Женщина за стеной

1

Учеба за прошедшие пять месяцев успела мне порядком надоесть, и если поначалу я звонил домой не чаще двух раз в неделю, то сейчас это был уже четвертый с понедельника звонок.

— Привет, маленькая!

— Привет...

Голос жены в телефонной трубке показался мне несколько озадаченным. Осторожно спросил:

— Машуня, что?

— Нет, Коль, все нормально. И с детьми нормально, и со мной...

— Маш, а чего голос такой?

— Да тут такое дело... Дашка к нам в гости хочет...

Младшую сестру жены я видел дважды в жизни. Когда мы с Машей пятнадцать лет назад поженились, она уже почти год, как жила в Германии, замужем за немцем, и на нашу свадьбу приехала с мужем. Второй раз она появилась у нас год спустя, с хорошо к тем порам округлившимся животиком, прожила пару дней, потом съездила к теще, на обратном пути завернула к нам буквально на пару часов, после чего почти совсем исчезла из нашей жизни. С Машей они переписывались по электронной почте, да изредка перезванивались, и я, честно говоря, почти забыл о ее существовании. Знал, что у нее, вроде, все в порядке, детишек, ровесников нашим, двое, что с мужем-биологом они мотаются по всему миру, часто и подолгу живя в экзотических странах. И, собственно, все.

— Ну, хочет, так пусть приезжает. С детьми, с мужем? В чем проблема-то?

— Коль, тут такое дело... Муж у нее уезжает на год, в Антарктиду, в экспедицию...

— Так что, на весь этот год?

Машка рассмеялась чуть напряженно:

— Ну, не на весь... Но как поживется. Ей тут даже работу предложили, в нашем универе, немецкий преподавать. Ценный кадр, носитель языка...

— С детьми?

— А как же?

Я на секунду задумался. «Двое больших уже ребятишек, у нее тоже сын с дочкой, плюс Даша – три спальни. В наличии две свободных. Уплотнить своих сына с дочкой? А чего ради?»

— Маш, а тебе не кажется, что их... многовато?

Жена хмыкнула как-то необычно.

— Ну, две спальни у нас свободны... – и замолчала.

Я тоже молчал, ожидая продолжения.

— Им хватит...

— Не подерутся? – засмеялся я, и в голосе жены появилось облегчение:

— Да не... Дашку в одну, Мари с Максом в другую. Она говорит, детки у них экспедиционные, ко всему привычные. И что по одному им даже скучно...

— Хм... Им по сколько? Как нашим – пятнадцать и четырнадцать?

— Ага... Ну, их проблемы...

— В общем, да... Ладно, Машунь, вам с Дашей виднее. Дом большой, если что – еще спаленку пристроим по-срочному, - засмеялся я. – Ты-то как, скучаешь?

— Ага... Коль, совсем исскучалась... Вот не поверишь, каждый вечер тебе рвусь позвонить, но ты ж просил...

— Просил... Машка, ты тоже не поверишь, вот вечером сижу здесь, учусь, а вместо текста в книжке почему-то одни твои портреты. Не знаешь, почему так?

— Ну-ка, ну-ка, Колюня... И в каком я на этих портретах виде?

— Хи-хи... в завлекательном...

— Это как – «в завлекательном»?

— А не скажу! Вот только начнем, ведь намокнешь, паршивка, и что потом делать будешь, а?

— А вот пойду, и мужика найду...

— Я тебе «найду!» Да и чего искать-то – будто я не знаю, где они у тебя, мужички-то... И красный, и синенький, и черненький... Только руку протянуть...

— А и тянуть не надо, - возбужденно засмеялась жена, и в трубке вдруг раздалось знакомое, тихое «ж-ж-ж-ж-ж» вибратора. – Уже протянула... Только они все плохие, мне живой надо... тепленький... с розовым сверху... и чтоб вкусненькое оттуда... Сначала вот так... – Машка почмокала, - а потом оттуда беленькое... вкусненькое...

Некоторое время в трубке слышалось только учащенное дыхание Маши.

— Ох, Машка... Как думаешь, что я сейчас делаю?

— Ох, Колюша, прям не зна-а-а-ю, - закокетничала жена.

— А ты подумай, подумай...

– Ну... Рука у тебя где-то внизу, наверное... и что-то там двигает... взад-вперед, взад-вперед... Развратник ты у меня старый, Колюша... у вас же там утро, разве можно с утра этим заниматься, а?

Машка чуть слышно постанывала.

— Машуль... А ты каким?

— Хи-хи... Уже чернень...ким... вот так...п-п-п-подожди.... ах! Пфффф...

— Ах ты заразка такая, кончила ведь...

— Мурррр... ага... легонько так... и тебя не дождалась...

Я несколько снизил темп, наслаждаясь повеселевшим, расслабленным голосом жены.

— А я, мож, вообще не буду... Вот сейчас трубку положу, позвоню на ресепшен... Они мне через пять минут хоть троих пришлют... Задастых и сисястых... Будешь знать, как кончать без спросу, паршивка...

— Ой... страшно-то как, - засмеялась жена. – Да позвони, только домой на конце ничего не привози...

— Ага... счас... – сказал я, заходя в ванную. – Вааах! Ох...

— Ну, вот... А тех троих чем ублажать будешь, а? – услышав мои характерные звуки, съехидничала жена.

— Ох, Машка... Вот приеду, тебе за всех троих достанется, так и знай...

— Ой... муррр... Ждем-с...

— Подожди...

Положив трубку на полочку, я смыл из ванны белые потеки и, уже успокоенный, вернулся в комнату.

— Машк, слышишь?

— Слышу. Мы сколько проговорили-то уже?

— Маш, ну я ж тебе говорил. Тут не у нас, тут связь дешевая. Пару банок пива проболтали, не больше... Маш, у вас же сколько? Девять?

— Ага...

— Детки-то не спят, не боишься?

— Не-а... Они по комнатам, им не до меня... Да и вообще...

— Чего «вообще?»

— Да большие они уже...

— Хм... Ну ладно...

Машка захихикала.

— «Ладно» так «ладно». Приезжай скорей...

— А Дашка-то когда прибудет?

— Через неделю... А тебе осталось девятнадцать дней...

— Да... Много. Ну ладно, Машуня. Пока...

— Пока...

Я нажал “оff” и несколько озадаченно посмотрел на трубку. «Большие уже?»

С воображением у меня проблем никогда не было, и перед глазами как-то сама собой оформилась картинка: голая Машка лежит на нашей кровати, ногами к двери, задрав круглые коленки, одной рукой держа возле уха телефон, а другой, опущенной вниз, двигает взад-вперед толстый конец черненького «мужичка», иногда проходясь им по клитору. Глаза зажмурены, на физиономии блаженство, и дышит часто, чуть постанывая, елозя бедрами по простыне и что-то тихонько бормоча в трубку.

Картинка мне понравилась, и тут в ней появилось новое действующее лицо. Дверь спальни открылась, и на пороге, с вытаращенными глазами, появился сын. Вид у него был настолько ошалевший, что я, не выдержав, рассмеялся. «А... фигня все. Его из-за компа в это время его все равно не вытащишь», подумал я. И загрустил: «Уже пятый, что ли, раз мы с ней в секс по телефону играем... Точно, домой пора. А то и впрямь самому хоть на ресепшен звони, и баба дома от недотраха скоро сдуреет. Машка больша-а-а-я любительница». ..

Положив трубку на базу, я отправился в душ.

Подсознание в течение дня работало, вытаскивая из глубин памяти те отрывочные сведения о Даше, которые попали туда, в основном, из мимолетных рассказов жены. Надо сказать, что я довольно много знал о Машиной жизни до меня, в том числе и о ее многочисленных, начиная с тринадцати лет, сексуальных приключениях.

Судя по отрывочным сведениям, Дашка в этих приключениях участвовала всегда, когда позволяли обстоятельства, и часто играла в них едва ли не ведущую роль. Как-то Машка обмолвилась про случай, когда их с сестрой, ласкающих друг друга, застали за этим делом пятеро их приятелей. Я попробовал вытянуть из жены подробности происшествия, но Машка только хихикала и сладко мычала, а когда я начал, полушутя, настаивать, смущенно сказала: «Ну, зачем тебе подробности? Понятно, что дальше было...», и закрыла мне рот поцелуем.

В другой раз, читая какую-то книжку, я наткнулся на эпизод, где совсем молоденькую девушку отдали на поток чуть ли не сотне мужиков, а она, поболев после этого денек, начала опять бегать, как ни в чем ни бывало. Я показал эпизод жене, она засмеялась и начала, было: «А вот Дашка как-то раз, ей еще пятнадцати не было...», но осеклась, и, как я ни старался, продолжения истории так и не услышал.

Припомнил я и виденные несколько лет назад фотографии, присланные Маше сестрой по электронной почте. Сделаны они были в очередной экспедиции, где-то в тропиках, и удивили меня почти полной раскованностью персонажей. Дашка, явно совсем не стесняясь своей ладной фигуры с небольшой, но очень аккуратной грудью, почти везде на снимках была в одних символических плавочках-бикини, к тому же полупрозрачных настолько, что под ними совершенно четко просвечивали контуры ее интимной прически. Примерно в таком же виде был и Фриц, ее муж. Впрочем, и другие взрослые участники экспедиции были одеты не обильнее, а на одном из кадров, на заднем плане, совершенно голая, заспанная блондинка лет сорока выбиралась из палатки, подслеповато, но вовсе не испуганно щурясь в объектив. Дети же были обнажены почти везде, хотя у двенадцатилетней Мари к тем порам уже хорошо оформились груди, а на лобке вовсю курчавились нестриженые волосы. Да и тринадцатилетний Дитрих, высокий, с хорошо развитым телом, тоже выглядел скорее очень молодым мужчиной, нежели ребенком.

Впрочем, удивился я тогда не сильно, и скорей самому факту пересылки таких фотографий, чем их содержанию. Первой мыслью, естественно, было: «А что с немцев взять? У них даже бани общие!», потом припомнил еще и бурную молодость Маши с Дашей, да и наши, уже тогда частые, совместные с детьми, друзьями и детьми друзей походы в сауну и на нудистский пляж. И дома мы детей, в общем, не особо стеснялись. Во всяком случае, если кто из них, постучав, заходил в нашу спальню, а мы в этот момент были неглиже, то никакой катастрофы из этого никто не делал. Правда, во время актов любви они нас, вроде, не заставали ни разу. Ну, а мы к детям заходили и вовсе в любое время без стука.

Подумал еще, что неплохо было бы и в своем домашнем альбоме иметь нечто подобное, да и выкинул все это из головы.

Вспоминал эти фото еще пару раз, когда Машка впервые взяла с собой на голый пляж фотоаппарат, да еще когда мы с ней, будучи после какой-то корпоративной пьянки в изрядном подпитии, впервые засняли свои постельные игры на видео. Мелькнуло в голове: интересно, а есть ли у Даши с Фрицем нечто подобное? Решил, что, скорее всего, да, и забыл о тех фотографиях надолго.

Так что всплыло у меня в памяти не так уж и мало. А потому вечером, когда я в гостинице начал играть со своим младшим другом, перед закрытыми глазами как-то совсем естественно образовался вид из, сначала, Маши, лежащей на кровати с широко раздвинутыми ногами. А потом откуда-то на кровати появилась и Даша, приникла губами к раскрытому бутону старшей сестры, завлекательно виляя голой попой с довольно аппетитно выглядящими, разделенными щелкой, небольшими выпуклостями под ней, обернулась ко мне и подмигнула, смеясь. «Сгинь, нечистая!» - подумал я, прекрасно понимая, что неискренен. И тут же кончил.

За почти три последующих недели мы с Машей еще много раз разговаривали по телефону, иногда играя. После Дашиного приезда я попытался полунамеками выяснить у жены, не вспомнили ли они с сестренкой, часом, лесбийскую молодость. Но Машка, вредина, только смеялась, ничего конкретного не говоря.

2

Домой из аэропорта я приехал около часа ночи. Машуня, увидев свет фар в окно, выскочила на крыльцо босиком, в незавязанном халатике, и повисла у меня на шее, прижавшись всем телом. В коридоре нас ждала Даша, одетая только в тонкую, заметно очерчивающую соски футболку, едва прикрывающую самый верх стройных бедер. Мы с ней аккуратно, вполне по-братски приложились щеками друг к другу, и Машка увлекла меня в ванную при нашей спальне, быстро раздела, не дав мне даже взять губку в руки, вымыла меня сама и потянула за руку к постели.

Я был, мягко говоря, не против такого развития событий. Специально копил силы в предвкушении этого момента, не орошая своим семенем гостиничную ванну последние десять дней. И мы выдали друг другу удовольствия по полной программе, я кончил четырежды, начав с главной дырочки жены и вернувшись в конце к ней же, а Машка, особенно под конец, и вовсе, кажется, потеряла оргазмам счет. Разъединились мы почти через час, улеглись рядышком на спины, касаясь друг друга бедрами, жена уютно устроилась головой на моей руке.

Дождавшись, когда наши дыхания успокоятся окончательно, я повернул голову к Маше и осторожно поцеловал завиток золотистых волос возле виска.

— Хоро-о-о-шая.... ласковая моя... как же я соскучился-то, знала бы...

— Ага... ты мне это за последний час десятый раз говоришь... – съехидничала жена совершенно расслабленным, довольным голосом.

Еще немного помолчали.

— Ты с дороги, а я тебя сразу в постель. Есть-то хочешь?

— Не-а... В самолете кормили, и очень неплохо, - засмеялся я. – Так что ты мне десерт выдала как раз тот, который и было надо...

— Спать хочешь?

— Не-а... Для меня как раз белый день, тринадцать часов разницы не шутка... Да и в самолете надремался по самое не хочу, там больше делать нечего... А ты?

— Хи-хи... А я специально сегодня, когда из универа пришла, поспала... Чтоб тебя потом ночью развлекать...

Отдав жене честно заработанный ею поцелуй, я опять откинулся на спину.

— Ну, рассказывай, как вы без меня тут жили-поживали...

Лежащая ко мне вплотную Машка чуть напряглась, и я, успев испуганно подумать: «Чего это вдруг? Или... изменяла, сейчас скажет?», приподнялся на локте:

— Машунь, ты чего вдруг? Вроде же все было нормально?

В свете бра лицо у Маши было чуть виноватым, и мне вдруг стало до боли жаль любимую. «А хоть бы и дала кому... Баба полгода без мужика, сам и разбаловал по пять раз в неделю, а теперь ей как? Любит-то все равно меня, я ж чувствую, не любя, так, как она только что, не отдаются, а дырка... Да что дырка – не сотрется. Физиология голая».

Наклонился и тихонько поцеловал жену:

— Машунь... Да ты рассказывай, не бойся... Все рассказывай, я все пойму...

Машка вытаращила глаза и засмеялась:

— Тьфу, дурной... Ты чего подумал-то? Что я какому чужому мужику дырку подставила, что ли? Нет уж, мне не надо, до тебя нагулялась...

В глубине души я хихикнул, далеко не до конца поверив в Машкину искренность – так-таки и не надо? Но вслух сказал совсем другое:

— Тьфу... только кто из нас дурной, еще вопрос... Напугала, заразка...

— Ага, ревнуешь?

— Ну, есть маленько... А как тебя не ревновать? Такая ласковая, умная, гладкая вон... шерстка здесь нежная... ой, и мокрая опять... или это мое все никак не вытечет?

— Не-а... Твое глубже... а это мое, родное...

— А я-то... сухой...

— А ничего... это мы сейчас поправим, - Машка, привстав, уже подбиралась ротиком к моему совсем, вроде, небоеспособному солдату. Солдат не сразу, но отозвался на ласку, и мы покувыркались еще минут двадцать, уже со вкусом, не торопясь, перешучиваясь и играя.

Отдышались опять.

— Ну, рассказывай, чего вы тут натворили...

Машка вроде тяжело, но не больно-то печально вздохнула.

— С самого начала?

— Хм... «То есть будет и продолжение?» - подумал я, не сказав ничего вслух.

— Ну, так вот... Во-первых, у тебя жена, хоть и магистр искусств, а... как это у компьютерщиков говорят? Ламер, да?

Я утвердительно хмыкнул.

— Так вот, ламер полный... и окончательный...

И примолкла. «Тоже мне, новость», успел хихикнуть про себя я, пока Машка не продолжила.

— Ты мне по телефону, помнишь, говорил, что меня дети застукают?

— Ну...

— «Ну» тебе... Все еще хуже...

— Ох, Машунь! Не томи. Чего хуже-то?

— Ты мне сколько талдычил: отходишь от компьютера – заблокируй его... Ну, я и пролетела...

Я, начиная подозревать, что произошло, опять приподнялся на локте.

— Ну и?

— Ох... – Машка опять тяжело вздохнула, но физиономия жены, хорошо мне видная в мягком свете бра, как-то слабо подтверждала истинность ее печали. – Ты уехал, я на шестой, что ли, день захотела вечером, часов в десять, себя поласкать...

— А комп-то при чем?

