Тильда

Мне говорят, что к воспитанию рабынь нужно подходить с уверенностью и с бодрым стояком. Не вижу никаких причин не верить этим словам.

Если кто-то хочет приобрести себе живой товар, то он обязательно идёт в "Ферму дядюшки Джо". От настоящей фермы там одно название. На деле это что-то вроде зоомагазина, где повсюду друг на друга нагромождены железные клетки с девчонками на продажу. Любой желающий может зайти туда, осмотреться, выбрать подходящую сучку и заплатить. А что будет дальше с покупкой? Это уже решает каждый сам за себя. Лично я хочу приобрести себе рабыню исключительно для продажи. Схема простая. Приобретаешь сырой материал, делаешь из него хоть что-то и продаешь. Именно этим я хочу заняться.

У "Фермы дядюшки Джо" как всегда всё на своих местах. Ни грязи, ни пылинки. Они давно занимаются этим бизнесом, и не терпят конкурентов. В прошлом месяце, я слышал, у них случилась стычка с теми, кто хотел открыть новую точку для продажи рабынь. Шуму было немного, но в итоге дело закончилось плачевно для последних. С тех пор о них никто ничего не слышал. А "Ферма дядюшки Джо" по-прежнему остаётся единственным местом в городе, где можно легально купить девку.

Когда я вхожу в "Ферму", ко мне тут же подходит владелец, коим в нынешнее время является старший сын самого дядюшки Джо. Его зовут Фрэнки. Носит клетчатую рубашку, как прирождённый фермер. Но бьюсь об заклад, на настоящей ферме его нога никогда не ступала. Его можно охарактеризовать как крепкого мужика. Не хотелось бы мне переходить ему дорогу; и мне жаль тех, кто делали это.

— Ищешь что-то конкретное? - спрашивает он.

— Конечно, - говорю я. - Хочу купить самую сладкую и аппетитную штучку, что у вас есть на продаже.

— Тогда ты пришёл как раз вовремя. У нас буквально на днях была очередная поставка. Среди них найдутся весьма любопытные экземпляры, - говорит он и подмигивает.

Бог знает за что эти девчонки оказались здесь. Но меня это не касается. Всё до единого рабыни содержатся в клетках, как какие-то животные. Даже условия для собак бывает лучше, чем эти тюрьмы. Фрэнки водит меня по помещению, один за другим показывает содержимое своего магазина. Он уже знает, что я не уйду отсюда с пустыми руками, потому и не спешит и не торопит. Даёт мне время. Не пускает пыль в глаза, как это принято делать, если покупатель сомневается.

Убеждаюсь, девчонки действительно классные. Так и норовит взяться за их воспитание.

— Ну так что, - говорит Фрэнки. - Как тебе наш товар?

— Лучшее просто вообразить трудно.

— Увидел что-нибудь подходящее для себя?

Я подхожу к одной из множества клеток и говорю:

— Беру вот эту. Уж больно она хороша. Сколько с меня?

Её зовут Тильда - двадцать два года отроду. Попала в рабство из-за долгов родителей: её отец задолжал кучу денег каким-то нехорошим ребятам, и ему пришлось продать собственную дочь, чтобы спасти свою шкуру. История достойная сожаления. Но не здесь. Лично мне плевать на это. Она - материал, а я - скульптор. И мне предстоит тяжёлая работа, так что в моём графике нет места сентиментальности.

Фрэнки выводит её из клетки и отводит на специальную платформу, куда со всех сторон светят яркие прожектора. Это сделано, чтобы покупатель смог тщательно рассмотреть девушку перед окончательным решением. У "Фермы дядюшки Джо" всё серьёзно.

В свете ярких огней я вижу буквально каждую волосинку на её теле. Тильда хорошо сложена, едва заметно проступают очертания пресса. Маленькая грудь - как я и люблю. И никаких шрамов. Должно быть, детство у неё проходило в безмятежности. Кажется, в ней есть еврейская кровь. Это можно заметить по характерному носу.

Я не меняю своего выбора. Хочу именно её. Фрэнки с радостью принимает мои наличные.

Потом он говорит мне:

— Ты ведь знаешь правила. Ей нужно поставить клеймо. Иначе быть не может.

Клеймо. У любой купленной рабыни должно стоять клеймо, желательно индивидуальное, а не стандартное. Помеченную рабыню никто трогать не станет в случае чего, ибо таков закон. Ну а если тронут... будут проблемы. Также индивидуальное клеймо помогает в кротчайшие сроки вернуть сбежавшую рабыню владельцу, если случается такой инцидент. Весьма полезная вещь. И, слава Богу, эта процедура входит в стоимость самой рабыни. Одним словом - бесплатно.

Я решаю поставить Тильде своё уникальное клеймо: символ в виде пожирающих друг друга змей. Уроборос. Тощий парнишка в прыщах, который специализируется в этом, быстро делает шаблон из какого-то мягкого металла. Затем он показывает полученный результат мне. Работой я остаюсь довольный.

Сложно заклеймить человека, если он находится в сознании и способен физически сопротивляться, даже если это хрупкая на вид рабыня. Всё равно добровольно на подобное никто не согласится. Поэтому для этого дела здесь используют наркоз. Они вводят Тильду в состояние глубокого сна, и она даже не чувствует, как раскалённый металл пожирает её кожу на предплечье. И когда она проснётся через час, ей будет очень больно. В этом я чертовски уверен.

Мы с Фрэнком пожимаем руки. Он передаёт мне "спящую красавицу", и я выхожу оттуда с довольной физиономией. Ничто так не бодрит дух, как покупка первой рабыни! Тощий парнишка из "Фермы" провожает нас до моего красненького пикапа. Помогает открыть пассажирскую дверь, и я усаживаю Тильду на сиденье и пристёгиваю ремнём безопасности - свою покупку нужно беречь. Говорю "Спасибо" пареньку и сажусь за руль.

Ехать до дома не так уж и далеко. Сворачиваю на авеню и по прямой. По радио играет старенькое кантри. Не хочу переключать. Голос зрелой женщины поёт о любимой стране, где выросла, влюбилась и живёт в своё счастье в кругу друзей. По мне так обычный текст тех стародавних лет. Но это ведь кантри. Любое кантри превращается в шедевр, если ты едешь на пикапе со спящей рабыней под боком.

