Терапия

Витькин отец был настоящим мужиком. Крепкий и надёжный мужчина всегда внушает уважение. Василий Степанович был именно таким. Руководил бригадой по ремонту спецтехники. Все домашние проблемы по хозяйству решал быстро и сноровисто. Витькина мама Людмила Ивановна, миловидная женщина средней комплекции, души в нём не чаяла. Молодое поколение обычно не признаёт авторитетов. Василия Степановича - батю, как мы его звали, уважали все. За честность, справедливость. В подъезде у нас всегда был порядок. Как-то само собой получалось, он умел разговором о погоде подбодрить дворника, несколькими шутками заставить выпивоху Силантия убрать мусор после попойки. Жильцы часто обращались к нему за помощью. Если у него было время, никогда не отказывал. Да что говорить, он был Мужчиной с большой буквы.

Я вырос обычным парнем, жилистым, подтянутым. Безотцовщина научила меня базовым понятиям жизни. Что такое упорство и труд я знал хорошо. Простая внешность не мешала мне заводить знакомства с девчонками. Не знаю, что они во мне находиди. Нужные слова сами собой рождались в моей голове. С одной я мог балагурить, пестря шутками, с другой был спокоен и непробиваем, как мамонт. В свои двадцать четыре успел обзавестись неплохим опытом общения с женским полом. Отношения с девчонками складывались без глубины, легко и непринуждённо. Какое-то время мы общались, потом так же легко расставались.

Своего отца я помню плохо, он бросил нас, когда я учился во втором классе. В памяти от него осталось ощущение неприятной липкой субстанции. Лицемерие, так это называется. Папаня всегда говорил, вроде бы, правильные слова. Но слова складывались в какой-то серый туман, наполняющий грудь лёгким удушьем. Так, что слушая его, мне часто хотелось отвернуться и прокашляться.

Я завидовал Витьке. Батя был настоящим отцом. Отцом с большой буквы. И для Людмилы Ивановны он был крепкой опорой во всём. Больше всего в отношениях между Витькиными родителями меня поражало доверие. Они всегда были друг с другом предельно искренними, это чувствовалось в каждом слове, в каждом жесте. Нельзя сказать, что они пылко любили друг друга. Они были просто родными, насколько могут быть родными два разных человека.

Витька в батю не пошёл. Вихрастый, нескладный, постоянно меняющий увлечения. Вот он вроде бы пытался спаять радиоприёмник, быстро всё бросал и начинал собирать военные значки. Значки тоже вскоре забывались, оставались пылиться в шкафу. В общем, лёгкий разгильдяй мой сосед Витька. Батя сына любил, прощал ему непостоянство. Лишь шутливо подтрунивал.

С Витькой мы не дружили, так, приятельствовали по соседски. Учились мы в разных институтах. Я закончил политех, он с трудом одолел машиностроительный.

Неожиданная смерть всегда шокирует. Смерть бати повергла в смятение всех. Оторвался тромб, батю даже до больницы не довезли.

На поминки собрался почти весь подъезд. Приехала батина бригада. Пришлось натаскать мебель от соседей, людей рассадили в две квартиры, в Витькину и в нашу. Мама как раз гостила далеко в Сибири у сестры. На поминки приехать не смогла.

Соседи помогли приготовить закуски. Я приволок ящик водки. Людмила Ивановна не плакала. Гости подходили, что-то говорили, пытались утешать, она отвечала невпопад, смотрела сухими красными глазами и будто никого не видела. Женщины отходили, обмакивая платками глаза, мужчины смущенно переминались.

Витька тоже был сам не свой. Обычно суетливый, в этот день он тихо сидел рядом с матерью, по сторонам не смотрел. Лишь опрокидывал рюмку за рюмкой и к окончанию поминок хорошенько накидался.

Батина бригада, извинившись, рано уехала, им завтра на заказ. Люди потихоньку разошлись. Увели икающего Силантия, женщины прибрали стол, помыли посуду. Витька уснул за столом. Людмила Ивановна почти не пила, пригубила несколько раз с наиболее настойчивыми жалельщиками.