— Так если немножко приподняться, и экран развернуть, то его хорошо видно... Запустила на нем то, что мы с тобой предпоследний раз снимали, помнишь? В качестве, так сказать, стимулятора...

Я помнил. В тот раз мы использовали видеокамеру в качестве секс-аксессуара после долгого перерыва, и оттянулись, что называется, по полной, чего только не навытворяв и вместе, и по отдельности. Снимали и с рук, и со штатива, и издали, и вблизи, и даже чуть ли не у Машки внутри. Потом, когда пересматривали, дружно ахали от собственной фантазии или катались по кровати со смеху. Ну и не только ахали да катались, конечно. В общем, шедевр еще тот, профессионалы нервно курят в сторонке...

— Ну и?

— Ну и... Начала, было, играться, да что-то не пошло мне... Я плюнула и, не выключая компьютера, пошла в ванную. Залезла под душ, пополоскалась – чувствую, в ванну хочу... Ну, напустила воды, легла, повертелась-покрутилась минут десять, то холодную открою, то горячую – нет, тоже не то... В общем, бесилась. Тебя, наверное, хотела... – грустно засмеялась Машка.

— Меня – это хорошо... И дальше?

— В ванной вода шумит все время, да я еще и дверь толком не закрыла, щель осталась... Свет в ванной яркий, а здесь полутьма, мне не видно, что в комнате делается, а что я в ванной делаю, из комнаты видно отлично. Вылезла, слышу – в комнате это наше видео все еще проигрывается, там же много, почти час. Как раз чмоки какие-то, ну, думаю, не иначе, мужнин член у меня на экране изо рта почти не виден. Халат у меня в комнате валялся. Ну, я из воды, как есть, вся в пене, аки Афродита какая, в два шага к двери, открываю ее, а там...

Я сглотнул.

— А... там?

— А там, на экране, ты меня как раз на спину завалил, и у меня из дырочки языком содержимое добываешь. И снимаешь с руки, с подсветкой. Так, что в кадре только часть твоей довольной морды, причем, чтобы лучше видно было, прижатой щекой к моей ляжке. Еще твой язык при деле да моя дырка, вся внутри в белом, моими же пальцами раскрытая так, что аж матку немножко видно. И ниже мой задний ход, немного красненький вокруг, тобой натертый перед этим...

— И чего?

— Да ничего... Только перед экраном, на нашей кровати, сын с дочкой сидят, рты пооткрыв... Так увлеклись, что и не слышали, как я из ванной за их спинами вышла... Пока я не охнула...

Хотя чего-то подобного я уже ожидал, тут все же пришлось охнуть и мне. Откинувшись на спину, я поначалу немного помолчал, не зная, что и подумать. А потом представил себе совершенно ошалевшую Машку, стоящую, вся в клочьях пены, около кровати, испуг деток в этот момент и расхохотался в голос.

— Ох, Машунь... Ну, вы и дали... Никого кондрашка не хватил хоть? Ой, не могу...

Сразу почувствовал, как жена, с некоторым страхом ожидавшая моей реакции, расслабилась рядом. Сначала не очень уверенно, но потом все громче захихикала тоже:

— Ну вот... Картина маслом, называется «приплыли»... хотя на самом деле такой картины нет... Я стою, то на экран, то на детей гляжу, выпучившись. Светка с Лешкой вскочили, ко мне обернулись, тоже стоят ни живы, ни мертвы. Светка в одной ночнушке, ну, той, ты помнишь, совсем порнушной. Когда вскочила, ко мне спиной – под задницей, на самом краешке, мокрое пятно, повернулась - соски столбиками. У Лешки, естественно, кол сейчас из трусов выпрыгнет... И я, голая, вся в пене, на полусогнутых с перепугу. А на экране, во весь двадцать один дюйм, их отец родной у ихней мамы дырку вылизывать заканчивает. Старается вовсю, аж хрюкает от удовольствия, а мамка той дыркой дергает, пальцами свободными клитор надрачивает и стонет от радости... Ой, Коль, не могу... и впрямь ведь смешно...

Отсмеялись, и Маша продолжила уже совсем спокойно:

— Ты подожди смеяться-то, это только присказка... Ну вот, немая сцена, в общем. Я очухалась первая, кулаки на бедра, и на них: «Вы... вы... вы...», а что «вы» - сказать не могу. Детки переглянулись, и Лешка заканючил:

— Ой, мам, прости нас... У меня инет пропал, я зашел, хотел посмотреть, у тебя есть, нет... а тут это... и ты в ванне... я заглянул, смотрю, ты еще долго, ну и посмотрел... хотел уйти, пока ты не вышла... а ты...

— Что – «я»? Я вам, поганцам, еще и виновата? А эта, - кивнула я на Светку, - тут откуда?

Лешка глянул на сестру обиженно:

— Сама приволоклась... я не звал...

Перевела взгляд на дочку, а та точно таким же тоном:

— Мам... ну прости... я не хотела... я Лешку искала... у меня тоже инет пропал, я думала, он посмотрит...

Ну и что мне с ними было делать? Накинула халат, прошла мимо них, хотела закрыть медиаплеер, да с перепугу вместо этого на паузу ткнула. Там лизание твое уже кончилось, мое началось. Во весь экран – твой инструмент, я снизу рукой в яйца вцепилась, головку целую, глаза у меня полуприкрыты, блестят... Посмотрела я на эту картину, и вдруг подумала: а ведь красиво снято, у тебя, почему-то, даже если ты на видоискатель не смотришь, почти всегда кадры получаются удачные. Выдохнула, выключила почему-то монитор и села на кровать, на детей глядя.

— Инет вам обоим... Что, там порнухи мало, что в нашу с папой полезли? Личную!

А сама чувствую, что злости на них у меня почему-то совсем нет. Да и смущения, почему-то, тоже. Наверное, потому, что уж больно радостные у нас с тобой физиономии на этой записи, почти везде. Разве что, когда кончаем, так сосредоточенные и напряженные, но никак не печальные, а уж сразу потом...

Вот так сижу и гляжу на них. А что еще сказать – не знаю. Такая я у тебя бессовестная...

Я фыркнул, и Машка, посмотрев на меня благодарно, продолжила.

— Выручила меня Светка. Вдруг посмотрела на меня исподлобья, и тихонько так, осторожно:

— Мам... а в инете не то совсем...

Я подняла удивленно глаза:

— Как – «не то»?

— Да так... Там как-то... грубо, что ли... Не по-настоящему... Только иногда, если частное, то похоже на вас...

Чуть примолкла и закончила:

— Нежно и... радостно, что ли... Не знаю...

Я уставилась на дочь уже внимательно и, осторожненько так, спросила:

— Светка... А ты откуда такая ценительница-то? «По-настоящему, не по-настоящему»... А?

Светка смущенно отвела глаза.

— Ну... мам...

— Чего «ну»?

— Ну, знаю я...

— От те раз... Светик, так ты что, уже не девочка, что ли?

Светка сокрушенно пожала плечами и, не поднимая глаз, кивнула головой.

Выдохнув, я засмеялась.

— Ну, ты даешь, подруга... А мама-то и не знает... Давно?

Дочка стояла, по-прежнему опустив голову, и я сменила тон:

— Свет, ну чего ты? Ничего страшного, тебе уже пятнадцать, вон, все выросло, и чешется там, - я кивнула на ее низ живота, - наверное, уже сильно, правда?

Светка подняла на меня обрадованные глаза:

— Ага, мам...

— Ну и чешешь, и хорошо... Иди сюда, маленькая, - я, протянув руку, усадила ее рядом с собой, погладила по плечу. – Свет, ну давно, нет? Мне же интересно... Или ты Лешку стесняешься? Так мы его сейчас выгоним, да и поговорим о своем, о девичьем... Лешка, пошел вон, я с тобой, поганцем, потом разберусь!

Светка чуть дернулась.

— Да чего, мам... Он в курсе...

— Вот дела... Все в доме в курсе, одна мама не в курсе... Может, и папа в курсе?

— Не-е-е-е... Мам, ну чего ты, ну не обижайся...

Выдохнула.

— Два года уже... Помнишь, мы позапрошлым летом в скаутский лагерь ездили? Ну, вот там...

— И... с кем?

— А... да ни с кем. Мы с девчонками сами себе... Там одна фаллоимитатор привезла, ну и... поиграли... в любовь... – Светка тоненько захихикала.

— А... потом? – продолжила я расспросы осторожным тоном.

— А потом... там же, в лагере, еще и с мальчиками играли...

При этом дочка кинула мимолетный взгляд на все еще стоящего перед нами Лешку, и у меня опять внутри все замерло:

— С какими... «мальчиками»?

Светка, уловив изменения в голосе, посмотрела сначала на меня, потом на брата, и все поняла:

— Не, мам... Лешка там тоже был, но не со мной... С другими девочками...

«Ну, блин, приехали. Оказывается, детки-то у меня, оба, уже трахаются вовсю, и давненько. Только родители об этом ничего не знают», расстроилась я. И тут же задумалась: а чего, собственно, расстроилась? Из-за того, что не знаю, или из-за того, что они эти удовольствия стали получать, а значит, выросли уже почти совсем? Скорей, все же первое. Ну ладно, лучше позже, чем никогда. И я посадила Лешу с другого бока.

— Так, сына. То есть ты у нас уже тоже не мальчик, но муж. Причем аж с двенадцати лет. Интересный у нас сегодня вечер...

Лешка смущенно буркнул: «Угу...», и потерся о мое плечо щекой.

— Ну, и что теперь мне с вами делать, а? – прижала я их к себе руками. – Вот что. Меня, собственно, один вопрос волнует: вы как предохраняетесь, а? Света?

— Я? – Светка, кажется, даже немного возмутилась столь глупым вопросом. – Я – по науке... Еще до того к подростковому гинекологу ходила, он мне все рассказал, и таблетки дает бесплатно... Я к нему каждые три месяца хожу, он смотрит и мазки берет... Да и вообще, мам, ты что думаешь, я кому попало даю, что ли? Я сейчас только Сашке, и все...

— Пфффф... грамотейка, блин. Сашке – это белобрысому, что ли? И когда вы только успеваете, а?

Светка хоть и еще с некоторой осторожностью, но весьма ехидно засмеялась:

— Ну, мам, мы же не по часу, как вы... – и кивнула на выключенный монитор, за что тут же схлопотала от меня шутливый подзатыльник. Довольно пискнув, - так и есть, гроза, толком не начавшись, явно прошла стороной, - продолжила:

– Днем-то ни вас с папой дома нет, ни Сашкиных предков... По-быстрому можно, - засмеялась она, - да и не очень по-быстрому тоже...

И вдруг замолчала, подняв на меня глаза. О чем-то подумала, пожевала губами:

— Ой, мам... не знаю... нет... Подожди, я сейчас! – и пулей вылетела из комнаты. Лешка, посмотрев на нее с недоумением, вдруг посерьезнел и, кинув на меня встревоженный взгляд, кинулся следом.

Не было их минут пять, а может, и меньше. Дверь в нашу спальню оставалась приоткрытой, а потому, когда дети возвращались, я отчетливо услышала в коридоре тихое, недовольное ворчание Лешки и успокаивающий шепоток Светки. Замолчали они на пороге, Лешка с недовольным видом устроился на нашей койке позади меня, а Светка, настороженно на меня глянув, подошла к компьютеру и протянула руку к выключателю монитора. Остановилась в задумчивости, бросила на меня еще один, уже вопросительный, взгляд. Я, махнув рукой, пожала плечами.

Монитор она включила, но досматривать наши с тобой художества, как выяснилось, не собиралась. Покопавшись в сетевых папках, запустила другой клип, посмотрела на меня со значением и, прихватив дистанционку, уселась рядом.

— Это чтоб ты зря не волновалась, мам... Прошлое лето, еще до Сашки...

«Так. Кажется, с видеокамерой в этом доме тоже не только мы подобным образом развлекаемся, что ли?», подумала я уже безо всякого удивления.

Маша засмеялась.

— В общем, Коль, подробно я тебе рассказывать не буду, потом сам посмотришь, нам теперь к сему ресурсу на Светкиной машине путь открыт. И не только к этому, у Лешки тоже своя коллекция, побольше Светкиной... А если коротко, то примерно так: валяются Светка с одноклассницей в шезлонгах возле нашего бассейна, во вполне приличном виде. Потом звонок, они перехихикиваются в предвкушении, Светка, вертя задницей, приводит двух парней лет по шестнадцать-семнадцать, те с шуточками-прибауточками сразу раздеваются догола, ныряют в бассейн, быстренько выныривают, пытаются поприставать к девкам, но те ломаются: мол, нам только массаж. В процессе «массажа» купальники, естественно, исчезают с глаз долой, а члены принимают боевую стойку. Дальше Светка своему немножко сосет, немножко дрочит, но, когда доходит до главного дела, останавливается, сует руку под шезлонг и натягивает на источник удовольствия гандон. Причем Лешка, паршивец, сие действие снимает самым крупным планом, каким только можно. И гандон такой интересный – какой-то тонкий совсем, почти невидимый, розовенький, с небольшими пупырышками. Я на него посмотрела, и доверия он у меня не вызвал никакого. Тут же сказала это Светке, так она только засмеялась: мол, отсталая ты, мать, они сейчас чуть не тонну воды выдерживают, захочешь порвать – так без ножа никак, хоть вдесятером тяни. Но все равно, без него лучше... Вот так вот, старые мы с тобой, Коль, когда у нас в них нужда была, таких резиночек еще не было... Ну, а дальше – встает наша доченька для начала рачком, и этот фраер ей засаживает вполне по-взрослому... И Светка тащится тоже по-взрослому, Лешка, пока они вдвоем со вторым самцом Светкиной подружкой не занялись, ее довольную физиономию с особым тщанием снимал, так что это видно... Ох...

Хотя Светка мне поначалу все показывать не хотела. Стеснялась, хотя уж чего там теперь-то... Как на экране член обрядила, тут же на «стоп» и давай мне лапшу на уши вешать: вот, мол, мам, видишь, какая я умная-разумная, все правильно делала! А я засмеялась: может, и правильно, да есть способы поинтереснее. Она тут же вскинулась: а какие? Ну, например, ротиком, говорю. Тут мы уже засмеялись все втроем, а Светка, сквозь смех, еще и поддала: ну, говорит, ладно, мам, при случае научишь... Вот что мне было отвечать ей, а?

Я тяжело вздохнул:

— Болтушка...

Машка покосилась на меня, увидела, что вздох был притворным, и улыбнулась ехидно:

— Не-а, не болтушка... Я и впрямь умею, это у нас с тобой нужды не было...

— Да я не про то. Черт тебя дергал за язык, Светке такое трепануть...

— А, это... это да. Но я ей в ответ промолчала, а она тему дальше развивать тоже не стала, только иногда на меня так хитро поглядывала, да и до сих пор... Ну ладно, дальше рассказываю...

Я покосился на жену и опять хихикнул, но Маша сделала вид, что она тут совсем ни при чем, и продолжила.

— А Светка не зря не хотела мне показывать, что дальше. Она ж меня за приличную женщину держит, я ж ей про свою бурную юность никогда не рассказывала, а там такое... И с Лешкиным, в том числе, участием. Он камеру быстренько пристроил, оставив включенной, и они Светкину подружку вдвоем та-а-а-ак отхайдакали, что она потом минут двадцать отходила, только посапывая. Светка со своим кончили быстро, так дочка тоже там поучаствовала: где погладит, где полижет... Лешке, правда, не лизала, только гладила, но я все равно на нее коситься начала с подозрением. Тогда они с Лешкой переглянулись, и Светка созналась: мол, они с Лешкой пробовали, но только орально. И обоим, сами не поняли почему, не понравилось, так что больше и не стали. Тем более, что проблем ни у него с девками, ни у нее с парнями нет...

Ну, а дальше Лешка опять камеру в руки взял, и в подробностях заснял, как Светке тоже перепало по полной. Смотрю я, как дочка, с двух концов заткнутая, жизни радуется, и молодость вспоминаю...

Тут Машка протянула руку и ухватилась за мое хозяйство, вредно хихикая:

— Ага, Коленька! И тебя завело! А ну иди ко мне...

Дальше мы разговаривали уже в процессе, да и то с перерывами. Общаться, когда подруга перед тобой стоит на четвереньках, не очень-то удобно, так что поначалу мы только охали да постанывали. Повертевшись на моем столбике всласть, Машка перевернулась на спину, широко раскинула ноги, и я, пристроившись между ими, принялся играть с ее нижними губками, поглядывая на зажмурившуюся от удовольствия жену.

— Мур-р-р... Поглубже, милый... ага... о-о-о-уа... тут, ага... там Лешка наш этой Светкиной подруге чуть не весь кулак туда засунул... не рожала ведь девка, а в кайф... ой!

— Прости, Машунь...

— Не-е-е-е... давай... хочу... а-ммм... фу... нет, больно, тремя, больше не надо, четвертый знаешь куда, уммм, развратничек, аггаа-а... уфф... язычком, что ли...

