Владимир Криптонимов

Пролог

С тех давних дней,

Когда родились люди,

Когда они разумней стали обезьян,

И полысели очень сильно груди

(Остались волосы лишь у армян,

Азербайджанцев и грузин,

Да у чечено – ингушей),

Как много раз был слышен вопль:

"Victoria!!! Победа!" Пыль

Взвивалась из – под ног босых

Толпы могучей. И с криками "Ура!"

В пивнушки разбегались. И позже, их уже косых

Видали на дорогах, и вслед кричали им: "Vivo!

Да здравствуют синьоры.

Победа! Независимость! Уры – ы – ы!

И слово – то не сложное: "Победа".

Но стоит лишь кому – нибудь сказать его

И сразу прояснятся очи,

Уставший вновь получит сил

И сможет рок – н – ролл отбацать

На асфальте под жарким солнцем

Южных парижан. И крикнет

На распев, как слышал в детстве: Да!

ПО – БЕ – ДА! ПО – БЕ – ДÁ!

Но ведь победой отличиться

Можно не только на войне,

И побеждать надо учиться

При мире на другом фронтé.

Кому намёк не очень ясен,

Могу сказать я прямо в лоб,

Хотя такой дурак ужасен.

Нет не дурак! А остолоп!

Ужель писать мне надо прямо,

Что этот фронт любовью звать?

И что на нём ебаться надо,

Мух не ловить и не зевать?!

Нет, я уверен, что читатель

Поймёт меня без лишних слов,

А я – презреннейший маратель, –

Историю вам расскажу с азов.

Нельзя сказать, что поучительную,

И не совсем нравоучительную,

Скорей немного пошлую,

Как Сэм ебался с Кошкою,

Прекрасною девицею,

Стремительной куницею.

Сравнить её ни с кем нельзя;

Неописная красота!

Зовут её все Аллой:

Ну, я начну, пожалуй!

Часть I

Прекрасное видение

1

К закату солнышко садилось,

В родной Москве был сильный зной,

И время медленно катилось:

Тоска овладевала мной.

Как вдруг с Рязанского проспекта

Свернул парнишка молодой,

Я понял: лучшего объекта

Уже не будет предо мной.

В душе моей родилась повесть

О похожденьях паренька.

Но на Рязанке сё не новость,

И я решил приврать слегка.

Парнишку кличут просто Сэмом,

И этот Сэм решил пойти,

Начистив боты чёрным кремом,

В Кузьминках погулять с тоски.

А летний вечер был прекрасен,

Едва ли дома усидишь,

И небосклон был светл и ясен,

Казалось, прыгни – полетишь.

В Кузьминском парке сплошь берёзы,

Сосёнки, липки и дубки,

Цветут ромашки там и розы,

Фиалки, астры, васильки.

И аромат тончайший в парке,

Глаза закроешь – вмиг уснёшь,

Как будто пригубился к чарке

Старинного вина. Орёшь

Из всей своей ты мочи:

Прекрасный парк! Отлична жизнь!

Зачем мне надо ехать в Сочи,

Коль и Кузьминки хороши?!

И одуревши от озона,

Сэм побежал куда – то в лес,

И на скамейку там залез,

Открывши первый том Дрюона.

Однако ж, не сýждено было

Читать про древних королей

Ему романы. Рядом было

Существо всех – всех нежней,

Всех – всех красивей и милей,

Всех – всех затмить оно могло,

И Сэма мигом обожгло

Присутствие её.

2

Лицо её всех поражало:

Её – незéмна красота!

В глазах её всегда сияло

Такое: Впрочем, хуета.

Зачем хвалить глаза царицы?!

Они прекрасны! Спору нет!

Но у молоденькой девицы

Есть и другой, сокрытый свет.

Писать о том в литературе

Нет смысла. Повесть не пройдёт

Через великий пост цензуры.

А в прочем, может, повезёт?!

Поднимут вой, хай и пиздёжь:

"Ай, караул! Ох, срам! Грабёж!!!

И никакой он не фантаст!

Наш Криптонимов – педераст!"

Однако тут остановлюсь,

Что мне за дело до цензур?

Писать я повесть тороплюсь

Для вас. Не для цензурных дур.

Так вот. Чудесный свет

Её глаза таили.

В них отразился неба цвет,

Они к себе людей манили.

А носик – прелесть, а не нос! –

Меж пухлых щёчек находился,

Не крив, не кос и не курнос,

Такой, каким он и родился.

На щёчках ямочки. Когда

Она немного улыбалась

Заметно их. Но вот беда!

Она ни разу не ебалась.

А губы – маков алых цвет,

К устам уста они тянули,

Как будто созданы для бед

Тех, кто на них хоть раз взглянули.

Теряли все покой и сон,

Она же этого не знала,

И на природы выйдя лон

Она скучала и зевала.

Фигурой пышною своей

Мужчин она всегда смущала,

Две груди сочные, ей – ей!

Она небрежно засувала

Под платья шёлк, под бюстгальтéр,

Хотя они достойны были

Носиться в дивном царстве пэр

На лучшем теле изобилий.

Но ведь она жила в Москве,

В такой родной стране Советов,

Где размышлять о царствие

Нельзя! Не избежать наветов.

Так пропесочат – не уснёшь!

И блядью назовут, и стервой,

Той, что смущает молодёжь

Своей несдержанной манерой.

И вся фигура молодицы

Манила толпы за собой.

Как в поговорке говорится:

Ебись, покуда молодой!

3

И, охуевши от красотки,

Свою Сэм книжку отложил,

Как будто в приступе чахотки

Сэм, как собака, заскулил.

Однако ж взял себя он в руки,

Боясь поступка своего,

Претерпевая адски муки,

Взглянул он снова на неё.

Она, по – прежнему, сидела,

Склонив головку чуть – чуть вниз,

В пространство пред собой глядела.

"Очаровательная Miss!" –

Подумал Сэм. – "Ох, слава богу!

Поступок не замечен мой.

Мне не поднять, однако, ногу:

Хуй мой стоит! Ой – ёй – ёй – ёй!"

Она же тихо встрепенулась,

В сторонку глазом повела,

И ко земле слегка пригнулась,

Смахнула мошку со чулка.

Потом поднялась, потянулась,

О! как прекрасен гибкий стан,

Пошла вперёд, не оглянулась,

А Сэм сидит, как истукан.

