Сатисфакция

Сатисфакция

Корней Ицефилов

О, эти лихие 90-е, кто их не помнит? Хотя, те, кому сейчас двадцать-двадцать пять, мало что знают о них. А для нас это были годы стремлений, надежд, суеты и мечтаний... Каждый мечтал о «своем бизнесе», быстром заработке, все, кому не лень, бросались в плаванье по морю свободного рынка, в котором одни выплывали, другие тонули.

Мы с друзьями решили открыть издательство. В начале 90-х страна еще испытывала книжный голод, и на издательском деле можно было неплохо заработать. В свое время я окончил Московский полиграфический институт и имел некое представление о процессе книгоиздания. По специальности я, правда, никогда не работал, да и заканчивал вечернее отделение, поскольку с дневного меня выперли в конце первого курса за прогулы.

Дело мы начали втроем. За директора и одновременно за бухгалтера был один мой приятель, который имел возможность раздобыть финансовые средства. Коммерческим директором он назначил другого нашего друга, у которого кое-что было «схвачено» в торговле, мне же досталась роль редактора и технического директора.

Первую книгу мы решили посвятить аквариумным рыбкам. Автор нашелся быстро. Это был опытный аквариумист и хороший фотограф. Он подготовил и текст, и слайды. Мне оставалось только выправить орфографические ошибки, подправить стилистику и сделать макет будущей книги. Этот этап не встретил затруднений. Следующий шаг оказался сложнее — книгу надо напечатать. Я занялся поиском типографии. В те времена полиграфисты встречали новых издателей далеко не распростертыми объятиями. Да и не каждое производство обладало возможностями качественно печатать цветные иллюстрации. Вооружившись телефонным справочником, я начал обзванивать ближайшие полиграфкомбинаты. Тот, который меня более-менее устроил, находился примерно в ста километрах от города. Оседлав свою «Ниву», я взял макет и поехал туда.

Я сидел в приемной в огромном кожаном кресле и разглядывал золоченую табличку на двери кабинета заведующего производством, в сотый раз прочитывая: «Левашова Ирина Сергеевна». Наконец, секретарша пригласила меня в кабинет. Я вошел и обомлел: Ирка. Это же Ирка. А почему Левашова, а не Федотова? Ну ясно почему — вышла замуж, сменила фамилию... Семнадцать лет прошло, но я ее сразу узнал. Конечно, это не та девчонка-первокурсница, но привлекательности и сексуальности в ней стало еще больше. А со вкусом сделанный легкий макияж, модная стрижка (вместо когда-то длинной косы), элегантный костюм — делали ее просто неотразимой. Я хотел распахнуть объятия и броситься к ней с криками «Ирка! Ирка!» но сдержался — уж очень строга и прекрасна была эта дама.

— Здравствуй... те, — пролепетал я.

Узнала ли она меня? Возможно, и нет. Ведь и я совсем не тот цыплёнок-первокурсник. Я отпустил бороду и отрастил живот, а на лбу наметилась лысина. Для солидности на мне тоже был надет деловой костюм с белой рубашкой и галстуком, а во времена оны в институт я всегда ходил затрапезно — в свитере и джинсах, купленных родителями по большому блату.

— Присаживайтесь, — Ирка... пардон, Ирина Сергеевна указала глазами на ряд стульев у переговорного стола. — Какой у вас вопрос?

Я присел, пожирая Ирку глазами. В голове моей носились воспоминания семнадцатилетней давности. На механическом факультете учились в большинстве своём парни, а девчонок в нашей группе было всего три. Из этих трех граций самой красивой считалась Светка — длинноногая голубоглазая блондинка. Однако меня как раз пугала вычурность её красоты и некая эпатажность поведения. В нее была влюблена вся группа, а мне больше нравилась скромняшка Ирка. Третья, Ленка, держалась как-то обособленно и была совершенно не в моём вкусе.

Как я уже упоминал, на дневном отделении я проучился всего два семестра. А в Ирку я был влюблен исключительно тайно, подружиться с ней так и не смог. Кроме того, один случай оттолкнул ее от меня.

Это случилось на студенческой вечеринке. Клим пригласил нас на новоселье. Клим сам из Барнаула, он жил в общаге и подрабатывал дворником в каком-то ЖЭКе. А по весне ему выделили служебную жилплощадь. Квартирка была в полуподвале «сталинского» дома, там имелись две смежные комнаты и туалет с душевой. А под кухню была оборудована прихожая. Мебели у него практически не было. В дальней комнате софа, на которой он спал, в проходной — стол, сервант для посуды, кресло и две табуретки, а в кухне плита, холодильник и тумбочка, она же разделочный стол.