«Ну, язычком тоже можно», подумал я, и принялся, не торопясь, обрабатывать им, для начала, бархат внутри бедер жены, оставив один свой палец в ее задней дверке. Машка тут же расслабилась и опять тихонько заурчала от удовольствия. А я раздвинул ее ноги еще шире, поднял с простыни ладошки и пристроил их на лобок, чуть растянув ими розовые валики. Маша, понимающе угукнув, раскрыла себя руками насколько смогла, и я засмеялся:

— Вот так в том нашем клипе-то?

— Ага... Примерно...

Некоторое время после этого мой рот был занят, да и Машка разговаривать могла вряд ли. Несколько неожиданно для меня она вдруг задышала и начала водить попой, кончая. Сопроводив сей процесс должными действиями до того момента, когда жена несколько успокоилась, я улегся возле нее на бок, тихонько прихватив пальцами сосок.

— Маш, а Маш...

— М-м-м-м...

— А у Светки они так же стоят?

Маша приоткрыла один глаз и с веселым интересом покосилась в мою сторону.

— Хи... дочкины сиськи тебя заинтересовали... и к чему бы, а?

Я чуть смутился:

— Ну... интересно же...

— Да так же... и у Дашки похоже... мы ж родня...

Я наклонил голову и поиграл с соском зубами. Оторвался:

— Вкусно...

Машка, смеясь, добавила мне в тон:

— Ага! И у них тоже...

За что была немедленно перевернута на живот и ласково шлепнута по филейной части, но не успокоилась:

— И внизу у них похоже... и на вкус так же...

Пришлось навалиться сверху и, используя в качестве орудия мести собственный член, заставить ее на время утратить способность к членораздельной речи. Правда, в результате ни мне, ни жене речь в эту ночь так больше и не понадобилась. Утомленные рекордным для нашего возраста и супружеского стажа количеством совокуплений, мы дружно заснули сразу же после того, как я кончил. Даже не помню, успел ли я до того, как заснул, выйти из жены, в конце действия лежавшей попой ко мне, на боку.

Проснулся я часа через три, более чем полусуточная разница во времени все же сказывалась. За окнами все еще было темно. Маша, раскинув руки и ноги, спала на спине, сладко посапывая.

Задумчиво почесав натруженное хозяйство и прислушавшись к ощущениям внутри, я понял, что ни спать, ни немедленно продолжать любиться с женой мне не хочется. Встал, включил ночник, выключил бра. Задумчиво посмотрел на компьютер. «Интересно, чем у ребят-то тогда кончилось»? Покосился на жену: «Ишь, сломалась, болтушка, так и не рассказала ведь»...

Присел в кресло, переключил звук на наушники, включил системник. В «Сетевом окружении» одиноко синела иконка нашей машины. «Молодцы, детки, свои выключать не забывают», с огорчением подумал я. Не особо углубляясь, побродил по локальным папкам, не обнаружив в них ничего выдающегося, потом, скорее по привычке, проверил почту. Любопытство разбирало все сильнее, и, еще раз почесавшись под животом, глянув на спящую вмертвую жену, я встал и пошел к дверям.

Почти перед самой дверью спальни мне на глаза попался мой собственный голый член, сиротливо болтающийся где-то внизу. Я, было, разозлился на свою рассеянность, но следующей мыслью было: «Хотя... А права Машка, что уж теперь. Тем более, все спят», и взялся за ручку двери, но тут вспомнил о присутствии в доме Даши с детьми. Деваться было некуда, и, с неожиданным для себя легким сожалением, я все же надел халат. Сразу стало как-то тесно.

На цыпочках зайдя в Светкину комнату, остановился у кровати. Дочка спала голая, точно в той же позе, что и мама, на спине, свободно раскинувшись. Загорелое, ладное, сильно напоминающее Машино в юности тело чуть отблескивало в свете луны, падающем из широкого окна, лобок чисто эпилирован, внизу таинственно темнеет заветная щелка. Улыбнулся, ласково подумал: «Значит, «так же, как у меня»? Ах ты карга старая, ты такая была чуть не двадцать лет тому»... Еще немного постоял, любуясь грудками с почти черными, маленькими ореолами соков. «Прикрыть? Да ладно, все равно скинет, в комнате тепло, а она с младенчества так спит», включил ее компьютер и тихонько вышел.

В комнате сына тоже постоял над кроватью. Лешка спал как всегда – на боку, намотав простыню на голову. Полунапряженный член забавно шевелился во сне, сын протянул к нему руку, поправил на самом кончике шкурку и затих опять.

Зашел на кухню, сообразил себе здоровенный бутерброд, прихватил тетрапак сока и, скинув мешающий халат, водворился в кресло перед нашим компьютером.

Видеоклипов в хистори было немного, и я начал подряд их просматривать. Сняты они были, в основном, у нас дома, хотя и не только: местами действия в некоторых случаях служили и дома друзей. После рассказанного Машей ничего особо интересного для меня в них не было. Обычная, по нынешним временам даже и не сильно крутая, молодежная порнушка-групповушка, так, детям до тринадцати, не страшнее. А с учетом того, что жена меня только что разрядила напрочь, никакого возбуждения от просмотра откровенных сцен я не чувствовал.

Впрочем, порнушка была часто весьма забавной и для участников, и для зрителя. И весьма неплохо снята там, где камера была в руках у сына, так себе – во всех прочих случаях. Так что прокручивал я клипы, в основном, на четырех, а то и восьмикратном ускорении, лишь изредка притормаживая до нормальной скорости в наиболее интересных местах.

Особенно мне понравилась история с младшей сестрой одной из Светкиных подружек, вполне симпатичной девчонкой лет тринадцати на вид. В первый раз появившись в кадре, она, будучи в обществе абсолютно раскованных подростков, многие из которых были ее ровесниками, стеснялась даже снять платье. Впрочем, этот барьер был преодолен тогда же, а неделю спустя она вполне уверенно помогала прочим участникам получать удовольствие, еще через полмесяца сделала пару вполне качественных, судя по реакции парней, минетиков, а еще месяцем позже детки умудрились устроить ей вполне веселый праздник лишения девственности, очень бережно при этом отнесясь и к психике героини торжества, и к ее влагалищу. В результате девчонка, похоже, не испытала никакого, вполне естественного в такой ситуации, страха. И осталась довольна настолько, что уже минут через двадцать после того, как из нее вышел слегка вымазанный в крови член одного из приятелей, со смехом отловила этого парня в углу и отласкала его в награду, под дружные аплодисменты и смех присутствующих, так, что мне, глядя на это, стало даже чуть завидно. Да и вообще вела себя, как именинница. Наши дети играли в организации всеобщего веселья далеко не последнюю роль, и я немного погордился ими.

Нашел я и ту запись, которую Светка с Лешкой тогда продемонстрировали маме, и просмотрел ее до конца. Тоже ничего необычного: закончили с трахом, искупались, повозились в воде и на берегу бассейна, еще по разу удовлетворились, да и разошлись. Судя по виду всех участников, эпизод для них был совершенно обычным.

Даты съемок говорили о том, что занималась наша молодежь этим делом уже пару лет точно. И, перепробовав все, достигли вполне приличного уровня технического мастерства, а относились к сексу во всех его видах безо всякого трепета. Поначалу, когда на экране появлялись наши детки, я каждый раз несколько напрягался, поглядывая на Светку со страхом и ревностью, на Лешку... с завистью, что ли? Но Светка с явным удовольствием принимала в себя, если хотела сама, и по три члена сразу, а если не хотела – спокойно сидела в сторонке, посмеиваясь и болтая с остальными присутствующими, Лешка обрабатывал подружек, пытаясь изобразить на лице скуку и едва ли не отвращение, так что вскоре я если и испытывал какие-то эмоции, то разве что веселье и некоторый, уже вполне академический интерес.

Однако самым интересным оказался, как всегда, самый последний просмотренный файл, снятый прошлой зимой.

Начинался клип, как обычно. Вечеринка в доме у Лешкиного друга, танцы, обжимания-облизывания, вроде бы спонтанный, кокетливый стриптиз девиц, а потом и юношей. Через некоторое время камера, до этого находившаяся в умелых руках сына, оказывается зафиксированной на тумбочке, а борьба полов переходит в основном в партер.

Тут дверь в комнату открывается, и на пороге, держа в руках поднос с напитками, появляется дама лет немного меньше сорока, полноватая, в домашнем халате. Дама вполне доброжелательно, с улыбкой оглядывает развлекающуюся компанию. Компания при ее появлении не проявляет никакой нервозности, скорей наоборот: одна из девушек, выпустив изо рта добычу, издает радостный вопль «Мама! Ой, как вовремя! А то мы все выпили, а идти... некогда!», утирает со лба трудовой пот и ласково, но решительно сталкивает со своей груди парня, отправляя его за стаканами с питьем. Мама идет ему навстречу, аккуратно перешагнув по дороге через ноги одной из парочек, ставит поднос на столик в дальнем от входа углу комнаты. Оборачивается, критически осматривает смеющимися глазами комнату, обзывает девчонок бестолочами, заботливо спрашивает, не забыла ли молодежь, в запале, про «презервативчики» - и, потрепав по голове ближайшего к себе парня, с одобрительной улыбкой удаляется.

От неожиданности я нажимаю на паузу и, громко выдохнув, выдаю полушепотом нечто среднее между «Вау!» и «Блин!». Отматываю немного назад и просматриваю кадры с женщиной еще раз: так и есть, мама Светкиной одноклассницы, Ирина. Она же – мой финансовый директор!

Издаю еще один звук, и слышу сзади, с кровати, тихое, ехидное Машкино «Хи-хи... Ошалел?»

Оборачиваюсь.

— Ага... Проснулась? Прости, разбудил своими воплями...

— Да не... Я уже минут двадцать подглядываю... Подвинься, а то видно плохо... И на экран смотри, там сейчас еще интереснее будет...

Чуть откатившись на кресле в сторону, я оборачиваюсь к экрану. А там Лешка, наклонившись, о чем-то перешептывается с парнем, простертым ниц между ног Светки. Парень хихикает и кивает, после чего сын на какое-то время исчезает из кадра. Вернувшись, переступает ноги парня, поддрачивает свой член и натягивает на него гондон. Парень встает на четвереньки, Лешка - на коленки, раздвигает парню ягодицы и... Я не верю своим глазам: оторвавшись от Светкиного клитора, здоровенный парень сладостно, совсем по-женски выгибает спину, а Лешка начинает все решительнее натягивать его задницу на свой лобок. Светка какое-то время заглядывает, засунув палец в рот, за его попу, потом хихикает и, привстав, притягивает голову приятеля на прежнее место...

На этот раз я выражаюсь уже абсолютно однозначно.

— Ой, бля...

На экране, тем временем, кто-то из девиц ныряет, лицом вверх, между Лешкиными ногами. Видно достаточно плохо, но, кажется, она охотилась ротиком на вполне качественно торчащий член парня, выполняющего в данный момент не совсем свойственную мужчинам роль. А между ног этой девицы, встав на четыре точки, уже пристраивается еще одна участница действия, явно готовясь пустить в ход язычок. Ее шлепает по выставленной вверх попе кто-то из оставшихся незанятыми парней и, получив одобрительное «М-м-м-м...», пристраивается сзади. Не успеваю я подумать, что будет дальше, как еще один членоносец садится верхом на грудь дочки, и та с жадностью захватывает темно-розовую головку ртом. И только последняя представительница дамского пола, явно в некоторой растерянности, ползает, забавно перебирая всеми четырьмя конечностями, вдоль получившегося состава, не находя себе достойного места.

— Это называется «мама ушла»... – комментирует с кровати Машка.

Я судорожно оборачиваюсь к ней и сразу возвращаюсь к экрану, но Машка успокаивает:

— Да все, Коль. Дальше там уже ничего необычного, можешь и не смотреть. Разве что как этот парень от нашего Лешеньки кончил здорово, аж завыл, - смеется она, и я, уже в полностью разобранном состоянии, закрываю плеер и медленно перебираюсь к Машиному теплому боку.

— Что, муженек, ошалел? А от чего больше, а?

— Пффффф...

— От бухгалтера своего, наверное?

— Хм... она не бухгалтер... она Финансовый Директор...

Машка засмеялась:

— Ну, пусть финансовый директор... А ты знаешь, что я про нее слышала?

— Ох... Да уже ничему не удивлюсь. Черт с ней. Лешка-то у нас – би, что ли?

— А то, что Светка с девчонками лижется, тебя не удивляет?

— Ай... все бабы – бляди...

Выдав мне чувствительный тычок, Маша чуть посерьезнела:

— Ну, не совсем би... Мы с ним разговаривали на эту тему... Говорит, задницы у всех одинаковые, только моя особенная – ничего толще пальца не пускает...

— Пробовал, что ли?

— Хм... А то ты не пробовал?

— Я?

— Забыл? По молодости я тебе пару раз туда пыталась резинку свою засунуть, не помнишь?

— А-а-а-а... Так это ж не то...

— То – не то, а пробовал... Ладно, пусть их... экспериментируют.

Я неуверенно хмыкнул. Но Машку тема с Лешкиной задницей интересовала, кажется, совсем не сильно:

— Так вот, про Ирину Николаевну-то твою... Ты ее мужа ведь знаешь?

— Знаю...

— Так они, мне Нинка рассказывала, встречаются частенько с Сулашвили!

Слово «встречаются» было сказано Машей со значением, и я хмыкнул:

— А это еще кто?

— Сулашвили? Ну, вспоминай...

Я вспомнил. Пара чуть помладше Ирины с мужем, он работает, кажется, в какой-то торговой фирме, она – в университете.

— Маш, так эта... как ее, ну, жена Сулашвили, с тобой же, вроде, работает?

— На биофаке, доцент... Я что, по-твоему, ее два раза видемши, с такими разговорами к ней могу полезть?

Машка как-то неуверенно покосилась на меня и, взяв на полтона ниже, довольно осторожно добавила:

— Особенно не по делу...

И примолкла, немного напрягшись.

Все еще озадаченный Лешкиными экзерсисами, я не сразу понял намек. А когда понял, приподнялся на локте и уставился на жену, недоуменно мигая:

— Машка... – дальше я сказал, кажется, вовсе не то, что собирался поначалу: - Так нельзя... Она ж моя подчиненная...

Машка забавно фыркнула, уже явно меня подначивая:

— А что, если подчиненная – так дырка поперек, что ли? Вон, смотрел же. Аппетитная бабешка, правда ведь?

Рассмеявшись, я отвалился в прежнюю позу.

— Ага, аппетитная... Аппетитнее некоторых..., - и Машка, притворно обидевшись, повернулась ко мне попой.

Полежав немного молча, я задумчиво, как бы в пространство, сказал:

— Ну, ладно... Сын – гомик, дочь – шалавка, жена куда-то не туда тянет... Съездил, называется... в доме сексуальная революция... Хоть все новости-то, нет, Машуль?

Машка, не оборачиваясь, прогундосила в подушку: «И никакой он не гомик... и дочь не шалавка, а любительница... и жена тебя никуда не тянет... и вообще, у детей это наследственное»...

— Ага, наследственное... По женской линии... Причем точно – вы с Дашкой обе такие, так что, можно сказать, чистый эксперимент на вас природа поставила... – с юмором протянул я, и жена, развернувшись ко мне лицом, пристроилась на плечо.

— Коль, ты Дашку не замай... Она и так сейчас жизнью обиженная...

— Это как?

— Да вот так... Мы ж с ней по этой части и впрямь одинаковые, в мамку нашу, и мужиков таких же выбирали... Ее муж до сих пор, хоть в экспедиции, хоть дома, а раз в день точно имеет... Она рассказывала, что в экспедициях над ними из-за этого даже смеялись...

— Ну, и что?

— Как «что»? В Антарктиду-то ей было нельзя...

Я хмыкнул.

— И... что ты мне-то предлагаешь? Драть еще и твою сестричку? Так тебе тогда совсем ничего не достанется, не боишься? – засмеялся я, но Маша оставалась серьезна.

— Ну, драть – не драть... но... Но если она захочет, то муж ей того... карт-бланш выдал. Только на этих условиях и уехал... Так что, если она кого к нам водить будет потихоньку, ты не обидишься?

Я помолчал.

— Машка... ну, конечно, можно... комната у нее своя... но без этого нельзя? Ты же знаешь, как я к чужим в доме отношусь...

Маша озадаченно замолчала, и, спустя некоторое время, я и сам не заметил, как опять заснул.

3

Проснулся я около десяти, с неожиданно свежей головой, бодрый и голодный. Быстренько слазил в душ и, накинув халат, подался на кухню, откуда доносились вполне аппетитные запахи.