Огромнейшим усильем воли

Он, наконец, хуй опустил,

Как будто в жопе кусок соли,

За ней вдогонку припустил.

И в окуляры (т. е. глазы)

Сэм гибкий стан её словил

В толпе народа, в снопах газа

Летящих из машин – пердил.

Но, наконец, свернула дева

В проулок тихий. Вот и дом.

Второй подъезд, затем налево

Лифт. Седьмой этаж. И – бом!

Упрёшься ты в квартиру лбом.

Блаженство ждёт за дверью!

"Я сам себе не верю!"

Подумал Сэм. А сам об стену лбом

Бом!

4

Луна сияла за окном,

Светили звёзды синим цветом,

Сэм поглядел на всё мельком,

Всё это было летом.

Читатель мой! Не удивляйся,

Что действие части второй

Происходить будет весной.

Читай! Поэмой наслаждайся.

Прошёл почти что год с тех пор,

Как Сэм увидел ту дивчину,

Теперь он не "спускался с гор",

Ходил и поднимал хуину.

Он год страдал,

И не ебал

Он никого.

Хотя и мог

"Пробраться в стог"

И выебать её.

Однако мы вперёд не будем забегать:

Где, кто, когда и как, кого будет ебать.

Придём мы ко всему своим ведь чередом,

Перевернём страницу и вновь увидим дом,

Тот, где живёт она

И смотрит из окна

На двор, где ходит он

И бьётся в стену лбом.

Часть II

Душевные муки

1

Вновь на деревьях вскрылись почки,

Вновь пахнет в городе весной,

Берёзки прокололи мочки

Одели серьги предо мной.

Весна! Отлично время года!

Весною всё вокруг поёт.

В сквéрах и парках сплошь народа,

И бабочка вдруг оживёт,

Порхает крылышком по ветру,

Поводит хоботком своим,

И вот уж воробей на жертву

Летит. "Эх, чёрт!" мы говорим.

Из долгой – долгой зимней спячки

На волю вышел царь медведь.

Давно уж кончились заначки,

Он голоден. Давай реветь

Из всей своей медвежьей мочи.

Но лучик солнечный весёлый

его заставил замолчать,

И вот медведь, прищурив очи,

Как начал на весь лес чихать.

В лесу с поляны снег сошёл,

Он почернел, разбух осевши.

Заблеял вдалеке козёл,

От перемены обомлевши.

Весь мир менялся на глазах.

А что же Сэм? Где он, чем дышит?

Любовный пыл его зачах,

Иль жарче солнца жаром пышет?

Кипит всё в нём страстей накал,

Я за слова свои в ответе!

Его за год не растерял,

Страдает, как страдал Монтекки!

С утра в Кузьминки он спешит

К ней, не пожрамши, не посрамши,

Колом в штанине хуй торчит,

Бедняжка, год уж не ебамши!

Так, что за херь? – читатель спросит,

Ведь столько времени уже

С тех пор прошло, а он всё носит

Любовный пыл в своей душе!

За девять месяцев прошедших

Её он мог бы заебать!

И став папашей охуевшим,

В коляске плод любви катать!

Читатель мой! Будь благосклонен.

И лучше вспомни ты себя:

Был ли в 17 ты не скромен,

Всё, что шевелится, ебя?

Ты смелым был, бесспорно, верю,

Ты в день один – ёб семерых!

И не считал то за потерю,

Меняя, как перчатки, их.

Но вот однажды, ниоткуда,

И в грудь твою влетал пожар,

И становился ты зануда,

Любви испытывая жар.

И подойти всё не решался,

Затеять первым разговор

Ты с ней стеснялся, опасался

В ответ лишь получить отпор.

Вот так и Сэм в горниле страсти,

С утра приехав в старый двор,

Мечтал о лучшей ипостаси,

Никак нейдя на разговор.

Он в голове крутил сюжеты,

Как подойти, и что сказать.

Он сочинял в душе сонеты,

Их не решаясь прочитать.

Он ждал. Так будем терпеливы,

Незримой тенью за спиной,

Не нервные, и не ворчливы:

За мной, читатель мой, за мной!

2

Ах, как приятны ароматы,

Что в носопырку к нам летят

Цветком лаванды или мяты

От наших избранных девчат.

Ты запах этот издалёка

Средь многих сразу узнаёшь,

Очнувшись посреди болота,

В трясине топкой ты плывёшь

По направлению навстречу

Своей погибельной мечты.

Я помню, за слова отвечу!

А помнишь ли об этом ты?

За шлейфом облачным – виденье,

Где источая свет, искрясь,

Стоит она в лучах знаменья,

Запав к нам в душу не спросясь!

У каждого она иная,

У каждого она своя,

В одёже – всё равно нагая,

Желанна – просто донельзя!

Она хрупка, она покорна,

Она сильна, она безвольна,

Она – мечта, она – полёт,

И водопад струистых вод.

Она нам дарит вдохновенье,

Она на подвиг нас зовёт,

Она – единое стремленье

Всех наших помыслов до йот!

Она одна любвеобильна,

А как в постели хороша!

И дьяволица, и богиня,

Горит, горит в огне душа!

Всё, что испытывал ты в жизни,

Всё это чувствовал и Сэм.

Любовь желанна в пенной тризне,

И башню сносит насовсем.

3

Но, чу! Вот запах. Сэм напрягся.

Сейчас откроется подъезд.

Тут хуй предательски поднялся,

И из ширинки вверх полез.

Здесь отступленье небольшое

Позволю я себе создать,

И дальше, как пиписка, стоя,

Гимн онанизму написать!

С тех давних пор, когда на землю

Упало семя в первый раз,

И человек, забыв про еблю,

Ладонью ощутил оргазм,

Увидев, как дрочáт собачки,

Как мастурбируют ослы,

И как довольны до усрачки

От дрочки хоботом слоны,

Как лихо дно скребут дельфины,

Как пежут руку шимпанзе,

Как извиваются мудины

И не скучают по пизде!

Какие классные виденья

Тут возникают в головах:

То фею пялишь без смущенья,

Забыв про совесть и про страх!

То сразу горсть на хуй навесишь,

Как на шампур из зада в рот!

Фантазией накуролесишь,

Того, что жизнь вам не даёт!

Так славься Онанизм великий,

Собою ты опутал свет!

Акт Мастурбации столикий

Да здравствует из веку в век!