У Клима в тот вечер собрались я, Эдик, Светка и Ирка. Он звал еще и Ленку, но она не пришла. Клим сидел в кресле во главе стола, а на табуретки мы положили доску и уселись там вчетвером. Мое место было, конечно, рядом с Иркой. Я подкладывал ей закуски и наливал вина, а еще из-за тесноты прижимался ногой к ее ноге.

Закуски на студенческих вечеринках были нехитрыми: салат оливье и отдельно его ингредиенты — вареная картошка, соленые огурцы, колбаса по два двадцать. Еще рыбные консервы. Консервного ножа у Клима не оказалось. Открывая банку бычков в томате кухонным ножом, я проткнул крышку, и оттуда брызнул соус прямо Ирке на платье, прямо на бюст. Ирка взвизгнула.

— Солью надо, — посоветовал кто-то.

Я слизал с платья соус и насыпал на пятно соль. А Ирка от расстройства даже не прореагировала на это.

Застолье начали, как обычно, с шампанского, а когда поверх него накатилась третья рюмка водки, рука как-то сама легла на Иркино бедро. Ирка мою руку не скинула, но плотно сдвинула колени и натянула на них подол платья.

Светка пила много, и ее эпатажность постепенно превращалась в полную развязность. Она громко смеялась, в ее речь, порой, вклинивались слова-паразиты из лексикона сантехников. Эдик рассказывал сальные анекдоты, тоже произнося некоторые непечатные слова открытым текстом. Ирка при этом смущалась и краснела.

Когда кончилось спиртное, мы танцевали под старенький магнитофон «Гинтарас», который постоянно зажевывал пленку, и звук «плыл», как и наши головушки. Девчонкам приходилось часто менять кавалеров, к чему обязывала формула сборища — «три плюс два». Неожиданно, танцуя с Иркой, я обнаружил, что Клим уснул в своем кресле, а Эдика со Светкой в комнате нет. Зато из соседней комнаты доносились смешки и хихиканья, постепенно переходящие в стоны.

Я осмелел (а может, обнаглел), прижал Ирку к себе и стал щупать ее задницу, одновременно пытаясь поцеловать в губы. Магнитофон уже не играл, а хлопал концами оборванной ленты на крутящихся вхолостую катушках. Когда я попытался приподнять подол платья, Ирка оттолкнула меня и отпрянула:

— Ты чего?

Из соседней комнаты вышла Светка, одергивая на ходу юбку и застегивая кофточку.

— Выпить что-нибудь осталось?

За ней в темном дверном проеме показалась довольная физиономия Эдика. Он указал глазами на Ирку и подмигнул мне. Нумера, мол, свободны, извольте-с. Я схватил Ирку за руку и поволок в «нумера».

— Отстань! — Ирка упиралась и, наконец, вырвалась. — Ты чё? Совсем что ли?

Проснулся Клим:

— Что за шум, а драки нет? Что случилось?

— Ничего, — ответила Ирка. — Чай будет сегодня?

После этой вечеринки Ирка меня сторонилась. Я очень сильно переживал нашу размолвку, но подойти, извиниться гордость не позволяла. Я пропускал лекции, а на следующий учебный год перевелся на вечернее отделение.

* * *

— Так какой у вас вопрос? — повторила Ирина Сергеевна. — Говорите скорей, у меня очень мало времени.

Я вкратце стал излагать технические требования на наше издание, а Ирина, кивая головой, сняла трубку местного телефона.

— Транспортный? Соломона Лазаревича, пожалуйста! — и, обращаясь ко мне: — Я вас поняла. Боюсь, мы не сможем выполнить ваш заказ в указанные вами сроки. Комбинат сильно загружен. Поставим вас в план на следующий квартал.

Это меня никак не устраивало. Мы рассчитывали напечатать тираж за неделю. По кредиту щелкают проценты, ждать три месяца — это слишком накладно.

— Соломон Лазаревич! Мне нужна машина до двадцати ноль-ноль. То есть, как нет? Да вы что? Мне что, до Москвы в электричке трястись?.. Вот паразиты!

Последнее она сказала, бросив трубку на рычаг.

— Ирина Сергеевна, вам в Москву надо? Давайте, я вас подвезу!

— Спасибо. Только не думайте, что это даст вам преимущество перед другими заказчиками.

* * *

— Скажите, мы с вами нигде не встречались? — спросила она, когда я открыл ей дверцу своей «Нивы». — Кажется, лицо ваше знакомое. И голос.

— Встречались, — ответил я, поворачивая ключ зажигания. — На новоселье у Клима. Помните?