По дороге заглянул в комнаты детей. Лешка, наплевав на приезд отца после полугодового отсутствия, уже куда-то усвистал. Ленивица Светка приоткрыла глаза только тогда, когда я открыл дверь, увидев папу, откинула натянутую на себя по утреннему холодку простыню и с радостным воплем взлетела с койки. Повисла на мне, облапив всеми четырьмя конечностями, прижавшись мягкими грудками к моей груди под распахнутым халатом, и сладко замерла, урча и приговаривая: «Папка... папка... папка»... Подхватив дочку под попу, я покружил ее по комнате, с удовольствием ощущая под пальцами плотные, гладкие ягодицы, и вдруг, неожиданно для себя, сжав ладони, несколько раз свел низ полупопий вместе, играя. Светка, оторвав от меня лицо, посмотрела изумленно, засмеялась, лизнула меня в нос и, потеревшись грудками, повертев в моих руках попой уже сама, опять прижалась всем телом. С сожалением я опустил дочку на кровать, она возмущенно протянула ко мне все конечности, но я, смеясь, увернулся и со словами: «Брысь в душ, еще намилуемся!» выскочил из комнаты. Светка за полгода подросла, и сейчас была разве что чуть ниже мамы, правда, существенно ее стройнее. Но все равно – этак и надорваться можно.

На Светкины вопли в коридор выскочили Мари, в одной длинной футболке, и Дитрих, одетый в коротенькие шорты. Оба в отца, высокие, крупнотелые, светловолосые. Поглядели на меня с некоторым недоверием, после чего Мари вдруг заявила:

— Гутен морген!

Я засмеялся:

— Привет! А почему по-немецки?

— Ой, дядь Коль... Я с перепугу, – в русском языке Мари акцент едва чувствовался.

— Ну, вот и замечательно. А то я уж испугался, что с племянниками через переводчика разговаривать буду. У меня с немецким зер шлехт!

На этот раз ответил Дитрих:

— Зато у нас зер гут! И с английским тоже... гуд!

Я с деланной строгостью оглядел младших родственников:

— А с русским?

— С первым, со вторым? – племянник с племянницей уставились на меня весьма ехидно, и я понял, что контакт, кажется, налажен. По крайней мере, три языка общения у нас есть точно, а остальное приложится.

С кухни выглянула Даша:

— Доброе утро, Коленька! Иди к нам, покормим...

«Покормим – это хорошо», подумал я. Но, стоило мне усесться за стол, как в кухню вихрем влетела Светка в точно такой же, как на Мари, футболке, и повисла у меня на спине, а следом степенно вошел и сын.

— С приездом, пап! Светка, чего повисла на отце, а?

Я, игнорировав протянутую им руку, притянул Лешку за голову к себе, чмокнул в макушку:

— А ты где шлялся с утра, а?

— А я, пап, теперь по утрам бегаю. Вот прибежал, в душ – и сразу к тебе, здороваться.

Надулся важно:

— Распорядок есть распорядок, я же не знал, когда ты встать изволишь...

Все дружно рассмеялись, чего, собственно, Лешка и добивался, и, повинуясь Машиной команде, расселись по сторонам стола.

После завтрака я поехал на работу. Зайдя в офис, кинул заинтересованный взгляд в сторону стеклянной перегородки, за которой, обложенная со всех сторон бухгалтерскими документами, обычно сидела Ирина, но там было пусто. Встретивший меня на пороге зам, перехватив взгляд, объяснил: «В отпуске», и мы с ним занялись делами.

К обеду я убедился, что с фирмой за время моего отсутствия ничего особенного не случилось и, похоже, в ближайшем будущем и не случится. Порадовался за себя: кажется, стал чуть ли не идеальным начальником – вот, уехал, а система работает себе, как ни в чем ни бывало. Практический вывод состоял в том, что можно, как я и планировал, спокойно отдохнуть до конца недели, привыкнуть к родному часовому поясу, да и дать новым знаниям немного уложиться в голове. Довольный, я распрощался с сотрудниками, велел без меня вести себя так же прилично и, провожаемый обрадованными улыбками, сел в машину.

Дорога к дому шла вдоль моря, торопиться мне теперь было некуда, и я свернул к пляжу. Вышел из машины, с удовольствием поглядел на лазоревый, переливающийся солнечными бликами простор, потянулся: «Искупаться? Так плавки не взял», и тут же вспомнил о прошедшей ночи. Сначала о Машке, ее теплом, ласковом, вкусном теле, и сразу о том, что она мне рассказала и показала. «Но Лешка-то, а... Безобразник!» - хихикнул я про себя, вспомнив, как он натягивал того парня. «И Светка... Как утром ко мне прижалась, и жопка – с ума сойти... Интересно, а ей все эти дела доставляют такое же удовольствие, как Машке? Или пока нет? Машка, пока не родила, вроде меньше подпрыгивала от радости... А с Дашкой-нимфоманкой что делать? Только чужих мужиков мне в доме не хватало, и так гостей со всех немецких волостей. Или...». Что именно «или», я головой додумывать не стал. Перед глазами мелькнули Дашкины соски, отчетливо просвечивающие сквозь тонкую футболку, потом – ехидные, но обещающие глаза Машки, рассказывающей про Дашкины проблемы, и додумал мысль мой сладко шевельнувшийся внизу орган. Пошло улыбнувшись, я нырнул в прохладу машины.

Дома я обнаружил только жену с Дашей. Переделав все дела, они, голенькие, подремывали в шезлонгах у бассейна, под тенью деревьев. Поздоровавшись издалека, я зашел в дом, в спальне разделся донага и критически посмотрел на свое отражение в зеркальной дверце шкафа. Решил, что пока еще ничего страшного не видно, бабам предъявляться еще не стыдно точно, и, закинув махровый халат на плечо, надел все же плавки и отправился к бассейну.

Нырнув от входа в дом, я вылез из воды точно напротив женщин и встал, чуть раздвинув ноги, лицом к ним. Маша соизволила приоткрыть один глаз, посмотреть им на меня, покоситься на Дашу, немного странно улыбнуться и закрыть его снова. А Дашка, бесстыдница, даже приподнялась на локте, откровенно меня разглядывая. Настроение у меня после работы было самоуверенно-игривым, и я, точно таким же взглядом обведя ее от кончиков пальцев на ногах через начисто эпилированный лобок до таких же, как у Машки, светлых волос, уставился с улыбкой ей в низ живота и спросил:

— А дети где?

Машка, не открывая глаз, опять улыбнулась и буркнула что-то неразборчивое, а Дашка, глянув мне в глаза со значением, вдруг потянулась, раздвинув ноги еще чуть шире, так, что стала видна темная дырочка между их основаниями, в самом низу:

— Д-е-е-ети? Дети упылили... еще с утра... черт их знает, где они... На пляже, наверно, что им тут с нами, старушками... К вечеру придут, они все каникулы так...

— Ну, ладно... – я прилег на шезлонг, стоящий между сестрами, и вытянулся, закинув руки за голову. Только прикрыл глаза, как почувствовал, что резинку плавок оттянула и тут же со щелчком отпустила чья-то рука. Сторона, с которой это произошло, была Машкиной, и я не стал открывать глаз, только улыбнувшись. Щелчок тут же повторился, и раздался Машкин ехидный голос:

— Коль, а ты че в плавках-то? Или стесняешься кого? Спаришь все, а мне оно еще надо...

Я хмыкнул, но шевелиться не стал. Тогда зашевелилась Машка. Ее шезлонг скрипнул, и плавки поползли с меня вниз. Я почувствовал небольшой, веселый страх, вовсе не из-за того, что сейчас мое достоинство окажется на виду у Дашки, но из-за того, что может за этим последовать. Однако плавки ползли вниз неумолимо, и мне, дабы не создавать жене лишних трудностей, пришлось даже чуть приподнять попу. Но, освободив меня от тряпки, Маша вздохнула, как после тяжелой работы, и улеглась на место, ничего не сказав. Мне стало совсем весело: «Ну, подруга! Ты что это, решила перед сестренкой агрегатом мужа похвастаться, что ли? Так тогда его не так надо показывать, а в боевой стойке!» Посмотрел из-под век в Машину сторону, но жена совершенно спокойно лежала, похоже, опять задремав. Перевел взгляд на Дашу: картина точно такая же. Пожал плечами, хмыкнул чуть слышно и расслабился. Черт с вами, бабы ненасытные, делайте, что хотите. Мне самому после сегодняшней ночи с Машкой все равно до вечера точно ничего не надо.

В тени, у воды, было прохладно, откуда-то налетал чуть ощутимый ветерок. Сам не заметив как, я заснул, как падишах, с двумя одалисками в полуметре от каждого своего бока.

Разбудила меня Машка, причем вполне садистским способом – ухватив за яйца и слегка сжав их в кулачке. Спросонок я подскочил, как ошпаренный, чем вызвал ржание жены:

— Ага, боишься за хозяйство! Неча спать, пора входить в режим. Ну-ка, купаться и ужинать!

— Тьфу, чтоб тебе...

— Так я потихонечку начала, кончик почесала, а ты только улыбаешься и спишь себе. Буквально вынудил!

Машка продолжала смеяться, а я после этих ее слов вспомнил, что мне снилось перед самым пробуждением. А снилась мне Дашка, играющая с моим членом. От такого воспоминания я смутился, что не осталось женой незамеченным, однако выяснять причину смущения она не стала. Хихикнула напоследок, хотя уже и не так уверенно, развернулась и ушла в дом.

Жена так и посматривала на меня искоса, явно о чем-то интересном думая, до самого вечера.

Дети пришли домой к ужину, нагулявшиеся насмерть, и, поев, убрели спать. Старшее поколение засиделось втроем за болтовней на кухне, и в спальню мы с Машей ушли довольно поздно. На прощание Дашка, глянув на меня, шлепнула сестру по попе и демонстративно завистливым тоном сказала: «Успехов»! Машка оглядела нас по очереди, засмеялась, как мне почудилось, чуть натянуто, и столь же демонстративно ухватила меня за руку, потащив за собой.

Я пошел в душ первым. Машка, под предлогом проверки качества мытья инструмента, присоединилась ко мне буквально через минуту. Качество ее, разумеется, не устроило, и она взялась устранять недостатки своими руками, а потом, когда пена с инструмента уже была смыта, немножко отполировала его язычком, глядя на меня снизу и посмеиваясь загадочно. Я подхватил ее на руки и, мокрую, перенес на кровать, уложил на спину, но жена вывернулась, встав на четвереньки ко мне лицом, ненадолго снова взяла моего дружка глубоко в рот, поиграв, выпустила и, повернувшись, подставила мне свою роскошную корму. Погуляв головкой по складочкам, я немного подразнил Машку, дождавшись нетерпеливого ворчания, ухватил ее руками за бедра и начал, не торопясь, двигаться внутри, потихоньку раззадоривая жену и сам заводясь все больше и больше.

Как и обычно у нас в этой позе, мне пришлось пару раз сбавлять темп, дожидаясь, пока Машка, подскуливая, перестанет вздрагивать от очередного оргазма. Последний раз мы кончили одновременно, Маша уже не заскулила, а довольно громко, радостно заохала в такт ударам моих струй в ее глубине. Успокаивая жену, я поцеловал ее в шею, погладил бока, натянул на себя ее бедра в последний раз, с удовольствием ощутив самым кончиком холмик на дне, и, медленно выйдя из лона, улегся рядом с Машей на спину, выставив на обозрение вполне качественно стоящий инструмент.

Опустившись на живот, Машка под моей рукой, уткнувшись лицом в подушку, чуть вздрагивая всем телом, всхлипывала от радости, постепенно успокаиваясь. Спустя недолгое время она повернулась на бок, ко мне. Вид у жены был таким, каким и положено быть виду только что удовлетворенной женщины, то есть слегка сумасшедшим. Потянувшись, она чмокнула меня в губы, благодаря, и, откинувшись на спину, с урчанием, очень ласково ухватила в ладошку мой источник ее физического счастья:

— Охххх... радость ты моя... Как же я по тебе соскучилась-то...

— Угуммм... – довольно ответил я, и жена довольно потянулась:

— Хорошо... Внутри, как будто лечу вся...

И вдруг тихонько засмеялась:

— А Дашка лежит за перегородкой и слушает, как я тащусь...

Я издал невнятный звук, означающий одновременно удивление, стыд и шутливый испуг. Действительно, Дашка помещалась в соседней спальне, обычно пустой именно потому, что внутренние перегородки в нашем, построенном по южному проекту доме, защищали от нескромных глаз, но никак не от нескромных ушей. В соседней комнате спокойно можно было разобрать не то что содержание разговора, но даже громкий шепот, а уж наши с Машкой довольные вопли были там точно слышны, как из громкоговорителя. Больше того, с другой стороны, во второй гостевой спальне, помещались Дашкины дети, и там все было слышно ничуть не хуже. «Будем надеяться, что Мари с Дитрихом спят без задних ног. Точнее, будем считать, что это именно так. Все равно деваться теперь некуда», подумал я. «А Дашка... Да и черт с ней. Поди-ка, коллекция фаллоимитаторов у нее не хуже Машкиной, так что под наши звуки ей даже, наверное, и способнее».

Тут я фыркнул, и Машка подозрительно на меня покосилась:

— Ты чего?

Я пересказал жене свои мысли, и она тоже засмеялась:

— Ага, я тоже так думаю. Ну-ка, тссссс...

Мы замерли, прислушиваясь. Из-за перегородки чуть слышно доносился звук включенного телевизора, почти теряющийся на фоне обычного, присутствующего даже ночью, небольшого шума. Я совсем было открыл рот, и тут от стены донесся вполне отчетливый, характерный женский стон, издаваемый исключительно в определенных обстоятельствах, а следом еще один, посильнее.

Перед глазами у меня появилась лежащая с раскинутыми ногами, раскрасневшаяся, тяжело дышащая Дашка, одной рукой резко засаживающая в себя дилдо, а другой ласкающая клитор. От такого зрелища мой член в руке жены чуть дернулся, и Машка, покосившись на меня, отпустила его, ехидно хихикнув при этом. Но тут за стенкой все стихло. Мы подождали еще немного, но стоны больше не повторялись, а следом умолк и телевизор.

Я полушепотом сказал: «Кончила тоже...», и уткнувшись с разных сторон в одну подушку, мы с женой дружно засмеялись. Потом Машка чуть опечалилась:

— Бедная моя сестричка... Это ж год только начался, сколько ей еще только всякие пластмасски в себя пихать...

Я проворчал: «А вот нечего было мужика отпускать неизвестно куда», мы еще немножко посмеялись на эту тему, Маша сходила в ванную, и мы заснули.

Утром мы с женой вышли на кухню вместе. Там уже хлопотала Дашка: Машкина физиономия была откровенно довольной, и сестра посмотрела на жену с откровенной завистью. Жена наклонилась к ее уху и что-то прошептала, оглядываясь на меня и хихикая, Дашка тоже глянула на меня искоса, вдруг тоже хихикнула, смутилась и очаровательно, совсем почти под загаром незаметно, порозовела. Я извинительно улыбнулся и кивнул, дамы дружно фыркнули, и взаимопонимание по щекотливому вопросу, таким образом, было достигнуто.

4

Дети на следующий день, как всегда летом, где-то носились с утра до вечера, опять появившись дома лишь к ужину.

Мы втроем, считай, весь день лениво дремали у бассейна, наслаждаясь отдыхом. Только после обеда Маша с Дашей съездили на пару часов в университет, жене надо было принять экзамены у своих задолжавшихся оболтусов, а Дашка, глянув на меня как-то странно, увязалась за ней под предлогом посмотреть на место работы, которое ей предстояло занять в сентябре. Уж не знаю, о чем они болтали по дороге, но по возвращении сестрички дружно глянули сначала на меня, потом переглянулись между собой, хихикнули и ушли в дом. Вернулись вскоре уже голенькими, слазили в бассейн и, еще раз хитро переглянувшись, спокойно улеглись у меня по сторонам.

Я все это видел из-под полуприкрытых век. Настроение было ленивым, и открывать совсем глаз я не стал, но происшедшее запомнил.

Этой, третьей после моего приезда ночью, мы с Машкой любились, время от времени весело замирая и прислушиваясь к тому, что происходит за стенкой.

Дашка не обманула наших ожиданий. Поначалу она совсем тихонько постанывала за стеной, постепенно разогреваясь, и звуки становились все отчетливей. Мы, то и дело приостанавливаясь, больше слушали эту музыку, чем занимались делом сами. И так до тех пор, пока Дашка дважды, почти подряд, не кончила, да с такой мощью, что у меня даже возникли некоторые подозрения по поводу театральности происходящего. Я со смехом высказал их жене, и Машка чуть обиделась за сестру:

— Чтоб ты понимал! Она, когда кончает, иной раз так стонет, что оглохнуть можно! А сейчас так, слабенько... Перебудить детей боится, да и вообще... Без мужика разве толком кончишь?

Все это она произносила уже в движении, сидя верхом на мне, с придыханиями и перерывами, ласково царапая коготками мою грудь. Дашкины звуки сильно добавили возбуждения нам обоим, и уже через пару минут ей за стенкой было, что послушать. Давно мы так здорово не кончали, и оба прекрасно поняли, что благодарить за это надо Дашку. Поделились мы этим пониманием друг с другом с некоторым, может быть немного наигранным, удивлением.

