Томление в августе

Не знаю, можно ли назвать это первым сексом – ведь всё произошло как-то не до конца. Поэтому обычно я приписываю роль «первопроходца» совсем другому человеку. Однако наши тела всё-таки соединились, пусть и совсем ненадолго, а это означает, что можно поставить печать «зачтено». Хотя – я очень жалею, что эта романтическая история завершилась сексом…

То, о чём я хочу вам рассказать, произошло на даче, куда я приехала в первых числах августа. Незадолго до этого мне исполнилось тринадцать. В те годы я была очень замкнутой, застенчивой, с трудом сходилась с людьми. Друзей-приятелей было немного, на даче в том числе, а когда я появилась там в то памятное лето, выяснилось, что все они уже разъехались. Оставалась только компания ребят постарше, на которых я боялась даже смотреть. Я расстроилась, но не очень сильно: как у любого одинокого человека, в запасе у меня было много способов, как развлечь и занять себя.

Однако вскоре обнаружилось, что всё-таки в нашем посёлке есть человек, годящийся мне в друзья по возрасту. И жил он совсем рядом – через забор. Видимо, соседи, несколько лет назад переставшие ездить на дачу, в этом году стали сдавать её. Это я сразу заметила, высунувшись из окна своей комнаты на втором этаже (оно как раз выходило на соседний участок). На заброшенных когда-то клумбах пышным цветом цвели «поздние» августовские цветы, трава была аккуратно подстрижена, между деревьями была натянута верёвка, на которой сохли вещи, принадлежащие явно не старикам-соседям. А из открытого окна гремел рок.

В следующий момент на крыльцо вышел, воровато оглядываясь, мальчик приблизительно моего возраста. До чего же он был красив! Высокий, худенький (даже хрупкий), смуглый, с шапкой тёмно-каштановых волос. Одет он был во всё чёрное – джинсы, футболку и рубашку – и эта одежда очень ему шла. Узкие джинсы подчёркивали его длинные стройные ноги. Я не могла оторвать от него взгляда. Внезапно мальчик поднял голову, и наши взгляды встретились. Я смутилась и юркнула в комнату.

А вечером я узнала, что его зовут Филипп. Услышала, как мать звала его ужинать. Какое редкое и красивое имя, подумала я тогда. Засыпала я с мыслями о своём прекрасном соседе, а ещё ругала себя за застенчивость, которая, как мне казалось, обязательно помешает подойти и познакомиться, чем отравит остаток и так не слишком весёлого лета.

Утром я стала невольной свидетельницей того, как Филипп в одних плавках делает во дворе зарядку. Примостившись у окна так, чтобы он не мог меня заметить, я разглядывала в бинокль каждый сантиметр его красивого тонкого тела. У Филиппа сильно выпирали ключицы, позвоночник и бедренные кости, и это очень мне понравилось. Закончив заниматься, парень взял стоявшее неподалеку синее эмалированное ведро с водой и с воплями вылил его на себя, а потом побежал в дом вытираться. А я с пылающими щеками отложила бинокль.

И ещё несколько дней прошло, прежде чем мы познакомились. Я продолжала ругать себя за застенчивость и постоянно подглядывала за Филиппом. Он, казалось, ничего не замечал. Это одновременно радовало и расстраивало – ведь он тоже не шёл на контакт. Вздохнув из-за этого в очередной раз, я отправилась на пруд, поискать у берега глину. Мне нравилось лепить. Раздумывая о том, что бы изготовить сегодня, я копала руками влажный песок, и тут послышались приближающиеся шаги. Я подняла голову и увидела, что это Филипп. Мы впервые находились так близко друг к другу. У меня бешено застучало сердце, и перехватило дыхание.

- Привет. – Он, казалось, ни капли не волновался. Присел на корточки возле меня, стал разглядывать кучку выкопанной глины, а я подумала, до чего же красивое у него лицо. – Я – Филипп, можно Фил. Я тебя ещё несколько дней назад заметил, но ты почему-то ко мне не подходишь. Как тебя зовут?

- Вера…

- Очень приятно. А это что, глина?

