Волны цвета охры

В детстве мне всегда казалось, что я родилась в неправильном теле. Мне не нравилось, как родители наряжали меня в платья. Мне не хотелось быть девчонкой-девчонкой. Поэтому однажды я взбунтовалась и состригла на манер мальчишек свои длинные волосы. Потом так и ходила с короткими волосами, веря, что этим поступком моё внутреннее состояние лучше всего отражает себя. Но шли дни, месяцы, годы, я начала взрослеть, и моё тело стало неизбежно меняться. И я в конец запуталась, чего я хочу...

~~~

Во время перемены они, собравшись у парты самой популярной девчонки, оживлённо обсуждают нового учителя физкультуры, который начал работать с нового семестра.

— Я слышала, он раньше учился в этой школе. Был тем ещё засранцем.

— И, видимо, нисколько не изменился с тех пор.

— Говорят, однажды его застукали, когда он с какой-то давалкой занимался этим прямо в классе.

— Э-э, звучит как враки.

Их разговор слышен даже с последних рядов. В чём вообще прикол обсуждать другого человека? Может это я чего-то не понимаю? Подперев руками щёки, продолжаю без особого интереса смотреть на эту шумную компашку, потому что больше не на что смотреть. За окном одно уныние. Куда ни глянь. Облака густые и серые, а двор весь покрыт пылью, и отдалённые очертания многоэтажных домов кажутся стеной колонии, куда меня поместили.

Девчонки возобновляют разговор, и мои уши вновь ловят их слова.

Может мне тоже стать такой как они? Ходила бы с длинными волосами, сплетничала бы с подругами, глядишь, так жизнь бы наладилась, и я, может быть, наконец перестала бы чувствовать себя никчёмной. Но упругий комок внутри меня знает, что этого не будет. И я продолжаю сидеть возле окна, откуда на меня падает тусклый свет одиночества.

Потом раздаётся звонок, оповещающий начало урока. А ближе к концу всех занятий на город внезапно обрушивается ливень, о котором не предупреждали в прогнозе погоды.

Идти под дождём без зонтика - то ещё удовольствие. Можно заработать воспаление лёгких и оказаться в деревянном гробу. Но я не боюсь ни первого, ни второго, поэтому иду, слушая перестук миллионов капель, которые падают на машины, на тротуар, на вывески магазинов... Под этим гомоном я даже умудряюсь как-то успокоиться, и мне не так сильно хочется умереть.

Прошагав достаточно, чтобы взмокнуть до ниток, я сворачиваю к жилому комплексу, поднимаюсь по открытой лестнице на третий этаж и костяшками пальцев стучу в дверь. В его дверь.

Он открывает не сразу, хотя наверняка знает в каком сейчас я состоянии.

— Могу я войти? - спрашиваю я, когда его фигура возникает передо мной.

Он ничего не говорит. Затянувшись сигаретой, выпускает облако дыма прямо на моё лицо, затем снова... и только потом отходит в сторону, приглашая меня войти.

Квартира насквозь пропахла дымом, вкусом пива и ещё чем-то, что я не могу различить. Внутри темнее, чем снаружи. Единственное окно занавешено плотной шторой, и с прихожей разглядеть предметы, стоящие по углам, невозможно.

Трудно прочитать его мысли, когда он смотрит на меня. Его глаза повидали в жизни больше, чем мои.

— Вроде ты обещала, что больше не явишься сюда, - произносит он из полумрака.

Помнить свои обещания не в моих правилах. Возможно я взаправду говорила так. Но какая теперь разница, если сейчас я нахожусь тут, насквозь промокшая...

И мы молчим.

Свирепый раскат грома сотрясает город, и я мокрой замёрзшей кожей чувствую пробежавшую дрожь.

— И в такую погоду ты ходишь в юбке? Тебе от этого небось весело...

