А судьи кто?

Было это уже толком и не помню в каком году. Повела меня бабка в церковь. Она у меня старуха набожная, а я насквозь атеист, как может быть неверующим пацан, не думающий о бренности жизни. Пацан, у которого всё впереди. К тому же в то время я точно знал, что бога нет и всё это поповские сказки. Мы все сплошь были октябрята, пионеры, комсомольцы и члены партии. Вот сразу возникает вопрос, который столько лет не даёт мне покоя: Пусть мужиков считали по членам. А женщин? Как их называть? Членихи? Скорее кружки. Те кружки, что и являются тем самым нолём без палочки. Ну да как бы то ни было, а окрестить меня бабка успела в столь младенческом возрасте, когда я акромя мамкиной титьки другой еды не знал.

И вот там, в той самой церквушке, стоящей на окраине города, ибо церковь у нас была отделена от государства и в хамах были устроены клубы и прочие заведения, а которым не повело, так те превратили в амбары, до меня доскрёбся поп. Забасил, долгогривый

— Чадо неразумное. Покайся! А не возжелал ли ты жены ближнего своего? Раба его, рабыни его? - Совсем сдурел поп. В Советском Союзе рабства не было. - Осла его? Трогал ли ты за срамные места дев юных, непорочных?

Это он о чём? Я осла лишь на картинке и видел. Жена чья-то? Представил жену татарина Фарида и покрылся мурашками. Да мне её за деньги предлагать станут, откажусь. А какие такие срамные места у дев юных? Писька, что ли? Так как не трогать, когда это так интересно. Ущипнёшь её за кунку, ох и верещит же она. А гоняется за тобой так, будто от того, поймает или нет, зависит судьба мира. Ну, или по крайней мере судьба острова свободы - Кубы.

Послушал я этот рёв, да рванул от попа, ревмя аки тот осёл, которого я должен был пожелать.

Больше в церковь бабка меня не брала.

А вспомнилось мне это - не возжелай, когда я познакомился с новыми соседями. Точнее с соседкой.

Заселяли новый дом, в котором наше родное государство выделило нам квартиры. На халяву. Тогда это было можно делать. И в соседнем подъезде, на том же седьмом этаже, выделили квартиру Вовке, моему тёзке и сослуживцу. Он возрастом несколько старше, по должности тоже, но я не в его подчинении, так что мне его погоны до одного места. Женой у него оказалась очень симпатичная особа с красивым именем Надя. Это я пытаюсь цитировать Женю Лукашина из фильма про предновогодний поход в баню. Меня поразили её глаза. Не глаза - глазищи. Слегка скуластое лицо, тёмные волосы в мелкие кудряшки. Небольшие титечки, довольно широкий таз и бёдра. И попа. Всем попам попа. Не раз представлял, как Наденька стоит раком, виляя своей попой, а я насаживаю её на своего разведчика недр. Как их там называют, которые по пещерам ползают, ищут чего-то? О, вспомнил. Спелеологи. А что? Раз женскую вагину часто сравнивают с пещерой, с гротом (это такая мелкая пещерка), короче с чем-то тайным, то и то, что мы заталкиваем в ту пещеру должно носить гордое имя исследователя неизведанных глубин. Потому и спелеолог. Так и буду звать.

Мало по работе коллеги, так ещё и соседи, да ещё и гаражи рядом. Сдружились мало по малу. Не то, чтобы не разлей вода, но в гости друг к другу ходить стали. И жёны наши скорефанились. Выйдут на лоджии по летнему времени, а они у нас соприкасаются, лишь разделены стенкой, и трещат без умолку. В гости-то надо в другой подъезд чапать, а тут вот она, соседка. И тарелку с чем-то вкусным, испечённым передать. И вязанием, этой вечной женской забавой, похвалиться можно. Да и мы, выходя на лоджии покурить, трепались о том, о чём не договорили в гараже или на работе.