Разговор завязался. Оказалось, что Фил в детстве немного занимался лепкой и не прочь вспомнить сейчас «молодые» годы, посему очень обрадовался, что у нас в пруду есть глина. Я дала ему второй пакет, и он начал активно раскапывать берег. Глину он выкапывал вместе с песком и пытался, не сортируя, положить её в пакет. Я останавливала его, объясняла, почему этого делать нельзя, а Фил, казалось, специально делал всё неправильно, чтобы я это заметила и начала больше говорить. Похоже, уже в юном возрасте Филипп был отличным психологом и пытался помочь мне, девочке, которая ему понравилась, избавиться от мучительной застенчивости…

Так мы и начали дружить. Оказалось, что Филу четырнадцать, он на год старше меня, перешёл в девятый класс. Учится на «четыре» и «пять», много читает, кажется намного взрослее сверстников. Это мне больше всего и нравилось в нём, равно как и спокойствие, рассудительность и весёлость. Да, Филипп был очень весёлым, и благодаря его шуткам в то лето я, наверное, улыбалась и смеялась гораздо чаще, чем последние несколько лет. Однако рядом с ним я чувствовала себя совсем маленькой и глупой, и это очень меня мучило…

Мы стали ходить друг к другу в гости. Комната Фила, находившаяся на втором этаже, была забита книжками-фэнтези, кассетами (соседи привезли с собой видеомагнитофон), ещё какими-то вещами. Однажды в дождливый день мы лежали рядом на полу и рассматривали журнал с комиксами (в моменты, когда наши плечи соприкасались, по моему телу проходил разряд тока, но я всякий раз смущалась и отодвигалась). Я вдыхала запах тела Филиппа, ещё детский, но пряный и волнующий. Особенно приятно пахли его густые тёмные волосы. В моменты, когда Фил прикрывал глаза или поворачивался, я жадно разглядывала его, не решаясь делать это в открытую.

В одну из таких счастливых секунд лестница, ведущая на второй этаж, заскрипела, и вскоре перед нами предстала красивая высокая женщина с такой же смуглой кожей и зелёными глазами, как и у Филиппа. Длинные тёмные волосы сбегали по плечам крупными волнами. Я поняла, что это его мама.

Засмущавшись, мы поднялись с пола. Я поздоровалась.

- Вот мы наконец-то и познакомились с тобой, Вера, - улыбаясь, сказала мама Филиппа. – Печальная Вера, - добавила она.

- Почему печальная? – удивилась я.

- Я несколько раз видела, как ты сидишь у окна. Ты была очень похожа на Татьяну Ларину. Читала уже роман?


- Конечно. – В отличие от многих сверстников, у меня всегда хватало времени на книги

по школьной программе и внеклассному чтению, причём я забегала далеко вперёд.

Хорошо, что эта красивая женщина и её сын никогда не узнают, о чём я думала, сидя тогда у окна…

- Я принесла смородину, поешьте, - мама Фила поставила на стол большую миску, которую принесла с собой. – Ну, не буду вам мешать.



***

Вскоре я привыкла к нашей дружбе и почти перестала стесняться. Единственное, что мучило меня, - это был огромный раскалённый шар, поселившийся у меня в груди и растущий с каждым днём всё быстрее. Когда я видела Филиппа, шар начинал бешено колотиться изнутри о рёбра, и у меня даже перехватывало дыхание. Но я боялась рассказать кому-либо о своих терзаниях, а Филу – в особенности, так как даже не надеялась на взаимность.

Однажды, уже в самом конце августа, в хмурый пасмурный день, я по привычке пролезла в дырку в заборе, подошла к дому соседей и обнаружила, что дверь заперта. Подняла голову вверх – окно комнаты Фила, обычно распахнутое, тоже было закрыто, даже шторы задёрнуты. Внутри у меня всё упало: уехали! Филипп уехал, даже не попрощавшись со мной.

Я ещё какое-то время стояла, потерянная и обескураженная, пока не осознала, что тихая музыка, на которую я поначалу не обратила внимания, доносится из дома соседей. Воспрянув духом, я постучала в дверь, по лестнице загрохотали шаги, и вскоре на пороге возник Фил, немного растрёпанный, в свободной белой футболке и чёрных джинсах, босой.

— Вера! – радостно воскликнул он. Мне почему-то показалось, что мальчик хотел заключить меня в объятия, но в последний момент передумал.

— А я думала, вы уехали…

— Ну да, предков нет. Они в городе будут до вечера. Проходи, - он отступил, освобождая мне проход.

— А зачем ты дверь и окна позакрывал?

— Так холодно же…

В отсутствие взрослых дом казался каким-то тихим и печальным, даже немного заброшенным; не меняла этого впечатления даже рок-музыка, игравшая на втором этаже. Мы сразу направились в комнату Филиппа. Мальчик шёл впереди, и я, не таясь, любовалась его красивой фигурой, лёгкой походкой, движениями.

