Поднимаясь на волну

Lift оn а Wаvе от аdriаn Lеvеrkuhn

*****************************************

У деревни Типута, атолл Рангироа,

Французская Полинезия

Субботнее утро

Женщина сидела в кокпите парусной лодки, вытянув ноги на солнце, и смотрела на коттеджи с соломенными крышами, окаймлявшие усаженный пальмами берег менее чем в ста метрах от нее. Солнце взошло менее трех часов назад, но утренний воздух уже был густым и теплым, и, несмотря на постоянный пассат, обдувавший ее волосы, ей уже было некомфортно жарко.

Она рассеянно прихлопнула невидимого жука, смахнула пару бисеринок пота, стекавших по шее на футболку.

Мимо проплыла лодка с аквалангистами, направляясь к проходу, ведущему из лагуны в море. Она наблюдала за ними, завидуя их мобильности, завидуя тому факту, что через несколько дней все эти улыбающиеся лица снова погрузят в самолет аTR, на котором они так недавно прилетели сюда, и через полчаса или около того прилетят обратно в Папеэте, а затем отправятся в Париж или Нью-Йорк. Ей же предстояло плыть с мужем на юг, в Папеэте, и это займет несколько дней.

Она устала, устала жить мечтой своего мужа, устала жить в двенадцатиметровом паруснике, устала жить в чужом представлении о рае.

Сидя в тенистом кокпите яхты, она думала о том, каким может быть ее представление о рае сейчас, сейчас – после полутора лет в море. Прежде всего, в Раю был бы кондиционер, и Рай не раскачивался бы при каждом ударе волны. Слыша гром и видя молнию, она бы не боялась за свою жизнь, и если переставал дуть ветер, ее бы не посещали видения, что она умирает от жажды, ее раздутый яы становится черным и твердым, а во рту так сухо, что она не может глотать. Каждый раз, проходя через каюту, ей бы не приходилось беспокоиться о том, что ее ударит боком о жестко закрепленную мебель, и ей больше никогда не пришлось бы смотреть на показания GрS, это было бы чересчур. И если кто-нибудь, кто-нибудь снова попросил ее запустить расчет счисления пути... что ж, она была бы более чем рада познакомить бедного дурака с такой херней, вот так.

Но все же, бывали случаи...

Как прошлой ночью, когда Дэвид чудом раздобыл бутылку ледяного рислинга к омарам, выловленным рыбаками ранее в тот день из лагуны. Он натер холодным гелем с алоэ ее обожженные солнцем плечи и кончики ушей, а потом так нежно целовал ее в шею, что по позвоночнику бежали мурашки... и он был так нежен и заботлив в своих занятиях любовью той ночью.

И она опять почувствовала, как купол ночного неба здесь, за миллионы миль от «цивилизации», может быть настолько ошеломляюще подавляющим.

Млечный Путь выглядел как густой белый пар, поднимающийся на фоне бесконечного черного бархата, и, лежа в кабине пилота, охваченная оргазмическим послесвечением, она никогда не чувствовала себя настолько связанной с приливом и отливом жизни, более того, с самой Вселенной.

Нет, никогда в жизни она не чувствовала себя более живой. Все это было... противоречиво.

Если б она попыталась описать все, что видели и делали за последние восемнадцать месяцев они с Дэвидом, то поняла, что ей потребовались бы сотни, если не тысячи страниц, чтобы все задокументировать: Сиэтл – Сан-Франциско, туман и записи в журнале, встреча с большой белой акулой на Фараллонах, сцапавшей детеныша тюленя; юг – Ньюпорт-Бич, где они провели несколько недель запасаясь провизией и делая мелкий ремонт... и та быстрая поездка в Диснейленд; затем снова юг – Сан-Диего, Энсенада и Кабо-Сан-Лукас – который показался ей скорее Лос-Анджелесом, чем сонной мексиканской деревушкой, которую она ожидала. Потом первое настоящее испытание: месяц в море, две тысячи семьсот миль от Кабо до Маркизских островов, штиль, короткие, но неописуемо жестокие штормы, проходившие с коротким уведомлением, а ночью и вовсе без него.

Но лодка всегда справлялась, и Дэвид тоже... Более того, казалось, что с каждым новым приключением он расцветает все больше. Только на третьей неделе она начала чувствовать себя совершенно не в своей тарелке, лишившись всего, что когда-то было ей так дорого.

Затем она почувствовала себя в ловушке. Пойманной, словно попала в чужой сон, словно она – лишь незначительный, периферийный элемент в огромной разворачивающейся драме, которая, честно говоря, ее нисколько не волновала... потому что, в конце концов, это была не ее драма.

Пока лодка дрейфовала в штиль, она смотрела на Дэвида и жалела, что встретила его, вышла за него замуж, родила ему ребенка. Ей хотелось, чтобы он умер и исчез, чтобы в следующее мгновение чудесным образом появились кто-то или что-то и забрали ее из этого бесконечного кошмара накатывающихся морей. Ей требовалось, – говорила она себе, – сменить курс.

После этого она стала пугливой, перестала есть и начала избегать Дэвида, даже когда депрессия отступила, а ветер усилился, даже когда они начали преодолевать по сто семьдесят миль в день.

Однажды Дэвид поймал тунца и пожарил на ужин стейки, вечером, на закате, над ними пролетела пара сухопутных птиц, и вуаля! На следующее утро – как раз там, где Дэвид сказал, что они будут – на горизонте показались зубчатые шпили Нуку-Хивы, и она просто сломалась. Она проплакала несколько часов, а Дэвид просто оставил ее в покое. Он не мог ее понять!

Она была уверена, что он не поймет, даже если она ему расскажет. Он просто слишком погружен в свои мечты, – говорила она себе, – чтобы заботиться о чем-то или о ком-то за пределами ограниченного горизонта этих проклятых мечтаний.

***

– Давайте посмотрим, вам шестьдесят три? Вы можете описать свои симптомы? – сказала врач, ее французский акцент был настолько густым, что мужчина мог разобрать почти каждое слово.

– Тупая, рассеянная боль, вот здесь, – сказал он, указывая на заднюю часть таза. – И теперь мне безумно больно писать. Не в этой штуке, – сказал он, указывая на свой пенис, – а глубоко внутри.

Врач кивнул.

– Когда вы последний раз сдавали анализ на рак простаты?

Мужчина скрестил на груди руки в защитном жесте.

– О, черт, сейчас я бы сказал, что почти два года назад.

Врач поджала губы и нахмурилась, затем подошла к шкафу и достала большой тюбик лубриканта и пару латексных перчаток.

– Вы знаете, что будет дальше, нет?