Сэм, ощутив свой член ладонью,

Сомкнул на нём свои персты,

Играя, словно бы гармонью,

Прошёлся он туды – сюды.

Затем смелей за ствол он взялся,

Ловя экстаз от амплитуд,

Он онанизмом забавлялся,

Как древний пахарь, славя труд!

Библейский в нём Онаний ожил,

В него влетел маркиз де Сад.

Он воробьёв всех растревожил,

А кончить всё не мог никак.

Она – всё ближе, он всё чаще

Дрочит, залупу злобно тря,

И воздух изо рта свистяще

Разносится, да только зря!

Его усилия бесплодны:

Ну, Сэм, давай! Давай, кончай!

Сжимай свой орган детородный,

Излейся с воплями: "Банзай!"

Темно у Сэма пред глазами,

Хуй дёргает, как будто тик.

Колдует пот над волосами.

Давай, Сэм, надо кончить стих!

И вот, ура! Ужель кончает?

Да, жидкость вырвалась стремглав!

Тут дверь подъезда отворяет

Не кто иной, сама Она.

Часть III

Сэм – кавалер

1

Она встряхнула волосами,

И, улыбнувшись, прочь пошла,

Круги у Сэма пред глазами,

"Ах, хороша! Как хороша!"

Оправил Сэм свой внешний облик,

И припустил вдогон за ней,

Как вдруг ожил дворовый столик

И вышло шестеро парней.

"Стоять!" один ему навстречу.

"Что за урод?" вопит другой.

"Видать приезжий издалеча.

Ну, ты попал сейчас, родной!"

"Пиздянок огребёшь сполна ты,

Чтоб знал, куда ходить нельзя!"

Подсечку сделал тут "сохатый",

И из – под ног ушла земля.

Кто не испытывал ни разу

Слова что значат "двор на двор"?

Кого не пиздили заразы,

Шпаною звать что до сих пор?

Увы, каюк пришёл бы парню,

Но с громким криком: "Наших бьют!"

Из подворотни к шуму – гаму

Ещё три пацана бегут.

Бегут, цепями звонко свищут,

И у шпаны испуг в глазах,

Они при виде силы дрыщут,

И руки их уже в ногах.

Сэм приподнялся, отряхнулся,

"Живой?" смеются пацаны.

"Живой, конечно", усмехнулся,

"Спасибо. А откуда вы?"

"Мы – с Текстилей. Вчера тут друга

Мутузили шесть мудаков.

Потом какой – то пидарюга

Его оставил без штанов.

В больничке он. А мы в разборку

Приехали в чужой район.

Устроим мы кузьминским порку:

Испиздим всех, кого найдём!"

"Ну что ж. Спасибо за подмогу".

"А может с нами?" "Не, уволь!"

"Лады. На краба на дорогу!"

И по асфальту в стиле кроль,

Они, плывущею походкой,

Умчались жертв себе искать.

Сэм, потеряв следы красотки,

Воскликнул: "Ёб твою – то мать!"

2

Весь день шатался Сэм угрюмо,

Нигде её не находя.

Три бабы в деловых костюмах

Его, улыбками маня,

С собою в закоулок звали,

И удовольствий обещали.

Но Сэм их отослал в пизду,

Не тормознувши на ходу.

Какой – то дед, просящий милость,

Был послан на хуй сгоряча.

И лишь однажды сердце билось,

Чуть не попал под лихача,

Когда влетел на перекрёсток,

Её увидя в глубине,

Но понял, что ошибся просто,

С ней оказавшись наравне.

Пропах за день он выхлопами,

Её не встретив всё равно,

Он вновь столкнулся с пацанами,

Что заступились за него.

"Ого! Наш утрешний знакомец!

Ты как?" "Да в общем, заебись!"

"Ты, к слову, часом не мордовец?

Сказал, как будто, отъебись!"

"А что, мордовцам чешут морды?"

"Да не, мордовцам морды бьют!

Для нас мордовцы слишком горды,

Они не курят и не пьют.

А мы – такие распиздяи!

Пьём водку и ебала бьём!

Мы славно нынче погуляли!

Ты хочешь, и тебе нальём?"

"А, чёрт! И я бы выпил чарку!"

"Вот молодец! Спускай свой пар!

Отыщем мы тебе русалку,

Айда в ближайший дискобар!"

И вчетвером за плечи взявшись,

Над вечереющей Москвой,

Они идут полуобнявшись,

Вдоль по кузьминской мостовой.

3

Ах, тот, кто помнит дискобары,

Куда за три рубля был вход,

Куда стекалися шалавы,

Уверен, что меня поймёт.

Сюда приходят отрываться,

Сюда приходят посидеть,

Сюда приходят нализаться,

Сюда приходят побалдеть.

Кому – то надо подъебнуться,

Кому – то время провести,

Кому – то просто оттянуться,

Кому пиздянок огрести.

Ах, сколько драк и сколько свадеб

Взбудил собою дискобар!

Детей, зачатых в палисаде

Под алкогольный перегар!

Заходишь – полумрак встречает,

И танцевальный марафон;

У стойки – бармен не скучает,

Коктейли смешивает он.

Шальные вспышки стробоскопа

Движенья превращают в кадр,

То, вырывая чью – то попу,

То хаер цвета саламандр.

Коктейль, пульсация мигалок,

Бегущий свет, шум, топот, крик,

Снег световой с шаров – зеркалок,

Колонок разъярённых рык.

Вдруг тишина на миг настала,

Сэм оторвался от вина,

Дверь отворилась диско – зала,

И в полумрак вошла Она!

4

"Эй, пацаны! Гляди на Сэма!

Как он напрягся, протрезвел.

Пиздец, какая перемена!

Сэм, часом ты не заболел?

Или коктейль не слишком вкусный

Бармен на этот раз смешал?

Или музон какой – то грустный?

Или русалку увидал?

Так ты скажи, что за измена

В твоей промчалась голове?"

"Да, пацаны, такая тема:

Уж целый год неймётся мне!

Я пылкой страстью пламенею,

Желаньем тайным трепещу,

А познакомиться не смею,

Вот от того я и грущу!"

"Ну, ты даёшь! Скромняга просто.

Вон та, за столиком – она?

Сэм! Жизнь твоя совсем несносна!

Считай, она приглашена!"

Тут зазвучала "Аллилуйя!",

Девчонка вмиг пустилась в пляс.

