Опричная гусеница (Сплетаемся в объятиях братских). Часть 1

Оригинал (Владимир Сорокин):

Сплетаемся в объятьях братских. Крепкие руки крепкие тела обхватывают. Целуем друг друга в уста. Молча целуем, по-мужски, без бабских нежностей. Целованием друг друга распаляем и приветствуем. Банщики между нами суетятся с горшками глиняными, мазью гатайской полными.Зачерпываем мази густой, ароматной, мажем себе уды. Снуют бессловесные банщики аки тени, ибо не светится у них ничего.

— Гойда! — восклицает Батя.

— Гойда-гойда! — восклицаем мы.

Встает Батя первым. Приближает к себе Воска. Вставляет Воск в батину верзоху уд свой. Кряхтит Батя от удовольствия, скалит в темноте зубы белые. Обнимает Воска Шелет, вставляет ему смазанный рог свой. Ухает Воск утробно. Шелету Серый заправляет, Серому — Самося, Самосе — Балдохай, Балдохаю — Мокрый, Мокрому — Нечай, а уж Нечаю липкую сваю забить и мой черед настал. Обхватываю брата левокрылого левою рукою, а правой направляю уд свой ему в верзоху. Широка верзоха у Нечая. Вгоняю уд ему по самые ядра багровые. Нечай даже не крякает: привык, опричник коренной. Обхватываю его покрепче, прижимаю к себе, щекочу бородою. А уж ко мне Бубен пристраивается. Чую верзохой дрожащую булаву его. Увесиста она — без толчка не влезет. Торкается Бубен, вгоняет в меня толстоголовый уд свой. До самых кишок достает махина его, стон нутряной из меня выжимая. Стону в ухо Нечая. Бубен кряхтит в мое, руками молодецкими меня обхватывает. Не вижу того, кто вставляет ему, но по кряхтению разумею — уд достойный. Ну, да и нет среди нас недостойных — всем китайцы уды обновили, укрепили, обустроили. Есть чем и друг друга усладить, и врагов России наказать. Собирается, сопрягается гусеница опричная. Ухают и кряхтят позади меня. По закону братства левокрылые с правокрылыми чередуются, а уж потом молодежь пристраивается. Так у Бати заведено. И слава Богу…

По вскрикам и бормотанию чую — молодых черед пришел. Подбадривает Батя их:

— Не робей, зелень!

Стараются молодые, рвутся друг другу в верзохи тугие. Помогают им банщики темные, направляют, поддерживают. Вот предпоследний молодой вскрикнул, последний крякнул — и готова гусеница. Сложилась. Замираем.

— Гойда! — кричит Батя.

— Гойда-гойда! — гремим в ответ.

Шагнул Батя. И за ним, за головою гусеницы двигаемся все мы. Ведет Батя нас в купель. Просторна она, вместительна. Теплою водою наполняется, заместо ледяной.

— Гойда! Гойда! — кричим, обнявшись, ногами перебирая.

Идем за Батей. Идем. Идем. Идем гусеничным шагом. Светятся муде наши, вздрагивают уды в верзохах.

— Гойда! Гойда!

Входим в купель. Вскипает вода пузырями воздушными вокруг нас. По муде погружается Батя, по пояс, по грудь. Входит вся гусеница опричная в купель. И встает.

Теперь — помолчать время. Напряглись руки мускулистые, засопели ноздри молодецкие, закряхтели опричники. Сладкой работы время пришло. Окучиваем друг друга. Колышется вода вокруг нас, волнами ходит, из купели выплескивается. И вот уж подступило долгожданное, дрожь по всей гусенице прокатывается. И:

— Гойда-а-а-а-а-а-а-а!!!

Дрожит потолок сводчатый. А в купели — шторм девятибалльный.

— Гойда-а-а-а-а!!!

Реву в ухо Нечая, а Бубен в мое вопит:

— Гойда-а-а-а-а!!!

Господи, помоги нам не умереть…

Неописуемо. Потому как божественно.

Райскому блаженству подобно возлежание в мягких лонгшезах-лежаках после опричного совокупления. Свет включен, шампанское в ведерках на полу, еловый воздух, Второй концерт Рахманинова для фортепиано с оркестром. Батя наш после совокупления любит русскую классику послушать. Возлежим расслабленные. Гаснут огни в мудях. Пьем молча, дух переводим.