Корефаниться-то мы корефанились, только вот жену соседа своего я возжелал. Ночами снилась, ровно пацану какому снится его объект для дрочки. Осёл Вовкин, даже если тот у него и был, мне совершенно безразличен. Не зоофил я, мне такое ни к чему. Слышал, правда, что в Средней Азии и ослам находят применение в этом плане. Может то были ослицы. Не знаю. А имущество? Да на что оно мне надо? Та же стенка, та же посуда, тот же телевизор. И машина та же самая, марки ВАЗ 2103. Вместе пригоняли.

Тут у соседей какой-то праздник. Пригласили и нас. Гостей набралось прилично. Гости пили, ели, пели, танцевали. Я несколько раз протанцевал с соседкой. Пользуясь полумраком комнаты, - свет выключили, чтобы создать интим, - хорошенько пощупал Надины выпуклости. И не получил отлуп. То ли показалось, то ли и правда ей было приятно. Так оно же и не совсем в первый раз. Тискал я уже Надюшку разов несколько. И целовались, и тискались, и в трусы впускала мою руку. А вот засунуть туда чего другого не получалось. Места не было. А тут подвернулась удача.

Вовка к технике имеет уважительное отношение. Всё, что сложнее чугунного утюга вызывает в нём тихий ужас, переходящий в панику. К примеру, он нормально водит машину, но из всего комплекса её обслуживания знает куда вставлять ключ зажигания и куда заливать бензин. Если случилось что-то сложнее прокола колеса, то всё. Аллс! Капут! А уж домашняя техника - она на грани фантастики. А тут у него, точнее у его жены навернулась стиральная машинка. Автоматов и полуавтоматов в те времена ещё не водилось. Даже Вятка-автомат была несбыточной мечтой советских женщин. А простенькая Сибирь загадкой не была. Это для меня. А для Вовки это было вроде изложения квантовой механики на китайском языке.

Подобные услуги по ремонту бытовой техники оказывал уже не раз. Хороший мастер сделает работу и техника будет ещё какое-то время служить. Очень хороший мастер даст гарантию на какой-то срок. Умный мастер отремонтирует, даст гарантию и...И даст её лишь на тот узел, который ремонтировал. И будет ждать, пока хозяева вновь не пригласят, не попросят о помощи. Что поделать, коли мир наш далёк от совершенства.

Уже доделывал технику, осталась самая малость. Сижу на корточках. Надежда стояла рядом, потом перешла и присела на корточки в самый раз напротив меня. Коротенькое платье не смогло скрыть ничего. А это ничего, почти прорезанное узенькой полосочкой трусиков, разделивших его пополам по губкам, вызывающе глянуло на меня. Провокаторша!

Матов мне хватает на работе. Потому дома стараюсь как-то обходиться без них. Так, обозначая какой-то предмет иной раз и выскажешься на могучем матерном. А тут не сдержался. Её твою три раза через колено...Сука ты! Да что же ты творишь, курву тебе в родственники! У меня же сейчас штаны лопнут! Правда всё это произнёс мысленно. Просто в горле пересохло и слова застряли, не успев слететь с языка. Да ещё перед тем, как присесть на корточки, поправил своего геолога, поставив на двенадцать часов, чтобы не придавить трусами, когда присяду. Были, знаете ли, прецеденты. А эта безмозглая тварь, сейчас я не о Наде, возьми и подскочи, встань по стойке смирно, ровно часовой у мавзолея Ильича. И старается головку высунуть из-под резинки триканов. Любопытно ему, заразе, стало. Посмотреть захотел. У, уродина кривая, в левую сторону загнутая!

Произношу всё это умственно, не вслух, а сам глаз не могу отвести от этих располовиненных губок, обнявших ниточку трусиков. Надя, заметив мой взгляд, смутилась, попыталась натянуть на колени платье. Да куда там! Она бы встала, получилось бы лучше прикрыть все свои пещерки и прочие потаённые места. Срамные, как называл их памятный поп. Будто во сне встал, шагнул к Наде. Она тоже вроде сомнамбулы встала с корточек и стоит, смотрит на меня своими глазищами-прожекторами. Протянул к ней руки и она в ответ протянула свои.