— Вовка?! — ее голос потерял деловой тон и стал таким же, как семнадцать лет назад. — И вправду ты?

В дороге разговорились. Да, замужем. Третий раз. Двое детей. Мальчик и... еще мальчик. А ты как? Женат? Был два раза. Сейчас холост. Последний раз развелся год назад. Дочь восемь лет. От второго брака. Живет с матерью. Конечно, навещаю. Алименты? Нет, не подавала. Так деньги даю. А тебе куда? В комитет по печати? Хорошо, подожду, не вопрос. Никуда не спешу, до пятницы я совершенно свободен.

Ждать ее пришлось примерно час.

— Слушай, пошли в ресторан? — предложил я, когда она села в машину.

— Мне домой надо. Подвези меня на вокзал.

— Ир! Ну побудь со мной немного. Пойми, наша встреча наверняка не случайна. Это Судьба. Пойдем в ресторан.

* * *

Посетителей в зале было немного. Времена такие — народу не до ресторанов. Безденежье, дороговизна, инфляция... Присутствующие, в основном кавказцы и «распальцованные» братки, провожали взглядами Ирку, пока мы проходили через зал. Я шел сзади и сам любовался ею. Всё-таки, это роскошная женщина. Длинные ноги подчеркивали туфли на высоком каблуке и чуть выше колен узкая юбка её строгого темно-синего костюма. В декольте виднелась подвеска с небольшим изумрудом в тон ее зеленых глаз, в ушах такие же маленькие сережки. Помада неяркая и такого же цвета как лак на ногтях. Всё неброско, но привлекательно.

Мы выбрали столик в уютном уголке у стены. Я сел рядом с Иркой, а не напротив. Заказал скромненько — по салатику, котлеты по-киевски, пирожные, кофе. Официант открыл шампанское, наполнил бокалы.

— За тебя! — я прикоснулся своим бокалом к её.

— Ты ж за рулем.

— А-а! Бог не выдаст, свинья не съест.

Но и в самом деле, во избежание эксцессов, лишь пригубил.

Играла тихая музыка и музыка вечная — звучало битловское «Yеstеrdеy». И моя рука, как и семнадцать лет назад, легла на Иркино колено. Реакция Ирки мне показалась индифферентной — она глядела в тарелку и ковырялась вилкой в салате. Чуть сдвинув юбку, я погладил ее ногу немного выше. Ирка перестала ковыряться в салате и подняла глаза, смотря куда-то вдаль. На ней были колготки, но и через них было приятно ощущать ее тело, манящее, роскошное, сексуальное. Моя рука скользила все выше, подбираясь к тому месту, которое женщины обычно называют «низ живота». Ирка положила свою ладонь на мою руку, остановив ее. Я приблизился лицом к Иркиному уху, дотронулся кончиком языка до мочки и прошептал:

— Поедем ко мне...

— Мне домой надо.

— Ир, пожалуйста, поедем ко мне!

— Нет!

* * *

В моей холостяцкой берлоге было не прибрано. На шкафах и на тумбочках пыль, на стульях разбросаны вещи. Конечно, если бы я знал, что приду с дамой, заранее навел бы порядок. Но извиняться я не стал. Зачем? Глупо. И вообще, едва мы вошли в квартиру, не говоря ни слова, начали целоваться. Как скаковой жеребец, перед которым открылись створки стартового бокса, бросается с места в карьер, так и я, захлопнув входную дверь, тут же схватил Ирку в охапку и припал губами к ее губам, ощущая своим языком ее язык, нёбо, зубы.

— Мне надо позвонить домой, — Ирка отпихнула меня.

— Пожалуйста, вот телефон.

— По межгороду*.

— Да ради бога, не вопрос.

Ирка набрала номер.

— Это я, привет!.. Да, в Москве. Я останусь ночевать у Маринки. Покорми ребят. Котлеты в холодильнике, макароны свари. Алёшку в сад завтра сам отведешь. И смотри, чтоб Вовка в школу не проспал. Всё, целую.

Она повесила трубку.

— Муж? Ты любишь его?

— Вов! Ну если бы любила, была бы я сейчас здесь, у тебя? Ты же сам был женат два раза. Неужели до сих пор не понял, что марш Мендельсона — это похоронный марш для любви. С бытом любовь кончается, начинается рутина, какие-то обязанности, обязательства... В семейной жизни романтики нет.

— Откуда такое упадочничество?

— Вов. Ты хочешь, чтоб я ушла?

— Нет!

Я снова захапал ее в объятия.

— Пусти, мне в туалет надо. И... у тебя совмещенный санузел? Тогда принеси мне полотенце, я приму душ.