Следующий день прошел так же, как и предыдущий, в лени и неге. По крайней мере, для меня отдых был почти абсолютным. Вся моя деятельность заключалась в медленном перемещении утром с кровати, через душ, за стол с завтраком, оттуда в бассейн, из бассейна – на лежак и так далее, в том же темпе. Женщины были заняты немногим более моего, да и то лишь потому, что домработнице, ввиду присутствия в доме двух незанятых дам с двумя юными, но уже вполне дееспособными помощницами, был предоставлен законный отпуск.

В результате у меня, отлежавшегося, успокоившегося и отъевшегося, к вечеру образовалась знакомая тяжесть в паху, которой я был приятно удивлен. Возраст все же не подростковый, а ведь уже три ночи подряд Машка мне не то чтобы совсем спуску не давала, но пользовала весьма интенсивно.

Так или иначе, но на своих обнаженных соседок я начал поглядывать несколько по-другому. Сам я этого поначалу не осознавал, но от женщин такое разве скроешь... Они тут же чуть изменились: там попка чуть отошла назад и повернулась чуть энергичнее, тут сосочек вдруг чуть напрягся, здесь глаза вдруг глянули на меня не как на неодушевленный предмет, но с врожденным кокетством. Естественно, такое их поведение только способствовало усилению тяжести в моем известном месте, но тяжесть эта была приятной, и я не стал торопить события. Пусть Машка заберет ее себе тогда, когда сама этого сильно захочет. Опять же, много меньше трудов понадобится для того, чтобы довести жену до нужной кондиции.

Машка, впрочем, не торопилась, и это для меня тоже было приятно – значит, три ночи прошли не зря.

Так, обмениваясь иногда с женой понимающими и предвкушающими взглядами, мы и дожили до вечера. В прохладе веранды перед кухней втроем с Дашей поужинали, дождались и покормили детей, потом, когда эта шумливая стайка разбежалась по спальням, посидели еще некоторое время. Сестры о чем-то тихонько щебетали между собой, а я сидел в рассеянной полудреме, глядя на блики луны в чуть заметно волнующейся под легким ветерком воде бассейна.

Вывела меня из оцепенения потянувшаяся с тихим стоном Маша.

— Ох, вечер какой хороший!

Оглядев нас с загадочной улыбкой, произнесла:

— А сейчас еще лучше будет!

Встала и вышла на кухню. Вернулась с подносом, на котором стояла бутылка мартини, три стакана чешского стекла и вазочка с оливками.

— Угадала?

Дашка даже зааплодировала тихонько, а я довольно хмыкнул. Дополнение и впрямь идеально соответствовало обстановке.

Открыл бутылку, разлил, как положено, на два пальца, раздал женщинам стаканы. Задумчиво посмотрел через свой на лунную дорожку:

— Ну... за что? За приезд? Так вроде проехали...

И тут тихонько вмешалась Дашка:

— За любовь...

Мы, все трое, переглянулись и как-то особенно осторожно, тихонько чокнулись. Поначалу лишь намочив губы, я допил оставшееся одним глотком, ненадолго задержав восхитительный напиток во рту. И тут же налил снова, уже по полстаканчика:

— И по-гусарски! За дам-с!

«Дам-с» рассмеялись, потянувшись ко мне стаканчиками, но я поднялся, подошел к каждой из них сзади, чокнулся, поцеловал в щеку и, довольный собой, уселся на место, внимательно глядя на женщин. Под моим взглядом они и не пытались сачковать: обе, хоть и не торопясь, со вкусом, но выпили все до дна.

Поставив стакан, Даша закинула в рот оливку и посмотрела сначала на Машу, а потом на меня:

— Родственнички! А почему бы нам сейчас не потанцевать, а? Детей не разбудим, - она вдруг сделала паузу и, опустив на секунду глаза, хихикнула, - с улицы в спальнях ничего не слышно...

Мартини великолепно устроился, казалось, во всем моем организме, и я был вовсе не против, так сказать, умеренной физической активности. Про Машку и говорить нечего – где вы видели хоть одну немного выпившую женщину, отказавшуюся потанцевать? Так что предложение было принято на «ура».

Встав, я отправился в Светкину комнату за маленьким музыкальным центром. Дочка в полусне открыла глаза, увидев меня, улыбнулась, и я, наклонившись, чмокнул ее в лоб, с удовольствием почувствовав, как ее руки обвились вокруг моей шеи, притягивая меня к грудкам. Чмокнул еще раз и тихонько освободился. Светка недовольно фыркнула, но мне было не до нее. Где-то глубоко, нарастая, шевелилось странное, радостное томление.

Принес аппарат на веранду, тихонько его включил. Зазвучало неторопливое, густое, как мед, аргентинское танго.

Я обернулся. И остановился в растерянности: на меня в ожидании смотрели две пары очень похожих глаз, и какую из прелестниц выбрать первой с тем, чтобы не обидеть вторую, я не знал.

Женщины переглянулись, и мне навстречу встала Маша, сразу закинув руки мне на шею, туда, где только что были руки дочки. Чуть выгнулась бедрами вперед, легко касаясь моего лобка, ожидающе глядя мне в глаза. Чувствуя, как внизу, под тонкими, надетыми на голое тело шортами, у меня все поднимается, я переложил свои ладони на попу жены, прижимая ее к себе плотнее, но она, вдруг улыбнувшись, мягко высвободилась и, взяв мою руку, соединила ее с Дашиной, а сама уселась в кресло, наблюдая.

Я потянул Дашу вверх, и она легко поддалась, положив одну руку мне на плечо, другую, соединенную с моей в замок, чуть отведя в сторону. Вторая моя рука лежала на Дашиной талии, чуть выше веревочки символических плавочек-бикини. Я впервые коснулся рукой Дашиного тела: ощущение было приятным, очень похожим на ощущение от Машиной талии, разве что укладывалась она в руку чуть удобнее, Дашка была габаритами немного меньше. Так мы потанцевали несколько тактов, я с неожиданным для самого себя удовольствием ощущал, что внизу у меня уже все готово к бою, и тут Дашка нечаянно коснулась животом головки моего бойца. Вздрогнула, остановилась, выпучив глаза, посмотрела вниз. И рассмеялась, согнувшись, на мгновение прижавшись к моей голой груди своими, укрытыми только шелковым топиком грудками.

— Тьфу на тебя, Колька. Это на жену или на меня?

— На обоих, - ехидно ответила за меня внимательно наблюдавшая за всем происходящим Машка, и я облегченно засмеялся вслед.

— Так, ребята. Ну вас с танцами. На посошок – и по спальням, - заключила Дашка, весело, но с почти нескрываемой завистью глядя на нас с женой. – А то вы к разврату уже точно готовы, да и я...

Она вдруг легко провела пальцами по своим трусикам на лобке, поднесла их к носу, понюхала и заключила:

— . .. тоже.

Разлили остатки мартини, выпили стоя, почти торопливо. Машка искоса посмотрела на сестру:

— Только, Дашунь, того... – в голосе Маши отчетливо слышались нотки, навеянные мартини.

— Чего? – весело вскинулась Дашка, глядя то на меня, то на Машу.

— Ты нам помоги... Я тебе сегодня говорила...

Дамы, переглянувшись, покатились со смеху, и мы пошли в дом. Расстались у дверей спален, причем Дашка, обернувшись на пороге, хихикнула обещающе.

В спальне Машка бросилась на кровать ничком, задрав пятки вверх и явно не собираясь, по крайней мере поначалу, активничать. Понимая, что она права, - они с Дашкой за день делали хоть что-то, а я вообще больше напоминал труп, - я все же тяжело вздохнул, дабы жена прочувствовала все свое ничтожество. И приступил к делу, начав с шеи.

Машка сладко постанывала, но не расслаблялась, как обычно, а когда я попытался заняться одним из ее любимых мест, ушком, вдруг хоть и чуть заметно, но явно недовольно дернула головой. Я хмыкнул, внимательно осмотрел розовенькую, чистенькую раковинку, спросил: «Не болит?», Маша отрицательно промычала, и до меня наконец дошло. Оторвавшись от жены, я прислушался. Из Дашкиной спальни никаких звуков не доносилось, что, впрочем, пока не говорило ни о чем: слишком мало прошло времени с того момента, как мы расстались.

Однако никаких звуков не было и тогда, когда я, уже сняв с Маши лифчик, парео и трусики, раздвинув ей бедра пошире, попытался забраться пальцами к ней в ласковую дырочку. Там было неожиданно сухо, и Машка опять недовольно дернулась, приподняла голову и уставилась на стену Дашиной спальни.

Я, засмеявшись, откинулся на пятки:

— Что, родная, «помощи» не хватает?

Маша обернулась и критически посмотрела на мой инструмент. Дела у него обстояли немногим лучше, чем у ее дырочки: напряжен он был в лучшем случае наполовину. Хихикнула:

— Тебе тоже... Слушай, а она там вообще живая? – и тут же напряглась, прислушиваясь.

Тут с нужной стороны раздался сначала нечленораздельный, тихий, но явно расстроенный голос Даши, потом тихий стон освободившейся от груза кровати, стук закрываемой двери. И сразу в нашу дверь кто-то тихонько поскребся.

Машка вскинулась, перевернувшись на бок, нервно улыбнулась и пробормотала по нос что-то вроде «Никак сестричку принесло»? Вид у нее был при этом презабавный, одновременно и похотливый, и растерянный, и чего-то ждущий, и я, не выдержав, рассмеялся. Жена глянула на меня со злостью, сразу же сменившейся смехом, и громко сказала: «Да»!

Дверь осторожно приоткрылась, и, сразу же ее закрыв, в комнату просочилась Дашка. Вид у нее был жалобный: одной рукой придерживая на груди полы коротенького халатика, она в другой держала ярко-красный, с двумя хвостиками Машкин вибратор. Сразу же нашла глазами меня:

— Коль, ты извини... Не работает, сволочь...

И вдруг, расслабившись, улыбнулась:

— Только я разохотилась... Да и ты, Маш, просила же...

Жена ехидно угукнула, а я, взяв игрушку в руки, провел пальцем по боковине. Боковина была мокрая. Поднял глаза на Дашку, та чуть смущенно, но довольно нахально улыбнулась, и я перевел взгляд на жену:

— Твой, кажется?

Машка, уже расслабившись, откинулась на подушки, отведя согнутую в колене ногу в сторону так, что мне стала видна плотно закрытая щелка внизу живота.

— Угу...

— Так Маше он ни к чему сейчас, ты же дома, - с показной покорностью дополнила Дашка. – Вот я и призаняла... Дома-то мне такое тоже ни к чему, потому и нету, - засмеялась она легко, глядя на меня, как на волшебника.

«Вот сейчас скажу «трах-тибидох», и будет ей удовольствие», ворчливо подумал я и тяжело вздохнул. «Трах? Тибидох?» - вдруг прочитал я это детское присловье во взрослом смысле, и поглядел на Дашку с несколько другим интересом, улыбнувшись. «Ну ладно, посмотрим»... И тут встретился глазами с женой, демонстративно потянувшейся и показавшей мне язык. «И как это понимать? Фиг тебе, а не Дашка? Или совсем даже наоборот»? На всякий случай посмотрел на Дашку с максимально доступной строгостью:

— Батарейки меняла?

— Коль, ну я ж не совсем...

— Прости, - засмеялся я, вставая. – Ладно, сейчас гляну...

Дашка довольно сказала «Ага!» и совершенно естественным движением залезла на нашу кровать, уселась рядом с лежащей Машей, подложив под спину подушку и вытянув ноги, открывшиеся при этом почти до самых признаков пола. «А ноги у нее как бы не красивее Машиных», невольно сравнил я, глянул на внимательно наблюдающую за мной жену и тоже показал ей язык. Жена фыркнула, а Дашка ехидно хихикнула и ущипнула сестру за бок.

Присев к прикроватной тумбочке, спиной к женщинам, я, хоть и не сразу, но вскрыл устройство. Как я и ожидал, проблема оказалась вполне дамской: контактные площадки были покрыты зеленоватой пленкой окисла, и я оглянулся в поисках чего-нибудь, чем можно было бы их зачистить. До этого я не обращал внимания на тихую возню, происходящую уже добрых минут пять за моей спиной.

Сначала мне показалось, что мои дамы шепчутся, поскольку губы Даши были то ли возле самого уха, то ли в самом ухе Маши. Но, разглядев прикрытые глаза и учащенное дыхание обеих, задранный выше пояса Дашкин халатик и, главное, Машкину руку, не торопясь двигающуюся ниже этого халатика, в самом чувствительном Дашкином месте, я немножко остолбенел.

Выдохнул и засмеялся:

— Эй, красавицы! Вам, я смотрю, инструмент уже и не нужен? А я-то стараюсь...

Дашкин язычок на секунду замер в глубине Машкиного уха, глаза открылись и скосились на меня, а Машка, и не думая прекращать ласкать сестру, приоткрыла глаза:

— Это смотря какой...

Спохватилась и добавила:

— И смотря кому... Починил, что ли? Дай, проверю...

— Нет еще...

— Ну и не мешай, - хихикнула жена и повернулась ко мне попой. Я заглянул за нее: Машка ласкала языком Дашкин сосок, отчего Дашка совсем часто задышала, зажмурилась опять и развела ляжки еще шире, выставив мне в глаза приоткрытую, блестящую в глубине от сока раковинку. Я с трудом удержался от того, чтобы, бросив ремонтные работы, не присосаться немедленно к ней губами. Может, так бы и сделал, но тут мне в голову пришла мысль о пилке для ногтей, лежащей в ящике той самой прикроватной тумбочки, и я на секунду отвлекся, доставая ее.

Зачищать контакты я пересел ближе к ногам кровати, дабы наслаждаться зрелищем, не слишком отвлекаясь от дела. Впрочем, много времени работа не заняла, дамы даже не успели переменить позу, только Машка чуть подвинулась, занявшись дальней от себя Дашкиной грудью, да Дашка стала стонать уже чуть не в голос.

Собрав игрушку, я повернул кольцо у основания. Вибратор тихонько зажужжал, и я поднял глаза на женщин. Они, увлеченные процессом, никак не отреагировали на звук. «Так. Зря старался, что ли?», весело подумал я и перекинул ноги на кровать.

На секунду приподняв голову, Машка одарила меня совершенно сумасшедшим взглядом, тут же вернувшись к Дашкиной сиське, и я, в задумчивости, остановился. То, что я сейчас кого-то из них... «отвибрирую», у меня сомнений уже не вызывало. Нечего им было тут цирк передо мной устраивать, если не хотели довести меня до греха. Но вот кого? Машкины ноги были сжаты так, что доступа к ее надлежащим местам, считай, не было. Зато Дашка была раскрыта во всю ширь, лаская свой клитор рукой, немного то сводя, то разводя ноги и будто нарочно подставляя мне розовую раковинку ниже.

Все еще опасливо глянув на Машку, приняв, на всякий случай, шутливый вид, я забрался между Дашкиных ног и осторожненько провел вибрирующей головкой по ее нижним губкам. Дашка, сначала замерев, подбросила бедра вверх и застонала от удовольствия. Я опять глянул на жену: Машка, оторвав голову от Дашиной груди, удивленно глянула сестре между ног, увидела вибратор, гуляющий между наружными Дашкиными губками, прибавила глаза, перевела их на меня, выдохнула, хихикнула, еще раз выдохнула.

Я замер, и тут жена, судорожно улыбнувшись, кивнула и встала на колени. Протянув руку, забрала у меня красный инструмент, отложила его в сторону, задыхаясь, пробормотала: «Все равно толком не умеешь... Дашку жалко»... И, ухватив меня за стоящий член, потянула его к Дашиной дырочке. «Вот это жалость!», подумал я, аккуратно оттирая Машу чуть вбок и нависая над Дашей, так и не открывшей глаз до тех пор, пока я, осторожно раздвигая мокрые стеночки, не остановился в самой ее глубине, давая возможность привыкнуть к новому для нее члену. Только тогда она, издав довольное мычание, чуть приподняла веки. Увидев над собой мое лицо, испуганно раскрыла глаза пошире, потянувшись, выглянула из-за моего плеча, ища глазами Машку. Что уж там ей показала Маша, не знаю, оглядываться я не стал. Но Дашка, успокоившись, закрыла глаза опять, вытянула трубочкой мне навстречу губы и, повертевшись на простыне, устроившись поудобнее, начала сильно, часто подмахивать, задавая ритм и постепенно поднимая ноги все выше.

Чуть позже, немного задохнувшись, я отлепился от Дашкиных губ и посмотрел на жену. Маша сидела рядом, опершись на руку, и смотрела на нас со все понимающей, но немножко, мне показалось, жалобной полуулыбкой. «Ну нет, подруга! Не зря ты меня три ночи доила и два дня откармливала, мне сейчас стояка на час хватит, так что не расстраивайся раньше времени, и тебе добра перепадет!», подумал я, потянулся и, улыбнувшись, чмокнул Машку в губы. Она ответила, но несильно, то ли не желая отвлекать, то ли и впрямь чуть обиделась на меня за то, что я так легко согласился залезть на ее сестру.