— Не надо, Владимир Николаевич...

Жена Остапа Бендера мадам Грицацуева называла своего мужа товарищ Бендер. Надежда звала своего мужа Владимиром Леонидовичем. И меня по имени-отчеству величала. Не знаю почему это, но вот как-то так получилось. Не надо, так не надо, но губы уже нашли губы и слова, даже если она хотел их произнести, так и остались не произнесёнными. Вместо слов говорили губы, языки, руки. А потом просто повернул её спиной к себе. Она наклонилась, опёрлась руками о подоконник, наплевав а то, что с улицы мог бы кто-то увидеть. Задрал предательское платье куда-то выше поясницы, сдёрнул рывком резинки-верёвочки называемые трусиками, спустил до колен свои триканы с трусами и резко, рывком вошёл, вызвав недовольный выкрик.

Мать его перемать, этого предателя-спелеолога. За то, что не в время встал, загнал я его изучать пышущую жаром пещеру. Довольно тесную, кстати. Он, бедолага, головкой о стенки трётся, бьётся башкой в преграду, долбится в эту стену. Видать от сотрясения мозга, хотя откуда у него такая роскошь, блеванул мутно-белой жидкостью и решил досрочно покинуть изучаемый объект. Ага, щаз, кто-то тебя выпустит. В наказание за попытку раннего и не санкционированного выхода на поверхность, заставил его окунаться башкой в смесь Надюшкиных выделений и того, что вышло из него. Курял до тех пор, пока Надя не сказала: Хватит! Не совсем так, и не совсем теми словами, но девушка просто не смогла больше безучастно наблюдать за муками геолога-спелеолога-неудачника. Это я так думал о нём. Надя думала иначе, потому что, когда эта предательская морда покинула место исследования, даже снизошла до того, чтобы стереть с него трудовой пот. И даже помыла под струями воды из душевой головки.

— Спасибо, Владимир Николаевич. Мне это было нужно.

Вот те раз. И вот те два, а, может, и три.Что, Вовка не топчет свою курицу? Он же на службе почитай всю женскую часть коллектива перетоптал. По крайней мере такие слухи ходят. Вот же урод! И что теперь? Мне, кроме своей жены ещё и его жену обслуживать? Нет, я, конечно не против, скорее даже за. Но...Именно но. И большое но. Вот такое - НО. Как он сам отнесётся к покушению на свою собственность. А тут ещё в памяти: Не возжелай жену...А уж как к этому отнесётся жена. Моя, конечно. Тут даже и гадать не нужно. Та ещё частная собственница. Потомок хохляцких кулаков.

— Моё! Не замай! Самой трэба!

Дальше собирали машинку без эксцессов. И почти собрали к приходу Вовки. А потом мы с ним сидели на лоджии, обмывали работу, а наши жёны переговаривались, наклонившись на ограждение и я с удовольствием наблюдал Надину круглую попку, едва прикрытую тем же платьицем. Правда трусики уже более закрытые, с какими-то рисунками на ткани.

Гости у наших друзей-соседей оказались прожорливыми. Ну да это не беда. Хуже того, они оказались ещё и мало пьянеющими. Спиртное закончилось, магазины торгуют до семи, то есть до девятнадцати часов. Хоть топись с горя. Или прыгай с лоджии. Вот тут жена влезла со своей феноменальной памятью Вспомнила, что давеча были в гостях у тёщи с тестем и тот презентовал зятю пару трёх литровых банок обычного деревенского самогона. Не совсем обычного. Самогон у тестюхи - слеза ангела. Двойной перегонки, очищен угольком, настоян на сотах и кедровых орешках. Нектар! Слово сказано, а оно не воробей. Загомонившие гости заставили забыть о жабе, начавшей подбираться к горлу с целью удушения. Ладно уж, проявлю аттракцион невиданной щедрости. Сопроводить меня вызвалась Надюшка. Жена наставление выдала

— Там у нас бутылки красивые стоят в антресоли. Ты перелей из банки в бутылки.