По дороге я никуда не сворачиваю. Нет нужды заезжать на автозаправку или в торговый маркет. И через полчаса ровной езды я добираюсь-таки до своего жилища. Мой скромный двухэтажный частный дом с задним двориком, где я месяц назад построил своими руками сарай для различных инструментов.

Паркую машину, заглушаю двигатель, ставлю на ручник. Обхожу капот и открываю дверь пассажирского места. Освобождаю Тильду от ремней безопасности и беру её на руки. Она лёгкая. Уверен, в ней нет даже пятидесяти килограмм. Несу её прямиком в подвал, где она будет жить первое время, пока... Я тут заранее всё обустроил. Сделал кровать из досок. Прикрутил к стене цепи на всякий случай. Замуровал окна, чтобы у неё не было возможности сбежать, пока я её не вижу. Об остальных удобствах буду думать по ходу воспитания. В конце концов, она сюда пришла не на летние каникулы.

Кладу её на голый матрас и приковываю одну ногу кандалами. Вряд ли такое можно снять без инструментов... или без ключа, который находится у меня в единственном экземпляре. Она до сих пор спит как убитая. Надеюсь, она безопасно переносит такое количество наркоза. Хочу удостовериться - раскрываю ей веки, вглядываюсь в тёмный зрачок. Проверяю пульс. Живая. На её правом предплечье обожжённый знак уробороса. Кожа вся в том месте покраснела.

Больше мне в подвале делать нечего. Перед уходом накрываю Тильду шерстяным одеялом. Поднимаюсь по деревянной лестнице, которая слегка скрипит от моей тяжести. Пора заняться своими делами. В первую очередь надо пойти в душ. Под струёй холодной воды чувствую себя просто божественно, словно ко мне возвращаются покинутые силы. Спускаюсь в кухню. Разогреваю вчерашние остатки бобов с беконом; наливаю в кружку горячий кофе. Ужинаю в полной тишине - не включаю ни радио, ни телевизора; потому что я жду.

Затем из подвала доносится женский крик. Наконец-то она проснулась. Крик приглушённый, вырывается из-под пола. Можно сказать, даже чувствую звуковую вибрацию своими пятками. Не могу сдержать улыбки.

Спускаюсь вниз и включаю лампу. Тильда сидит на кровати, держится за предплечье. От яркого света она отводит взгляд в сторону. Дышит нервно.

— Где я? Кто вы такой? - спрашивает она дрожащим голосом.

Должно быть у "Фермы дядюшки Джо" всех девушек держат под каким-то веществом, которое зомбирует их сознание, иначе я не могу объяснить подобную реакцию. Она ведь видела меня в магазине, как я ходил, разглядывал, и выбирал оплачивал. Или же нет?

— Ты меня не узнаешь? - интересуюсь я.

А она:

— Что вы со мной сделали? Как больно, - хнычет Тильда. Затем она замечает, что прикована к железной цепи. Тянет руки, безуспешно пробует высвободиться, потом испуганно смотрит на меня.

— Эти цепи не разорвать даже мне, - поясняю я. - Так что, посоветовал бы не тратить свои силы попусту.

Она медленно выпускает из рук холодные оковы.

— Прошу вас, - обращается она, - выслушайте меня. Вышло недоразумение...

И я её перебиваю:

— Никакого недоразумения, милочка. Как раз всё даже разумно. Запамятовала? Твой папаша продал тебя с потрохами. А я выкупил - оказал ему услугу, так сказать. И теперь ты, - указываю на неё пальцем, - принадлежишь мне.

— Нет, - всхлипывает она и закрывает голову руками. Вся сжимается на моих глазах; так и сидит, начинает плакать. - Нет.

Сейчас бессмысленно что-то объяснять насчёт её нынешнего положения, как я того желал, - всё равно не поймёт. Для этого она, для начала, должна хоть немного прийти в себя. Нужно дать время осознать окружающие реалии, остальное может подождать до утра.

— Загляну позже, - говорю я и направляюсь к лестнице.

Она ничего не отвечает. Перед уходом выключаю свет; она остаётся в тусклом освящении крохотного оконца, куда едва можно просунуть руку.