– Я боялся, что вы так скажете, – сказал мужчина. – И это только наше первое свидание!

Он встал и стянул плавки.

– Куда, док?

– Просто наклонитесь над столом, месье.

Почему это должна быть женщина? Да еще и симпатичная! – спросил себя мужчина, стягивая плавки на лодыжки, потом наклонился, уперся предплечьями в покрытый бумагой смотровой стол и изо всех сил постарался не обращать внимания на холодное желе, которое, как понос, стекало по ягодицам. Он почувствовал, как рука в перчатке раздвигает его ягодицы, а затем холодную, твердую верхушкуу ее пальца, проникающего сквозь слизь в поисках входа.

– Сделайте глубокий вдох и задержите дыхание... – сказала она... и палец вошел... хлоп!

– Ух-х-х, – только и смог произнести мужчина, затем почувствовал ее палец глубоко внутри своего нутра, огонь повсюду...

– О, Господи Иисусе на гребаном мотоцикле! Черт возьми, как больно!

– Вы раньше когда-нибудь чувствовали такое? – спросила она, продолжая держать палец в глубине, осторожно двигая им вокруг чего-то.

– Господи, блядь, НЕТ! – закричал он, когда она нащупала цель. – Что вы туда засунули? Чертов грузовик?!

– Попытайтесь расслабиться, месье; вы так сильно сжимаете проход, что сломаете мне палец!

Он попытался расслабиться, но его ноги задрожали, на лбу выступил холодный пот, а потом ее палец выскользнул.

– Ну, а из второго лотка выходит Гонзо, бескостный цыпленок! – сказал мужчина своим лучшим голосом диктора родео. Он решил, что отключиться сейчас было бы самым вежливым поступком.

– Пардон муа, месье?

– О, ничего, ничего. – Теперь он тяжело дышал, но боль не утихала.

– Вы в порядке? – врач наклонилась к нему. Она положила руку ему на плечо.

– Черт, это плохой знак, – сказал он.

– Месье?

– Когда док начинает сочувствовать, значит, вы в ручье дерьма.

– Ах. Да, с веслом. Понимаю.

– Без. Без весла. И?

– Да, Дэвид. Думаю, это примерно то, где мы находимся. Присядьте, пожалуйста. Нам надо поговорить.

***

Он шел по гладкой песчаной дорожке, какое-то время не обращая внимания на окружающую его красоту, а потом вдруг осознал ее. По проходу несся прилив, почти ревя, когда море снова прокладывало себе путь в огромную лагуну. Вокруг него шли по своим делам люди в примерно одном ритме, который, казалось, почти синхронизировался с окружающим их морем: рыбаки подплывали и швартовались к маленьким пирсам, вниз спускались лавочники и торговцы рыбой, чтобы проверить дневной улов, а маленькие мальчики и девочки сбегали вниз, чтобы посмотреть на рыбу, просто ради удовольствия.

Такое простое занятие. Рак здесь был бессмысленным. Это была жизнь. Рак... был чем угодно, только не ей.

И рак пришел на зов.

Что же делать?

Может быть, взять еще пару омаров, еще бутылку вина. Когда становится трудно, трудность можно преодолеть... чем? Напиться? Спрятать голову в песок?

Сдаться?

И, как всегда, смотреть на ряды рыб было горько-сладкой симфонией. Такие энергичные в море... и в те первые мгновения, когда их оттуда вырвали... мириады рыб теперь казались заторможенными и тусклыми... мертвыми... какими и были на самом деле.

Каким странным был этот круг жизни, это человеческое существование. Каким-то образом нам удалось вырваться из пищевой цепи, – сказал он себе, – или нет? Вот он, стоя на маленьком пирсе посреди неразборчивого океана, смотрит на мужчин, женщин и детей, занимаюшихся сортировкой, смеющихся и живущих. И любящих.

Но нас больше нет ни в чьем плане питания, как и всех этих рыб, если только мы просто не окажемся не в том месте и не в то время. Но рано или поздно мы подойдем к концу очереди. Эта акула всегда где-то рядом, кружит и ждет.

«Рангироа»... даже в самом названии заключена сильная магия! Он посмотрел на бледно-голубую лагуну и увидел стройную линию деревьев на дальнем ее берегу. Отчалила очередная лодка, полная туристов, чтобы сфотографировать акулу-серебрянку и ската-орляка, слонявшихся прямо у входа в лагуну, ожидая, когда мимо проплывет их очередная порция еды.

Он смотрел на улыбающиеся лица проплывающих мимо туристов, на их счастливую уверенность и ощущение бесконечного приключения, ждущего их впереди. Все это и многое другое наполняло их глаза, и как прилив нахлынули его собственные чувства. То была не зависть, не печаль о приключениях, которых у него никогда не будет, но, как ни странно, глубокая благодарность.

– Боже мой, – тихо сказал он, – какое чудо – быть тем, кем я был... делать то, что я делал. Быть просто... собой.

Он посмотрел на дюжину или около того парусников, стоявших на якоре в сотне метров от деревни Типута, потом на нее, на ее медные волосы и вызывающе яркую белую кожу. Она сидела в кокпите и обмахивала лицо веером из своей соломенной шляпы. Он смотрел на нее очень долго, вспоминал их путешествие и понимал, что, хотя он любит ее больше чем можно выразить словами, самая трудная часть пути еще впереди, и ему придется пройти через нее. Теперь не было никакого способа обойти это...

– Но разве не в этом все дело? – сказал он вслух.

Рыбак повернулся и посмотрел на него.

– Вы о смертной спирали? – спросил рыбак.

– Прошу прощения?

– Вы размышляете о жизни и смерти?

– Да, размышляю.

– Они одинаковы, жизнь и смерть. Бояться нечего. Просто живите, пока можете.

Мужчина откачнулся назад перед силой предвидения этого человека; мир, казалось, на мгновение стал холодным и тусклым, ветры невидимых бурь наполнили его паруса, акула терпеливо кружила вокруг.

Когда он снова оглянулся, рыбака уже не было.

– Се ля ви, – сказал он.

***

Она обернулась и увидела его, стоящего среди рыбаков и жителей деревни; он казался таким маленьким, хотя всегда был намного больше чем жизнь. Теперь все было по-другому. Теперь она была на пределе... они были на пределе. Она больше не могла этого делать, не могла мириться с наветренной стороной и постоянным колотящимся движением, с безжалостным страхом, преследовавшим ее днем и ночью. Нет, это был конец. Ночью она приняла решение. Пришло время действовать.

Было бы несправедливо лишить его мечты. Нет, так она с ним не поступит. Она полетит в Папеэте, а затем – в Сиэтл. На некоторое время переедет к их дочери, пока не разберется со своей жизнью и не решит, что делать дальше. Оставит Дэвида гоняться за его радугами.