— Да зачем?

— Нет, он спрашивает: Зачем? Мы же не в деревне - из банки хлебать.

Быстро она свою деревенскую родословную забыла. Култур-мултур, однако. А у матери в гостях молоко парное из банки хлебает, аж до титек течёт. А она продолжает наставление

— В бутылках симпатичнее. Они у нас коньячные, вроде как коньяк принесли.

Бутылки нашлись быстро. Вот с воронкой получилось игра в прятки. Она пряталась, я искал. Типа того мультика про то, как искали привет: Тут искали? А тут? А что потеряли? Плюнул. Эти поиски такая вещь, что найдётся искомое, когда совсем не будет нужным. Чай не баре, и из банки разольют. Типа стиль кантри. Деревня по-нашему. Поставил банку в пакет и потопали в соседний подъезд.

Лифт застрял где-то на этажах. Пацанва гоняет. А может бедолаги какие тискаются, не имея места потрахаться. Зря это они. Вот застрянут серьёзно и будут всю ночь сидеть. Так-то бы оно и ничего, да физиологию куда девать? Приспичит нужда и что? А ничего, на пол. Совместное мочеиспускание. Пришлось подниматься своим ходом, пересчитывая ступени. Дошли до площадки между шестым и седьмым этажами и я решил перекурить. Всё одно план по доставке огненной воды мы перевыполнили. Если бы нашёл воронку, то сейчас бы ещё переливали тот нектар, что накатил тесть.

Дотопали до площадки меж этажами. Ещё один пролёт и мы дома.

— Уф, Надюха, давай перекурим. Прёшь, как бэтэр по бездорожью. Вот сюда, в закуток. А то у вас тут на шестом мегера живёт. Помню, как разоряласЬ, когда мы с Вовкой покурить сюда вышли.

В их подъезде интересное устройство межэтажной площадки. Сама по себе большая, больше, чем в других подъездах. Так она ещё и поделена плитой на две неравные половинки. Одна прикрывает шахту лифта, а вторая сделана вроде как для мусоропровода. Только вот зачем было делить? Может это какой изыск архитекторов, может строители не знали, куда лишнюю панель девать и перегородили площадку. Вот в ближний закуток мы и завернули. Он меньше, темнее. Поставил банку в пакете на пол и полез в карман за сигаретами. И наткнулся на Надюхину руку, расстёгивающую мне брючной ремень.

— Надь, ты что? А выйдет кто?

— Не выйдет.

— Так нас же ждут.

— Подождут. Мы быстренько.

Мигом задрала подол и приспустила трусики. Безо всяких поцелуев и ласк развернулась лицом к стене, наклонилась. И как тут сдержаться? Да никак. Тем паче, что этот грёбаный геолог уже вылез наружу. Провёл головкой меж влажных губ. Надюшка ещё добавила соку. И смело опустил того исследователя в пещеру. Венчик головки скользнул меж хорошо увлажнённых стеночек пещеры, достал до матки. Надя вздохнула.

— Ещё, Владимир Николаевич, ещё!

Привык уже, а поперву было непривычно как-то: ты её, то есть женщину, ебёшь, а она тебя по имени-отчеству величает. А сейчас и не замечаю вовсе.

Разыгрались, увлеклись и тут вдруг облом петрович. Крупный облом. На седьмом этаже хлопнула дверь и кто-то стал спускаться вниз. И этот кто-то, точнее эти кто-то, разговаривают слишком уж знакомыми голосами. Замерли.