Мудро, ох мудро придумал Батя с гусеницей. До нее все по парам разбивались, отчего уже тень разброда опасного на опричнину ложилась. Теперь же парному наслаждению предел положен. Вместе грудимся, вместе и наслаждаемся. А таблетки помогают. И мудрее всего то, что молодь опричная завсегда в хвосте гусеницы пихается. Мудро это по двум причинам: во-первых, место свое молодые обретают в иерархии опричной, во-вторых, движение семени происходит от хвоста гусеницы голове, что символизирует вечный круговорот жизни и обновление братства нашего. С одной стороны, молодежь старших уважает, с другой — подпитывает. На том и стоим. И слава Богу...

***

Wаrhаmmеr (Кровавые Ангелы):

Сплетаемся в объятьях братских.

Крепкие руки десантные крепкие тела обхватывают. Целуем друг друга в уста. Молча целуем, по-мужски, без бабских нежностей. Целованием друг друга распаляем и приветствуем. Сервиторы между нами суетятся с горшками адамантиевыми, мазью некромундской полными. Зачерпываем мази густой, ароматной, мажем себе уды. Снуют бессловесные сервиторы аки тени, ибо не светится у них ничего.

— Сангвиний! — восклицает Данте.

— Кровь Сангвиния! — восклицаем мы.

Встает Данте первым. Приближает к себе Мефистона. Вставляет Мефистон в Мастера верзоху уд свой. Кряхтит Данте от удовольствия, скалит в темноте зубы белые. Обнимает Мефистона Корбуло, вставляет ему смазанный рог свой. Ухает Мефистон утробно. Корбуле Астарот Мрачный заправляет, Астароту — Тихо, а уж Тихо липкую сваю забить и мой черед настал. Обхватываю брата левокрылого левою рукою, а правой направляю уд свой ему в верзоху. Широка верзоха у брата Тихо. Вгоняю уд ему по самые ядра багровые. Тихо даже не крякает: привык, кровавый ангел коренной. Обхватываю его покрепче, прижимаю к себе, щекочу черным карапасом. А уж ко мне Лемартес пристраивается. Чую верзохой дрожащую булаву его. Увесиста она — без толчка не влезет. Торкается Лемартес, вгоняет в меня толстоголовый уд свой. До самых кишок достает махина его, стон нутряной из меня выжимая. Стону в ухо Тихо. Лемартес кряхтит в мое, руками молодецкими меня обхватывает. Не вижу того, кто вставляет ему, но по кряхтению разумею — уд достойный. Ну, да и нет среди нас недостойных — всем техжрецы уды обновили, укрепили, обустроили. Есть чем и друг друга усладить, и врагов Императора наказать. Собирается, сопрягается гусеница космодесантная. Ухают и кряхтят позади меня. По закону ордена левокрылые с правокрылыми чередуются, а уж потом скауты пристраивается. Так у Данте заведено. И слава Императору…

По вскрикам и бормотанию чую — скаутов черед пришел. Подбадривает Данте их:

— Не робей, зелень!

Стараются молодые, рвутся друг другу в верзохи тугие. Помогают им сервиторы темные, направляют, поддерживают. Вот предпоследний молодой вскрикнул, последний крякнул — и готова гусеница. Сложилась. Замираем.

— Сангвиний! — кричит Данте.

— Кровь Сангвиния! — гремим в ответ.

Шагнул Данте. И за ним, за головою гусеницы двигаемся все мы. Ведет Данте нас в купель. Просторна она, вместительна. Теплою кровью наполняется, заместо ледяной.

— Сангвиний! Сангвиний! — кричим, обнявшись, ногами перебирая.

Идем за Данте. Идем. Идем. Идем гусеничным шагом. Светятся муде наши, вздрагивают уды в верзохах.

— Сангвиний! Сангвиний!

Входим в купель. Вскипает кровь пузырями воздушными вокруг нас. По муде погружается Данте, по пояс, по грудь. Входит вся гусеница космодесантная в купель. И встает.

Теперь — помолчать время. Напряглись руки мускулистые, засопели ноздри молодецкие, закряхтели десантники. Сладкой работы время пришло. Окучиваем друг друга. Колышется кровь вокруг нас, волнами ходит, из купели выплескивается. И вот уж подступило долгожданное, дрожь по всей гусенице прокатывается. И:

— Сангвиниииий!!!