Мебель растаскивать пришлось снова мне. Я уволок Витьку в его комнату, он так и не проснулся. Вернулся в зал, передвинул стол на место. Хотел уже попрощаться и уйти. И не смог. Людмила Ивановна стояла, облокотившись поясницей о подоконник, смотрела куда-то сквозь меня. Её лицо стало некрасивым, косметика на глазах, несмотря на сухость, потекла, щёки побледнели, ввалились, нос припух, сухие губы сложилсь в тонкую горестную складку. И было столько безысходного отчаяния в её взгляде, что у меня заболела грудь.

Не зная, как заглушить ноющую боль, я подошёл и осторожно обнял женщину. Неожиданно она подалась навстречу, всхлипнув, уткнулась горячими губами мне в шею. Я принял её горе, прочувствовал её до донышка, лиану, привыкшую жить, держась за крепкий и надёжный ствол, разом потерявшую всякую опору, и абсолютно не представляющую, как жить дальше.

Что говорить и что делать в таких случаях я не знал, просто легонько прижал к себе приникшую женщину и осторожно погладил спину. Будто разом обвалилась невидимая преграда, Людмила Ивановна разрыдалась, судорожно вцепившись в меня, заливая слезами рубашку. Я стоял, как болван, легонько поглаживая вздрагивающие плечи, бережно обнимал её, как обнимают плачущего от горя беспомощного ребёнка.

И неожиданно быстро понял, что Людмила Ивановна совсем не ребёнок, что она - женщина, из последних сил ищущая хоть какую-то опору, чтобы не упасть, не разбиться вдребезги. Её губы скользнули за воротник моей рубахи, горячее дыхание обожгло шею, руки больно стиснули спину. Я разделил её боль, принял в себя, крепко обнял её, прижался щекой к пахнущим ладаном волосам. Она почувствовала мою дрожь, её поцелуи стали настойчивее, и вскоре мы уже судорожно обнимались с невесть откуда взявшейся страстью. Слова были не нужны, две мятущиеся души понимали каждое движение друг друга. Я отстранил её, на мгновение задержал взгляд на её раширившихся зрачках, безмолвно спрашивая разрешение продолжения. Она, смущаясь, криво улыбнулась. И я покрыл её лицо короткими поцелуями - глаза, щеки, нос, горячие губы, слизывая мокрую соль. Подставляя поцелуям, она запрокинула лицо, плача и смеясь одновременно. Почувствовав на груди её руки, расстёгивающие рубашку, я подхватил её на руки, отнёс в зал. Осторожно усадив на диван, встал перед ней на колени, остановившись у последней черты. Её глаза горели жгучим огнём, я сам дрожал от переполняющего до краёв волнения. Она протянула руки и... слова, как и прелюдия были не нужны, дальнейшее я помню, как в тумане. Помню треск отрывающихся пуговиц на рубахе, помню, как я запутался ногами в джинсах, как заело замок на её юбке и я осервенело вырвал его с корнем. Помню как судорожно стаскивал её обильно мокрые чёрные трусики. Помню первый всхлип проникновения, обволакивающие объятия рук и ног. Помню короткую бешеную скачку, стон искусанных в кровь губ. И яркий взрыв, на какое-то время затмивший свет.

Чёткое восприятие вернулось позже. Тихонько всхлипывая, Людмила Ивановна лежала головой у меня на груди. Удивительно, я не чувствовал стыда. Пришло отчётливое понимание - так нужно.

Я руками поправил волосы, по прежнему пахнущие ладаном. Она приподняла лицо. Горькая улыбка, вина в её глазах, будто подтолкнули меня. Я снова стал целовать солёные щёки, глаза, губы, шею, уши. Она хотела что-то сказать сквозь слёзы. Я не дал, крепко впившись в губы поцелуем. И снова неожиданно быстро обоюдная страсть бросила нас в судорожные объятия. Я присосался к её губам, с хлюпом вошёл в мокрое податливое лоно, жарко принявшее мою каменную плоть. Снова её ноги и руки крепко обвили спину. И зарычав, я принялся с силой вдалбливать её в скрипящий диван. Оргазм накрыл её с удивительной силой. Запрокинув лицо, она задёргалась подо мной, вцепившись ногтями в спину. Я остался в ней, всё такой же твёрдый, лишь ослабил хватку, опёрся на локти, легонько целуя вздрагивающую шею. Её ноги сползли со спины, раскинулись по сторонам...