Подчиняясь интуиции, я вышел из Дашки и, не стесняясь, едва ли не силой перевернул ее на четыре точки. Дашка испуганно посмотрела на меня через плечо, но я с маху вогнал ей своего дурака так, что ощутимо растянул что-то в глубине, отчего Дашка взвизгнула и заохала, начав надеваться на меня в бешеном ритме. Вертя бедрами, я раздвигал ей пещерку при каждом ее движении, а вдобавок запустил руку вниз, сразу найдя и зажав между пальцами капюшон сладкой кнопочки, и уже через минуту Дашка буквально взорвалась, кончая.

Не став дожидаться, пока она тряпкой сползет с моего члена сама, я выдернул его и потянулся к Машке. Рожа у меня при этом, судя по реакции жены, была достаточно зверская, она даже чуть шарахнулась от меня, но я не собирался сейчас обращать на женские выкрутасы внимания. Точно так же, как Дашку, жестко, почти насильно, я поставил ее в любимую нашу позу. Внутри Машки было суховато, но я не обратил и на это никакого внимания, долбя ее со всего маха. И Машка быстро, на редкость сильно кончила, очень похоже на Дашку, только так и не намокнув толком в процессе, но зато выпустив в конце целую лужу под нас, на простыню.

Оказывая жене дополнительное уважение, я все же проводил ее, не выходя, до самого низа. Где и оставил, все еще постанывающую, вплотную к почти совсем уже тихо лежащей Дашке. Встал на колени и осмотрел поле боя: сестры лежали, уткнув носы в подушки, выставив ко мне чуть раздвинутые ноги и округлые, аппетитные задницы. На Дашке все еще был надет халат, скрученный теперь чуть ли не в веревочку. Засмеявшись, я шлепнул обе попы одновременно: звуки, вызванные шлепками, были тоже одинаковыми: «Ай!»

В этом «Ай» было все сразу: и удовлетворение, и страх поднять голову и посмотреть сестре в глаза.

А мне, почему-то, было совсем не страшно. Конечно, Машка может и устроить скандал: но очень вряд ли всерьез, уж слишком явно она этого хотела сама. Опять же, я им теперь друг с другом любиться точно не помеха, а бабы это ой, любят, только что сам видел... А если продолжим, - тут я еще раз поглядел на Дашкины прелести и непроизвольно облизнулся, - то Дашке мужика не понадобится, что тоже для всех хорошо. В общем, куда ни кинь – все нормально.

Да и бутылочка мартини пришлась весьма кстати. Ведь, как известно, чего только по пьянке не бывает, уже совсем весело подумал я, выдохнул и втерся между лениво зашевелившимися дамами. Перевернулся на спину, запустил руки им в волосы, и они очень похоже заурчали от удовольствия.

А потом все же посмотрели друг другу в глаза. Через мою грудь, пристроившись с двух сторон мне под мышки. Машка по-хозяйски закинула на меня коленку, а Дашка, скромничая, только положила на живот руку. Посмотрели – и захихикали. Сначала чуть смущенно, а потом, отвалившись от меня, захохотали уже в голос, до слез, и все, что мне оставалось, это недоуменно переводить глаза с одной на другую. В глубине души я все же ожидал... Ну, не то чтобы чего угодно, но только не этого.

Все еще всхлипывая от смеха, Дашка передразнила Машку: «Вечер... тебе... хороший», на что получила, тоже сквозь всхлипывания, достойный ответ сестры: «Ага... Потанцевали... Дальше некуда...», и женщины мало-помалу начали успокаиваться. Наконец, Машка повернула голову ко мне:

— Тебе-то хоть... понравилось?

Я хмыкнул:

— А меня, вообще-то, кто спрашивал?

Дамы, переглянувшись, немного посмеялись опять, и Дашка приподнялась на локте, ехидно посмотрела на Машку, потом на меня:

— Ко-о-о-ленька... Ну и у кого... слаще, а?

Я прикрыл глаза, демонстративно пожевал губами, как бы раздумывая, хотя у самого в голове никакой другой мысли, кроме веселого, ласкового «Вот же блядешки!», не было и в помине. И преувеличенно серьезно ответил: «Не распробовал!», чем вызвал сначала ошарашенное молчание, и следом новый приступ веселья, сквозь которое с трудом пробился Машкин вопрос:

— Так ты что, того... Еще хочешь, а?

Я опять изобразил сурьез, а потом, резко перевернувшись на живот, притянул под себя руками головы сестричек и принялся целовать их по очереди, ныряя языком то в один, то в другой сладкий, жадно приоткрывающийся мне навстречу ротик.

И все закрутилось по новой, но уже без сумасшествия, не торопясь, ласково и со смехом. В какой-то момент они все же потребовали у меня ответа на сакраментальный для них вопрос «у кого слаще». Я снова поставил их на четвереньки, но уже рядышком, бедро к бедру, и стал строго по очереди, исключительно для того, чтобы вынести объективное суждение, нырять своим елдаком то в одну, то в другую мокрую дырочку. А когда я, вполне естественно, зафиксировал ничью, то дамы, возмутившись, потребовали у меня хотя бы оценить, у кого из них там вкуснее. Я к тем порам уже замучился ползать на коленях за их попами, и запустил им в дырочки по паре пальцев, с важным видом потом их облизав и, опять же, сказав «ничья», а после возмущенных воплей соревнующихся посадил их на скобки, загнав по три пальца в главные дырочки и по одному – чуть выше.

Для Дашки это простейшее упражнение камасутры, как ни странно, оказалось внове, и она, заведясь не на шутку, кончила еще раз. Оставив ее восстанавливать силы, я перевернул Машку на спину, раздвинул ей ноги пошире и быстренько довел ее до такого же состояния языком, после чего мы некоторое время просто повалялись, отдыхая.

Потом дамы вспомнили, что я-то у них ни разу так и не кончил, суматошно разложили меня объектом вверх и, честно потрудившись с двух сторон ротиками минут пятнадцать, все же выдоили из меня то, что хотели. С трудом сдерживаясь под умелыми Дашкиными действиями, я все же дождался, пока головка окажется в очередной раз во рту жены, и разрядился туда. Но Машка тут же, притянув к себе Дашкину голову, поделилась добычей с ней, и обе они довольно зачмокали, переглядываясь и кивая головами: вкусно!

Увидев, как после этой процедуры мой разряженный друг бессильно съеживается, дамы вдруг вспомнили о времени («ну да, вспомнили», - подумал я, - «просто поняли, что с одного мужика двадцать палок не получишь»), и Дашка, чуть потрепавшись с сестрой еще, засобиралась к себе. Чмокнула нас обоих на прощание и буквально упорхнула, забыв свой халатик на краю нашей кровати. Контраст с тем, в каком виде она пришла, был настолько разительным, что я довольно улыбнулся ей вслед.

А Машка, проводив сестру взглядом, встала напротив меня на четвереньки, разглядывая меня в упор с плотоядной улыбкой на губах.

— Ну, козел ебливый? Доволен? – голос жены не то чтобы предвещал бурю, но был весьма грозен.

Хмыкнув, я встал напротив нее в точно ту же позу. И боднул ее в лоб:

— А ты?

Машка ошарашено посмотрела на меня и, откинувшись назад, уселась. Вдруг вся обмякла, и совершенно другим, мягким, даже мягче обычного, голосом, сказала «Ага»... И улыбнулась.

Я, укладываясь на место, потянул ее к себе. Выключил свет, и Машка, тесно прижавшись ко мне, быстро затихла.

На рассвете я проснулся от того, что ее рука ласково, но настойчиво гуляла по моему стоящему в полный рост члену. Ничего необычного в этом не было, и, даже почти не просыпаясь, я перевернулся, подминая Машу под себя. Привычно пощупал между ног жены, проверяя, все ли готово, но Машка вдруг прошептала: «Не туда, Коленька... Ниже...», и вот тут я проснулся окончательно.

Маша не отказывала мне раньше в этом удовольствии, впрочем, и я, зная, что удовольствие это в первую голову мое, а для нее – так себе, никогда не злоупотреблял. Но чтобы она предлагала сама? Опустил руку чуть ниже – и впрямь, вся задняя дверка жены уже в любриканте: засунул туда один палец, он проскочил неожиданно легко, а Машка хихикнула и, вроде, сладко поежилась; добавил второй, чуть повертел ими, растягивая дырочку – она опять хихикнула и поежилась еще раз, сжав пальцы внутри себя. Замерев, я уставился на видное в полутьме лицо жены. Машка улыбнулась и сказала: «А это я без тебя, резинкой растянула... Специально... Будешь знать, как шляться по полгода!»

Охнув от нахлынувших чувств, я покрыл лицо жены поцелуями, и потом, уже и не знаю, в который за этот вечер раз, осторожно, бережно перевернул ее на четвереньки. Встал над ней, пристроился к верхней дырочке, и вдруг, с первого же, слабого толчка, провалился до упора. А с Машкой случился, мне показалось, один сплошной оргазм, продолжавшийся до тех пор, пока я, кончив, не вышел из тесноты, и еще немного после. Так мы и заснули, не помывшись, в обнимку.

5

Утром я проснулся от того, что кто-то ласково водил пальцем по спинке моего носа, чуть ее щекоча. Открыл глаза: на плече – сладко посапывающая Машкина голова, а с другого бока, подогнув под себя ноги, сидит голенькая Дашка, чешет мне нос и довольно улыбается.

Поморгав, я шепотом, удивленно спросил: «Ты чего?»

— Халат вчера у вас забыла...

— А-а-а... – я немного растерянно улыбнулся и прислушался к себе. Нет, пока на женские поползновения мне ответить нечем, утреннего стояка, и то нет.

Зашевелилась Маша, не открывая глаз, притерлась ко мне поплотнее, притянула к себе рукой и проворчала:

— Брысь, развратница... Не дам больше мужика... Мой... Вот, - и, сонно улыбнувшись, потерлась о мою грудь щекой.

Дашка тихим голосом подтвердила:

— Ага... твой...

А сама, протянув руку, ухватила Машин сосок, прижатый к моей груди, и, глядя с улыбкой в лицо сестры, принялась колдовать над ним пальчиками. Машка соизволила открыть глаза:

— М-м-м-м... опять, как в молодости... вечно ты меня за сиську будила, блядешка...

И вдруг вскинулась:

— А дети где?

— Дети? – засмеялась Дашка. – дети смылись уже, время-то двенадцатый час, сони... Записку оставили, что вечером на день рождения к кому-то идут, будут поздно...

— Я им дам «поздно», - проворчала Машка, уже явно млея от Дашиных ласк. – Отстань, негодница... я есть хочу... и мужика помыть надо, а то я ему вчера в попу дала, а потом мы уснули, не помывшись...

Открыв один глаз, она уставилась на Дашку, ожидая реакции. Та, выпрямившись, всплеснула руками:

— Машка! Так ты ж туда не любишь!

Жена довольно фыркнула: «Теперь люблю!», и, окончательно открыв глаза, отвалилась от меня на спину. Легко вскочила с койки, потянув меня за собой:

— Брысь в душ, грязнуля! Я следующая...

Дашка грациозно сошла с койки: «Ну ладно, я на кухню. Хотя завтрак уже готов», забрала халатик, глядя на меня, ехидно улыбнулась через плечо, завлекательно вильнула попой и вышла.

Дамы, раньше полностью обнажавшиеся лишь у бассейна, после вчерашней ночи утратили стыд совсем, даже на кухне сверкая голыми попами и эпилированными лобками. Впрочем, опять же после вчерашнего, меня это не волновало пока никак, и я лишь посмеивался, глядя на то, как они, заводя друг друга, все более и более откровенно пытаются вызвать реакцию если уж не мою, то хотя бы моего члена. После обеда им это надоело, и они, искупавшись очередной раз, заявили, что пошли поспать под кондишеном, да и удалились в дом.

Через некоторое время мне стало скучно, и я пошел посмотреть, как им спится. Тихонько пробрался по коридору: дверь в Дашкину спальню была (предупредительно?) приоткрыта, звуки из нее раздавались хоть и негромкие, но весьма характерные. С трудом сдержав смех, я из-за косяка заглянул туда. Так и есть: мои красавицы увлеченно ласкали друг друга в классической позе «69», не обращая уже на окружающую среду никакого внимания. Смотреть было скучно: Машкина голова между Дашкиными ляжками закрывала мне самый интересный вид, сзади, где-то под Машкиной попой, тихо жужжал починенный мной вибратор, но что он там делает, видно не было тоже. И я, так и не обозначив свое присутствие, вернулся к бассейну.

Дамы вернулись через час, чуть потные, порозовевшие, посвежевшие, с блестящими глазами. Поглядев на них, я плотоядно хихикнул. Машка высунула язык, сказала «Да! А с тебя толку нету!», и они дружно нырнули в бассейн. Немного поплавав, вылезли, переглянулись, глянули критически на меня, хихикнули и, держась за руки, убежали назад в дом. Я с неожиданным удовольствием проводил их взглядом: ну, прямо праздник любви какой-то... Слазил в бассейн сам, полистал книжку да и задремал в тенечке.

На этот раз сестричек не было часа два. Вернулись они, хоть и довольные, но уже неторопливые. Лениво сползли в бассейн, посидели в нем некоторое время, почти не шевелясь, и, чуть посвежев, перебрались на шезлонги по обеим сторонам от меня. Я, сочувственно посмотрев на них, спросил:

— Замучились, девки?

Машка, не открывая глаз, довольно улыбнулась и угукнула, Дашка соизволила ответить более конкретно: «Ага... Дорвались... Лет пятнадцать такого не было...», и все затихли.

Погода, тем временем, стала портиться. Сходив в дом, я накинул шорты и футболку, принес два больших махровых полотенца и укрыл ими начавших ежиться женщин. Те поблагодарили меня за заботу, Машка взглядом, Дашка – ласково проведя своей рукой по моей и пробормотав что-то довольное. Но через некоторое время нам все же пришлось уйти в дом.

Дамы занялись ужином, а я пристроился в гостиной и, впервые с момента приезда, включил телевизор. Лениво переключая каналы, дошел до чего-то абсолютно тинейджерского, музыкального, автоматом проскочил его. Сам еще не понимая в чем дело, вернулся. И одурел.

В кадре, боком к зрителю, стояла симпатичная девушка, скорее, даже еще не полностью сформировавшаяся девочка, лет тринадцати – пятнадцати, не больше. Крошечные еще сиськи с сильно возбужденными сосками лежат поверх боди, попа голая, белая, перечеркнутая рукой негритенка примерно такого же возраста, натягивающего ее на свой лобок с такой амплитудой, что между попой и лобком, в ярком свете, то появляется, то исчезает одетый во что-то розовое член. И девочка, и негритенок, улыбаясь во все тридцать два зуба, смотрят на экран, весьма правдоподобно изображая удовольствие. Потом, под совсем уж бравурную музыку, замирают, выгибая спины, в якобы уж совсем неземном блаженстве, и разъединяются. Звучит похотливый голос дикторши: «Презервативы «Голлон» только добавят вам удовольствия!»

Парень и девушка, продолжая улыбаться, согласно кивают. Музыка меняется на нежную, девица становится на колени и, радостно поглядев в камеру, немножко играет с членом негритенка языком, причем на конце презерватива, в сильно раздутом шарике, качается вполне приличная доза спермы. Потом проглатывает член до основания, сладко чмокает несколько раз, выпускает игрушку изо рта, целует, подняв глаза на негритенка, и, уже в камеру, тонким голосом произносит: «А еще они вкусные!»

Издав невнятный звук, я включаю откат и просматриваю ролик еще раз. Вывожу номер канала: нет, эта музыкалка была здесь всегда. Смотрю на часы: нет, время вполне детское. И, окончательно ошалев, зову жену с кухни.

Маше некогда, она выглядывает в дверной проем, открывает уже рот, чтобы ласково послать меня куда подальше, но, увидев мои глаза, так и не произносит ничего. Держа чуть на отлете грязные руки, заходит в комнату, смотрит на телевизор со стоп-кадром из этой порнографии, потом на меня, и начинает смеяться. На ее смех в гостиную прибегает Дашка, смотрит на телевизор, на меня и тоже начинает дико ржать. А я, ничего не понимая, смотрю на них и чувствую себя последним идиотом.

— Девки... Вы чего?

Машка, продолжая давиться от смеха, произносит что-то типа «Ну да... Отстал от жизни... Полгода с пуританами, с ума сойти...», Дашка согласно кивает, и женщины потихоньку приходят в норму. Маша вздыхает и присаживается рядом со мной.

— Коль, ты там ничего не слышал, что ли?

— А что я должен был слышать? А... – я тут же вспомнил какие-то невнятные разговоры про «вторую сексуальную революцию в Европе», пропущенные мной на учебе мимо ушей, поскольку было мне совсем не до того.

— Ох, а у нас-то тут шуму было...