Окаменели. Надюшкина пещерка просто обвалилась и во время этого обвала стенки сжались так, что ни втолкнуть, ни вытащить археолога-исследователя не стало никакой возможности. Склещились, как собаки на вязке. А голоса всё ближе. И тут я, атеист со стажем, взмолился

— Господи, ежели ты есть на самом деле, сделай так, чтобы они прошли мимо!Или сделай меня маленьким, таракашкой каким, чтобы я смог забиться в щелочку и не отсвечивать. Господи, спасибо тебе, что не наградил женский орган зубами. Клацнула бы сейчас Надюшкина пизда со страху зубками, и всё, пишите письма. И что тогда остаётся делать? Здравствуй, гарем султана. Встречай нового евнуха. А может и не гарем. Может театр Ла Скала. Господи, я был бы неплохим, скорее даже хорошим танцором. Говорят, что из кастратов и тенора прекрасные получаются. Господи, не оставь своим вниманием! Обещаю: больше никогда, ни за что...

Видать есть там наверху кто-то, кто услышал мои молитвы, идущие от души. Парочка прошла мимо нашего закутка. А куда они, собственно, направляются? А направляются они во второй закуток. Переговариваются. Господи, времени прошло всего ничего, а я, с дуру, столько наобещал. Прислушался. И Надюха навострила уши.

— Вов, давай быстрей. Вдруг они сейчас вернутся.

— Да не спеши ты, Люба. Сама сказала, что переливать долго будут. Успеем.

— Вов, поиграй маленько, не вставляй сразу.

От услышанного Надюха расслабилась и чую, закипать начала. Ну всё, пипец! Сейчас выскочит, дура, с рёвом, начнёт выцарапывать глаза бесстыжие мужу и драть космы сопернице. Хоть бы трусы надела. Притормозил рванувшуюся было Надежду. Ладонью зажал ей рот, не дал крикнуть. Дошло. Оделись, отступили к лестничному маршу, чуть спустились вниз. Из закутка слышались довольные стоны жены, сладостное уханье Володьки. Бля, банку забыл. Ничего, сейчас заберу.

Шоркая ногами, поднимались по лестнице. А эта пара так увлеклась, что ничего не слышат и не видят. И лишь когда я предложил Надежде перекурить, остановившись на площадке, затихли, как мыши под веником. Ага, ребята! Очко сыграло! Думаете мне было сладко стоять со спущенными штанами, ежесекундно ожидая разоблачения. Интересно, у моей жены так же всё сжалось, как было у Надежды? Видимо попытались одеться, зашуршали. Надюха шикнула

— Тихо, Владимир Николаевич. Там кто-то есть.

— Да кто там может быть, Надь. Поди пацаны курят. Щас шугану их.

И мы смело заглянули за перегородку. Мда. Жена стоит выпрямившись, белея голой задницей. Прижавшись к ней стоит Вова со спущенными до щиколоток штанами. И оба смотрят весьма выразительно. А в глазах целая гамма чувств. От пожелания исчезнуть, испариться самим, да желания испепелить нас. Надька замерла. Ожидание ожиданием, и представление о том, что может увидеть вовсе не то же самое, что лицезрение своих половинок, застигнутых в пикантной ситуации.

— А что это вы тут делаете?

Ну прямо из детского фильма "Добро пожаловать!" Ещё бы сказала:"А кино-то кончилось!" То не видно, что делают люди в такой позе и без штанов. Нет, всё же быть застигнутым и застигнуть самому, вещи не равнозначные. В одном случае ты обвиняемый, а во втором ты судья. И совсем неважно, что некоторое время назад ты сам был в такой же ситуации, ожидая разоблачения. Не пойман - не вор. И выражение " Не судите, да не судимы будете" тут не канает. Как же, не тебя поймали.

Надюха, пылая праведным гневом, рванулась к любовникам. Едва поймал, заторопился, гася в корне истерику.