В эту странную ночь мы ещё дважды соединились в обоюдном желании, уже не так бурно, размеренно и неторопливо, заснули лишь под утро. Я проснулся первым, полежал, приходя в себя. Людмила Ивановна спала рядом, обняв обеими руками мою руку, прижавшись лицом к плечу. Времени обдумать, как быть дальше у меня было вдоволь. Мысли о покойном бате не давали покоя. Решение пришло удивительно быстро. И принесло неожиданное спокойствие, умиротворение. Всхлипнув, она проснулась. Стиснув руку сильнее, посмотрела на меня.

— Серёжа, что мы с тобой...

Я приставил к её губам палец и отрицательно покачал головой. Сейчас слова не нужны. Осторожно пригладив рукой её волосы, я наклонился и легонько поцеловал в щёку. Первым встал, не смущаясь спокойно собрал разбросанные вещи, не спеша оделся и ушёл в ванную...

Мы сидели на кухне напротив друг друга, потягивая кофе. Я открыто рассматривал Людмилу Ивановну. Сегодня она одела простое домашнее платье тёмного цвета. Косметику смыла. Щёки её сегодня слегка пунцовели. Глаза блестели непонятным блеском. Пожалуй, выглядела она намного лучше, чем вчера. Несколько раз она порывалась что-то сказать, но я каждый раз останавливал её взглядом.

На кухню ввалился взлохмаченный помятый Витька, присосался к графину с водой. Понятно, жуткое похмелье. Хмуро нацедив себе кофе, плюхнулся на табурет. И только потом подняв глаза, посмотрел на мать и на меня. Людмила Ивановна покраснела.

— Тёть Люд, я наверное, пойду. - Я поднялся и двинулся к выходу.

— Спасибо тебе, Серёж. - Людмила Ивановна облегчённо вздохнула и встала меня проводить.

Мы вместе вышли в коридор подъезда.

— Серёж, ты не подумай... - приглушенно начала она.

— Всё хорошо, тёть Люд, вы как будто просто сходили к врачу. Будем надеяться, вы болезнь переломили, лечение больше не понадобится.

— Спасибо тебе, врач - слабая улыбка тронула её губы, глаза потеплели.

— Если будет что-то нужно по хозяйству, вы обращайтесь, Витька у нас тот ещё мастер.

— Спасибо, - она легонько чмокнула меня в шёку, тревога в её взгляде растаяла на глазах...

В первые после той ночи наши случайные встречи она напрягалась, видимо ожидая, что я напортачу, внесу в её жизнь разлад. Я же был с ней подчёркнуто вежлив. И вскоре она изменилась. То ли действительно та ночь дала ей силы собраться и пересилить горе, то ли ночь вовсе ни причём, Людмила Ивановна ожила. Иногда улыбается. Нет, с мужчинами не встречается, но на ногах стоит крепко. Постепенно я стал замечать, она изменила отношение ко мне. Видимо, она поняла и с благодарностью приняла моё решение. Я теперь по её просьбе иногда помогаю. Строго по хозяйству. Мы никогда ни словом не обмолвились о той ночи. Я чувствую, нам обоим нравится смотреть друг другу в глаза. Молчаливая тайна крепко связывает нас, делая друзьями, насколько могут быть друзьями молодой повеса и зрелая женщина.

Запах ладана стал мне приятен. Иногда я с удовольствием вспоминаю ту ночь. Думаю, Людмила Ивановна чувствует что-то похожее. Одно я с сожалением знаю точно. Первым я не начну. Батя был настоящим мужчиной. Развлечения с Людмилой Ивановной неуместны.