствительные соски. Тета теребила их губами, одновременно сжимая в себе член Хозяина. Потом выпрямилась и, изо всех сил вжавшись лоном в тело Хозяина, почувствовав в себе всю его длину, начала робко двигать бедрами. Это было больно, но Тета вновь увидела, как затягивает туманом, просветлевшие было, глаза. Она видела, как в этом тумане плывут желание и благодарная просьба, и понимала, что пока она победила и у нее есть какое – то время. Ее бедра задвигались сильнее. Она попыталась немного отодвинуться, чтобы избавиться от боли, но в глазах Хозяина что – то мелькнуло, и она снова прижалась к нему изо всех сил. Удовольствия от этого Тета не испытывала. Когда Хозяин одними руками довел ее до обморока, ей было намного лучше. Тогда его руки, его голос привели ее в мир фантастического наслаждения, а теперь она была одна, и никто не указывал дорогу. Но она сама так захотела и она сама найдет эту дорогу. Ноги Хозяина резко напряглись, и она снова сжала его член. Никто и никогда не учил ее этому, но так было правильно. Это не даст ему выплеснуть свое желание и опять стать собой. Пусть и дальше в его глазах плывет туман, и она будет искать в этом тумане себя. Тета начала двигаться свободнее, она поняла как можно, напрягая низ живота, сжимать в себе член и вызывать новые волны тумана в глазах Хозяина. Ее дыхание становилось частым и тяжелым, когда она услышала в себе те горячие волны, которые впервые были вызваны в ней руками Хозяина. Они были еще далеки, и Тета стала медленно вращать бедрами, стараясь не потерять волны. Волны наплывали все сильней, и тут она поняла, что, отдав себя горячим ручьям, отдаст и Хозяина, а этого делать нельзя. Она резко и сильно насадила себя на каменный уже член и получила в ответ острую боль. Боль растворила волны в себе, но Тета снова смогла вовремя остановить Хозяина. Она подумала, что скоро кончатся силы. Туман в глазах Хозяина залило темной краснотой. Он, хрипя, попытался столкнуть с себя свою ученицу, попытался даже ударить ее, и только слабо двигал руками. Но Хозяин был все же Хозяином. Он сумел вывернуться, свалил Тету на спину и, подхватив ее ноги, сильным ударом вошел в нее. Его член, казалось, доставал до горла, но боли не было. Хозяин долбил ее грубыми ударами, его ноги и руки тряслись, и Тета подумала, что сейчас все закончится, и ощутила как Хозяин с рычанием выплеснулся в нее. Но это был не конец. Закинув одну ее ногу себе на плечо и повернув ее на бок, Хозяин продолжал брать ее снова и снова. Он выплеснулся еще раз и опять как будто не заметил этого. Тета сжала собой его чуть обмякший стержень, услышала, как ее снова уносят волны, и уже не стала сопротивляться. Она отдала себя рукам и члену Хозяина и даже не успевала понять, что он с ней делает. Она видела себя то завязанной в узел, то висящей на руках Хозяина, она уже не понимала где сейчас ее руки и ноги. Она только постоянно находила в себе горячий и жадный член. Он был то во рту, тогда она спешила работать языком, и сладковатый вкус спермы казался ей восхитительным. То он снова разрывал ее на части, и ей казалось, что вся она превращается в этот член. Потом она узнала член у себя в попке и даже страшная и непривычная боль не могла заглушить острейшей радости. Несколько раз она теряла сознание и приходила в себя от новых накатывающих волн. Тело было липким от спермы, член входил с мерзким хлюпающим звуком, Тета собирала вытекающую из нее жидкость и, не понимая зачем, размазывала по лицу. Не было уже мыслей и нечего было понимать. И не могло быть на свете такого. Сон это был, морок. Это морок то свивал ее тело в комок, то распластывал, прижимая, заставлял плакать, смеяться, о чем – то просить, чему – то верить. И он и она не знали, как выйти из этого безумия. А может и не хотели выходить, хотели так и остаться в женском и мужском запахе и влаге, в хлюпанье встречающихся желаний, в тяжелом дыхании и мгновенно проходящей слабости. Так и случилось, когда и у него и у нее одновременно кончились силы, и они то ли заснули, то ли впали в оцепенение. Хозяин так и не вышел из нее и только потом его член опал и выскользнул. Тета прижимала к своим губам пахнущую спермой руку Хозяина, и этот запах заставлял ее вздрагивать во сне, а он, притискиваясь к ней, все целовал и целовал ее затылок и шею высохшими тонким губами.

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –

Когда Тета проснулась, Хозяина не было рядом, и она сразу поняла, что его больше не будет. Хозяин ушел. Ушел так же, как ушла раньше рыжая дуреха Танька и как уходила сейчас серебряная, с алыми полосками от плети, Тета. Она не знала теперь своего имени, как и имени того, кто привел ее к этому рассвету. Она не видела своего наставника, но знала, что он где – то рядом и рядом его все понимающие глаза. Теперь в них не было тумана. Был вопрос без ответа. Она даже не удивилась, когда поняла, что может видеть его глаза и почти читать его мысли. Она видела, как ему плохо сейчас, как хочет он опять услышать ее запах, прикоснуться к ней губами, войти в нее, но невозможность этого она тоже видела. Она не жалела ни его ни себя. Уходить было некуда, но не уйти было нельзя. Все, что происходило с ней в этих стенах, закончилось. Когда – то много лет назад у рыжей дурехи хватило смелости войти сюда. Тогда она долго не решалась, но все же вошла. Теперь сомнений не было. Было знание об окончании этой школы. Когда Виктор вошел с плетью, она усмехнулась. Пороть ее было все равно, что пороть утреннюю росу. Да он и сам это прекрасно понимал и схватился за плеть просто как за спасательный круг. Он не знал, как поступать дальше. Он не мог ее оставить и не мог ее отпустить. Он проиграл вчера. Эта серебряная знала то, что знать не могла. Она пришла из долины, где и он сам мог быть только учеником. Она и вправду стала другой, слишком другой. И дело было не в его умениях. Он только сломал запертую дверь, но в эту дверь вошли совсем другие силы, и тягаться с ними не стоило. Вчера он еще мог быть с ней почти наравне, но завтра это уже не получится. С серебряной надо расставаться, пока она не поняла, кем стала. Расставаться немедленно. Хозяин собрал остатки воли. Голос должен оставаться прежним, лицо спокойным и ироничным, жесты:

– Что ж, пришла пора расстаться, я доволен тобой. Собирайся. – (черт, нельзя так, она же все видит и понимает, но что же говорить) – Ты больше не Тета. Теперь ты сама выберешь себе имя, а Тета навсегда останется здесь. Не