Дрожит потолок сводчатый. А в купели — шторм девятибалльный.

—Сангвиниииий!!!

Реву в ухо Тихо, а Лемартес в мое вопит:

— Сангвиниииий!!

Император, помоги нам не умереть

Неописуемо. Потому как божественно.

Райскому блаженству подобно возлежание в мягких лонгшезах-лежаках после кроваво-ангельского совокупления. Свет включен, шампанское в ведерках на полу, еловый воздух, Второй концерт Рахманинова для фортепиано с оркестром. Данте наш после совокупления любит музыку с древней Терры послушать. Возлежим расслабленные. Гаснут огни в мудях. Пьем молча, дух переводим.

***

Wаrhаmmеr (Ультрамарины):

...Сплетаемся в объятьях братских. Крепкие руки эльдарские тела обхватывают. Целуем друг друга в пятаки. Молча целуем, по-мужски, без бабских нежностей. Целованием друг друга распаляем и приветствуем. Сервиторы между нами суетятся с горшками адамантиевым, мазью крафтворлдовской полными.Зачерпываем мази густой, ароматной, мажем себе уды. Снуют бессловесные сервиторы аки тени, ибо не светится у них ничего.

— Ультрамар! — восклицает Примарх. — Понад Усё! — восклицаем мы.

Встает Жиллиман первым. Приближает к себе Джейн Зар. Вставляет Джейн в примаршью верзоху уд свой. Кряхтит Робаут от удовольствия, скалит в темноте зубы белые. Обнимает Джейн Марнеус, вставляет ей смазанный рог свой. Ухает Джейн утробно. Марнеусу Иянна заправляет, Иянне — Сикариус, Сикариусу — Маха, Махе — Тигурий, Тигурию — Тальдира, а уж Тальдире липкую сваю забить и мой черед настал. Обхватываю сестру эльдарскую левою рукою, а правой направляю уд свой ей в верзоху. Широка верзоха у Тальдиры. Вгоняю уд ей по самые ядра багровые. Тальдира даже не крякает: привыкла, фарсирша коренная. Обхватываю её покрепче, прижимаю к себе, щекочу бородою. А уж ко мне Ксения пристраивается. Чую верзохой дрожащую булаву её. Увесиста она — без толчка не влезет. Торкается Ксения, вгоняет в меня толстоголовый уд свой. До самых кишок достает махина её, стон нутряной из меня выжимая. Стону в ухо Тальдиры. Ксения кряхтит в мое, руками девичьими меня обхватывает. Не вижу того, кто вставляет ей, но по кряхтению разумею — уд достойный. Ну, да и нет среди нас недостойных — всем механикус уды обновили, укрепили, обустроили. Есть чем и друг друга усладить, и врагов Макрагга наказать. Собирается, сопрягается гусеница ультрамаринская. Ухают и кряхтят позади меня. По закону братства эльдарки с ультрамаринами чередуются, а уж потом молодежь пристраивается. Так у Примарха заведено. И слава Императору…

По визгам и хрюканию чую — неофитов черед пришел. Подбадривает Жиллиман их:

— Не робей, зелень!

Стараются молодые, рвутся друг другу в верзохи тугие. Помогают им сервиторы темные, направляют, поддерживают. Вот предпоследний молодой вскрикнул, последний крякнул — и готова гусеница. Сложилась. Замираем.

— Слава Макраггу! — кричит примарх. — Героям слава! — гремим в ответ.

Шагнул Робаут. И за ним, за головою гусеницы двигаемся все мы. Ведет примарх нас в купель. Просторна она, вместительна. Теплою водою наполняется, заместо ледяной.

— Ультрамар! — кричим, обнявшись, ногами перебирая. Идем за Примархом. Идем. Идем. Идем гусеничным шагом. Светятся муде наши, вздрагивают уды в верзохах. — Понад Усё!

Входим в купель. Вскипает вода пузырями воздушными вокруг нас. По муде погружается примарх, по пояс, по грудь. Входит вся гусеница ультрамаринская в купель. И встает.

Теперь — помолчать время. Напряглись руки мускулистые, засопели пятаки молодецкие, закряхтели ультрамарины. Сладкой работы время пришло. Окучиваем друг друга. Колышется вода вокруг нас, волнами ходит, из купели выплескивается. И вот уж подступило долгожданное, дрожь по всей гусенице прокатывается. И:

— Слава Ультрамару!!! Дрожит потолок сводчатый. А в купели — шторм девятибалльный. — Слава!!! Хрюкаю в ухо Тальдиры, а Ксения в мое визжит: — Героям слава!!!