Подвал полностью заполняется рыданием Тильды.

~~~

Ночью сплю неважно. Всё хочу спуститься вниз и немедленно приступить к воспитанию над рабыней, которая сейчас, уверен, вытирает свои сопли и готовится к новой жизни, что я для неё уготовил. И мне приходиться сдерживаться - каждый раз повторяю про себя: терпение - залог успеха. Это хоть как-то помогает унять бурлящую в прожилках кровь.

Наконец наступает утро; спускаюсь в подвал с фарфоровой тарелкой, где лежит только что обжаренная с двух сторон яичница; запах просто божественный. Тильда всё так же сидит на кровати, словно и не двигалась вовсе. На мой визит она никак не реагирует. Глаза выдают её - она проплакала всю ночь. Спала ли вообще? Ставлю перед кроватью сосновую табуретку, которую я сделал на прошлой неделе и не успел толком обтесать и покрасить, и сажусь на неё. Тарелку с едой ложу себе на колени, спрашиваю:

— Хочешь есть?

Слышу как у неё урчит в животе, но она не отвечает. Продолжает понурившись сидеть. Даже не удосуживается взглянуть на меня или на этот божественный завтрак.

— Это отличная яичница, - говорю я. - Только недавно в супермаркете покупал куриные яйца. В ней полно углеводов и прочих полезных для организма вещей. Питательная. Хочешь?

Но она всё равно не отвечает.

Тогда я беру вилку и неторопливо начинаю есть сам. Кусок за кусочком, до тех пор, пока на тарелке не остаётся слой блестящего растительного масла. У Тильды ещё пару раз урчит в желудке. Упрямая. Уверен, есть масса способов укротить таких сучек, как она. Но я решаю начать с голода. Хочу посмотреть, как она себя поведёт, когда совсем прижмёт к стенке.

Говорю ей:

— В следующий раз, когда я что-то предложу, отвечай. Молчание я не принимаю. Иначе ничего не получишь. Тебе оно надо? - и ухожу.

Но мои слова никак на неё не влияют. На обед она вновь молчит, не отвечает, ровно как и на ужин. Вновь сижу перед ней на табуретке и доедаю сваренный рис с овощами. Я прямо сейчас могу засунуть в неё что захочу. Нагнуть и мучить все её щели, и мне ничего за это не будет. Она моя. На секунду мне даже хочется сменить вектор направления воспитания и поступить. Но нет. Тогда это будет утеха ради утехи. А мне нужно добиться покорности, которая достигается путём грамотных действий. Нельзя сразу пускаться во все тяжкие, есть риск надломить её состояние, которое, однако, зависит от характера и темперамента.

И на следующий день моё терпение вознаграждается. Утром я вновь спускаюсь к ней. В качестве завтрака - овсяная каша. Когда я подхожу к кровати, Тильда уже замечает моё появление, и запах свежей овсянки тоже.

— Ну так что, хочешь поесть? - спрашиваю я.

На сей раз на кивает головой.

А я ей:

— Нет, так не годится. Если хочешь есть, скажи об этом, - говорю я.

И после недолгого раздумья её губы шевелятся:

— Хочу... Я хочу есть, - неуверенно шепчет она.

— Тогда держи, - молвлю и протягиваю ей фиалку с кашей.

Она ест торопливо и глотает как-то с тяжестью, будто бы не ела целыми месяцами.

Говорю ей:

— Некуда так спешить. Подавишься. - Но фиалка в её руках уже пустая. Спешу добавить: - Видишь, не так уж и сложно сказать пару слов, чтобы получить от Хёрба еду.

Тут она выдаёт:

— Хочу ещё, - и смотрит на меня во все глаза.

Но я не собираюсь вскармливать свою рабыню, как какую-то свинью для убоя, и идти за тёплым харчем при каждой её просьбе. Она приобретена для иных задач. Вырываю фиалку из её рук и отвешиваю пощёчину. Сам удар выходит слабым, но ей этого хватает. Любую дерзость нужно пресекать при первой же возможности, иначе быть беде.

— Не наглей, - говорю. - Будешь получать ровно столько еды, сколько я приношу. Поняла меня?

Она держится за покрасневшую щёку.

— Отвечай! - кричу я ей в лицо.

— Поняла.

— Вот и отлично. Воду я чуть позже занесу. - Разворачиваюсь и ухожу.

Мои первые требования к Тильде весьма прозаичны. Я лишь хочу, чтобы она поняла новый окружающий её мир. Новую реальность. А нынешняя её реальность такова: она - рабыня, а я - её хозяин. И каждый раз, перед тем как передать ей очередную порцию еды, я требую от неё нужных слов. Она не упрямится и говорит всё, что я хочу услышать. Хорошая девочка.

— Даже не вздумай думать о побеге, - говорю я в четвёртый день её прибывания в моём подвале. - Посмотри на своё предплечье. Знаешь, что это? А я объясню. Это клеймо. Ты теперь помечена как рабыня. Как моя рабыня. Это мой знак. В этом городе полно таких, как ты. Ты не одинока в этом плане. И если ты вдруг решишь схитрить и попытаться сбежать... Всё равно далеко не уедешь. А когда ты вновь окажешься в моих руках (а это случится в любом случае), я могу быть уже не таким добрым, как сейчас.

В таком ключе проходит ещё неделя. Тильда более менее привыкает к моей персоне, но в её глазах всё равно можно увидеть отголоски прошлого, от которых нужно избавиться.

Спускаюсь к ней в подвал, включаю свет, передвигаю табуретку перед кроватью, сажусь с тарелкой фасоли в говяжьем соусе. Тильда уже готова произнести нужные слова, чтобы заполучить этот аппетитный ужин. Но я опережаю её:

— Сегодня я хочу от тебя кое-чего другого, - начинаю я.

Она замирает с не произнесённым словом в устах.

— Мне нужно видеть, как ты расслабляешься, - выдаю я без лишних предисловий.

Тильда явно не понимает, и мне приходится пояснить:

— Помастурбируй, - говорю. - Покажи, как ты это делаешь. Хочу взглянуть.

Наступает молчание. Упругие бёдра девушки смыкаются и не скрывают своей напряжённости.

Я продолжаю:

— Всё люди мастурбируют. В этом нет ничего постыдного. И не надо мне говорить, что ты этого не делаешь. Даже здесь, в подвале. В этом суть людей. Где бы они ни находились, что бы с ними не происходило, в итоге инстинкты берут своё. Или ты не хочешь есть?

Она колеблется, но я чувствую, ей не хватает ещё пару нужных слов, чтобы придать минимальной уверенности.

— Сделай это своими пальчиками. От этого ведь никто не пострадает. Все будут только в выигрыше. Ты - расслабишься и получишь заслуженный ужин, а я просто посижу здесь в это время.

И спустя минуту внутренней борьбы, Тильда без какого-либо нытья удобно устраивается на кровати, откидывается спиной к бетонной стене и нехотя раздвигает ноги. Моему взору открывается пушок тёмных волос на лобке. Сама вагина кажется мне чересчур покрасневшей, будто ею пользовались дни напролёт или кожа испытывает какое-то раздражение. Её правая рука опускается к промежности, и средний палец осторожно входит во влагалище. Мне это и требовалось, чтобы она была раскована передо мной.

Тильда начинает ублажать себя. Вынимает палец, затем суёт обратно. Раз за разом. Но весь процесс сопровождается без каких-либо стонов, мычания или тяжёлых вздохов. Она даже не смотрит на свою вагину. Её равнодушный взгляд направлен на меня.

— Как долго мне это нужно делать? - спрашивает она.

А я отвечаю:

— Ты лучше сосредоточься на деле. Что-то пока скудновато выходит. Используй-ка два пальца.

И теперь она трахает себя уже двумя пальцами - средним и безымянным. Я сижу, смотрю. Минуту её рука непрерывно работает. Но из её рта ни звука. И тогда уже спрашиваю я:

— Ты что, фригидная?

Она не отвечает.

— Чувствуешь хоть что-нибудь? - продолжаю я.

А Тильда говорит мне:

— Вы сказали мастурбировать, я это и делаю.

— Делаешь ты это без страсти!

— Ни о какой страсти речи не было, - заявляет она, а пальцы не перестают двигаться.

— Это как-то неправильно.

— Неправильны здесь только вы, - говорит Тильда и прекращает мастурбировать. - Всё, я сделала то, что вы хотели. - И добавляет: - Теперь ваш черёд.

— Да, черёд мой, - подтверждаю я и кладу тарелку с пищей на пол, а сам встаю на ноги, за пару шагов вплотную подхожу к ней и засовываю два своих жирных, волосатых пальца ей в вагину. Она аж взвизгивает и начинает брыкаться. Пытается остановить мою обнаглевшую руку. Но я неугомонен. Сую свои пальцы как можно глубже и раза десять касаюсь верхней стенки влагалища. Её бёдра содрогает дрожь. Она точно не фригидная. И наконец-то из её рта срывается тот сладостный крик, который я хотел услышать. И я отступаю.

Тильда мгновенно поджимает бёдра, прячет от меня уязвлённое место. У неё такой вид - мол, что это только что произошло? А я поясняю ей:

— Вот так это должно было быть, - подхожу к тарелке и ногой подталкиваю к кровати. Когда направляюсь к лестнице, всё ещё слышу её тяжёлое дыхание.