Или это – ветряные мельницы?

Она спустилась вниз и начала собирать те немногие вещи, что понадобятся ей для путешествия для путешествия: одежду, паспорт, пачку дорожных чеков и немного наличных, и запихнула все это в маленький нейлоновый вещмешок. Посмотрела на две пары обуви, которые у нее еще оставались – пару старых заплесневелых туфель Tеvаs и лодочек, видавших лучшие времена около шести месяцев назад, – и все, что у нее осталось, это горькие слезы.

– Я покидаю корабль, – тихо сказала она, оглядывая тиковый кокон, который последние полтора года она называла домом. Она чувствовала предательство, куда бы ни посмотрела: Дэвид предал ее, игнорируя ее собственные надежды и мечты; и все же она предала его, предала. Разве она не всегда соглашалась на это безумие, причем с открытыми глазами и без малейшего несогласия.

Стоп! Она даже радовалась всему этому... когда-то давно.

Не сейчас. Не сейчас.

Она услышала шум подвесного мотора и, выглянув в иллюминатор, увидела, что Дэвид описывает круг, чтобы пришвартоваться к корме. Она бросила вещевой мешок обратно вглубь кают-компании и подошла, чтобы помочь ему подняться на борт. Стоя в «Зодиаке», он держал в руке ее маленькую сетчатую сумку для покупок и передал пару симпатичных филе тунца, завернутых в пластик, немного свежих фруктов и еще одну бутылку вина.

Она улыбнулась, заново почувствовала его любовь к ней, и ей стало немного стыдно за себя, затем она почувствовала, что возвращается весь конфликт, она полна решимости сойти на берег и отправиться в аэропорт.

Затем увидела в его глазах боль.

***

Солнце село уже час назад, но западный горизонт все еще пульсировал мерцающими полосами оранжевого и пурпурного цвета. Над лагуной висела Венера, словно фонарь, и рыбы разбивали гладкую поверхность лагуны, словно пытаясь взмахнуть крыльями и отправиться в путешествие среди звезд.

На юге, за дальним краем лагуны, возвышались кучевые дождевые облака, как равномерно расставленные часовые; в одном из больших столбов сверкала молния. На севере, всего в нескольких ярдах, качалась на только что установленных якорях пара вновь прибывших.

Всегда находились новые помощники в поисках мечты, этой бесконечно пленительной мечты оставить все позади и вечно путешествовать среди тропических островов... и вот они здесь!

Горели масляные лампы и готовились ужины, пары на всех этих лодках... во всех этих домах... сидели, завороженные или занятые, потерянные в красоте или потерянные в мирских деталях жизни в океанском коконе вдали от дома, все были заняты жизнью, этим челночным смертным кругом. Все и везде были поглощены тем, что может принести завтрашний день и как с этим справиться. Как любить и смеяться среди всего этого хаоса.

И тут мужчина прислонился к женщине, и она обняла его, защищая, яростно, как будто никогда, никогда не хотела его отпускать. Одной рукой она обнимала его за грудь, пальцы другой руки пробежались по его волосам. Его голова, уютно устроившаяся прямо под ее собственной, сама ее форма запечатлелась в кончиках ее пальцев за десятилетия, запах его волос сейчас такой же, каким он был почти сорок лет назад. Она чувствовала биение его сердца, каждый его вздох через плоть своей груди. Такая простая музыка. Как же ей хотелось танцевать в свете таких ритмов всегда.

– Спасибо, детка, – услышала она его слова.

– М-м-м. – Она добавила свой собственный гимн вечернему небу. – С удовольствием, крутая попка.

– Крутая попка? – хихикнул он. – О, боже мой, давно не слышал!

– Помнишь тот торт?

Торт, что она принесла ему в офис на его сороковой день рождения. Большой, телесного цвета, с надписью: «С днем рождения, крутая попка» по верху и по низу.

– Помнишь, как ты был смущен?

– Да уж, помню!

Он поднял руку и нежно погладил ее по плечу, когда драгоценные воспоминания снова заплясали в танце.

– Разве не в тот год мы зафрахтовали тот первый парусник с Биллом и Элис?

– Да, – сказала она, тоже погружаясь в случайные танцы воспоминаний. – Тортола.

– Боже, какая веселая поездка.

– Тогда мы влюбились в парусный спорт, – сказала она, – мечтали когда-нибудь уплыть далеко.

– Я знаю, что ты была несчастна, детка. Не хочешь с этим завязать?

Она почувствовала, как в пространство между ними прокралась напряженность, нежелательная, навязчивая дрожь.

– Дэйв, давай не будем об этом сейчас. Нам нужно выяснить, с чем мы столкнулись.

– Ладно.

Она расслабилась. Она наполовину ожидала, что он скажет что-то вроде: «Мы! Какие "Мы"? Сегодня никто не говорит, что у "нас" рак»!

Но он этого не сказал, не так ли?

Нет.

На самом ли деле он чувствовал это? Неужели спустя сорок лет он все еще был настолько к ней привязан?

– Хочешь улететь отсюда домой? Мы могли бы бросить лодку...

– Нет-нет; давай отведем ее на Таити, там и поставим на твердый грунт, если понадобится. Там должна быть отличная больница...

– Не хочешь возвращаться домой?

– Не знаю. Может быть. Доктор говорит, что нужно сделать кучу анализов, чтобы определить лучший способ лечения. Не все из них включают операцию, особенно если болезнь запущена.

Она почувствовала на своем сердце холодную хватку. Ее отец умер от рака простаты в возрасте шестидесяти семи лет. Его врач не заметил его и не замечал в течение многих лет, обнаружив его только после того, как рак распространился в позвоночник. Она старалась отогнать воспоминания о том, как угасал ее отец, и только морфий не давал боли сожрать его душу. Она боролась, когда ее сознание заполнил образ Дэвида, пораженного подобным образом, и внезапно ей захотелось заплакать, как будто она была в трауре.

– Не отказывайся от меня, детка.

Боже, он сказал это так, словно прочитал мои мысли... – промелькнула на мгновение мысль.

– Не откажусь, крутая попка. Обещаю.

Что-то ударилось о борт корпуса – достаточно сильно, чтобы мачта качнулась.

– Что за черт?! – сказал Дэвид, поднимаясь на ноги.

Он высунулся из кабины, наклонился, чтобы посмотреть вниз на ватерлинию, и она услышала, как он резко вдохнул:

– Джун, – взволнованно прошептал он, – иди сюда. И веди себя тихо.

Она подошла к нему и, высунувшись, посмотрела вниз на детеныша касатки, еще не освободившегося от пуповины. В полутора метрах от него плавала на боку его мать.