— Тихо, тихо, Надюша! Зачем устраивать разборки в подъезде на радость всем соседям? Тихо, я сказал! - Врезал ей по заднице. - Успокойся! Сейчас поднимемся в квартиру, улыбаясь проводим гостей, а уж потом разборки. Ну, остыла.

Надюха тряхнула головой.

— Остыла. Спасибо, Владимир Николаевич.

Мы развернулись и потопали по лестнице вверх. Надя повернула голову, кинула через плечо

— Можете доделывать свои дела. Жду дома. Владимир Леонидович, я думаю вы объясните мне потом, свидетелем чего я стала.

Зашли в квартиру. Гости гамели в комнате. Надя прижалась спиной к двери.

— А если бы это были мы? Владимир Николаевич, если бы это были мы?

— Надь, давай не будем устраивать разборки. По крайней мере со скандалом.

— Не буду. Постараюсь сдержаться. Я страшно перепугалась. Я даже трусы намочила. Ой, мне ещё надо в туалет!

Оттолкнув меня плечом, мигом заскочила в туалет, благо был свободен. А тут и парочка явилась.

Артисты, бля, с погорелого театра. Надя, подмывшись, держа под руку заклятую подругу, вошла в комнату. Следом Вовка с банкой самогонки. Ну и я, весь из себя такой скромный. Вовка радостно, насколько получалось в этой ситуации, заорал, перекрикивая шум, создаваемый гостями

— А вот и обещанная самогонка! Подставляйте посуду!

Пьянка надолго не затянулась. Надюха, сидя рядом с Любой, о чём-то разговаривали. И по их лицам навряд ли кто смог бы определить тему разговора. Светская беседа. Ну просто две закадычные подружки, а не соперницы. Вскоре гости стали расходиться и мы остались одни. Просто сердца четырёх. Не убирая со стола, расселись. Так получилось, что Вовка сел на диване рядом с Любой, мы с Надей напротив на стульях. На диване подсудимые, на стульях граждане судьи. Надя кашлянула

— Владимир Леонидович, может быть вы объясните, что это было?

Именно Владимир Леонидович. Люба здесь вроде как и не при делах. Ох, чует моя задница, что это жжжж не к добру. Не зря они так долго что-то перетирали на виду у всех, как бы не делая из разговора тайны. Две подруги, млять!А Вовка сплошной осёл, тот, которого я не пожелал. Нет, чтобы покаянно повесить голову, подпустить в голос слезу, обвинить во всём нечистого и его бесов, которые попутали его, заставив такого белого и пушистого свернуть с пути праведника, так он встал в позу и решил качнуть права. Ну выеб чужую бабу, так что здесь такого. Этот осёл, иного не скажешь, даже не подумал, что перед ним сидит муж этой бабы. Идиот - это диагноз. Я ведь могу потребовать ответа, а в рукопашной он мне не противник. Его счастье, что где-то внутри меня сидит чувство вины. Не знаю, который это у них раз, это я дома от своей уже неблаговерной узнаю, а вот у нас с Надей явно не первый. И если в этот раз не получилось довершить начатое, то в те разы ей досталось приличное количество семени. Вовке бы встать, сдклать глуповатое лицо, как у Вицина и заорать: Да здравствует суд имени Нади! Самый справедливый суд в мире! И в ладоши погромче. Авось бы и проняло. Не судьба.

— А что случилось? Ничего такого и не случилось. Ну...Мы это...

— Ах, так это, что вы делали, называется "ничего не случилось"? Так, что ли? А если бы мы с Владимиром Николаевичем стояли в таком же виде? А, Владимир Леонидович? И потом утверждали бы, что ничего не случилось?

Вспомнил, как стоял с всунутым в Надину пещеру концом, как её стенки крепко, до боли сжимали напряжённый член, как очко от страха сжалось так, что иголку, спицу вязальную не просунешь. Бррр. Нет уж, на фиг, на фиг. Померла, так померла. Сейчас, если и получится поставить Наденьку раком, то только лишь с соблюдением тройных мер безопасности. Судят не того, кто украл, а того, кто попался. А Надюху понесло. Она пошла в разнос, как дизель, у которого закусило пару плунжер-рейка. И у которого нет принудительной отсечки топлива.