~~~

Утром спускаюсь в подвал без завтрака. Тильда уже привычно ждёт моего появления. Сразу замечает, что я прибыл с пустыми руками. Взгляд её озадачен.

— Вставай, - говорю я.

Без лишних вопросов она подчиняется. Опускаюсь на одно колено и нахожу ключом замочную скважину железных кандалов, поворачиваю несколько раз пока не раздаётся щелчок. Оковы со стуком падают на бетонный пол. Её нога теперь на свободе. Встаю в полный рост и приказываю ей:

— Иди давай. Вперёд шагай.

Тильда удивлённо смотрит на меня, но снова выполняет требование. Я следую за ней на расстоянии вытянутой руки. Её босые ноги легко ступают по ступенькам. Впервые ей выпадает честь оказаться в самом доме. Когда мы поднимаемся наверх, в очередной раз предупреждаю, что бежать смысла нет, и если она сделает это, ей будет только худо. Однако на мои слова она никак не отвечает, потому что всё время, как заворожённая, смотрит в сторону окна, где янтарём светит восходящее солнце.

Отвожу рабыню в ванную комнату, которая находится на втором этаже, и велю принять душ. Сам никуда не ухожу. Стою в стороне и смотрю, как на неё падают струи чистой воды. Мне нравится видеть её такой - мокрой.

— Вы так и будете смотреть? - недовольно спрашивает она.

А я ей:

— А что, хочешь, что бы я присоединился?

Она не отвечает, лишь намыливает сиськи и остальные части тела. Использует мой шампунь для мытья волос. Когда она смывает с себя всю пену и закрывает кран, протягиваю ей полотенце. Первым делом она вытирает волосы, шею, плечи, грудь... Бросаю перед ней тапочки, чтобы босиком не ходила, и из личного гардероба выделяю ей свой старый вязанный свитер пепельного цвета. Она облачается в тёплую одежду, которая закрывает тело до середины бёдер.

Затем мы спускаемся в кухню, где я заранее приготовил завтрак. Тильда усаживается за стол. Я наливаю ей чашку горячего кофе, а сам сажусь на стул напротив неё. Так мы и сидим какое-то время. Потом говорю, что она может поесть. А она смотрит на меня и спрашивает:

— В чём подвох?

— Никакого подвоха, - уверяю я её.

— Я вам не верю. Наверняка потом заставите за это делать всякие гнусности.

— Заставить, может, и заставлю. Но сейчас я просто хочу извиниться за вчерашнее, - говорю я. - Мне не следовало так поступать, хоть ты и моя рабыня. - От последнего моего слова её слегка передёргивает. - Так что вот так, я извиняюсь. Но если тебе не нравится завтрак, можешь вернуться в подвал. Я потом занесу тебе чего-нибудь поесть.

Вдруг она мотает головой.

— Я принимаю извинения. Вам действительно не следовало совать свои пальцы... Вы сделали мне больно.

— Понимаю.

— Не понимаете, и вряд ли поймёте.

— Кофе стынет, - говорю я ей тогда.

И Тильда тянется к дымящейся чашке. Вдыхает аромат напитка и делает первый глоток; с неё плеч будто камни спадают. Взгляд оживает. Затем она надкусывает тост, который нещадно хрустит во рту. Пробует чечевицу и вновь смотрит на меня.

— Я бы могла сама себе готовить, - предлагает Тильда.

— Моя стрепня тебе не по душе?

— Неплохо. Но я могла бы готовить себе сама.

— Хочешь сказать, что бы я перенёс кухню в подвал ради твоих хотелок?

Она продолжает кушать и говорить одновременно:

— Может быть. Но есть вариант лучше - не запирать меня больше в подвале.

— Что, разок понежила своё тело в воде и уже ставим условия? Или это вчера я своими пальцами нечаянно задел твой скрытый переключатель? Хочешь, могу вернуть всё как было? - улыбаюсь я и показываю ей свои пальцы. - В любом случае, ты всё равно отправишься в подвал. Это лишь разовый случай. Я тебе не доверяю, чтобы разрешать свободно ходить по дому.

— Вы? Не доверяете мне? Это я вам не доверяю! Однако вы сами каждый раз повторяете, что бежать отсюда смысла нет, ибо меня всё равно поймают. Так какой мне резон совершать побег?

— Это правда - бежать отсюда бессмысленно. Но ты в любом случае отправишься в подвал! Доедай.

Тильда заканчивает утреннюю трапезу, и я отвожу её в подвал, где вновь сковываю её ногу железными цепями. Её глаза чуть ли не пылают гневом. Она вот-вот готова впиться своими ногтями мне в лицо. Расцарапать мою физиономию к чертам. Но она этого не делает. Лишь молча стоит и смотрит, как я неторопливо поднимаюсь по лестнице и исчезаю в дверях.