– Что-то не так, – сказал он. – Видишь пуповину? Она обмоталась вокруг грудных плавников, удерживая малыша под водой. Плацента, должно быть, все еще прикреплена внутри матери.

– Дэйв, мы можем что-нибудь сделать?

Но он уже был на ногах. Он спрыгнул с трапа и тут же поднялся обратно, сунул в рот швейцарский армейский нож и без единого слова прыгнул за борт.

– Спусти трап, ладно? – услышала она его слова, едва он вынырнул на поверхность.

Она запрыгала вдоль бортовых лееров, пока не добралась до сектора посадки, затем отстегнула складной трап и спустила его на воду. Опираясь одной рукой на трап, он схватил детеныша и поднял его на свободное плечо.

Ей показалось, что тот выглядит очень неподвижным, чересчур неподвижным. Потом она увидела, как его хвостовой плавник шевельнулся один раз, услышала, как он сделал небольшой вдох, затем Дэвид взял в руки свой маленький нож и открыл лезвие. Одним слитным движением он перерезал пуповину, и маленькое черное облачко исчезло в воде, затем он медленно размотал пуповину с тела малыша. Мать исчезла.

– Он почти не двигается, – сказала она. – Может, стоит шлепнуть его по заднице!

– Хм-м-м, неплохая идея. Мне нужно перевязать пуповину, если она не...

Он энергично потер тело детеныша, потом пару раз легонько шлепнул. Затем увидел глаза малыша, увидел, как тот пристально смотрит в его собственный, и так же внезапно вывернулся, исчез под фиолетовой поверхностью воды и уплыл.

– Черт! – сказал он.

– Дэвид! Замри!

Он замер, прислушался к ровному журчанию воды прямо за головой, услышал, как открылась гораздо большее дыхательное отверстие, мягко выдохнуло воздух и глубоко вдохнуло. Из воды прямо рядом с его головой высунулась голова крупного самца касатки; верхняя часть головы кита возвышалась над водой на добрых полтора метра выше. Он чувствовал, как колотится в груди сердце, и почему-то знал, что кит рядом с ним тоже слушает его сердцебиение. Ему казалось, что его осматривают, измеряют, а потом вдруг огромный самец бесшумно скользнул под воду и исчез.

Он потянулся к трапу и поднялся на палубу, и только тут почувствовал, что его сердце замедлилось. Затем он задрожал.

Женщина спрыгнула вниз, схватила два полотенца, отвела мужчину обратно в безопасное пространство их маленького дома, затем обхватила его и очень долго сжимала в объятиях.

***

Внутри пролива Типута, атолл Рангироа,

Французская Полинезия

Утро понедельника

Время имело решающее значение, их навигация должна была быть идеальной.

Чтобы выйти из лагуны, требовалось приурочить движение точно к периоду затишья; когда прилив ослабевал или разливался, мощные течения омывали пролив, вихревые потоки взбалтывали воду, и разбивающиеся пирамидообразные волны высотой до трех метров поднимались и разбивались с невероятной силой. Небольшие лодки в этом воронкообразном водовороте могло подбрасывать и затягивать под воду, и так было много раз на протяжении многих лет.

Тот простой факт, что в этих водах плавали серебристые рифовые акулы, известные хищники-людоеды, делал пролив еще более интересным. Для того чтобы выйти невредимым, нужно было продержаться около двадцати минут между приливом и отливом – короткий период так называемого затишья, когда пролив становится спокойным, когда стихают течения, и во время этого н непростого перемирия лодки завершали переход или рисковали попасть в водоворот.

Мужчина стоял на носу, высоко подняв голову, и наблюдал за бурлящими водами в поисках признаков успокоения; позади них ждали две другие парусные лодки и водолазный катер. Женщина оставалась за штурвалом, готовая нажать на газ и следовать всем командам пилота, которые исходили от мужчины на носу.

Мужчина посмотрел на часы, затем в воду.

– Так, вперед, прямо к первому бую! – крикнул он. Женщина нажала на педаль газа, и лодка ускорилась и вошла в проход; другие парусники мгновение подождали – возможно, чтобы проверить, не пропустили ли они время, – затем тоже ускорились и бросились в проход. Водолазный катер, приводимый в движение огромными двойными подвесными моторами, с ревом пронесся мимо, оставив за собой довольно широкий след.

Мужчина, сидевший на носовом релинге, ухватился за поручень, когда катер пронесся перед ним, но спокойно воспринял это, осматривая воду впереди на предмет невидимых зубьев коралловых рифов или плавающих обломков, способных попасть под винт маленького судна. Через пятнадцать минут они обогнули последнюю отметку и повернули на запад, чтобы обогнуть огромный атолл и повернуть на юг в сторону Таити. Мужчина вернулся в рубку и встал рядом с женщиной, обняв ее за талию.

– Отличная работа, дорогая, – сказал мужчина, целуя ее в макушку.

– Из нас получилась отличная команда, не правда ли! – просияла женщина.

– Всегда была, дорогая. Всегда.

Она опустила взгляд на картплоттер и движущуюся морскую карту, на которой отображалось их местоположение, затем остановилась на следующей путевой точке впереди и наблюдала за тем, как курс выстраивается по компасу.

– Готова к сэндвичу, Джун? – спросил мужчина.

– Я проголодалась, – отозвалась она, когда он спустился по трапу. – Два!

Стоя на камбузе, он оглянулся на нее и улыбнулся, прижавшись к стене, когда под лодкой прошел глубокий океанский вал. Открыв холодильник, он достал четыре уже приготовленных сэндвича и подал их наверх, затем налил в пластиковые стаканчики холодный чай и поднялся сам.

Вахта была ее, так что, следующие три часа он мог отдыхать. Она будет рулить, а если понадобится подправить паруса, попросит Дэвида сделать это или, если захочет, сделает сама. Она управляла судном вручную, так как риф атолла все еще находился очень близко к левому борту, но по мере удаления от него она, скорее всего, установит ветровой автопилот и позволит судну управляться самому. Он открыл сэндвич, протянул ей, и она с удовольствием его съела. Он улыбнулся.

– Готова к еще одному? – с иронией спросил Дэвид.

Под килем прошел еще один огромный вал, и лодка загудела и рыскнула, компенсируя это, затем она протянула руку и щелкнула пальцами.

– Не могу поверить, насколько я голодна! Черт возьми!

– Я тоже, – сказал Дэвид с глубокой улыбкой. – Захватывающе, не так ли?

– Я никогда в жизни не была так счастливой и испуганной! А когда мимо проплыл тот катер?! Черт!

– Да, я здорово напрягся.