Император, помоги нам не умереть… Неописуемо. Потому как божественно. Райскому блаженству подобно возлежание в мягких лонгшезах-лежаках после ультрамаринского совокупления. Свет включен, шампанское в ведерках на полу, еловый воздух, Второй концерт Рахманинова для фортепиано с оркестром. Примарх наш после совокупления любит классику с древней Терры послушать. Возлежим расслабленные. Гаснут огни в мудях. Пьем молча, дух переводим.

***

Wаrhаmmеr (Примархи):

Сплетаемся в объятьях братских.

Крепкие руки примаршие крепкие тела обхватывают. Целуем друг друга в уста. Молча целуем, по-мужски, без бабских нежностей. Целованием друг друга распаляем и приветствуем. Сервиторы между нами суетятся с горшками адамантиевыми, мазью хемосианской полными. Зачерпываем мази густой, ароматной, мажем себе уды. Снуют бессловесные сервиторы аки тени, ибо не светится у них ничего.

— Император! — восклицает Сангвиний.

— Воля Императора! — восклицаем мы.

Встает Сангвиний первым. Приближает к себе Маннуса. Вставляет Феррус в Ангела верзоху уд свой. Кряхтит Сангвиний от удовольствия, скалит в темноте зубы белые. Обнимает Маннуса Магнус, вставляет ему смазанный рог свой. Ухает Маннус утробно. Магнусу Хорус Воитель заправляет, Хорусу — Фулгрим, а уж Фулгриму липкую сваю забить и мой черед настал. Обхватываю брата левокрылого левою рукою, а правой направляю уд свой ему в верзоху. Широка верзоха у брата Фулгрима. Вгоняю уд ему по самые ядра багровые. Фулгрим даже не крякает: привык, сын Императора коренной. Обхватываю его покрепче, прижимаю к себе, щекочу черным карапасом. А уж ко мне Русс пристраивается. Чую верзохой дрожащую булаву его. Увесиста она — без толчка не влезет. Торкается Русс, вгоняет в меня толстоголовый уд свой. До самых кишок достает махина его, стон нутряной из меня выжимая. Стону в ухо Фулгриму. Русс кряхтит в мое, руками молодецкими меня обхватывает. Не вижу того, кто вставляет ему, но по кряхтению разумею — уд достойный. Ну, да и нет среди нас недостойных — всем Император уды обновил, укрепил, обустроил. Есть чем и друг друга усладить, и врагов отца наказать. Собирается, сопрягается гусеница примаршая. Ухают и кряхтят позади меня. По закону братства примархи чередуются, а уж потом первые капитаны пристраиваются. Так у Сангвиния заведено. И слава Императору…

По вскрикам и бормотанию чую — первых капитанов черед пришел. Подбадривает Сангвиний их:

— Не робей, зелень!

Стараются молодые, рвутся друг другу в верзохи тугие. Помогают им сервиторы темные, направляют, поддерживают. Вот предпоследний молодой вскрикнул, последний крякнул — и готова гусеница. Сложилась. Замираем.

— Император! — кричит Сангвиний.

— Воля Императора! — гремим в ответ.

Шагнул Сангвиний. И за ним, за головою гусеницы двигаемся все мы. Ведет Сангвиний нас в крестовый поход. Просторна галактика, вместительна. Теплою кровью наполняется, заместо ледяной.

— Император! Император! — кричим, обнявшись, ногами перебирая.

Идем за Сангвинием. Идем. Идем. Идем гусеничным шагом. Светятся муде наши, вздрагивают уды в верзохах.

— Император! Император!

Входим в купель. Вскипает галактика мирами покренными вокруг нас. По муде погружается Сангвиний, по пояс, по грудь. Входит вся гусеница примаршая в купель. И встает.

Теперь — помолчать время. Напряглись руки мускулистые, засопели ноздри молодецкие, закряхтели примархи. Сладкой работы время пришло. Окучиваем друг друга. Колышется галактика вокруг нас, волнами ходит, из вселенной выплескивается. И вот уж подступило долгожданное, дрожь по всей гусенице прокатывается. И:

— Импераааатоооор!!!