Не могу не признать, в словах Тильды имеется смысл. Зачем её держать в подвале, если из дома она никуда не сбежит, а если сбежит, её быстро поймают. Но не так всё просто. Воспитание - дело тонкое. Здесь нужно уметь чувствовать правильный момент. И пока что мои чувства в один голос твердят мне, что бы я ещё немного помориновал её в темноте, и только после приступать к главному.

Ближе к обеду мне приходится съездить по делам в город. Само собой, из-за этого Тильда остаётся одна, без еды и моего внимания. Наша следующая встреча происходит вечером. Никакого ужина я не готовлю. Нет желания и настроения. Но чем-то нужно кормить бедняжку. И я кипячу воду в чайнике. На подобные случаи в шкафчике валяется еда быстрого приготовления. Та ещё дрянь, но сойдёт, чтобы не умереть с голоду. Беру какую-то лапшу со смесью перцев, наливаю туда кипяток, готово. Остаётся подождать минут пять. Но я не жду. Сразу спускаюсь в подвал и включаю свет. Застаю Тильду на кровати. Она сидит, вся съёжилась. Обнимает колени. Мой старый свитер очевидно хорошо греет её тело.

Сажусь перед ней на табуретку, в руках держу ещё готовящуюся лапшу. Она смотрит на то, что я ей принёс. Говорит:

— Я могла бы и вам что-нибудь приготовить.

— Не сомневаюсь.

— Вам ведь самому есть нечего.

— Насчёт меня не переживай. В холодильнике полно пива. Этого мне сегодня вполне хватит, чтобы унять желудок.

— От полуфабрикатов у меня живот болит.

— А я слышу лишь урчание в твоём животе. Небось стонет от этого вкусного запаха? - Открываю крышку лапши и демонстративно нюхаю. Почти готово; закрываю обратно. - Ничего другого нету. Придётся есть то, что предлагают. Или можешь голодать. Выбор за тобой.

После недолгой паузы:

— Хотите, что бы я опять мастурбировала?

— Можешь не делать этого, если не голодна. Я не заставляю.

Но я знаю, что она нуждается в еде. Тильда вздыхает и раздвигает передо мной ноги. Лязгает железная цепь. Она наполняет лёгкие воздухом, затем медленно выдыхает, будто испускает изо рта сигаретный дым. Кончиками пальцев начинает поглаживать складочку вагины. Кожа промежности уже не выглядит покрасневшей, и волоски на лобке кажутся более воздушными. На сей раз она уделяет больше времени клитору.

— Часто ты делала подобное на глазах мужчин? - интересуюсь я.

Тильда продолжает гладить свою киску. Затем я наблюдаю, как два соединённых пальца осторожно вторгаются во влагалище. Потом она говорит мне:

— Я думаю, вы импотент. Да. Вы не можете с девушками, только смотрите. Поэтому устроили весь этот цирк, чтобы хоть как-то удовлетворить свои извращённые наклонности.

Во мне мгновенно закипает злость. Чувствую, как глаза наполняются кровью. Отбрасываю в сторону лапшу быстрого приготовления; она вся растекается на полу. Тильда вздрагивает от увиденной вспышки ярости. Прижимается к стенке. Но ней некуда бежать. Я возвышаюсь над ней.

— Тебе лучше не раззадоривать меня. Слышишь? Иначе я уже могу быть не таким любезным.

Страх искажает лицо Тильды. Она не знает чего ожидать. Только смотрит круглыми глазами в мою сторону. Я быстро прихожу в себя. Не накидываюсь на неё, как того ожидал. Нет, так дела не делаются. Зря я всё это. Сказать мне больше нечего, поэтому убираю табуретку в дальний угол и выхожу из подвала. Уже остывшая лапша так и остаётся лежать на полу.

Остаток дня провожу в гостиной перед телевизором. Показывают какое-то дурацкое юмористическое шоу, где парочка разодетых идиотов кривляются во все мочи. Четвёртая банка пива окончательно успокаивает нервы. Мне хорошо. Отчасти. Тильда зрит в корень. Я не могу как все остальные. Чтобы возбудиться, мне мало увидеть обнажённое женское тело или прикоснуться к вагине. Мне нужно ещё кое-что. Услышать. Этот сладкий стон, который вырывается из груди во время наслаждения. Настоящий. Неподдельный. Искренний. Только тогда мой член оживает; не знаю, почему так. Мне нужно, что бы она стонала.