– О, так вот какой звук я слышала! – сказала она между укусами. – Дорогой, мне не хочется этого говорить, но думаю, что мне требуется еще один.

– Как насчет арахисового масла и желе? Может, немного сладкого укротит зверя?

– Конечно, да, отлично, как скажешь...

Он засмеялся, пробираясь обратно на камбуз.

– Откуда все эти валы? – воскликнула она, когда мимо пронесся еще один огромный вал.

– Тот шторм прошлой ночью, тот, что на юге. Прошлой ночью он повернул на север и сейчас, по мере продвижения, здорово пожевал все вокруг.

– Эти хреновины, наверное, три-три с половиной метра высотой!

– Тебя укачивает? – спросил он. В их первых длинных переходах это было проблемой.

– Нет! Мне нравится! – Он услышал ее «ууп!» когда мимо пронесся еще один большой вал; носовая часть упала в промежуток, и он услышал, как стена воды каскадом обрушилась в кокпит.

– Йи-и-и-хау-у-у! – закричали они оба. – Нам уже весело?!

Оба рассмеялись. Это была старая шутка.

– Нужно полотенце? – спросил он.

– Нет! Ощущения отличные!

Он поднял голову и увидел, как она стряхивает воду с коротких волос.

– Я – самый счастливый мужчина на свете, – тихо сказал он, глядя, как она улыбается и крутит штурвал, чтобы преодолеть следующий вал.

– Что ты сказал?! – крикнула она.

– Я сказал «ты психованная!».

– А разве ты не рад, что я такая?!

– Никогда больше, чем в этот самый момент!

Она посмотрела на него, улыбнулась, повернулась, чтобы встретить следующую волну, затем одними губами произнесла: «Я люблю тебя» и послала ему воздушный поцелуй.

– То же самое!

Она доедала третий сэндвич, пока он доедал второй; вскоре она повернула немного на юг, и валы исчезли в подветренной части атолла. Небо было цвета альбатроса, море гладким; он поднял большой грот, и яхта рванулась вперед, круглый атолл все еще был виден по левому борту, затем он растянулся в кокпите лицом к корме и некоторое время наблюдал, как его жена управляет яхтой. Его глаза потяжелели, он вдруг почувствовал, что очень, очень устал, поэтому закрыл глаза и задремал.

***

Она разбудила его рано утром; он выглядел бледным, его лихорадило, и она налила охлажденного Gаtоrаdе, положила в миску несколько кусочков свежего ананаса и протянула ему. Он выпил сок и откусил кусочек ананаса, затем свернулся калачиком и опять заснул.

№проснулся через некоторое время, солнце еще не взошло, но виднелось едва-едва. Ему очень захотелось пописать, он встал, подошел к кормовому поручню и облегчился. Море было гладким как стекло, его едва колыхало дуновение ветра. Он посмотрел на грот – Джун уже свернула его, то же самое с гротом, и привязала гик, чтобы тот не болтался. Он посмотрел на картплоттер: по левому борту примерно в десяти милях от них находился Макатеа. Было еще недостаточно темно, чтобы разглядеть какие-либо навигационные огни на западном побережье.

– Ты там не спишь?

– Да, кажется, да. Какой сегодня день!

– Ха-ха! Ты заставил меня некоторое время поволноваться! Проспал целых восемь часов!

– Проспал мою вахту?

– У тебя был жар.

– Черт.

– Ты уже проголодался?

– Не очень. Вообще-то, меня слегка тошнит.

– Что? Тебя? Старый железный желудок?

– Ну, вот и все, дамы и микробы. Фильм в одиннадцать!

– Вот! – позвала она; снизу появилась чашка с Gаtоrаdе, а за ней – чашка куриного супа с лапшой.

Он съел суп, и на вкус тот был хорош, затем попил Gаtоrаdе, некоторое время рассматривая картплоттер. Он поднял руку и перевел радар в режим ожидания.

– Как там батареи? – спросил он. Если повезет, сегодня днем солнечные батареи и ветряной генератор пополнят основной заряд.

– Похоже, девяносто восемь процентов от полного, – услышал он снизу. Если холодильник и картплоттер будут работать всю ночь, ему, возможно, придется запустить двигатель, чтобы пополнить заряд батарей в течение ночи, в зависимости от того, как часто он будет пользоваться радаром.

– Хорошо. В трюме сухо?

– Все Ок.

Он услышал, как она щелкает переключателями на главной панели, затем:

– Прогноз погоды – ясно. Шторм в четырехстах милях к северо-востоку. Ниже, под Таити, низкая температура.

– Верно, – сказал он, их рутина была одновременно привычной и абсолютной. Ему не нужно было просить ее заносить все это в бортовой журнал; он знал, что там все записано ее одержимо аккуратным почерком. Он включил радар, и когда тот «прогрелся», установил круги дальности на шестнадцать миль. На экране расцвела горстка целей, вероятно, все крейсерские парусники. – Давай, включай огни.

– Есть ли что-нибудь на «Макатеа»? – услышал он ее вопрос, когда встал и прошелся по палубе.

– Не очень много. Думаю, около сотни человек. Тот фильм с Харрисоном Фордом должен был сниматься здесь.

Это привлекло ее внимание.

– О! Какой?

– Ну, знаешь, где он играл какого-то старого потасканного пилота; он и светловолосая, голубоглазая красавица высаживаются на необитаемый остров в грозу... – пробираясь вперед, он держался руками за бортовые леера.

– О, имеешь в виду «Шесть дней, семь ночей»?!

– Тот самый!

Он услышал ее смех внизу и улыбнулся. Ему нравился ее смех... всегда нравился. Он проверил один за другим навигационные огни, затем вернулся в кабину.

– Огни в порядке.

– Хорошо. – Затем он услышал, как она роется в шкафчике у штурманского стола, потом – металлический стук по плите на камбузе; через минуту она выползла из каюты, держа в руках два страховочных ремня. Она прикрепила их к тонким линям, идущим от носа до кормы: если кто-то из них выпадет за борт, он останется привязанными к кораблю – предположительно достаточно, чтобы закричать и разбудить другого, прежде чем утонуть или быть съеденным Годзиллой.

Она нажала кнопку проверки заряда батареи на прикрепленных стробоскопах, затем передала один Дэвиду, а сама надела свой. Правило на борту было простым: после наступления темноты ремни должны быть пристегнуты – несмотря ни на что, никаких оправданий. Спускаться под воду, будучи пристегнутым, было мучением, но это лучше, чем утонуть.

– Ты, наверное, устала, – сказал он.

Она села рядом с ним, прижавшись к его руке.

– М-м-м-м. – Она подняла голову и нежно поцеловала его. Через несколько мгновений она задремала, но тут же проснулась, встряхнулась.