Ах, как пленительна, танцуя,

Ввела она ребят в экстаз.

Ребята, столик покидая,

Пустились в пляску вслед за ней,

И, незаметно приближаясь,

Ловили взгляд её очей.

И вот она уже в кружочке.

"Приветик!" вдруг сказал один,

"Мы тут с парнями в заморочке,

И на тебя вовсю глядим.

Своей осанкой королевы

Ты в душу нам тотчас запала,

Своею грацией Венеры:

Я – Николай". "Тогда я – Алла!"

Девчонка весело сверкнула

Глазами, брызнув на парней.

И сердце Сэма тут кольнуло,

Он оказался рядом с ней.

"Вот Игорь", Коля изливался,

"Вот Ромка. Ну, а это – Сэм".

Сэм в "Аллилуйе" извивался,

Не слыша ничего совсем.

Когда же после "Аллилуйи"

Вдруг заиграло "Yesterday",

Колян, на ухо Сэму дуя,

Шепнул: "Танцуй же с ней смелей!"

Тут Сэм очнулся, встрепенулся,

И, как галантный кавалер,

Он перед нею изогнулся,

И покраснел, как пионер.

"Вас можно?" "Да", она сказала,

Отвешивая реверанс.

Как сердце бешено стучало,

Когда пошёл Сэм с Аллой в пляс.

Ах, сколько нежности в объятьи,

Сжимая её гибкий стан,

Ловя тепло её сквозь платье,

Сэм танцевал, как истукан.

"Расслабься", Алла прошептала,

И Сэм по музыке поплыл

За облачные покрывала,

Вдаль голубую воспарил.

В глазах её он растворился.

О, чудный миг блаженной сказки!

Давайте тихо удалимся,

Чтоб не сгущать над ними краски.

Чтоб не смущать своим вниманьем,

Не потревожить как – нибудь,

Прервём здесь словоизлиянье:

Ах, дайте братцы отдохнуть!

5

А вечер уж к концу катúтся,

Всё ближе к полночи часы,

Ещё на месте не сидится,

Ещё качаются маслы.

Всё дискотечат в зале пары,

Хоть убирают со столов

Останки снеди и бокалы,

Усердно пропитых мозгов.

Да, что за дело нам, однако,

До персонала дискобаров,

Они – уборщики "форшмака"

Алкашно – пошленьких базаров.

Они находят под столами

Рать целую пустых бутылок,

Что распивают под полами

Танцоры за любовь, за милок!

Они осколки выметают

Бокалов и разбитых судеб.

Им наплевать, как здесь страдают,

Им похуй то, что завтра будет!

Они работают ночами,

Чтобы к утру всё заблестело.

Им всё равно, что будет с нами,

И нам до них какое дело?

Среди танцоров – наших нету,

Эх, проморгали, отдыхая!

Нельзя российскому поэту,

Расслабясь, выпить чашку чаю.

Вперёд, за мной, во мраки улиц,

Во глубь пустынных переулков!

Оставим бару горы блюдец,

За мной, на пешую прогулку.

Москва ночная, как красива,

Стоит, неоном осветясь.

Вот – Кремль, чуется в нём сила,

Рубины, в небо взгромоздясь,

Соперничают со звездáми,

И блекнет в их лучах луна.

"Большой" с извечными конями

Обходит стороной туман.

Здесь сбоку "Малый" примостился,

А сзади – подпирает ЦУМ.

Пассаж с клиентами простился,

И загрустил безлюдный ГУМ.

Арбат соперником Бродвея

Назначен волей партбюра.

Кольцо бульварное, немея,

С трамваем встретится с утра.

Огни сияют в Метрополе,

Там иностранцев перебор,

У них лишь началось застолье,

У них в разгаре весь сыр – бор!

Безлюдно возле Мавзолея,

Хоть и светло, как будто днём.

В огнях канавы и аллеи,

А люди видят третий сон.

Кому станок сверличный снится,

Кому кухарка общепита,

У ней сосок вдруг оголится,

Да и пиздень уже открыта.

Ах, власть Морфея, царство грёз,

Толпы́ людей ты вовлекаешь

В фантазий буйных перекос,

И страшное обожествляешь.

Всё это – в центре, а в Кузьминках,

Поверьте мне, не так красиво.

Москву, что продают на снимках

Здесь не узнаешь. Сиротливо

Вдали качается фонарик,

Как путеводная звезда;

Шальной задроченный комарик

В миг устремляется туда,

В надежде кровью поживиться

Летит, да только толку в том,

Как справедливо говорится,

Ему и там сплошной облом.

Окраина моей столицы

Похожа ночью на пустырь,

Чтоб средь домов не заблудиться,

Здесь нужен местный поводырь.

Однако, чу! Вон там, смотрите:

Идут четыре и одна.

Теперь мы в курсе всех событий,

За мной, пожалуйста, туда!

Да, это – Сэм под ручку с Аллой,

Счастливый, просто донельзя!

За ним, походкою усталой

Идут вразвалочку друзья.

Сэм распрощался у подъезда,

К метро направив скорый шаг,

Метро – до часу, и скабрезно,

Нельзя опаздывать никак!

Пешком тогда идти до дому,

Коли в карманах нет рубля,

Таксист вам скажет беспардонно,

Что не посадит ни хуя!

6

Наутро: Чёрт, все эту фразу

Избили вдоль и поперёк.

А не послать ль её, заразу,

Прямком на северо – восток?

Так начинают романисты

Свою сто пятую главу.

Наутро что – нибудь случится,

А что – пока я не пойму!

Всегда наутро перемены,

Я этих фраз подчас боюсь,

То оживают манекены,

То обсираются в бою

Те, что вчера лишь побеждали;

То вместо солнца – снег с говном.

Меня "наутром" заманали,

Ибо не знаешь, что потом!

А не сказать ли мне "назавтра"?

Или "на следующий день"?

Глядишь, иная выйдет карта,

И не наступит поебень!

А, впрочем, в слове ль вовсе дело?

Или злодейская судьба

Всё исковеркает у

мело,

И развербенит в никуда!

Умней оставить Сэма ночью,

Пока он счастлив, на коне!

Покинуть, ставя многоточье

И дифирамбя тишине!

Дать волю вам, читатель верный,

Нафантазировать конец,

Чтоб был счастливый, а не скверный,

Чтобы наутро под венец!