Неважно сколько раз он заденет мои чувства, я всё равно буду терпеть и останусь стоять в прихожей, утопающей в полутьме, оставляя на полу свою печаль, пока он в конце концов не решит вышвырнуть меня на улицу, как какую-нибудь использованную вещь, ненужную и никчёмную. Но он ничего подобного не делает, ровно как и не делает ничего, чтобы я хоть на миг улыбнулась ему.

Может, он ненавидит меня?

Это бы хоть как-то объяснило то, что я до сих пор не вступила в гостиную, а стою, опустив взгляд, словно пытаюсь искренне извиниться перед ним. Но в чём я виновата? Неужели в том, что я - это я? Или в чём-то другом, чего я не до конца понимаю...

Когда он наконец докуривает и придавливает окурок в пепельницу, и когда последнюю струю дыма умершей сигареты поглощает тьма, он подходит ко мне, приподнимает мой подбородок и целует в губы.

— Сколько раз тебе говорить, не приходи сюда.

— Мне уйти?

Выдержав паузу:

— Нет.

И он крепко обнимает меня, сжимает сзади, и каждый его палец глубоко впивается в мою мягкую плоть, и от этого мне становится тепло, ведь всякий раз, когда я чувствую грубые руки парней на моём теле, мой комплекс неполноценности куда-то исчезает, и когда я закрываю глаза, остаётся только наслаждение, в котором хочется утонуть.

И он топит меня. Умелыми пальцами нащупывает мой клитор и мучает, мучает, пока я, издав всхлип, не сжимаюсь в его объятиях. Я ненавижу свою вагину... но в такие моменты она моя лучшая подруга. И когда он, раздев меня и усадив на диван, начинает облизывать её, я уже не в состоянии составить точную хронологию сегодняшнего дня. Я просто хочу, чтобы вся моя боль куда-нибудь ушла, чтобы она хоть на небольшой отрезок времени вышла погулять свежим воздухом, дав мне наконец возможность прочувствовать жизнь такой, какая она есть.

Быть может когда-нибудь я научусь справляться со своими проблемами.

Быть может...

Лёжа на спине, сгибаю ноги и развожу их по сторонам, давая ему простор отправить меня на берег дрейфующего острова, где я буду целый день возводить замки из песка, которые к утру будут безвозвратно разрушены набегающими волнами цвета охры. Стискивая руками мои бёдра, он вычерчивает языком причудливые узоры, будто хочет разгадать шифр от сейфа, где я обычно храню чувства. Но вскоре я сама выдаю их, как дура, так нелепо и небрежно - начинаю стонать, словно жадно съела ванильное мороженое, которое украла у самого дорого мне человека. А ему похуй на всё это. Глубоко спрятав очередное сокровище, чтобы выкопать его потом, он покусывает мои половые губы, отчего я кричу, как если бы стала жертвой очередного маньяка, который бы любил человечков из слоёного теста. Но мне хорошо. Схватив его за грубые волосы, я прижимаю его сильней, требуя от него продления моего прибывания на море. И он без лишних вопросов оплачивает всё наличкой - начинает теребить кончиком языка мой изрядно возбуждённый клитор, отчего я попадаю на сеанс самой обсуждаемой картины, но ни черта не понимаю, потому что уже пролетаю над отчим домом верхом на глупой чайке, пока не врезаюсь в кирпичную стену и не оказываюсь в глупой позе, где из меня сочится пот и слёзы, поскольку он перестаёт облизывать мою промежность, а подступивший оргазм так там и остаётся на руинах песочных замков.

Я непонимающе смотрю на него.

Почему он остановился?

Неужели почувствовал, что я вот-вот кончу и специально отстранился?

Мне так хочется приказать ему продолжить начатое, но знаю, что он меня всё равно не послушается и скажет обо мне что-то нелицеприятное. Поэтому, прикусив губу, я смотрю, как он вынимает из штанов набухший пенис, затем слышу:

— Теперь твоя очередь.