– С тобой все в порядке?

– Да... плохой сон или что-то в этом роде. Странно. Не возражаешь, если спущусь вниз. Думаю, мне нужно хорошенько выспаться.

Он поцеловал ее в макушку.

– Давай, куколка.

Она опустилась вниз; он услышал, как она отстегнула страховочные ремни и прошла вперед к койке, потом чистила зубы... и наконец, свет погас.

***

Он приглушил свет на картплоттере, чтобы сохранить ночное зрение, и смотрел, как ветромер регистрирует порыв ветра, затем еще один. Через несколько минут подул легкий бриз, и он развернул грот – ветра было достаточно, чтобы наполнить его, – и вскоре яхта рассекала воду со скоростью три узла.

Он переключился через навигационные экраны на радар, мысленно отметил положение судов, затем снова переключился на плоттер. «Макатеа» неуклонно скользила за кормой; вскоре она исчезла в темноте, и он осмотрел горизонт. Другого судна в поле зрения не было. Он спустился вниз и сделал запись в журнале, затем опять забрался в рубку.

И через все это, через все разговоры и хождения вокруг, через ужин и пока он наблюдал за приборами, регистрирующими их продвижение, тупая, скрежещущая боль становилась неуклонно, настойчиво все более мучительной. Он наблюдал, как Орион опускается к западному горизонту: сначала Ригель скрылся из виду, затем туманность в форме ватного шарика в центре меча, и, наконец, Бетельгейзе. Время шло, а боль в тазу все не утихала.

– Мне нужен чертов тайленол, – сказал он звездам; он больше не мог сосредоточиться.

Он подошел к трапу, отстегнул ремни, тихо спустился по ступенькам и взял две таблетки из маленькой бутылочки, стоявшей на столике с таблицами, набрал стакан воды и выпил таблетки. Он наклонился вперед, схватился за края стола, когда его нутро пронзила глубокая, острая боль. Выступил холодный пот, начав стекать по шее, и дрожь пронзила его, как удар электрического тока. На мгновение он не мог вспомнить, где находится...

Ка-вуумф. Лодка покачнулась, что-то стукнуло рядом.

Он вскочил на трап с фонариком в руке, посмотрел на левый борт – ничего, затем перепрыгнул на правый.

Там была касатка, – та же самая? – ее тело было вертикальным, а голова высоко торчала из воды.

– Какого черта ты здесь делаешь, приятель?

Животное тряслось, вода билась вокруг его грудных мышц. Взволновано, – подумал он, – оно выглядит взволнованным. Не сердится... скорее... напугано, чем что-либо еще...

Крупный самец наклонил голову в сторону от лодки, и он услышал трепыхание другого животного неподалеку; он посветил своим старым фонарем в непроглядную черноту и снова увидел детеныша, его мать пыталась поддержать его снизу. Он был завернут в бледно-голубую жаберную сеть, бился и – очевидно – собирался утонуть.

Не раздумывая, он бросился вниз и схватил свой нож, затем взбежал по ступенькам и одним плавным движением нырнул за борт; проплыл несколько метров до бьющегося детеныша и начал судорожно разрезать сеть. Порезался один раз, благо, что соленая вода не сильно щипала, и отрезал последние нити сети. Детеныш вырвался на свободу и исчез под водой; он снова почувствовал рядом с собой большого самца и, повернувшись, заглянул ему в глаза.

– О, черт, – сказал мужчина. – Боже мой, нет!

Лодка была уже в нескольких сотнях метров от него, свежий ветер наполнял парус, скорость нарастала. Он неподвижно сидел в воде – неподвижно – и видел, как в воздухе перед его глазами вырисовываются очертания конца его жизни. Он повернулся, посмотрел, нет ли там кита, но тот тоже ускользнул от него.

***

Она встала посреди ночи и, спотыкаясь, пробралась в голову, услышала, как натягиваются паруса, как носовая волна с бульканьем и шипением уходит за корму. Она улыбнулась и забралась обратно на теплую койку. Ей снилось, как он впервые поцеловал ее, и она надеялась, что сон все еще будет рядом, в ожидании.

***

Она почувствовала на своем лице солнечный свет и подняла голову: солнце было высоко над головой.

– Дэвид? Почему ты позволил мне так долго спать?

Тишина.

– Дэвид?

Она почувствовала легкое раздражение. Очевидно, заснул за штурвалом. Она выскользнула из постели и вернулась на камбуз... Ничего... плита не работает, все как вчера вечером...

– Дэвид?

Затем она увидела, что его страховочные ремни расстегнуты.

Холодный страх кольнул ее в живот, когда она вскочила в кабину. Она повернулась и посмотрела вперед: впереди была фиолетовая стена грозы, в клубящихся облаках сверкали молнии. Впереди и далеко справа от нее был остров Тетиароа; даже Таити теперь был виден сквозь низкие клубящиеся облака. Она бросилась к штурвалу, нажала кнопку «человек за бортом», запустила двигатель, закрутила парус и включила автопилот, затем схватила рацию и переключила ее на аварийную частоту:

– Mаydаy-mаydаy-mаydаy, вызывает парусное судно «Сириус». Mаydаy-mаydаy-mаydаy.

– Парусное судно, здесь океанский спасатель «Таити», говорите.

– «Таити», мое местоположение: 16 градусов 51 минута южной широты, 149 градусов ноль четыре минуты западной долготы, ночью у нас человек оказался за бортом!

– Парусное судно «Сириус», вы на борту одна?

– Подтверждаю, спасатель. Мы шли на юг из Рангироа... готовность один... – Она спрыгнула вниз и схватила вахтенный журнал... посмотрела на нацарапанную запись Дэвида на странице, и ее сердце наполнилось смесью гордости и страха... затем она снова подскочила к радио...

– Ээ, спасатель, его последняя запись в журнале была сделана в 22:00, в точке 16 21 27 южной широты на 148 46 17 западной.

– Ээ, «Сириус», – раздался сильный голос с резким английским акцентом, – это парусник «Ахиллес», мы вас слышим и находимся в десяти и трех десятых милях позади вас. Мы проанализируем этот трек и начнем поиски.

– Спасатель, здесь парусное судно «Прыгающий Джек Флэш», мы находимся в пяти милях к востоку от «Ахиллеса». можем помочь?

– Океанский спасатель «Таити» всем поисковым судам, имейте в виду, что в данный момент над островом проходит сильная линия шторма с сильным ветром и молниями; все самолеты посажены на землю. Ожидаем, что шторм рассеется примерно через два часа; в данный момент направляем катер для оказания помощи. «Ахиллес», вы можете вести поиск к северу и западу от вашего маршрута?