Чтобы детишек шумных ворох,

Чтоб не скандалов, не интриг,

Чтобы и в старости был порох,

Чтобы не "клал за воротник".

Я мог бы кончить так бездарно,

Но от вранья разнылось б нутро!

Пусть дальше будет всё кошмарно,

Посмотрим, что же там наутро?

7

Наутро Сэм проснулся рано,

Душ принял, тщательно побрился,

И быстротечным ураганом

Он по квартире прокатился.

Полчашки кофе в три приёма,

И на зубок два бутерброда,

Он лихо выскочил из дома

До появления народа.

В Кузьминках утро наступало,

Когда Сэм оказался там,

Вскрывалось ночи покрывало,

И лишь последняя звезда

Светила ярко в свете Солнца,

Ничуть светила не боясь.

Светила прямо в то окошко,

Где наша Алла родилась.

Где от денька до поздней ночки,

Для всех незримо хорошея,

Росла она в объятьях почки,

Внутри бутона зрея, зрея.

Сэм – в том же месте, как и прежде,

Стоял, свой выжидая час,

Любовью окрылён безбрежной,

И страстью вспыхнувший фугас,

Как залп салюта, в буйстве диком

Собой полнеба освещал,

Так Сэм светился многолико,

И словно вкопанный стоял.

И Сэм дождался аромата,

Того, что ходит перед ней,

Лифт пасть откроет виновато,

И Алла выйдет из дверей.

Сэм вперил взгляд осатанело

В подъезд, чтоб крикнуть: "Вот он, я!"

Дверь распахнулася несмело,

А из неё вышел Колян.

И Алла в лёгком пеньюаре,

Его целуя горячо,

Шепнула: "Я горю в пожаре!

Мне, Коля, хочется ещё".

"Всему свой срок", Колян ответил,

"Ты жди, вернусь под вечерок.

Ты хороша", он вдруг заметил,

И вновь сказал: "Всему свой срок".

У Сэма голова кружилась,

И точно знаю нынче я,

Что в смысле фразы затаилось,

Мол, из – под ног ушла земля.

Бедняга, Сэм! В одно мгновенье

Лишался дружбы и любви:

Долой надежду, прочь сомненья,

Ты только с горя не умри!

Ведь жизнь на этом не угасла,

Всё порастёт быльём – травой.

А жизнь по – прежнему прекрасна,

Ты не сжигай её тоской.

Ты стойкий, хоть судьбы удары

Порой жестоки и грубы,

Иди вперёд под звон гитары,

И не испытывай Судьбы!

Иди по жизни без каприза,

С девизом: "Горе – не беда!"

И помни, не дойдя до низа:

Теряют больше иногда.

Часть IV

Дуэль

1

С отяжелевшей головою

Сэм бродит по тропинкам леса.

Давно ль очнулся он весною,

Морозом скованный повеса?

Сэм ничего вокруг не видит.

Он мрачен, горечь на зубах.

Он Николая ненавидит,

Его вовсю клеймит в сердцах:

"Вот, падла, другом притворился.

Я, мол, по дружбе помогу.

А сам с ней оплодотворился,

И отъебешил на ходу!

И я хорош, кусок гандона,

Всё торопился на метро.

Не проводил её до дома,

Вёл, как последнее дерьмо!

Но, если я найду Коляна,

Ему тогда несдобровать!

Ему навешаю пиздянок,

И будет кровью он харкать!

Его же хуй ему же в жопу

Засуну, чтоб до гланд достало!

Чтобы зарубкой пидормоту

Из памяти всплывала Алла!"

В таких раздумьях на поляну

Вдруг вышел Сэм. Остановился.

Осмысленно на небо глянул,

Как будто с ним он распростился.

И тут, в траве, Сэм обнаружил

Моток верёвки бельевой,

Нагнулся, осмотрел снаружи,

Поднял, издал клич боевой.

Петлю сварганил и к берёзе

Он привязал другой конец.

Петлю накинул в коматозе,

И на берёзу он полез.

Ломались сучья под ногами,

Но Сэм – упорный, доползёт.

Вот он поднялся над ветвями,

И спрыгнул: Как же не везёт!

Верёвка за зиму сопрела,

И оборвалась в трёх местах,

Сэм, исцарапанный всем телом,

Лежит, как Винни – Пух в кустах.

Беззвучно плачет и хохочет,

Как будто заново рождён.

Уж суицида он не хочет,

А хочет быть он отомщён.

2

Сэм вышел из лесу спокойно

Напротив улицы Чуйкова,

Он вёл себя вполне достойно,

Направив стопы к гастроному.

Купил сырок и "чебурашку",

И отойдя в кусты к забору,

Открывши душу нараспашку,

Хотел оправиться по скорой.

Уже ширинку растопырил,

Уже ялдину он достал,

Уже подрыгал он ялдиной,

Да вдруг Коляна увидал.

Ах, как Колян переменился,

Держа тюльпаны пред собой,

И по всему, он торопился,

Да Сэм тут крикнул: "Эй, постой!"

Колян застыл, увидя Сэма,

"Чего тебе?", он огрызнулся,

Подсев немедля на измену,

Споткнувшись, чуть не наебнулся.

"Ты – сучий потрох!" Сэм воскликнул,

"Ублюдок хуев, педераст!"

А Николай в ответ лишь хмыкнул:

"Ты – проморгал. Тебе не даст".

Ах, зря сказал он эту фразу,

Сэм взвился, Сэм пошёл в разнос:

"Ах ты, мандюк, сожравший зразу,

Плевок пиздячий, хуесос!

Ты – разъебай, хуй нестоячий,

Сифак схвативший от блядей!

Ты – хуй в пальто и хер собачий!

Тебя зову я на дуэль!"

Дуэль? Ах, помню, в время оно,

Как славны были дуэлянты.

В дуэли есть свои законы,

И правила её занятны.

Дуэль на шпагах – там всё ясно,

Сильнее тот, кто выживает!

Кто не роняет честь напрасно,

И слов на ветер не бросает.

На пистолетах – спору нету,

Хотя, конечно, пуля – дура!

Но честь и там призвать к ответу

Возможно, если честь в натуре!

Коль честны будут секунданты,

Всё верно по шагам отмерят,

Дадут отмашку дуэлянтам,

Да и оружие проверят.

Дуэль забыта в наше время,

Честь защищается в месткоме,

И с секундантов снято бремя,

И всё записано в законе.