Иду на кухню за пятой банкой пива. В холодильнике ещё целых два блока - купил по акции. Холодная, ячменная, приятно оседает на дне желудка. Громко рыгаю. Нужно думать: либо оставить всё как есть, либо кардинально менять подход. А если менять - что именно? В конце концов к середине ночи телевизор и пиво не помогают мне найти ответ.

~~~

Я сижу перед ней на табуретке. Вчера она так и не поужинала. У меня на руках тарелка с яичницей и двумя ломтиками обжаренного бекона. Ничего не говорю ей. Не требую. Просто сижу. Она сама раздвигает свои стройные ноги и начинает мастурбировать. Двумя пальцами, как и прежде. Обрабатывает свою вагину, чтобы получить заветный завтрак. Жаль только, что она не может (или не хочет) доводить себя до оргазма.

Когда решаю, что хватит, встаю и кладу на кровать тарелку с едой, а сам ухожу.

Несколько дней наши встречи проходят без единого произнесённого слова. Тильда ублажает себя. Я смотрю, при этом чувствую себя как-то странно, будто всё слишком затянулось; момент, когда нужно было сделать следующий шаг, упущен. Затем внезапно Тильда заговаривает:

— Мне нужно помыться, - говорит она. - Смыть с себя пот. Я потею, когда делаю это.

От неё действительно пахнет. И не только потом, а ещё застарелой мочой. Сейчас она сидит в привычной позе, готова пустить в ход свои пальчики.

— Это целиком зависит от тебя, - поясняю я.

А она:

— Я не понимаю, - мотает головой она. - Я всё делаю, как вы хотите. Я устала находиться здесь, - а сама чуть ли не плачет.

— Ты просто ковыряешься в пизде. Этого недостаточно.

Слышу скудное всхлипывание. Равнодушными движениями руки Тильда начинает мастурбировать. Жалкое зрелище. У любой потаскухи получилось бы лучше. Я не выдерживаю. Встаю с места, ключом отпираю замок железных цепей, говорю ей:

— Поднимайся!

Она вынимает пальцы из вагины и медленно надевает тапочки, которые лежат на полу. Затем поднимается на ноги, после чего по моему приказу неспешно идёт к лестнице. Я следую за ней с тарелкой нетронутой еды. Пусть поест на кухне - это поможет ей остепениться, почувствовать смену обстановки, что положительно повлияет на её самочувствие. Но тут я позволяю себе расслабиться раньше времени (моя самоуверенность сыграла злую шутку), отчего происходит то, чего я никак не жду в этот самый момент. Когда Тильда оказывается наверху, она резко оборачивается и изо всех сил пытается столкнуть меня вниз. От внезапного нападения я роняю тарелку, и яичница разлетается в стороны. Во что бы то ни стало пытаюсь сохранить равновесие, но девушка снова и снова обрушивает на меня яростные толчки, с которыми я не в силах справиться. Схватка длиться недолго. После очередного выпада я в конце концов оступаюсь на ступеньках и с ужасом на лице падаю в темноту подвала.

— Сука! Тварь! - кричу я.

С ссадинами на теле поднимаюсь на ноги. Тильды уже нет в дверях. Она убежала. Рывком взбираюсь по лестнице. Не обращаю внимание на боль в левом плече. Куда она подевалась? Смотрю на парадную дверь. Открыта. Эта дрянь выбежала наружу! Выхожу на улицу и оглядываюсь по сторонам. Вдоль главной улицы, где я стою, располагаются другие частные дома с заборами - из досок или решёток. Не видно ни одной живой души, словно район пустует уже много лет. Она могла побежать в любую сторону. Дерьмо. Дерьмо!

Открываю дверь своего пикапа и из-под водительского сиденья достаю шестизарядный револьвер. Сдвигаю барабан - щелчок. Проверяю количество пуль: все шесть на месте. Возвращаю барабан на место - снова щелчок. Теперь осталось только отыскать её.

Да, я могу вернуться в дом, набрать номер конторы по розыску сбежавших рабынь и через несколько часов они вернут мне мою собственность в целости и сохранности. Но я не делаю этого. Тильда всё ещё где-то здесь. Попросту не могла далеко убежать. Она истощена и напугана. Вдобавок, не знакома с этим районом, не говоря уже с самим городом. У меня преимущество, как у охотника. Ей только остаётся прятаться на задних дворах и молиться, чтобы я не нашёл её.

Иду пешком по улице и осматриваю чужие территории. Никто из соседей не выглядывает, по крайней мере никого не вижу в окнах. Будет просто прекрасно, если об этом инциденте никто не узнает. Не хочу, что бы потом люди шептались у меня за спиной - мол, упустил рабыню. Чёрт! Нужно было всегда держать её связанной и сразу начать с тяжёлого воспитания. Выходит, я расплачиваюсь за свою мягкотелость. Больше такого не повториться. Крепче сжимаю револьвер. Вскоре я кое-что замечаю возле дощатого забора. Это синий тапок, который я выделил для Тильды. Наверняка потеряла в попытке перелезть на другую сторону. Тщательно приглядываюсь к двору этого участка. Клумбы, карликовые деревья, декоративные розовые фламинго. Для полного счастья не хватает только садовых гномиков. И тут я замечаю движение - выбегает из-за дома к дальней части заднего двора, где стоит беседка. Без лишних раздумий перепрыгиваю через забор и бегу по зелёному газону, по пути ломаю несколько кустов.

— Стой! - кричу я, но она не слушается, перелезает через забор и уже направляется к следующей ограде, за которой виднеются строительные материалы - трубы, балки, черепица - и движущаяся погрузочная техника. Там люди.

Бегу, что есть мочи. Тильда оглядывается на меня, прежде чем оказаться по ту сторону. Наставляю на неё револьвер, но она бежит дальше, к работникам. Дыхалка уже начинает подводить меня, и от полученного во время падения с лестницы ушиба побаливает колено. Затем я слышу какую-то возню, которая разворачивается за нагромождением брусьев. Рабочая техника останавливается.

— Пожалуйста, помогите мне, - доносится голос Тильды. - Он убьёт меня.

И мужской голос:

— Успокойтесь. Всё хорошо.

Я выхожу из угла. Тильда стоит в окружении трёх рабочих в жёлтых касках. На них одинаковые синие комбинезоны. Целюсь оружием в испуганную девушку, которая вздрагивает при виде меня; мужчины тоже замечают моё появление.

— Полегче с этой штукой, мужик, - говорит один из них.

— Что здесь происходит? - вопрошает второй.

— Он меня убьёт! - вопит Тильда, которая пытается спрятаться за спинами рабочих. - Умоляю, спасите меня!

Я направляю ствол то на девушку, то на строителей. Рука моя тверда как никогда. Если кто-то из них кинется в мою сторону, я без раздумий спущу курок.

— Она принадлежит мне, - рычу я. - Вы не имеете права стоять между мной и моей собственностью.

Мужчины переглядываются.

— Она моя, - продолжаю я. - Моя рабыня!

— Можете это чем-то подтвердить? - спрашивает рабочий.

Я смотрю ему прямо в глаза, затем в глаза остальных двух. И говорю:

— У неё на предплечье есть мой знак. Клеймо в виде уробороса.

Один из них хватает Тильду за руки - она рыпается, - а второй тянет её свитер за воротник, чтобы обнажить худое предплечье.

— И в самом деле. Она помечена как рабыня.

Молчание. Потом:

— Прости, милашка, но мы не можем тебе ничем помочь, - говорит бородатый мужчина, а сам цепко держит Тильду за локти. Затем обращается ко мне: - Забирайте её. И больше не теряйте.

— Не потеряю, - бурчу я себе под нос, подхожу к кричащей о помощи девушке и рукояткой револьвера задвигаю ей в челюсть. От удара она мгновенно обмякает и повисает на руках рабочего.

— Вот ж дерьмо, - проговаривает вполголоса один из них, снимает каску и чешет свой лысый затылок.