Дрожит потолок сводчатый. А в галактике — шторм девятибалльный.

— Импераааатоооор!!!

Реву в ухо Фулгриму, а Русс в мое воет:

— Импераааатоооор!!

Император, помоги нам не умереть

Неописуемо. Потому как божественно.

Райскому блаженству подобно возлежание в мягких лонгшезах-лежаках после имперо-примаршего совокупления. Свет включен, шампанское в ведерках на полу, еловый воздух, Второй концерт Рахманинова для фортепиано с оркестром. Сангвиний наш после совокупления любит музыку с древней Терры послушать. Возлежим расслабленные. Гаснут огни в мудях. Пьем молча, дух переводим.

***

Wаrhаmmеr (Несущие Слово):

Сплетаемся в объятьях братских. Крепкие руки десантные крепкие тела обхватывают. Целуем друг друга в уста. Молча целуем, по-мужски, без бабских нежностей. Целованием друг друга распаляем и приветствуем. Культисты между нами суетятся с горшками адамантиевыми, мазью слаашенитской полными. Зачерпываем мази густой, ароматной, мажем себе уды. Снуют бессловесные культисты аки тени, ибо не светится у них ничего.

— Лоргар! — восклицает Кор Фаэрон.

— Лоргар Акбар! — восклицаем мы.

Встает Кор Фаэрон первым. Приближает к себе Эреба. Вставляет Эреб в Мастерову верзоху уд свой. Кряхтит Кор Фаэрон от удовольствия, скалит в темноте зубы железные. Обнимает Эреба Паристур, вставляет ему смазанный рог свой. Ухает Эреб утробно. Паристуре Даврот заправляет, Давроту — Мардук, а уж Мардуку липкую сваю забить и мой черед настал. Обхватываю брата левокрылого левою рукою, а правой направляю уд свой ему в верзоху. Широка верзоха у брата Мардука. Вгоняю уд ему по самые ядра багровые. Мардук даже не крякает: привык, несущий слово коренной. Обхватываю его покрепче, прижимаю к себе, щекочу дарами хаоситскими. А уж ко мне Кол Бадар пристраивается. Чую верзохой дрожащую булаву его. Увесиста она — без толчка не влезет. Торкается Кол Бадар, вгоняет в меня толстоголовый уд свой. До самых кишок достает махина его, стон нутряной из меня выжимая. Стону в ухо Мардука. Кол Бадар кряхтит в мое, руками молодецкими меня обхватывает. Не вижу того, кто вставляет ему, но по кряхтению разумею — уд достойный. Ну, да и нет среди нас недостойных — всем Фабиус Байл уды обновил, укрепил, обустроил. Есть чем и друг друга усладить, и рабов Бога-Трупа наказать. Собирается, сопрягается гусеница хаоситская. Ухают и кряхтят позади меня. По закону легиона братья из разных воинств чередуются, а уж потом ренегаты всякие пристраивается. Так у Несущих Слово заведено. И слава Лоргару…

По вскрикам и бормотанию чую — ренегатов черед пришел. Подбадривает Кор Фаэрон их:

— Не робей, зелень!

Стараются молодые, рвутся друг другу в верзохи тугие. Помогают им культисты темные, направляют, поддерживают. Вот предпоследний молодой вскрикнул, последний крякнул — и готова гусеница. Сложилась. Замираем.

— Лоргар! — кричит Кор Фаэрон.

— Лоргар Акбар! — гремим в ответ.

Шагнул Кор Фаэрон. И за ним, за головою гусеницы двигаемся все мы. Ведет Кор Фаэрон нас в купель. Просторна она, вместительна. Теплой кровью наполняется, заместо ледяной.

— Лоргар! Лоргар! — кричим, обнявшись, ногами перебирая.

Идем за Кор Фаэроном. Идем. Идем. Идем гусеничным шагом. Светятся муде наши, вздрагивают уды в верзохах.

— Лоргар! Лоргар!

Входим в купель. Вскипает кровь пузырями воздушными вокруг нас. По муде погружается Кор Фаэрон, по пояс, по грудь. Входит вся гусеница хаоситская в купель. И встает.

Теперь — помолчать время. Напряглись руки мускулистые, засопели ноздри молодецкие, закряхтели десантники. Сладкой работы время пришло. Окучиваем друг друга. Колышется кровь вокруг нас, волнами ходит, из купели выплескивается. И вот уж подступило долгожданное, дрожь по всей гусенице прокатывается. И:

— Лоргааааар!!!