Дашка тут же подхватывает: «Да и не только у вас, по всей Европе», и Машка, согласно кивнув, продолжает:

— Начали наши. Провели какое-то особо массовое исследование по заболеваемости подростков всякой дрянью и подростковым беременностям. И, вроде, не только строго доказали, что детки просто не знают, в массе своей, ничего про гондоны толком, но даже материальный ущерб от этого незнания посчитали. Получилось чуть ли не половина расходов на образование. Уж не знаю, то ли журналюги сами это раскопали, то ли им кто подсунул, но звону было на пару недель... Не успел он стихнуть, как родители какого-то пацана, подцепившего триппер, подали в суд на государство: мол, он ничего не знал потому, что закон о рекламе фактически запрещает доходчивую рекламу презервативов, да и вообще, почему-то сексуальное просвещение у нас считается развращением малолетних. Их, естественно, послали куда подальше. А адвокат попался ушлый, ну и пошел, куда послали, то есть выше. Послали и там, так он развел пиар и подал иск уже в Европейский суд. А пиар получился качественным, там все, кому не лень, присоединились, от гомосексуалистов до антиглобалистов, демонстрации пошли... Ну, Европейский суд подумал-подумал всего, против обычного, месяц, да и принял решение. С такой формулировкой, что теперь под понятие «сексуальное просвещение молодежи» можно подвести буквально все, кроме изнасилования. Да, наверное, и его тоже... Если сформулировать грамотно.

Машка задумчиво посмотрела вдаль.

— До сих пор не пойму, хорошо это или плохо. Когда решение приняли, так толпа молодежи прямо на площади перед судом устроила самый массовый в истории группенсекс. Шестьдесят, что ли, тысяч человек сразу, даром, что нежарко было...

Маша улыбнулась и глянула на сестру. Та чуть отвела глаза, но потом посмотрела на меня с вызывающей улыбкой:

— Да... Мари с Дитрихом тоже там были...

— Ну вот. На следующий день попы очухались, давай призывать народ на той же площади антисексуальный митинг провести. Типа, «за нравственность наших детей». Но тут им пресса подгадила: сразу по всей Европе вытащили на свет Божий всю грязь, с поповским сексом связанную, а там чего только нет: и изнасилования неполовозрелых, и гомосексуализм, и много чего еще... В общем, все, как у людей, - Маша усмехнулась. – Да еще и по Евровидению интервью с главным зачинщиком всего этого, протестантом. Я смотрела – чуть со смеху не умерла. Журналист его так очень-очень вежливо, но с подколочкой: вот вы же молодой, и, наверное, здоровый мужчина. Как свои проблемы решаете? Тот попытался отшутиться, мол, «дрова колю», а журналист вдруг говорит: вот давайте сейчас, в порядке сексуального просвещения молодежи, которое теперь и в таких формах разрешено, посмотрим один матерьяльчик. И, обратите внимание, как мужчина в этом матерьяльчике на вас, падре, похож. Запускает ролик, и в этом ролике тот самый поп аж с тремя шлюхами развлекается, причем шлюшки возраста, скажем так, очень сомнительного. Да как! Они от него еле живые уползли, затрахал... Ролик кончился, а журналист так внимательно на ширинку попа смотрит, и задумчиво: «Да... Завидую... И, наверное, большинство мужчин тоже. Вы не гордитесь?» Поп, дурак, похоже, забыл, где находится, и раздулся от гордыни, аки жаба. Тут же вспомнил, заорал: «Да это не я!» - ан уже поздно, весь мир у телевизоров влежку!

Женщины опять дружно засмеялись.

— Ну вот... И тут понеслась: молодежь как сдурела. Начали трахаться где ни попадя, с кем ни попадя и как ни попадя, а на попытки протеста – «это мы так сексуально просвещаемся!» Эта дурь, правда, прошла быстро. У нынешних, особенно зимой, свободного времени и сил не так уж и много, на трах, конечно, остается, но не до бесконечности. Да и под дружный ор недовольных сильно и не полюбишься, бабам еще ничего, а у мужиков не стоит почему-то...

Первые вот такие, - Маша кивнула на телевизор, - ролики появились буквально через три дня после решения суда, как будто где-то лежали наготове. Через месяц фильм вышел, «Лето в деревне», я тебе его покажу потом. В общем, ничего особенного, действительно ребятишки на природе, и даже сюжет хороший, - первая любовь там, приключения всякие, - но полфильма на экране сплошные члены в дырках. Только что презервативы одеты. Кое-кто попытался скандал поднять, мол, порнография, даже в суд обратились с требованием запретить широкий прокат, но решение, после Европейского суда, понятно, какое было. А следом и взрослые стали посвободнее, ты на пляже ведь у нас еще не был, нет? Там сейчас степень одетости населения обратно пропорциональна только качеству фигуры, да и то не всегда. Одно время кое-кто привадился и любиться прямо там, принародно, но от этого почти отучили, обсмеивая да советуя.

Ну и дома, родители, кто построже на эти дела смотрит, чуть не до слез доходили от издевательских детских просьб «просветить», и учителя в школе... Я, кстати, с Ириной твоей тогда попыталась разобраться, ну, ты клипец-то видел, где она деток на, так сказать, разврат поощряет. Позвонила, а она только засмеялась: «Да пусть просвещаются, это ж хорошо, а теперь и ничего противозаконного». Я подумала: может, она и права, но сама пока так не могу. Вон, Дашка своих привезла, так они с нашими уже разок устраивали свалку. Дашка к ним заходит, а я сижу, как мышь под веником...

Дашка снисходительно засмеялась: «Ниче, привыкнешь», Маша не очень уверенно пожала плечами и продолжила:

— Но наигрались быстро, где-то за месяц. В быту схлынуло, но в телевизоре, - Маша кивнула на стоп-кадр, - осталось. Да и вообще в искусстве свободы сразу стало больше, это я тебе уже как искусствовед говорю, - улыбнулась она и заключила: - Так что, может, оно все же и к лучшему.

Я немного помолчал, переваривая информацию. Еще раз поглядел на телевизор:

— Ну и как? Гондонами чаще пользоваться стали?

Даша серьезно кивнула головой:

— Да. У нас уже замеры проводили. Почти вдвое.

— А у нас? – обернулся я к Маше, но жена пожала плечами:

— А кто их, наших раздолбаев, знает? Мне данные не попадались... Но должно быть, да, секс для подростков самый эффективный рекламоноситель, известно. Светка с Лешкой и так грамотные, так что меня это не сильно и волнует. Кстати, они, когда реклама такая пошла, так почти никакого внимания на нее не обратили. Хотя шуму было...

— Прорвало, значит... – задумчиво сказал я. Жена смотрела вопросительно, и я немного развил мысль:

— К тому шло. Ты наше детство вспомни. Это ж какая-то чудовищная смесь: вроде и доступ ко всему есть, в инете чего только не видели, а от экрана оторвался – того нельзя, этого тоже, а почему нельзя – непонятно, ведь никому от этого плохо не будет. На практике тоже все делали, но втихую, и часто из-за этого без ума. Ты свой аборт в пятнадцать лет вспомни... Да и в искусстве твоем, ты вспомни, по сравнению с нашей-то юностью... вон, «Декамерона» последнего в ящике когда показывали? Года два? Десять лет назад точно бы в последнюю порнуху зачислили, а сейчас – великое киноискусство, в прайм-тайм, и все наружу, а актеры как раз в том возрасте, что у Бокаччо были...

Женщины почти синхронно кивнули головами.

— Но за океаном-то... – я засмеялся. – Нет, правильно говорил классик: тупы-ы-ы-е они! Хотя и до них доберется, никуда не денутся... А девочка-то очень даже ничего... – я опять перевел взгляд на экран и демонстративно облизнулся. – Очень даже...

Машка возмущенно фыркнула и, плюхнувшись на диван рядом со мной, закрыла мне вид на юную прелестницу своей головой, буквально впившись своими губами в мои. Дашка, радостно пискнув, тут же вцепилась одной рукой в выставленные к ней Машины нижние губки, второй – в мой мирно лежащий член. Минут пять мы шутливо побарахтались, убедились, что дальше разговоров сейчас у меня точно дело не пойдет, да и женщинам не очень надо. После чего дамы опять удалились на кухню, а я продолжил бездумный бег по каналам ТВ, и нашел еще пару рекламных клипов с содержанием даже похлеще, чем у первого.

6

Копил я энергию, сидя у телевизора и поглядывая то в книжку, то на экран, еще часа два. Дамы, покормив меня ужином, о чем-то болтали на кухне, на улице шел хоть и теплый, но дождь, и часов в восемь мы, скорее со скуки, чем от большого желания, уселись играть в карты. Для смеха давали проигравшему какие-нибудь задания: Машка не очень умело станцевала нам стриптиз, Дашка, забавно болтая ногами в воздухе, прошлась по комнате на руках, а я так ни разу и не проиграл. То ли от довольно тоскливой погоды, то ли из-за предыдущих наших чудес, но особого возбуждения так никто и не почувствовал, детей ждать смысла не было, и около десяти мы, чмокнув на прощание Дашу с двух сторон, разошлись по спальням.

Я зажег со своей стороны кровати свет и уткнулся в книжку. Выйдя из душа, Машка закатилась ко мне под бок и попыталась поприставать, но явно скорее по обязанности, чем по желанию. В конце концов я, шлепнув жену по попе, сказал ей «Спи!», и она, притворно надув губки, отвернулась от меня, уткнулась в подушку, а через пару минут ровно засопела.

Часам к одиннадцати я начал немного беспокоиться. Встал, - Маша, не просыпаясь, перевернулась на другой бок, - нашел в гостиной свой телефон, набрал номер Светы. В трубке орал такой забойный рок, вперемешку с возбужденными молодыми голосами, что дочку было почти не слышно. С трудом я разобрал, что они уже собираются домой, и, успокоенный, улегся на место, выключив свет. Однако сон не шел, что и не удивительно: спал я, в отличие от женщин, чуть ли не весь день. Лежал в полудреме, слушая ровное Машкино дыхание, иногда прислушиваясь, что делается за стеной, у Даши. Я, в общем, не был уверен в том, что именно я сделаю, если вдруг услышу оттуда что-нибудь интересное, но там тоже было тихо.

Как и было обещано, через час по окну прошелся свет фар такси, и минуту спустя в коридоре раздались тихие шаги и веселые перешептывания молодежи. Потом за другой стенкой, у Дита с Мари, зашумел ненадолго душ, раздались сдавленные хихикания, и все, вроде, стихло.

Прошло минут пятнадцать, и в коридоре опять раздались легкие шаги. «По звуку это, вроде бы, кто-то из девушек, то ли Светка, то ли Мари», - подумал я. Тут чуть слышно скрипнула входная дверь, и шаги стихли. «Та-а-ак. Вряд ли они приехали с днюхи сильно трезвые. И кого это понесло на двор, интересно? А главное, зачем?»

Тихонько встав, я направился к двери, но был остановлен заспанным голосом Маши:

— Ты чего?

— Спи, лапа. Дети приехали, схожу, посмотрю...

— А-а-а-а... ладно, - пробурчала она, ложась на спину. – Придешь, расскажешь...

Голос у жены был уже не столько сонный, сколько с хитрецой, и я непроизвольно облизнулся, подумав: «Приду, приду... И расскажу, а как же... Дашку надо будет еще позвать, пусть тоже... послушает».

Вышел во двор. Дождь давно закончился, было тепло, и, действительно, из бассейна раздавался тихий плеск воды. Я пошел на звук.

Стоило мне подойти к кромке, как навстречу мне, по лесенке, подтянувшись сильным рывком, поднялась из воды Светка.

— Ой... А, папка! Привет... – голос у дочки был невеселым.

— Привет... Что, не в радость праздник получился?

Света подобрала с лежака полотенце и, склонившись ко мне, начала вытирать волосы.

— Да... как сказать... Повеселились, конечно...

— Хм...

— Вот тебе и «хм», - Света, бросив полотенце на место, уселась на лежак, сведя коленки вместе. – Так себе, в общем...

Я присел у кромки и попробовал рукой воду. Стало приятно прохладно, и, выпрямившись, я скинул шорты, бросив их рядом со Светой. Нырнул с места, вынырнул, так же, как дочка только что, рывком подтянулся по лестнице вверх, вылез из бассейна и уселся рядом со Светой, сосредоточенно смотрящей в какую-то одной ей ведомую точку перед собой.

Откинулся назад, на руки, и равнодушным тоном спросил:

— У кого были-то?

Света чуть вздрогнула, выходя из транса, обернулась, посмотрела мне на лицо и, возвращаясь в прежнюю позу, чуть задержалась взглядом на моем паху. Эта задержка мне, к моему стыду, показалась приятной, но я прогнал эту мысль.

— Да у кого... У Тольки, вестимо... Твоей Ирины сына...

После такого заявления вопрос «И что вы там делали, в том числе с Ириной?», буквально начал жечь мне язык. Но я героически удержал его внутри, по крайней мере, пока, сказав со смешком:

— И чего? Пива не хватило? Или мужички были все скучные?

Света опять обернулась на меня и опять, теперь уже дважды, задержала взгляд на моем, почему-то чуть напрягшемся, члене. Фыркнула зло:

— Да! Разве это мужички вообще! Сопляки противные...

В голосе дочки было столько горечи, что я непроизвольно протянул руку и погладил ее по довольно костлявой пока спине.

— Ну, чего ты, Свет... Вырастут ведь...

Светка промолчала, и я заполнил паузу сам:

— А что на этот раз?

— Ой, пап... – дочка, вдруг развернувшись на попе, забралась возле меня на лежак и села, согнув ноги в коленках и обняв их руками. Легкий ветерок, дувший в мою сторону, донес до меня запах пива. – Ну вот сколько говорят: нельзя женщину возбудить, и потом неудовлетворенной оставить. И мужчину тоже. А эти...

«Так. Кажись, ягодки сексуального просвещения по-новому», мелькнуло у меня в голове, а глаза как-то сами собой велись к почти не видному в полутьме, но все же различимому низу Светкиной попки с двумя разделенными ложбинкой складочками. «Фактически, заявка: подай мне мужика немедленно, а то беситься буду. И где я ей мужика в двенадцать ночи возьму»?

Пока я размышлял, Светка набрала в грудь воздуха побольше и понеслась по кочкам:

— В самом уже конце игру затеяли. Типа, «замри». Выкидываем на пальцах, кто водит, его раздеваем, укладываем на стол, и все его щекочут по всем местам, пока не пошевелится. Пошевелился – выбыл, иди сам щекочи других. Ну и меня тоже... пощекотали... – Светка усмехнулась, - пока Лешенька, братец любимый, до соска не добрался, я терпела. А он же, гад, знает, как мне нравится, чуть прикусил, ну я и пискнула от удовольствия, и все... А как «все», я ж внутри вся мокрая... Думала, доиграем, да и по углам, трахаться. А Ирина твоя взяла, и нас разогнала. Ну, мы домой поехали, я уж к Диту и так, и сяк, а он только на свою Марью смотрит, а та мне язык показывает, мол, фигушки, самой мало... Я понимаю, что мало, а мне-то что теперь – с вибратором играться, что ли?

В который уже раз за последние дни несколько одурев от новостей, я успокаивающе погладил дочку по ноге:

— Свет, ну и с вибратором что, так плохо? Вон, тетя Даша...

— Да что – «тетя Даша»? – обиженно вскинулась Светка. – Мне Мари все рассказала, как вы этой ночью... втроем... они с Дитом слышали все...

И заплакала, уткнув голову в сложенные на коленках руки.

«Вот так. И иди, пойми этих баб. Особенно таких, совсем молоденьких, у кого еще нет мозгов, чтобы перешибить гормоны хоть на время. Вот от чего она расплакалась сейчас, а? То ли и впрямь от недоеба, то ли от ревности, что я не одну мамку вчера пользовал, то ли от всего вместе. То ли просто ПМС, блин», растерянно подумал я, не переставая гладить дочку по ноге. И тут Светка вдруг поймала мою руку, прижала ее к своему бедру и резко вскинула голову:

— Пап!

Голос был хриплый, и сама она, по-кошачьи перетекая из одного положения в другое, вдруг оказалась затылком у меня на бедрах. Лежа с широко раскинутыми коленками, протянула ко мне руки:

— П-а-а-а-п... Трахни меня... Прямо сейчас... Ох... я мужика хочу... настоящего... достали меня все эти Сережки... сунули-вынули, и все... а мне Марика как рассказала, что они вчера от вас слышали... пап, хочу так же... хочу...

Так и не дотянувшись, вдруг перевернулась на четвереньки и потянулась лицом к моему члену. Только тут я с веселым ужасом понял, что тянуться там, мягко говоря, есть к чему. В общем-то, даже и тянуться особо не придется, стоит так, что до Светиных губ какие-нибудь полпяди остались...

До сих пор не уверен, насколько успешной была бы тогда Светкина сексуальная агрессия, если бы Маша, как будто почуяв неладное, не включила в этот момент свет в нашей спальне. Увидев мягко засветившееся окно, я будто очнулся и резко вывернулся из-под дочки, встав на ноги. Не задумываясь, ухватил ее поперек живота, перевернул в воздухе и прижал к себе, подхватив под коленки и плечи. Поцеловал светящиеся в свете нашей спальни глаза, успокаивая, и Светка обессилено расслабилась, продолжая тихонько швыркать носом.