~~~

Видит Бог, я искренне надеялся обойтись по-хорошему, но коли не суждено, придётся по-плохому. Мне не составляет труда донести беглянку до дома и бросить на диван, который стоит в гостиной. Скоро она уже придёт в себя. Нельзя терять время, если я снова не хочу увидеть её побег. На сей раз исход может оказаться иным - менее благоприятным. Из сарая приношу верёвку, переворачиваю Тильду на живот и заламываю ей руки за спину. Я всегда не понимал все эти БДСМ штучки, и никогда никого не связывал. Как вообще можно получить удовольствие от верёвки? Это дано лишь фетишистам. Но узел у меня получается не дурный. Использую всю верёвку: связываю ей руки - от предплечья до кисти. Затягиваю как можно туже, и мне плевать, что от этого будет неудобно и больно. Ей не выбраться из этого плена, а без рук далеко не убежать, даже имея свободные ноги. Нужно было с первого дня так поступить.

Когда я заканчиваю возиться с путами, Тильда постепенно начинает приходить в себя. Сначала она пытается пошевелить руками, дёргает плечами, но всё без толку.

— Я тебе говорил. Предупреждал. Думала, шутки шутил? Вот теперь погляди в каком положении ты оказалась. Уж наверно думаешь, что лучше б в подвале сидела с закованной ногой, но зато с возможностью есть при помощи собственных рук. Но уже поздно. Я обещаю, всю дурь из твоей башки выбью, - говорю я.

А она всхлипывает:

— Пожалуйста... - и лицо у неё всё измазано слезами и соплями. Она умоляет меня, что больше такого не случится, и что впредь будет исправно выполнять всё сказанное мною. Но я ей не верю. Два раза в одну и ту же реку... Нет уж.

Тем временем сам брожу около связанной и ломаю голову над подходящим наказанием. Мысли мои крутятся вокруг её пизды. Нужно что-то придумать, дабы утихомирить её мятежный пыл. Так нужно поступать со всеми плохими девчонками, чтобы они в итоге превратились в хороших девчонок. Каждая сучка создана для подчинения. Нужно лишь найти правильный подход. И меня осенит.

Я хватаю Тильду за волосы и поднимаю на ноги. Она скулит, прям как побитая собака.

— Я сам хотел это сделать, но ты всё испортила, - говорю я. - Но ничего, ещё можно что-то исправить, - и силой тащу её в машину. По пути она об что-то спотыкается и падает. Но я вновь тяну её за волосы; короткий крик, и она вновь на ногах.

Усаживаю Тильду на пассажирское сиденье, пристёгиваю, чтобы не рыпалась. Замечаю, что за нами наблюдают несколько любопытных глаз из соседних домов. Видать, слух уже разошёлся по всему району. Представляю о чём они думают. "Лох, не справился с одной рабыней". Сажусь в машину.

До города минут двадцать езды. В дороге ещё хорошенько обдумываю своё решение. Украдкой смотрю на Тильду, которая вся дрожит. Она ведать не ведает, что я ей уготовил. Даже если что-то подозревает своей тощей задницей, то точно не то, что мы направляемся в самый грязный кабак из ныне существующих под названием "Дохлый Хер". И когда мы добираемся до этого места, солнце заслоняют городские многоэтажки.

"Дохлый Хер" - пристанище для полных неудачников. Здесь подают дешёвое пойло, которое на вкус ничем не отличается от мочи больного шизофренией осла; даже никакого стриптиза, как принято в других приличных заведениях, никаких официанток с голыми сиськами. Обосранное местечко. И я тащу свою рабыню прямо туда. Толкаю перед собой дверь, и в нос ударяет запах, будто где-то труп разлагается третий день. Голоса смолкают. Внутри сидят десяток несчастных душ - таксисты, байкеры, дальнобойщики, бездомные, - которые удивлённо смотрят на наше появление.

— Чего пожаловали? - хрипло бросает старый бармен.

А я ему:

— Рождество принёс раньше времени. - И повышаю голос на весь бар: - Мужики, сегодня для вас чертовски удачный день. Вот эта дама, - говорю я и перевожу взгляд на Тильду, которая не унимается и хочет выбраться из моей хватки, - очень плохо вела себя в последнее время. И я надеюсь, вы научите её хорошим манерам, - и подтаскиваю её к бильярдному столику, где незамедлительно придавливаю её голову к бархатному покрытию.

Посетители радостно гудят в один голос и вскакивают со своих мест. У всех у них горят глаза, и вот-вот даже кажется, что у некоторых вывалится язык наружу и потекут слюни.

— Я первый, - говорит кто-то.

— Нет, я!

— У тебя член короче моего, значит ты после меня!

— Идиоты, вы не слышали? Достанется всем!

Я удаляюсь к барной стойке, где остаётся стоять один лишь седой бармен. Неудачники мгновенно обступают Тильду со всех сторон. Лицо девушки изчеркано слезами отчаяния, она пытается что-то растолковать им, но возбуждённая толпа ничего не слышит - видит лишь кусок свежего мяса перед собой.

Вскоре первый из них вынимает свой член и под одобрение других одним резким движением пронзает халявную вагину. Тильда вскрикивает и корчится от боли. Но уже поздно что-либо делать. За проступки нужно платить. В стенах этого кабака её трахают, как последнюю шлюху. Из её глотки переменно вырываются мычание и стоны, которые становятся музыкой для всех присутствующих. И я впервые за долгое время ощущаю, как к мою члену накатывается кровь.

Неотрывно смотрю, как первая троица ебёт мою рабыню, и как из раза в раз у Тильды содрогаются бёдра. Затем поворачиваюсь к бармену и говорю:

— Налейте-ка мне самое лучшее из вашего ассортимента.

Старик наливает мне в стакан текилы и спрашивает:

— Ваша бывшая? - и кивает туда, где происходит веселье.

— Всего-навсего рабыня, - поясняю я.

— И вам её не жалко?

— А вы сами не хотели бы присоединиться к остальным? Стоите тут. Даже в вашем возрасте член должен хоть изредка шевелиться и жаждать вспомнить былые времена.

Он мотает головой.