Чистого полотенца у меня не было, стиркой я не занимался давно, поэтому указал ей на то, что висело на сушилке.

— Возьми это.

Я все еще стоял в дверях, надеясь, что мы примем душ вместе, а Ирка уже переминалась с ноги на ногу, ей сильно хотелось писать.

— Всё, уходи! — это прозвучало как приказ, которого нельзя было ослушаться. — У тебя кофе есть?

— Да.

— Вот и приготовь пока.

Она вышла из ванной, завернутая в то самое полотенце.

— Извини, халата у меня здесь нет.

Мы пили кофе, а она все держала одной рукой концы полотенца возле ключиц. Еще стеснялась меня. Странно. Раз она здесь, то понимает, что я ее не в шахматы играть позвал. А раз понимает, к чему эта стыдливость? Я подошел к ней и одним рывком сдернул с нее полотенце.

— Ты все такой же неисправимый хам! — Ирка поднялась с табурета, и ее руки обвили мою шею. — Но все равно хороший.

Я отнес ее на кровать, узкую, полуторку. Но нам не было тесно, потому что она была я, а я был она. За эту ночь не осталось ни одного квадратного сантиметра ее тела, который не целовали бы мои губы, ни одного участка кожи, который бы не ласкали мои пальцы. Да, возможно, если бы мы тогда, семнадцать лет назад поженились, уже исчерпали бы арсенал своих ласк. Многократно повторенное стало бы рутиной, и действительно, марш Мендельсона превратился бы в реквием. Но сейчас!

Сейчас я наслаждался Иркой, словно это была первая женщина в моей жизни. Её ноги лежали на моих плечах, мои руки ласкали ее грудь, мои губы соединились крестом любви с ее половыми губками, язык проникал в родник, источающий желание, я чувствовал запах возбужденной женщины и наслаждался им, ее оргазмы будоражили сознание, наполняя душу восторгом, сам же я берег силы для финиша этого ночного марафона, и только под утро позволил себе соединить наши плоти. Она сидела на мне верхом. Мы совершали медленные, спокойные движения, одновременно ведя неспешную беседу. Это была уже не страсть, не соитие, а безмятежная идиллия, мы просто были одним организмом.

— Ирка.

— Да.

— Слушай, ну почему у нас не получилось тогда? Неужели надо было ждать семнадцать лет, чтобы свершилось это?

— Ты до сих пор не понимаешь? Я же была девчонкой. Мне хотелось романтики, любви, большой, чистой... Ведь близость — это апофеоз любви. Мне не хотелось терять невинность по пьяни на вечеринке, за пять минут, на чужой тахте. Почему ты не извинился, не подарил цветы? Не устроил романтический ужин со свечками и так далее? В ресторан бы хоть пригласил, как вчера.

Ирка медленно приподнималась и опускалась, насаживаясь на мой член, упираясь руками мне в грудь. Я ласкал ее бедра, живот, лобок, грудь, всё, до чего мог дотянуться.

— Так ты отдалась мне за то, что я сводил тебя в ресторан?

— Дурак ты, все-таки, Вовка, — Ирка даже перестала двигаться. — И неисправимый хам. Поэтому от тебя бабы сбегают. Была бы я сейчас той девчонкой, встала бы и убежала.

Я удержал ее за бедра, испугавшись, что она на самом деле встанет и убежит.

— Прости, это была шутка.

— Дурацкая шутка... А ведь я вчера тоже сразу тебя узнала, когда ты вошел ко мне в кабинет. Хоть ты и с бородой. И полысел слегка. Но я не подала виду, несмотря на то, что сердце у меня чуть не выпрыгнуло. Ведь я деловая баба, начальство... Блин, я же начальство! Мне на работу надо! Давай скорее!

Она быстрее задвигалась на мне, ускоряя приближение оргазма.

— Подбросишь меня до электрички? — спросила Ирка, когда мы пили утренний кофе.

— Я отвезу тебя прямо до комбината.

— Хорошо. Только не думай, что раз у нас что-то было, я вне очереди поставлю твой заказ в план. Как говорится, дружба дружбой, а табачок врозь. И вообще, больше у нас ничего не будет. Понял? Это тебе сатисфакция за ту вечеринку у Клима. И всё...

* * *

Когда я вернулся домой после того, как отвез Ирку, обнаружил на прикроватной тумбочке подвеску с маленьким изумрудиком. Хе! Не прискачет ли за ней в скором времени д’Артаньян?

_______________

*) Описываемые события происходят примерно в 1993 году, когда сотовой связи еще не было, а многие подмосковные города не имели прямых московских номеров.