– «Ахиллес», к северу и западу.

– Океанская служба спасения «Джампин Джек Флэшу», вы можете вести поиски на западе, а потом на юге?

– Да, чувак, это круто, на юге, потом на западе.

– Океанский спасатель «Сириусу», советую вам сейчас же изменить курс и вести поиски к востоку от пути, повторяю, к востоку от вашего прежнего пути, из-за ночных течений восточного направления.

Женщина слушала болтовню, делая карандашом пометки в бортовом журнале под последней записью мужа.

– «Сириус», прием, мой курс ноль-четыре-четыре по магниту...

***

Некоторое время он лежал на спине, наполняя легкие воздухом, чтобы тело оставалось как можно более плавучим, подтянув ноги, чтобы сохранить тепло, которое еще оставалось в его теле. До сих пор волны были, к счастью, небольшими; теперь он видел темные грозовые тучи, поглощающие зубчатые таитянские горы, выплевывающие молнии, как разъяренные, переломанные кости – и он знал, просто знал, что эта гроза станет его погибелью. Фонарик он держал в правой руке, швейцарский армейский нож – в левой. Его мучила жажда и жжение в животе.

Он почувствовал, как по воде движется волна, почувствовал, как его тело поднимается на волне; он поднял голову и оглядел гребень, затем снова лег, падая в уходящую впадину. Ничего. Никого. Он чувствовал, как его волосы развеваются по течению, как вода бьется о барабанные перепонки; время от времени волна настигала его дремлющим, и жгучий рассол обжигал глаза.

– Не сдавайся! – услышал он ее слова.

– Не сдамся.

Время шло. Медленно. Солнце над головой начало жечь плоть на его лице. И его мучила жажда. Один в безбрежном океане воды... и он хотел пить.

***

– Океанская служба спасения всем поисковым судам, имейте в виду, что к нам направляется самолет. «Сириус», мы советуем вам в это время начать зигзагообразный курс.

– «Сириус» принял.

– «Ахиллес» на связи, сообщаю о большой стае касаток в этом районе, похоже, они движутся на юг.

– Спасатель: получено и понято.

Что это значит? – сказала себе женщина. – Что? Неужели они думают, что эти чертовы киты собираются съесть Дэвида? Она поднесла к глазам бинокль, висевший на шее, и осмотрела горизонт в поисках спинных плавников.

Над головой сверкнула молния, и она вздрогнула. Она сопротивлялась желанию отключить GрS и радио – чтобы уберечь их от удара – но понимала, что ей придется рискнуть, знала, что без них она будет безнадежно оторвана от мира.

Еще один раскатистый треск разорвал воздух, осколочный звук раздался прямо у нее над головой, волосы встали дыбом, воздух наполнился озоном, но ни дождя, ни ветра по-прежнему не было. «Сириус» поднялся на волне, и она увидела что-то, она повернулась в сторону того, что это было – затем увидела, что это – белый бурун, образовавшийся в результате набегающего ветра.

Ее волосы разлетелись от первых порывов, ветер завывал в такелаже, и она наблюдала, как ветромер подскочил до тридцати пяти, затем сорока узлов. «Сириус» задумчиво кренился, когда сильный порыв врезался в него, датчик ветра снова подскочил, на этот раз до семидесяти узлов, и женщина изо всех сил пыталась выправить маленький корабль, чтобы удержать его на курсе. Слепой дождь падал горизонтальными простынями, видимость упала до нескольких метров.

Мгновением позже ветер упал почти до нуля, волны – вместо того чтобы расти, как она опасалась, – были, очевидно, сдуты шквалом; и теперь жирные капли дождя падали на почти зеркально гладкое море. Снова сверкнула молния – но, казалось, она удалилась.

Она посмотрела на компас, увидела, что ее курс лежит почти на запад, выругалась, повернула штурвал, чтобы исправить положение, посмотрела на картплоттер и сравнила свой нынешний курс с предыдущим...

– Хорошо, – сказала она, – все еще немного на восток.

Она стерла капли дождя – или это был пот? – с глаз, поднесла бинокль к глазам и осмотрела теперь уже плоское море. Ничего.

– Не волнуйся, дорогой, я иду... Я иду... Обещаю... Не сдавайся!

Она даже не заметила, что плачет.

***

Он долго беспокоился о маленьком порезе на руке, боялся, что кровь – даже такая маленькая порция, как была – может привлечь акул, и старался держать руку как можно дальше от воды; теперь он знал, что этого было недостаточно. Он видел, как воду прорезает серебристый плавник, и сердце заколотилось в груди; теперь все сводилось к состязанию воли. Конечно, это должен быть серебристый плавник, сказал он себе, а не какая-нибудь кисейная ковровая акула. Почему не людоед? Почему, блядь, нет?!

– Давай, сука!

Он смотрел, как она поворачивается в его сторону, нырнул головой под воду, установил зрительный контакт с сукой и наблюдал, как та медленно, осторожно приближается. Когда она подошла достаточно близко, он резко опустил фонарь Mаg-Litе на широкое рыло акулы; это был, по общему мнению, громоподобный удар – настоящий гранд-слэм хоум-ран. Акула затрепыхалась и на мгновение отступила, затем начала медленно кружить, выжидая – он знал – свое время.

***

Она услышала пение турбовинтовых двигателей задолго до того, как различила самолет; он пронесся над головой всего в нескольких метрах, как ей показалось, от верхушки мачты.

– «Сириус», «Спасатель-1» на связи; мы движемся по вашему предыдущему маршруту.

– «Сириус» принял.

Она не знала, что сказать этим людям, но хотела их поблагодарить.

– Держись, Дэвид. Мы идем!

***

Акула снова приблизилась, на этот раз быстрее, но не обращала внимания на фонарик; мужчина оттолкнулся от ее головы и после ногой от бока акулы. Он греб на спине по воде, не сводя глаз с акулы, наблюдал, как ее спина выгнулась дугой, затем она резко откатилась назад и бросилась на добычу. Теперь в руке у него был швейцарский армейский нож, и он решил попробовать попасть в глаза. Он принял приземистую позу уличного бойца и держал нож наготове; акула уклонилась и осторожно кружила, не зная, что делать с этим противником.

Затем мужчина услышал сладкий рев турбовинтовых самолетов и поднял голову от моря...

***

– «Спасатель-1», у нас человек в воде, повторяю, человек в воде! Сброс канистры... немедленно!

– Океанская спасательная служба всем поисковым судам, будьте готовы скопировать координаты...

– «Спасатель-1», «Спасатель-1», там акула! Человек борется с... Пресвятая Богородица!.. «Спасатель-1», готовность один...