Хоть конституция убога,

И хамства суть неисправима,

Один хер, ходим мы под Богом –

И с честью те, и те, кто мимо.

3

"Дуэль тебе, бля, подавай?"

Воскликнул грозно Николай,

"Ты на кого ебло разинул?"

И Сэму он по морде двинул.

Сэм устоял, поправил скулу,

Двумя зубами смачно сплюнул,

И тут пошёл меж них махач,

И не разнимешь их, хоть плачь.

Один поддых въебал другому,

Другой пыром всадил меж ног,

Дерутся, позабыв законы,

Дерутся, точно на издох.

Да кто из нас хоть раз не дрался

За честь девчонки иль свою?

Но кодекс драки соблюдался:

Ведь во дворе, а не в бою!

Мы дрались лишь до крови первой,

У нас лежачего не били,

Потом портвейном иль мадерой,

Поверженных всегда поили.

А тут: откуда силы, право?

Уж все в крови, а не видать конца!

Здесь драка – не пацанская забава,

На жизнь иль на смерть, а не слегонца.

И Николай не выдержал, сознанье

Покинуло не вовремя его.

Сэм прекратил над телом истязанье,

И плюнул сверху смачно на него.

Присел на корточки, хлебнул винца с бутыл – ки,

"Очнись, Колян", устало он сказал.

А Николай лицом по цвету синьки,

Лежал бездвижно и к тому же не дышал.

"Да что за шутки?" Сэм воскликнул горько,

А разум Сэма вдруг заголосил:

"Что ж получается, что я его невольно,

Нежданно, по случайности убил?"

4

Безмолвно Сэм смотрел на Николая,

Потом поднял и на плечо взвалил.

Он как пушинку на плече тащил бугая,

И тело в лес поглубже затащил.

Нашёл помягче почву, и руками

Он яму неглубокую разрыл,

Труп уложил, присыпал сапогами,

И Николай в могиле той почил.

Тем, кто ни разу не свершал убийства,

Навряд ли муки Сэма испытает,

Хотя то, что в душе его творится,

Уверен, каждый это понимает.

Дрожанье рук, и дрожь по всему телу,

И тошноты предательской позывы,

Сумбурны мысли, все совсем не в тему,

И побежать, и спрятаться порывы.

Ах, Сэм, твоя проблема, как прореха,

Ведь по ночам Колян начнёт являться.

Можно от всех, и от себя, уехать,

От совести куда, скажи, деваться?

Бездарно просто жизнь свою сгубил ты,

А ведь прожил ещё ты очень мало!

Ты скажешь, что весомые мотивы?

А может просто – виновата Алла?

Сэм бросился в кузьминскую чащобу.

Остановись! Куда? Постой, послушай!

Ты помолись чистосердечно Богу,

Не тело пусть, спаси хотя бы душу.

Часть V

Блаженство

1

Всё в том же утрешнем наряде

Ему открыла Алла дверь.

"Сэм?", удивилась с видом бляди,

"Я не ждала тебя, поверь!"

Сэм, весь в крови и с синей мордой,

"Войти позволишь?", говорит,

"Я в переделке был сегодня,

И всё лицо моё болит".

"Сэм! Мы с тобой едва знакомы,

Ты выглядишь сейчас, как чёрт!

Нельзя ведь быть таким нескромным,

А вдруг ко мне кто – то придёт?

Как объясню я, что за диво

В квартире у меня сидит?

Хоть я ни капли не строптива,

Но у тебя престранный вид".

Сэм слушать словоизлияний

Дальнейших уж не захотел,

На дверь нажал сильней руками

И мимо Аллы пролетел.

Пройдя вперёд по коридору,

Зашёл он в ванну не спросясь.

Алла, закрыв дверь на запоры,

Пошла за ним, ужасно злясь.

"Ну, знаешь, это просто наглость!"

Сэм не ответил, умываясь.

Он смыть старался с души гадость,

Покойника всё вспоминая.

"Вон полотенце, возьми с края",

Чуть слышно Алла ворковала.

Сэм, аккуратно вытираясь,

Заметил в зеркале ебало.

Назвать такое другим словом,

Рука поэта не поднялась,

Ни фейсом обозвать, ни мордом,

Ни рожей не назвать ебала!

Сэм взгляд потупил, отвернулся,

"Ты извини", сказал он тихо,

"Что я вот так", и обернулся.

"То, что случилось – просто дико".

Она стояла и смотрела

В него бездонными глазами,

Она в душе его жалела,

С его большими синяками.

Она пошла и Сэм за нею.

"Что будешь: чаю или кофе?"

Сэм отморозил ахинею:

"Мне б водки в запотевшем штофе!"

"Ну, хватит, может, изгаляться?"

Глаза сверкнули раздражённо.

Сэм думая: "Пошли ебаться!",

Стоит в проёме напряжённо.

Сэм сел за стол на табуретку,

"Не злись, Аллюнчик, сделай милость!"

Она дала ему конфетку,

"Тогда поведай, что случилось?"

2

Сэм взвился: "Ёбтить! Что случилось?!

Я год не сплю, тебя любя!

А ты, скажи мне, сделай милость,

Чем Коля взял тебя, ебя?

"Я вся горю! Я вся в пожаре!" –

Противно это вспоминать!

Так неприступна в дискобаре,

А с Колей прыгнула в кровать!

Он, не любя, с тобой ебался,

Ты для него – одна из многих!

Я ж подойти к тебе боялся,

Придерживаясь правил строгих.

Тебя одну обожествляя,

Я жил тобой, я в тебя верил,

Я думал, ты совсем другая,

Единственная в этом свете!

А ты!", "О, боже, я не знала".

"Чего не знала?", "Что ты любишь".

"Да, ты в глазах моих упала".

"Ты слишком строго меня судишь".

"Ах, строго? Может это сказки?

Ты Николаю не давала?

И простынь в розовой окраске

Ты этим утром не стирала?"

"Заткнись!", "Ну да!", "Не твоё дело,

С кем девственность я потеряла!

Кого я допустила к телу,

Кому себя всю доверяла.

Ты целый год таращил зенки,

Как выхожу я на прогулку,

И вдруг теперь: подайте целку!

Любовь и сердце дайте в руку!

Я – Дон Кихот без Санча Пансы!

А целки нету, извините!