— Ничего не случилось? А если я сейчас встану раком и дам Владимиру Николаевичу? Это же будет справедливо. У вас ничего не случилось, и у меня ничего не случится. Мне дать? Прямо здесь?

А Вова, вместо того, чтобы успокоить зарождающуюся истерику жены, махнул рукой и тоже заорал, что он давно хотел ей сказать, что она....А он....

Обычные семейные разборки. Самим предстоит разбирательство. Вон как Люба морщит лоб в стремлении найти откорячки. Толкнул её тихонечко, проходя мимо, кивнул на выход. Пашины остаются разбираться. Надеюсь Вова или Надя, или оба вместе, не совершат непоправимое и не лишат друг друга жизни.

Дома жена сразу перешла в атаку, применив безотказное оружие всех в мире женщин - слёзы. Прямо в прихожей села на пол и завыла.

— Прости! Прости! Я не хотела! Это какое-то помутнение!

И всё в том же духе. Понятно, что выступать в роли благородного человека, простившего падшую женщину, приятно. Да что там говорить - чертовски приятно. Только вот как вспомню её голую задницу, которую лапает Вовка, так всё вскипает. Наверное до сих пор пятна красные остались. Синяки будут. А как вспомню Надькину задницу в такой же позиции, так в душе просыпается жалость и готов простить жене все прегрешения. Так и мечусь меж злостью и прощением. Мля, да что же решить-то?

— Так, заткнись! Слёзы здесь не помогут. Быстро привела себя в порядок и тогда поговорим, как дальше жить будем. Я что сказал? В ванну пошла.

Жена привела себя в порядок. Свидетельством её плача остались лишь слегка покрасневшие глаза да нос, которым она беспрестанно хлюпала. Села скромницей, сжала руки коленями, изредка всхлипывает. Я по комнате расхаживаю. Уж как Ванюшка по горенке да расхаживает, он сапог да об сапог поколачивает... Бля, привяжется же такое, взбредёт же в голову. Я молчу, Любка молчит, лишь изредка глубоко вздыхает со всхлипом. Не вытерпела

— Что теперь с нами будет?

Умница. Правильно построила вопрос. Не с ней, а с нами. То есть она не делит свою судьбу с моей, она их связывает.

— Блядский рот! Как же просто было в прежние времена. Заголил бабу, выдрал её до обоссачки и всё.

Смотрит на меня. В глазах надежда. Порка? Да плевать. В девках батя так драл, что неделями сидеть не могла, спала на животе. Встала, молча вышла в прихожую. Вернулась, держа в руке армейский ремень от портупеи. Так же молча подала, стянула с себя платье. Пока была в ванне, разделась, сняв лифчик и трусы. Молча же легла животом на диванный валик, выставив зад. Выдохнула

— Пори! Не жалей! Заработала!

Смачным шлепком отозвался первый удар. На попе, поперёк ягодиц вспухла мигом покрасневшая полоска. Следом ещё удар. И ещё...Раз пятнадцать получила. Срака, как у мартышки: вспухшая и покрасневшая.

— Всё, вставай.

Отрицательно помотала головой.

— Прошу, трахни меня! Выеби! Я хочу! Я взорвусь! Ну пожалуйста!

И не понять, то ли действительно возбудилась, что часто происходит от прилива крови к тазу, то ли амнистию зарабатывает. Да что раздумывать, коли у самого круги и мошки перед глазами. Ну, спелеолог хренов, быстро исследовать эту пещеру.

И тот, будто поняв настроение хозяина, ринулся внутрь, даже не захватив с собой фонарик. Да что ему, он всё одно слепой. Он нутром чует.