И я ползу к нему на четвереньках, чтобы сделать минет. Сосу без особого фанатизма. Этот член у меня во рту не больше, чем часть его; да, у него странный вкус, странный запах, странная кожа, но это он - мужчина, объятье которого мне сейчас так необходимо. Стараюсь взять глубже, но у меня не особо выходит. Уверена, у него были женщины, которые куда лучше меня заглатывали член. Но он не злиться, не сердиться, уголки его глаз не кривятся в отвращении. Просто плоть, обтянутая кожей, которую я стараюсь покрыть слюной.

Затем он останавливает меня.

Мы молча смотрим друг на друга, и мне не нужны слова, чтобы понять мысли, которые сейчас крутятся у него в голове. Я просто ложусь на пол, и он накрывает меня своим телом. В полумраке он целует мою шею, плечи, грудь, живот... Он ласкает всю меня, и мне вдруг кажется, что быть женщиной не так уж и плохо.

Потом он надевает презерватив. Подносит головку к вагине, и одним рывком заставляет меня вновь лепить замки из песка, пока волны цвета охры не подобрались слишком близко. Трахая меня, он покусывает мои затвердевшие соски, а я инстинктивно подгибаю спину, чтобы получить доступ к лучшему сорту песка на пляже, из которого можно построить всё на свете. Минует бесконечность (или всего несколько минут?), а он всё продолжает долбить меня, как купленную на алиэкспресс резиновую суку. Будь он чуть нежней, думаю, я бы могла полюбить его, пусть если даже между нами лежат десятки лет разницы, и, быть может, даже задумалась бы родить ему пару крепких, как бычки, ребятишек. Но он поворачивает меня на бок, и мои бёдра поджимаются, отчего ощущения только усиливаются. Будь я птицей, сейчас я бы взлетела высоко над облаками и, посмотрев на солнце краешком глаза, расслабила бы все мышцы тела, стремясь бесконтрольно упасть на землю, разбиться в щепки об асфальт, чтобы потом из моей крови выросло огромное дерево, где спустя сотню лет люди построили бы качели. Но я не пернатое создание, а потому лежу и всего-навсего принимаю член своей вагиной. Звуки отдаются в ушах. Его рука сжимает мою шею, подготавливая к очередной вспышке. Снова проходит бесконечность (или всего несколько минут?) Вдруг я уже умерла? Разложилась на атомы и исчезла из этого мира? Но воздух, внезапно ворвавшийся в лёгкие, говорит мне, что я ещё жива и что меня всё ещё трахают в эту дождливую погоду. Раскат грома проносится над крышей. Моё тело взмокло. От пота или от дождя? Мужчина, который оставил следы своих пальцев на моей шее, поворачивает меня, чтобы я стояла на коленях, опираясь руками. Ему так удобнее натягивать меня на член. Я не возражаю. Разум мой поместили в бутылку, взболтнули, налили в бокал и выпили. Я безудержно постанываю, потому что я женщина, которую трахают. В комнате нет ни единого огонька, но перед глазами столько искр, что от них можно спокойно прикурить. Вдруг я хочу безумно закричать, и я кричу... кричу, потому что хочу взорваться, как динамит в недрах шахты. Но он закрывает мой рот ладонью и продолжает совать свой член, а я непрекращаю кричать, потому что я закончила строить замки из песка. И я кричу, и кричу, пока оргазм не накрывает меня с головой, и пока волны цвета охры не разрушают все постройки вдоль всего пляжа. Потом он тоже кончает и опускает меня, и я падаю на пол, потому что ничего уже не понимаю.

Когда я открываю глаза, он протягивает мне презерватив, где полно его спермы.

— Будешь? - спрашивает он, будто предлагает мне наркотик.

— Не в этот раз, - отвечаю я, и он идёт в кухню, и бросает резинку в мусорное ведро, и берёт из холодильника холодное пиво.

А я вновь становлюсь прежней. Я не чувствую присутствия части себя; и мне опять не комфортно в этом хрупком теле.

Но быть может когда-нибудь я научусь справляться со своими проблемами.

Быть может...

...пока волны цвета охры вновь не разрушат все мои замки.