Не надо мне читать нотаций!

Меня оставьте, уходите!"

"Ну, нет!" Сэм криво усмехнулся,

"Терять мне нечего теперя".

Он к пеньюару потянулся

И на себя рванул, смелея:

3

"Сэм! Нет! Не так!", она вскричала,

Но Сэм ещё рванул. "Ах, нет!"

И вот глазам его предстала

Красотка, в чём пришла на свет.

Он, не давая ей очнуться,

Держа в кухóнной западне,

Удерживался от поллюций,

И думал только о ебне!

Она зажатая стояла

В щели меж шкафом и плитой,

Рубашка Сэмова стонала

Под беспощадною рукой.

Сэм раздеваться торопился,

И, выпадая из трусов,

Он на одежду свою злился,

Пиная лоскутки штанов.

О, архитекторы застоя!

Я бесконечно славлю вас!

За кухни мелкого покроя,

В которых места нет подчас.

Вся ваша малогабаритность

Простор давала для ума:

Куда пристроить телевизор

И холодильник деть куда?

Вот Сэм готов, толкнув тихонько,

Он Аллу уложил на стол,

Ноги раскрыв её легонько,

Старался насадить на кол.

Но, как нарочно, член всё мимо

Влагалища её скользил.

Сэм мучился невыносимо,

Сэм ей сосочки теребил.

Она лежала безучастно,

Готовая уж ко всему.

И Сэм тут понял: "всё напрасно!

Её насильно – не могу!"

Он отошёл, взяв сигарету.

Она спросила: "Это всё?"

"Люблю тебя!", ей Сэм ответил,

"Так – мне не надо ничего".

Сэм нервничал, куря в окошко,

Тут сзади Алла подошла,

И с трепетом, дрожа немножко,

Она вдруг Сэма обняла.

4

"Да! Так! Сильней!", она шептала,

"Ещё! Давай! Не тормози".

И извивалась, и стонала,

И дёргалась, лежа под ним.

Он ей на ушко: "Алла! Алла!

Люблю тебя! Нет, это – сон!"

Всё сбилось в кучу покрывало,

Из Аллы лез протяжный стон.

"Сейчас, любимая, кончаю!"

"Да, да! Люби меня ещё!"

"Ах, я любовью изливаюсь:"

И Алле стало горячо.

Струя ей лоно оросила,

И горной речкой понеслась,

А Алла здесь заголосила,

В порыве страсти изойдясь.

Ох, я о чём, читатель милый?

Как будто ты того не знал,

О чём поведал я вполсилы!

Как будто ты не испытал

Ночей бессонных, стонов милой,

Кончаний бурных, страстных слов,

Всего, что, господи помилуй!

Несёт с собой Сама Любовь.

5

Тот, кто ночей совсем не знает,

Боюсь, не знает ничего.

Ночами звёзды зажигают,

Ночами пишется легко,

Ночами падают кометы,

Ночами таинства творят,

Ночами слишком мало света,

Ночами любят и парят.

Тот, кто не видел неба в звёздах,

Средь дня не смотрит на цветы,

Не размышляет он о пёздах,

Он так далёк от красоты!

Он лишь живёт, пока живётся,

А время кончится – помрёт.

Не плачет он и не смеётся,

В застольях песен не поёт.

Он не расскажет анекдота,

Он – просто средний человек!

Он не хохмит, не обормотит,

Он просто проживает век.

Ночь – это чёрная полоска,

Длиной с заката до рассвета.

Ночь – глубока, и ночь неброска

Не стоит забывать про это.

Сэм с Аллою спокойно спали,

Любовь кружилася над ними,

Они счастливо обнимались,

Паря в ночной небесной сини.

6

Вот снова утро над столицей.

Сэм приоткрыл свои глаза,

А рядом сказочной царицей

Спит Алла, дивная краса.

Сэм, не стесняясь, любовался

Ложбинкой каждой и подъёмом,

Он разбудить её боялся

Случайным и счастливым стоном.

И Алла тут пошевелилась,

Вниманье чувствуя на теле,

Его вниманьем не смутилась,

Чего стесняться, в самом деле?

Она так томно потянулась,

Что Сэма стало чуть – чуть больше.

Она же хитро улыбнулась:

"Ах, с добрым утром, мой хороший!"

Теперь уж Сэм не хоронился,

В неё он впился поцелуем,

У Сэма кто – то шевелился,

От напряжения кайфуя.

Сэм пальцами играл с грудями,

То бусинки сосков сжимая,

То обжимая, как цепями,

То разводя, то поднимая.

И Алла, в сладком поцелуе

Разнежилась, воспламенилась,

Его яичками балуя,

Вскочила сверху, взгромоздилась.

Тут начались такие скачки,

Что мы, пожалуй, выйдем вон.

Пусть наебутся до усрачки,

Мы к ним попозже заглянём.

7

"Алло! Алло! Милиция? 02?

Вас беспокоят с маршала Чуйкова!

У нас такое здесь, что кругом голова!

Кто вам звонит? Гражданочка Фролова!

Пенсионерка. Да, я здесь живу.

Здесь драка – ужасть! Всё в крови по – всюду.

Нет, не работаю. Да нет, совсем не пью.

Наряд поехал? Да, встречать я буду".

"По коням!", вскрикнул молодой майор,

"Тут беспорядочки по маршалу Чуйкова.

Там пацаны устроили разбор,

И местным крайне сделалось хуёво".

Майор прибыл на место с операми,

Кровищи – море, бабушка права.

И видно: бились голыми руками,

Ну а потом – умчались кто куда.

Ищи их по дворам да закоулкам,

Нет в деле ни патрона, ни ножа,

Одно упоминанье о придурках,

И бабушка соврала – не ждала.

А значит, нет свидетелей, о, боже!

Опять он на пустышку прилетел.

Он этой бы Фроловой дал по роже,

Чтоб не срывала их с серьёзных дел!

С игры в козла, и с чтенья братьев Вайнер,

И с поиска реальных бандюков!

Хотел отбой дать, на мгновенье замер,

Чутьё ищейки вдруг лишило его слов.

Здесь было что – то очень непонятно:

Вот след от тела, кто – то здесь лежал.

Початая бутылка, вот занятно,

Следы здесь, будто тяжесть кто таскал.

Следы ушли по направленью к лесу,

А опера – за ними наугад.

И через час блужданий, с интересом,

Они на труп раскопанный глядят.