— Мне чужого не надо, - говорит старик. - Не хотелось бы потом ненароком оказаться в должниках. Так можно и самому стать рабом. Что-что, а жизнь меня научила некоторым вещам.

— За некоторые вещи! - повторяю я в качестве тоста и отправляю текилу прямиком к себе в желудок. Затем чувствую, как чья-то рука ложится мне на плечи. Поворачиваю голову. Это мужчина лет сорока; своим внешним видом напоминает жилистого рыбака. Он один из первых, кто успел спустить в Тильду.

— Мужик, - обращается он ко мне, - огромное тебе, человеческое, превеликое спасибо. Выручил, что тут сказать. Девчонки у меня сто лет не было. Ни денег, ни хуя. Волочил жалкую жизнь, как и все тут. В общем, я бы угостил тебя выпивкой... но ты понимаешь, денег нет. А ну и хуй с ними. Пойду ещё раз трахну эту сучку, - и пьяной походкой уходит в толпу разодетых мужчин, которые не собираются упускать удачную возможность.

А Тильда всё стонет и стонет. Её хорошо наминают. Даже вижу, как кто-то пытается засунуть свой кривой член ей в задницу.

— К аналу не приучена. Только в пизду! - кричу я, и компания оставляет в покое её задний проход, целиком концентрируется на вожделенной вагине.

За спиной вновь старик заговаривает:

— А чего это вы сами её не наказали? Будь у меня такая куколка, я никому не дал бы порулить ею... по крайней мере за бесплатно.

Я поворачиваюсь к нему и говорю:

— Что-то вы часто беспокоитесь о чужой собственности. Не всё ли равно, что другие делают со своими игрушками?

— Так-то оно так, - говорит он. - И всё же она человек - из плоти и крови, с душою. Молодая, вся жизнь впереди. А её по кругу пускают в моём заведении, которое уже десять раз должно было сгореть и три раза взлететь на воздух.

А я ему:

— Я заплатил неплохие деньги за её плоть, кровь и душу. И теперь всё это принадлежит мне, старик. Как и её жизнь и судьба. Я её хозяин, и я решаю что с ней будет. Если завидуете, заведите себе девчонку, даже если самую завалявшуюся. Вдруг тогда жизнь научит каково это владеть кем-то живым. Плесните мне ещё вашей бурды.

И я уговариваю ещё два стакана неплохого текилы.

Когда всё заканчивается, и когда все участники не в силах более продолжить веселье, я подхожу к бильярдному столику, где Тильда вся обконченная неподвижно лежит на животе. Приподнимаю её голову за волосы и смотрю на лицо: глаза её плывут, как у пьяной, будто сейчас она находится в иной реальности, а приоткрытый рот никак не закрывается. Ребята постарались на славу. Ставлю Тильду на ноги, но она всё время норовит упасть на пол. Возможно, это жестоко с моей стороны. Нельзя бросать неокрепшую девушку к стае похотливых гиен, которые изрядно порезвятся с её прелестями. После такого не исключён нервный срыв, депрессия или какое-нибудь другое расстройство. Но она это заслужила. Я смотрю на выебанную на моих глазах вагину - сокращается, словно пытается жадно дышать, и струйками падает накопленная сперма. От тугой верёвки, должно быть, она совсем не чувствует своих рук. Обессиленная, грязная, потная сучка. Только и всего.

— Если что, неси ещё, - говорит кто-то мне в след. - Мы её хорош манерам обучим.

~~~

Домой мы возвращаемся к половине десятого. Тильда более менее приходит в себя, но ничего не говорит. Когда я вновь хватаю её за волосы и поднимаю на ноги, её шаги по-прежнему неуверенные.

— Посмотри на себя, ты просто выебанная шлюха, - говорю я уже внутри дома, где усаживаю Тильду на кафельном полу в дверном проёме кухни. Развязываю верёвку и бросаю в сторону. Покрасневшие руки, на которых образовались тропы с текстурами верёвки, безжизненно свисают с плеч. Она сидит, точно сломанная кукла. - Наверно думаешь, что лучше бы в пизде копалась своими пальчиками? Не стоило тебе злить меня. - Но от неё никакой реакции. И тогда я опускаюсь перед ней, заглядываю в уставшие глаза и засовываю два своих жирных пальца - безымянный и указательный - ей во влагалище. Тильда аж вздрагивает. Затем принимается громко стонать, когда я начинаю совершать возвратно-поступательные движения рукой. После всего случившегося, её вагина оказывается чертовски чувствительной. Чувствую, как она хочет остановить меня, но не может ничего сделать - настолько она не владеет конечностями; и вынуждена смиренно сидеть с опущенной головой, беспомощно наблюдать, как мои пальцы насилуют неё.

И тут я вновь ощущаю прилив крови, как тогда, в кабаке. Бодрый стояк от разносящихся по помещению стонов. Хочу уже сам выебать свою рабыню. Но эта вагина уже уставшая от десятков чужих грязных хуев. Остаётся лишь два места, куда я могу вторгнуться в качестве "первопроходца". Либо в попу, либо в рот. Однако анальный секс требует некой деликатности. Не люблю грязь. И я оставляю в покое воспалённую киску, встаю на ноги и вынимаю свой окрепший член. Одной рукой беру Тильду за гриву, а другой хватаю член у основания. Подвожу головку к ней и некоторое время вожу по лицу - по щекам, по лбу, по векам. Потом останавливаюсь у носа, чтобы она почувствовала мой запах, затем тревожу губы.

— От одного члена во рту тебе хуже уже не станет, - говорю я. - За сегодня ты их повидала изрядно. И только попробуй укусить... пожалеешь, - и мой член ощущает мягкий язык.

Она сосёт нехотя, вяло, без какой-либо мотивации, но сосёт. Если бы это был конкурс по минету, ей смело можно было бы присуждать последнее место. Но, чёрт возьми, мне это нравится. Нравится видеть её такой: сидящей на полу с членом во рту. В эту самую секунду она как никогда лучше понимает своё положение. Понимает, что она всего-навсего членососка без права голоса, и что я - её хозяин - волен поступать с её ртом как мне заблагорассудится, ведь она моя. Моя рабыня. Моя собственность. И я буду её воспитывать, пока не сделаю из неё хорошую девочку.