Чуть покачивая ее, как маленькую, я начал напевать полузабытую колыбельную, но Света тут же вскинулась: «Нет! Не хочу спать!», и жалобно добавила: «Папка...прости». Внутри у меня что-то щелкнуло, и я, чмокнув ее в лоб, ответил: «Ну и ладно. Не хочешь спать, так и не надо. Вон тебе мама обещала показать, как резиночку ротиком надевают. Мама у нас не спит, пойдем, покажет», и Света, сразу же успокоившись, благодарно потерлась носом о мое плечо.

.В коридоре она, протянув руку, ухватила со столика свою сумочку, и в спальню мы вошли тем же порядком, что и ушли от бассейна.

Маша, увидев сначала голую, мокрую, заплаканную, но уже довольную Светку, расслабившуюся у меня на руках, уселась на кровати и прибавила глаза. Следом она разглядела мой стояк, и прибавила глаза еще. А уж когда, ниже моего паха, она увидела в опущенной руке дочки сумочку, то просто закрыла глаза, потрясла головой и открыла их снова. Я тем временем аккуратно уложил Светланку на кровать, она зашевелилась и смущенно спрятала физиономию у мамы в коленях, выставив мне попу. Выдохнув, я сел рядом и погладил Машу по щеке:

— Расстроенные мы совсем, видишь... Количество мужиков нам уже неважно, качество подавай, - тут Светка, не поднимая головы, возмущенно фыркнула, и я слегка шлепнул ее по попе. – Чего возмущаешься? Все правильно, лучше раз, но хорошо, чем много раз, но плохо... Правда, Маш?

Жена, механически поглаживая Светку по голове, растерянно кивнула, и я продолжил:

— А еще ты Свете что-то обещала, помнишь?

Маша, не понимая, уставилась на меня и вдруг начала неудержимо розоветь.

— Ой, Коль... Ну мало ли...

— А вот никаких «мало ли». Что мне про новые веяния по части сексуального просвещения вот этой, - я погладил Светку по спине, - молодежи сегодня рассказывала, а? Или думала, дочка забыла? Ничего подобного, помнит! Помнишь, Светик?

Светка фыркнула в мамины колени уже весело и, завалившись на бок, потерлась о мамину ногу носом.

— Еще как...

— Ну вот. Деваться тебе некуда, Машенька. Вот тебе член, - я, ухватив свой инструмент возле корня, потряс им перед Машиными глазами, - презервативы в сумочке, да, Светка?

Светка откуда-то из-под мамы глуховато сказала «ага».

– И ротик имеется, так что давай, не сачкуй...

Тут я улегся, выставив по-прежнему прихваченное у корня орудие строго вертикально, и засмеялся. Маша неуверенно жевала губами, поглядывая то на мое мужское достоинство, то на лежащую у нее под ногами, но уже мордочкой кверху, с надеждой глядящую на нее Светку, то на сумочку, и обратно. Потом тряхнула головой и улыбнулась:

— А что... И покажу! Раз уж обещала... Но только это! Поняла, Свет? Одеваю – и ты идешь спать. Договорились?

Светка промычала нечто весьма неопределенное. Но эта неопределенность, к моему удивлению, Машу вполне удовлетворила, и она уже уверенно потянулась за Светиной сумочкой.

— Так... где они тут у тебя... ага, вот. Ой, а красивые теперь! Коль, помнишь?

Глянув на действительно симпатичную упаковку, я кивнул, и ту зашевелилась Светка:

— Мам...

— А?

— А ты где будешь? У папы между ног? Или сбоку?

Машка возмущенно глянула на дочь, но вопрос был вполне осмысленный: Светка выбирала себе такую позицию, с которой весь процесс было бы лучше видно. До мамы это дошло, считай, сразу, и она, посмотрев на меня, лежащего почти на краю кровати, буркнула:

— Сбоку!

— Ага! – радостно сказала Светка и, перескочив на четвереньки, ухватила меня за щиколотки. – Пап, ноги раздвинь, пожалуйста! А я между ними пристроюсь, ладно?

Вид у Светки при этом был исключительно хорошей, послушной и вежливой девочки, просто-таки образца добродетели, и я, расслабляя ноги, с трудом удержался от смеха. А дочка, больше не спрашивая, вполне бесцеремонно, хотя и осторожно, широко раздвинула мне ноги, после чего улеглась на живот между ними, опершись на локотки и вывесив пятки за кровать. От ее носа до моих яиц оставалось сантиметров двадцать, и я, глядя на Машу, краем глаза видел, с каким интересом она разглядывает мое хозяйство, никогда ранее не виданное ей с этого ракурса. Машка в это время внимательно, с удивлением разглядывала добытый из упаковки презерватив, и я, воровато оглянувшись на жену, вдруг покачал зажатым в руке инструментом перед самым носом дочки, потом, зацепив пальцами верх мошонки, подтянул ее вверх и отпустил. Светка, тоже воровато глянув на маму, чуть слышно хихикнула, и я ей подмигнул в ответ.

Маша подняла на нас озадаченные глаза, подозрительно посмотрела сначала на меня, потом на дочку, а физиономии у нас были, наверное, весьма шкодливые, чуть нахмурилась и вернулась к изучению резинки. Попробовала продавить середину колечка, затянутую почти невидимой пленкой, языком: язык, забавно выглядевший в облачении из резины, вошел туда настолько, насколько Машка смогла его высунуть, но колечко разматываться и не собиралось. Вытащив язык, Маша еще раз осмотрела изделие резинопрома со всех сторон, потом перевела взгляд на мой елдак, хмыкнула и только было открыла рот, чтобы что-то сказать, как вмешалась Светка:

— Ой, мам... Смотри... А у папы ослаб...

Член и впрямь от долгого простоя малость скукожился, но Машу это не взволновало:

— Ослаб – поднимем... Делов-то...

— Ой, мам... А можно я? – Светка уже тянула шаловливую ручку к моему добру, опасливо поглядывая на маму.

Однако реакция Маши была однозначной. Шлепнув Светку по руке, она рыкнула: «Брысь! Не твое!», потом грозно глянула на мою, по-прежнему улыбающуюся, морду, на ехидную Светкину и проворчала, мне показалось, уже куда добродушнее: «Вот я вам обоим... Ишь, расшалились...», после чего тяжело вздохнула.

— Ну, попробуем, - и привычно потянулась ротиком к моему дружку. Но вдруг остановилась на полдороге, покосилась чуть смущенно на Светку и повернулась ко мне:

— Коль, поддрочи, а то стоит плохо...

Я приподнял голову. Светка смотрела на мамино лицо, почти нависшее надо мной, во все глаза, с чуть приоткрытым, как у Маши, ротиком, явно ожидая того момента, когда мама приласкает папу прямо перед ее носом. Глянул на Машку, розовую от возбуждения, смотревшую на меня выжидательно, и не увидел в ее глазах такого уж категорического требования. А потому, откинувшись на подушку, слегка хихикнул:

— Маш, ну лениво...

Машка сказала «Тьфу на тебя» и, решительно двинувшись вперед и вниз, сразу же проглотила колышек до самой моей руки у его основания, закрыв своей головой от меня Светкину мордочку, так что я услышал только тоненький, восторженный Светин «Ах!». Сделав два движения вверх-вниз, Маша выпустила член изо рта, пробормотала, глянув на дочку: «Черт с тобой, учись и этому», забрала инструмент в свою руку и заработала всерьез, больше не обращая на Светкино присутствие никакого внимания. Если не считать того, что лицом она была повернута большую часть времени именно к Свете, а не как обычно, ко мне или уж на крайний случай вниз. Да так заработала, что я едва успел поймать момент ее остановить, и то пришлось, зажав рукой ствол под головкой, оттягивать эакуляцию искусственно.

Стоило мне убрать руку, как Машка, хихикнув, ухватилась за член опять и прошлась язычком по головке, дразня. Честно говоря, про Свету я к этому моменту почти забыл, и даже чуть удивился, когда где-то меж моих ног раздался ее голос:

— Мам... А ты языком когда... почему ни дырочку, ни уздечку не трогаешь специально? Папе понравится... Или ты только тогда, когда он у тебя внутри рта?

Эффект от заявления был оглушительный. Я, заржав, опять прижал член под головкой, а Машка, выпрямившись, уставилась на дочь во все глаза.

— Светка, чтоб тебе! Ты что, родную мать учить... – тут Машка немного запнулась, - этому делу вздумала?

Светка тут же опять приняла вид скромницы-отличницы:

— Ой, мам... прости...

И Маша, посмотрев сначала на дочку, потом, немного задумчиво, на мой стоящий член, сменила гнев на милость:

— Говоришь, «папе понравится»? – она задумчиво посмотрела на мое лицо. – Ну-ка, ну-ка...

Опять приподняв рукой мой инструмент, она поглядела на него, чуть прищурившись, в упор и выпустила язычок, лизнув самую вершинку плоской его стороной.

— Нет, мам... Самым кончиком, и в глубину...

Маша кивнула и сделала, как было велено. Это и впрямь было приятно. Впрочем, для меня ничего нового не произошло. Бурная молодость научила многому, вот только почему я сам не научил этому Машку? Дожил, дочка нас учит детей делать...

Пока я таким образом огорчался, дамы перешли к моей уздечке. И я опять почти сразу был вынужден запросить пощады, дабы все же не кончить прямо сейчас. Приподнял голову: мои женщины, понимающе переглянувшись, хихикнули. «Ну, блин... Кажется, они друг в друге признали мастериц, достойных всяческого уважения», подумал я. «Что-то будет»...

Дыхание у меня быстро успокоилось, и, заметив это, Машка, подмигнув (!) Свете, взяла в рот резиновое кольцо.

Однако получиться у нее не получилось ничего. Резинка, надевшись на меня почти до середины столбика, разматываться не желала никак, и, стоило Машке выпустить меня из рта, тут же радостно спрыгивала на свободу. Маша, пробуя раз за разом, в перерывах что-то невнятное бормотала себе под нос, за ее головой виднелось озабоченное личико Светки, а я лежал, подсунув под голову подушку, чтобы лучше видеть этот цирк, и тихонько хихикал. Кончать мне уже не хотелось, хотя «наглядное пособие» стояло, как деревянное.

В конце концов Маша, утомившись, выпрямилась, вынула из рта непослушный девайс и, тяжело вздохнув, развела руки:

— Все, Свет. В наше время они были жестче, и разматывались легко. А с этим... не могу. Может быть, потом...

Светка встала на колени, даже не хихикнув, с сочувственным видом погладила маму по бедру:

— Да и ладно, мам. Потом сама научусь, а не научусь – так и не надо. Правда, пап? – перевела она на меня хитрые глазенки, засмеялась, подскочила, схватила в одну руку свою сумочку, по дороге зажав на секунду в ладони второй головку моего все так же стоящего члена, несильно качнув ее, спрыгнула с койки, сказала: «Спокойной ночи!» и исчезла, сверкнув в дверях сиськами с темными, напряженными сосками и попкой, как воздушное, но неприличное явление.

Я проводил ее ошалевшими от такой наглости глазами и посмотрел на Машу. Она, глядя на меня расстроено, еще раз развела руками – следует понимать так, что за все Светкины художества сразу. И тяжело вздохнула. Привстав, я потянул жену к себе, уложил на живот, лег сверху, притерся губами к ушку, одновременно разводя ее ноги своими. Шепнул: «Все равно ты у меня самая лучшая!» и, даже не удостоверившись, что внизу у нее все готово, - а куда ж она после такого денется, - плавно нырнул исстоявшимся дружком в ее глубину. Машка, приподнимая бедра мне навстречу, сладко выдохнула, и нам стало хорошо.

Да так хорошо, что Машка, разыгравшись, сама намазала своими соками свою же заднюю дверь, ухватила меня за кол и потащила в нее. Я, в экстазе, нырнул туда, наверное, слишком резко, и жена возмущенно заорала от боли. Вопль боли тут же перешел в стон наслаждения, но было поздно: в дверях, в распахнутом халатике, уже появилась Дашка, заспанно моргающая после темноты у нее в комнате. Сказала «Вау!», засмеялась и, на ходу скидывая халатик, быстренько улеглась за моей спиной личиком вверх, принявшись обрабатывать ротиком и руками мои и Машкины причиндалы.

Я, было, хотел шугануть родственницу, но Машка, когда сестричка добралась до ее незанятого влагалища рукой, так застонала, что мне стало неохота обижать жену. Да и с моими яйцами и попой Дарья обращалась более, чем умело, так что через некоторое время такие мысли меня покинули безвозвратно. Как, впрочем, и все другие. Остались только ощущения: жаркой, влажной тесноты, обжимающей член, да чего-то тоже влажного, периодически ласкающего яйца и дырочку ануса.

А когда Машка, захлюпав судорожно сокращающейся дырочкой где-то под моим елдаком, удовлетворилась, я снял ее со своего кола, перекатил вбок, подтянул Дашку повыше, да и вдул ей уже от души, прикусив сосок и смяв вторую грудку в комочек. Дашка, уже возбужденная до безобразия, от такого обращения взвыла, затрясла бедрами и тоже кончила. После чего я, с осознанием полностью и до конца выполненного долга, с рыком разрядился в нее сам, вышел из родственницы и перекатился на спину, чуть не придавив при этом жену.

Некоторое время мы, все трое, полежали, успокаивая дыхание. Потом Дашка медленно сползла с койки, отправившись в душ: мы с женой, проводив ее взглядами, переглянулись, хихикнули и тихонько чмокнулись вытянутыми губами, расслабившись после этого опять.

Только тут я обратил внимание на потихоньку нарастающий шум из-за стенки, отделявшей от нас комнату Мари и Дитриха. Кивнул на стену Маше, та прислушалась, пробормотала: «Глаза завидущие...» И опять хихикнула.

Вернулась из ванной Дашка. Шлепнула сестру по животу, сказала: «Устроилась... Муж отодрал, как сучку, и даже подмываться не надо!» и с довольным стоном завалилась на койку. Машка засмеялась в ответ: «А тебя, блядину, кто звал, а?», Дашка фыркнула в ответ, и тут из-за стены донеслось уже очень хорошо слышное «Вай-о-о-оаау!». Мы замерли на секунду, звук утих, и Дашка почему-то шепотом сказала: «Ой... Мари...», чуть помолчала и прыснула смущенно в кулачок.

Мы переглянулись, и я начал вставать с койки. Машка, все еще расслабленная, слабо попыталась возразить: «Куда?», я, напустив на себя серьезный вид, сказал: «Проверить, все ли живы», Дашка смешливо махнула рукой, и я вышел в коридор.

Приоткрыл дверь в комнату Мари и Дитриха. Картинка там была вполне достойная: Светка с Дитом, растянув Мари за руки и за ноги крестиком в воздухе, качали ее взад-вперед, при каждом цикле умудряясь надеть дырку девушки на член стоящего на коленях моего сына. Вся компания ржала при этом, как сумасшедшая. Не исключая и жертву насилия, которая, будучи насаженной на кол, умудрялась еще и повертеться на нем бедрами, пока мучители с громким хлюпаньем ее оттуда не сдергивали.

Посмотрев пару циклов, я, так и оставшись незамеченным, тихонько прикрыл дверь. Выдохнул. Подумал: «Ну, кажется, сексуальная революция, о необходимости которой так долго говорили боль... ой, молодежь всего мира, свершилась. По крайней мере, в моем доме». И открыл дверь в нашу супружескую спальню, согласный теперь уже, кажется, на все.

7

Когда, почти через год после этих событий, Фриц приехал за женой и детьми, он застал семью в полном порядке. Дашка, дабы побольше соскучиться, перестала бегать к нам в спальню недели за две до его приезда, и нам с Машей стало даже как-то скучновато без этой веселой выдумщицы, помогавшей нам развлекаться весь год минимум пару раз в неделю.

Поставленной цели она достигла: первые три дня они с мужем почти не вылезали из койки. Машка даже пару раз приносила им поесть прямо туда, а вечером мне со смехом рассказывала, в каком виде она их заставала. Потом был день перекура, и настала последняя ночь перед отъездом гостей. Начав ее за столом, мы продолжили, естественно, в спальне, уже вчетвером: Фриц оказался затейником не хуже своей жены.

А я убедился, что, кажется, почти совсем избавился от дурного предрассудка о том, что тело моей жены принадлежит мне. Во всяком случае, когда Фриц пристроился к нам с Машей третьим, и Машка, шутливо покочевряжившись для вида, начала получать удовольствие куда большее, чем только что от меня одного, я обрадовался. Особенно увидев обращенный ко мне взгляд супруги.

Дырки дырками, а душа Машкина у меня, точно. И вот этого я уже никому не отдам.

Ну, а с Ириной мы откровенно поговорили уже после отъезда Фрица и Даши, но это совсем другая история.