***

Одним глазом он наблюдал, как с погрузочной платформы в задней части с-130 падает канистра со спасательным плотом; другим следил за тем, как серебристый плавник делает круг, а затем снова устремляется внутрь. Он опять полоснул акулу по морде, на этот раз маленьким ножом; снова оттолкнулся рукой и ногой.

Акула, – сказал себе мужчина, – похоже, начинает понемногу выходить из себя. Он задрожал, когда по его телу пронеслись изнеможение и холод.

– Где эта чертова канистра? – Он посмотрел вверх, увидел «Геркулес» в крутом повороте на пятке, затем опустил голову под воду, чтобы успеть увидеть акулу... Теперь она его поймала, и он знал это. Он слишком устал, выдохся, и было видно, что акула ждет подходящего момента.

И она решила, что этот момент настал...

Акула поворачивается, не сводя с человека черного глаза; она мчится вперед с невозможной скоростью, ее пасть открывается... ее защитные нижние веки закрываются, чтобы защитить глаза...

Человек готовится изо всех сил, он держит наготове фонарик и нож, готовый к еще одному удару. Акула сокращает расстояние быстро, неумолимо, без жалости, без чувства в черных глазах.

– Ебись ты! – кричит мужчина в воду.

Затем все перечеркивает тень, темная и быстрая, взрыв брызг и пузырьков; мужчина поднимает из воды голову, тело акулы взлетает в воздух, кувыркаясь, из огромной зияющей раны, открывшей ее брюхо, вытекают разорванные кишки. Он поворачивается, чтобы увидеть, как огромный самец касатки падает обратно в воду... он слишком ошеломлен, чтобы понять, что только что произошло.

Он чувствует, как что-то движется мимо его ног, ощущает горячую кожу на своей и снова опускает лицо в море. Там теперь свободно плавает детеныш, и его мать. Когда он поднимает голову, касатка находится рядом с ним, глубокий черный глаз этого существа пристально смотрит в его глаза.

Кит подплывает ближе, разворачивается, как бы предлагая свой спинной плавник; человек хватается за его передний край, и кит медленно плывет к дрейфующему облаку яркого, лимонно-зеленого дыма. В дыму плывет спасательный плот, его ярко-оранжевый навес виден за много миль. Кит на мгновение опускается, приближаясь к плоту, и хотя у человека возникает искушение отпустить его и подплыть к плоту, он не хочет... он не может... он хочет остаться здесь навсегда...

Кит делает длинный петлевой поворот, затем поднимается вертикально и когда оказывается рядом с плотом, человек протягивает руку, хватается за блестящую оранжевую паутину, свисающую с борта плота вниз в море. Кит наблюдает, как человек забирается на плот, затем погружается под поверхность моря и так же внезапно исчезает.

***

Папеэте, Таити

Две недели спустя

Мужчина и женщина сидят под зонтиком возле уличного кафе на людной улице. С ними сидит еще одна пара и молодая женщина, возможно, лет двадцати. Они обедают в тени, не обращая внимания на солнце.

– Ну, что, каков вердикт? – спрашивает Джек Хокинс, шкипер «Ахиллеса». Его маленький корабль первым достиг человека на плоту; за последние две недели эти два человека сблизились. Но и Сьюзен Хокинс, его жена, тоже. Назовите это сильным материнским инстинктом. Называйте их друзьями, если вам нужно как-то их называть.

– Не полное излечение, так сказал доктор, но оно даст мне немного времени. Может, лет пять, может, больше.

– До сих пор не могу поверить, насколько крошечные разрезы, папа, – говорит молодая женщина.

– А я говорю, старик, давай посмотрим.

Мужчина смотрит на женщину; она качает головой и ухмыляется.

– Ну, ты и выпендрежник!

Он встает и стягивает штаны, обнажая нижнюю часть живота и задницу; на гладкой белой коже три разреза, каждый длиной чуть больше сантиметра. Все в ресторане смотрят на мужчину; большинство уже знают, кто он такой. В течение недели или около того он был небольшой знаменитостью в новостях, сенсацией на море... человек, спасенный касатками! И они также знают его историю. Все знают. Он принадлежит им, – рассуждают они.

– Итак, что они сделали? Имплантировали радиоактивные гранулы в саму опухоль?

– Да. И это опухоли, приятель. Во множественном числе. Предполагается, что они должны держать их в узде. И какой-то новый препарат, «Дендреон», тоже способный их сдерживать.

– И что ты теперь собираешься делать? – спросила Сьюзен Хокинс, с тоской глядя на мужчину.

– Не знаю, – сказал Дэвид, – я – всего лишь первый помощник. Тебе лучше спросить у шкипера.

Все немного посмеялись, мужчина сделал длинный глоток пива.

– Ну, что? Мама? Папа? Вы собираетесь продавать яхту?

– Нет, Люси! – говорит Джун. – Твой отец не умер, и я тоже!

– Вот-вот, – провозглашает Хокинс всем и каждому, стуча кулаком по столу. – Чертовски верно!

– Мы отправились в путь, чтобы увидеть Новую Зеландию. И сделаем это. И еще нам предстоит многое увидеть и сделать между сегодняшним и завтрашним днем. Послезавтра? Не знаю, посмотрим, с какой стороны подует ветер.

– Иногда я беспокоюсь, мама, вот и все.

Моряки смотрят вдаль, в море.

Они-то знают. Они понимают.

Даже если молодая женщина никогда не поймет.

***

Неделю спустя из главной гавани Папеэте выходят две лодки и поворачивают на запад; обе совершают короткий переход через узкий пролив к заливу Кука на северной стороне острова Муреа. Впереди «Ахиллес», другая лодка следует за ним, женщина – за штурвалом, мужчина – на носовом релинге наслаждается ветром и брызгами, летящими на его серебристые волосы. Если бы вы рассмотрели эту вторую лодку повнимательнее, то обнаружили бы, что ее название недавно было изменено – с «Сириуса» на «Орка». Странный выбор, – скажете вы себе.

Мужчина возвращается к женщине, своей жене, своей жизни, и садится рядом с ней, пока та следит за парусами и немного корректирует курс. Он поворачивается и смотрит на Папеэте, уходящий вдаль, потом вниз, на плавный след касатки, скользящей по кобальтовым водам.

Акула все еще кружит, он знает; она все еще там, ждет. Но такова жизнь, эта глупая смертная спираль, которая держит нас лишь короткое время.

Он делает глубокий вдох, прохладный морской воздух омывает его душу. Он смотрит на женщину рядом с собой, наблюдает, как она слегка меняет курс – опять – подстраиваясь под постоянно меняющийся ветер. В ее глазах – тоже улыбка.