Драл я жену так, как никогда не драл до этого. Грубо, жестоко, жёстко, словно насильник, дорвавшийся до пленницы. Разворачивал, ставил на колени и заталкивал её этого ухогорлоноса в самую глотку, до рвотных позывов. Вновь ложил на диванный валик и врывался в прямую кишку, заставляя Любу извиваться в пароксизме страсти. И вновь посылал исследователя в пещеру. Мы выли, рычали, кусались, царапались.

Не скажу точно, сколько времени пошло. Люба лежит животом на валике, еле дышит. И то хлеб, до смерти не заебал. Сам без сил опустился на пол у её ног. Дышу, хватая открытым ртом воздух, будто те караси, которых таскал на удочку. Перед глазами красные ягодицы с рубцами от ремня. Из приоткрытого зёва вытекают сгустки спермы. Губы покраснели и вывернуты, будто у негра. Точь в точь, такие же мясистые и красные. Только без белых зубов. И слава творцу. Пальцами собрал вытекающую сперму, размазал по ягодицам. Вздрогнула. Попробовала приподняться, рухнула назад. Простонала

— Что это было? Я ещё живая?

— Пробормотал

— Живая, живая. Но это было не наказание. Так, прелюдия. О наказании я подумаю.

Простонала, поднимаясь.

— Я теперь ни сидеть, ни ходить не смогу. И попе жжёт, но приятно. Помоги, не дойду до туалета. - Подхватил её под руку. - Спасибо.

Еле как влезли в ванну. Ноги в коленях будто кисель и вдобавок трясутся. Еле как помылись. Люба, не одеваясь, лишь обмотав бёдра полотенцем, пошла на кухню. Зашумел газ, вкусно запахло кофе. Я сидел на диване и тупо смотрел в одну точку: И что это было? Я её простил? Неужто я её так люблю? А Надька? А она меня? Или всё это была показуха? Мыслей много, сумбурные, вразлёт. Потом подумаю. Вышел на лоджию как был, в полном неглиже. Закурил. Неслышной тенью за спиной возникла жена, ткнула в руку чашку кофе.

— Пей. Ты горячий любишь. Крепкий, без сахара. Пей, потом меня судить будешь. И спасибо.

— За что?

— Что не оттолкнул. Мне правда дико захотелось именно тебя.

То Надька спасибо за то, что выебал. Теперь жена. Да я спаситель, блин! Нет, не ты. Ты спасатель, если не хочешь быть спелеологом. Не надоело глубины изучать? Нет? Даже понравилось? Что, повтори. Понравилось в авральном режиме, с надрывом, на грани всех сил, как сегодня? Сдурел? Я же так не смогу. Ты поможешь? Ну тогда помогай.

Жена стояла, облокотившись на перилла лоджии, слегка наклонившись. Сорвал с бёдер полотенце, крепко сжал пизду, запустив руку меж ног. Она немного присела, шире расставляя ноги. Придерживая её за зад, вошёл рывком, попав с первого раза.

Эй, альпинист, или как там тебя? У тебя что, глаза прорезались? Ааа, нюхом дорогу находишь? Молодец! Что? Рад стараться? Старайся. За службой не заржавеет. В тесную пещерку? В попу, что ли? Понравилось? Там же это...запах. Нормально? Будет тебе попа. Каждый день будет. Не надо так часто? Почему? Аааа, десерт. Понял.

Охнув, подалась попой мне навстречу.

— Сильней! Сильней! Грубо хочу! Накажи меня, шлюху! Накажи! Накажи, только прости! Ведь я твоя единственная! Дура я! Аааа!

Не думая о соседях, не стесняясь прохожих, которые ещё могли не спать, орала на весь двор. Орала так, что смолкли коты, заткнулись сверчки и сосед с пятого, куривший на лоджии, свихнул себе шею, стараясь рассмотреть, что же происходит двумя этажами выше.