Отсутствие родителей вдвойне сильнее почувствовалось, когда мы по привычке опустились рядом на пол, рядом с разбросанными вещами молодого хозяина. То, что мы были одни, совсем одни, взволновало нас обоих, но каждый из нас тщательно старался это скрыть. Однако смятение выдал не румянец и не учащённый стук сердца (мне казалось, что Филипп его слышит), а то, что у нас внезапно исчезли все темы разговоров. Раньше мы могли трещать, не умолкая.

Положение спасла закончившаяся кассета. Фил встал, перевернул её на другую сторону, и послышалась медленная грустная мелодия (я всегда любила такие). Она настолько соответствовала нашему внутреннему состоянию, что вконец смутила нас.

Мне показалось, что я сейчас расплачусь от нежности, и потому отвернулась от Фила, встала, прошлась немного по комнате и в конце концов опустилась на кровать. Теперь нас разделяли несколько метров, и это немного успокаивало.

И тут произошло невероятное. Фил рывком поднялся с пола, в несколько шагов пересёк и сел рядом со мной.

- Вера, я давно хочу сказать тебе одну вещь… - слова давались ему трудно, он не смотрел на меня и зачем-то тёр переносицу. – В общем, ты мне нравишься. (выдох) С первого дня, когда я тебя увидел. - Казалось, чтобы произнести последние две фразы, он собрал всё своё мужество.

Я молчала. Я не только не знала, что сказать в ответ, я даже боялась поднять на него взгляд.

- Просто я стеснялся сказать об этом… - неуверенно закончил Филипп.

Я продолжала молчать. Мне почему-то казалось тогда, что музыка замерла в колонках.

- А я… тебе? – послышался откуда-то из пустоты голос Фила.

Наконец я набралась смелости взглянуть на него. Вид у него был неважный: поникшие плечи, потухший взгляд.

- Ты мне тоже… нравишься, - прошептала я. Нормальный голос куда-то пропал.

На лице у Филиппа появилась улыбка. Побледневшие щеки медленно приобретали прежний оттенок.

- Любимая моя…

Он очень нежно и осторожно обнял меня. Я прижалась к его телу и почувствовала бешеный стук сердца Фила. Значит, он не лгал…

А потом Филипп меня поцеловал. Наверное, он тоже целовался впервые в жизни, потому что это получалось у него так же робко и неумело, как и у меня. Вскоре мы каким-то непонятным образом оказались в горизонтальном положении – я даже не заметила, как это произошло. Что странно – я совсем не боялась такой близости, хотя ещё не до конца отошла от ужаса, вызванного приставаниями учителя несколькими месяцами раньше (об этом я писала в другом рассказе). Я чувствовала желание…

Филипп тоже едва сдерживал себя. Что-то твёрдое выступило у него на теле в низу живота, объятия стали более тесными. Я навсегда запомнила запах его свежевыстиранной футболки и запах его густых волос… Фил неловко задрал мою джинсовую юбку на талию, я стянула трусики вниз… Через несколько секунд возни его тело чуть придавило моё, и я почувствовала, как он вошёл меня. Мне не было больно – ведь преграда не так давно была уничтожена пальцами моего бывшего учителя физики. Надеюсь, по неопытности Фил ничего не заметил… Его прекрасное лицо искажала какая-то странная гримаса – смесь страдания и наслаждения – а ещё он сильно закусил нижнюю губу. Тёмные кудри качались вдоль лица… Парень успел сделать всего несколько движений, когда на улице затормозила машина, и послышались голоса его родителей. Наверное, что-то забыли... Филипп резко вскочил, трясущимися руками начал застёгивать штаны, а я, одёрнув перекосившуюся юбку, бросилась вон из дома.

До конца дня я боялась показать нос на улицу. А рано утром подбила бабушку, с которой мы жили тогда на даче, уехать в город. Первая электричка увезла нас в Москву…

Это очень хорошо, что мы с Филиппом не успели обменяться номерами телефонов. Потому что если бы мы продолжили общаться и, возможно, заниматься любовью, у меня, наверное, не осталось бы такого яркого воспоминания… Такой сладкой тоски… А ещё – мало ли что могло произойти? – мы могли бы поссориться, стать врагами. И впечатление от «первого раза» автоматически было бы испорчено. Я одновременно жалею, что у нас не получилось довести дело до конца, и радуюсь этому. А семья Филиппа, кстати, больше никогда не снимала дачу в нашем посёлке…