Был парень молод, был он не обобран –

Часы, бумажник, паспорт – всё при нём.

Скорее, в пиздилке крутой он был задол – бан,

А позже, в этот лес перемещён.

Непрофессионал трудился, вывод ясен,

Он неумело заметал следы,

Но он для общества совсем небезопасен,

А значит, путь один – под свод тюрьмы.

"Криминалистов и экспертов вызываем,

В прокуратуру делаем запрос.

Мы это дело быстро раскопаем,

А дело здесь рисуется всерьёз!"

8

Конечно же, им местный участковый

Гражданочку Фролову указал,

Майор, со всей командой оперовой,

К ней прибыл и тотчас же запугал:

Мол, нарушает бабушка законы,

И укрывается от следствия она!

И, дескать, за сокрытие весомых

Улик – на пару лет обречена.

Гражданочка Фролова суетилась,

И было что, и не было, сказала.

Что это правда – всё она божилась,

Но фоторобот всё ж нарисовала.

Майор поехал к адресу прописки,

Там корешей Коляна повстречал,

Всё выяснил про Аллу и Кузьминки,

А в фотороботе – всяк Сэма опознал.

Майор, пробивши Сэма, на Рязанку

С бригадой оперов тогда примчал,

И здесь Фортуну проклинал, засранку,

Нет Сэма дома, затаился, убежал.

Засаду у подъезда оставляя,

Майор поехал чуточку поспать.

Такая уж ты доля ментовская:

Всю жизнь приходится кого – то им искать!

9

Оставили мы Сэма с Аллой

В такой пикантной обстановке,

Вернёмся же мы к ним, пожалуй,

Надолго их бросать неловко.

Они, друг другом насладившись,

Отправились на пару в душ,

От пота и трудов отмывшись,

Несли любовную там чушь.

"Большой какой!", сказала Алла,

В воде – он просто о – го – го!"

И пальчиками пробежала.

: Майор проснулся уж давно:

Реакция не задержалась:

Член над водою наголо!

"Ах, что со мной творишь ты, Алла!"

: Майор поглядывал в окно:

Сэм ухватил сосок губами,

И шепчет Алла: "Хорошо!

Целуй меня, играй сосками!"

: Майору очень нелегко:

Сэм приподнял немного Аллу,

И вдруг внедрился глубоко.

Алла от страсти застонала.

: Майор подумал: "Жизнь – дерьмо!" :

"Пойдём, Сэм, завтрак уже стынет!"

Сэм раз пятнадцатый кончал.

"Пойдём! Ну, хватит! Больше сил нет!"

: Майор, где Алла живёт, знал:

Он на руках с красоткой Аллой

Из ванной в кухню пробежал.

"Ах, Алла! Мало мне, всё мало!"

: Майор всех оперов собрал:

"Нет, Сэм! Нам надо подкрепиться!"

"Я – сыт!", "Пожалуйста, не лги!

Так можно с силой распроститься!"

: Шаги на лестнице, шаги:

И в чашках кофе уж дымится,

В тарелках – булочки сладки.

Сверкает за окном зарница:

: Сэм! Ты, пожалуйста, беги!. .

10

Майор проснулся уж давно.

Майор поглядывал в окно.

Майору очень нелегко.

Майор подумал: "Жизнь – дерьмо!"

Майор, где Алла живёт, знал,

Он с участковым толковал.

Майор всех оперов собрал,

Он им оружье выдавал.

Ещё темно, ещё зарницы,

Майору с группой не сидится,

В подъезд зашли, майор сел в лифт,

А группа лестницей бежит.

Шаги на лестнице, шаги.

Сэм! Ты, пожалуйста, беги!

Тебе ведь даже невдомёк,

Майор провёл как вечерок!

Звонок в ушах раздался гулом,

У Аллы сердце вдруг кольнуло.

Она к двери: "Кто?" "Участковый".

Алла откинула засовы.

В квартиру восемь человек

Зашли, как на голову снег.

Майор на кухню с участковым.

"Ты – Сэм?", "Да, Сэм". "Ты арестован".

Эпилог

Прекрасна осень золотая.

В деревьях солнышко, играя,

Листву всю в жёлто – красный цвет

Повыкрасит, и лета нет.

Не так высоко солнце ныне,

Былины на полях полыни.

Глубоко небо. Всё в затишье.

Шныряют по поляне мыши.

И урожай уже собрали,

Все звери людям помогали:

Белкам – грибы, зайцам – морковки,

А дяде Ване – ящик водки!

Ежихи яблочки таскали:

Короче, звери помогали.

Я шёл в лесу, лесу кузьминском,

Шурша в аллеях павшим листьем.

Года не те, страна другая,

Я шёл, поэму вспоминая.

Уж сколько времени прошло

С тех пор, как Сэм спешил в метро!

Я иногда по ним скучаю,

Но в жизни их – я не влезаю.

Хоть мне и хочется узнать,

Что было дальше? Как там, блядь?

Читатель мой, секрет открою:

Писатель, создавший героев,

Всегда их должен отпускать,

Чтоб жизнь им дальше проживать

Без указаний, без подсказок,

Без зорких наших с вами глазок.

Как бы вы сами относились,

К тому, за вами чтоб следили?

И вашу жизнь, всю наизнанку,

Писали б утром спозаранку?

Вот то – то: Время пробежало,

Живут пусть сами Сэм и Алла.

Своим умом, своею долей:

Но, отчего же я с тоскою

Опять поэму вспоминаю?

Я знать хочу, чего не знаю?

Вдали листвою шла, шуршала,

Ах, боже мой! Ведь это – Алла!

Под ручку сын лет десяти,

А рядом – девочка. Гляди!

Остановились. Кричат что ли?

Я весь дрожу, ох, что ж такое?!

Девчонке года три, не боле:

Смотрю на них, в глазах до боли.

Кричит девчонка: "Папа, папа!"

У ели поднялась вдруг лапа,

И к ним, с гербарием из листьев,

Вдруг вышел Сэм, походкой лисьей.

Обнял семейство, всех целуя,

Девчонку, явно же, балуя,

К себе на шею усадил,

И счастливо вперёд поплыл.

Ну, что? Теперь их отпускаем?

Их счастью нет конца и краю!

У Сэма с Аллой – сын и дочка.

Ну, а у нас в поэме – точка.

1984, 2013