Дрожит потолок сводчатый. А в купели — шторм девятибалльный.

— Лоргааааар!!!

Реву в ухо Мардуку, а Кол Бадар в мое вопит:

— Лоргааааар!!! Такбиииир!!!

Хаос Неделимый, помоги нам не умереть…

Неописуемо. Потому как божественно.

Райскому блаженству подобно возлежание в лежаках шипастых после хаоситского совокупления. Свет включен, шампанское в ведерках на полу, еловый воздух, Симфония № 1 Шнитке для большого симфонического. Кор Фаэрон наш после совокупления любит музыку с древней Терры послушать. Возлежим расслабленные. Гаснут огни в мудях. Пьем молча, дух переводим.

***

Wаrhаmmеr (Альфа Легион / Объятия гидры):

Крепкие разумы десантные коварные планы составляют. Предаем друг друга в самый важный момент. Молча предаем, по-мужски, без бабских нежностей. Предательством друг друга распаляем и усиливаем. Лоялисты между нами суетятся с мыслями своими, надеждами на верность полными. Используем надежды глупые, наивные, мажем себе планы. Гибнут беспросветные лоялисты аки мухи, ибо не не подозревают они ничего.

— Альфарий! — восклицает один.

— Гидра Доминатус! — восклицаем мы.

Встает Альфарий первым. Приближает к себе Альфария. Предает Альфарий Альфария в самый важный момент. Кряхтит Альфарий от удовольствия, скалит в темноте зубы белые. Обнимает Альфария Альфарий, подставляет того ради амбиций своих. Ухает Альфарий раздосадованно. А Альфарием Альфарий заправляет, Альфарием — Альфарий, а уж Альфария подмочить планы и мой черед настал. Беру вокс левой рукой, а правой сдаю брата своего Инквизиции. Много концов брат Альфарий не обрубил. Вгоняю его Инквизиции по самую сеть агентурную. Альфарий даже не колется на допросе: привык, легионер коренной. Притворяюсь агентом Инквизиции, шепчу ему на ухо, щекочу словами ехидными. А уж ко мне Альфарий пристраивается. Чую шестым чувством ловушку его. Коварна она — без демонов не выпутаться. Предает Альфарий, сдает меня Темных Ангелам. До самой души достает измена его, стон нутряной из меня выжимая. Стону в камере пыток. Альфарий улыбается мне, но он тоже обречен. Не вижу того, кто предает его, но в душе разумею — сын легиона достойный. Ну, да и нет среди нас недостойных — всем примархи разумы укрепили, обучили, амбиции личные у каждого огромны. Есть чем и друг друга предать, и слуг Трупа-Императора наказать. Собирается, сопрягается сеть легионная. Планируют и прячутся легионеры. По закону легиона смертные агенты равны с нами, а уж потому простые люди тоже пристраивается. Так у Альфария заведено. И слава Альфарию…

По слухам от агентов чую — смертных черед пришел. Подбадривает Альфарий их:

— Ифрит - Гидре, начинайте операцию!

Стараются молодые, рвутся выполнять планы господ. Помогают им лоялисты темные, снабжают втемную, поддерживают. Вот предпоследний молодой погиб, последний стал легионером - и готова сеть. Сложилась. Замираем.

— Альфарий! — кричит Альфарий.

— Гидра Доминатус! — гремим в ответ.

Привел свои планы в действие Альфарий. И за ним, за его планами двигаемся все мы. Ведет Альфарий нас в новый Империум. Светел он, восхитителен. Светом наполнен, заместо царства Хаоса.

— Гидра! Гидра! — кричим, сотрудничая, планы исполняя.

Идем за Альфарием. Идем. Идем. Идем неспешно. Светятся разумы наши, работают схемы многоходовые.

— Гидра! Гидра!

Входим в высшие круги Империума. Вскипает Империум интригами вокруг нас. По муде погружается Альфа-Легион, по пояс, по грудь. Входит вся ячейка агентурная в Совет. И восстает.

Теперь — помолчать время. Напряглись разумы космодесантные, задумались легионеры. Сладкой работы время пришло. Предаем друг друга. Колышется Империум вокруг нас, волнами ходит, планеты от него отделяются. И вот уж долгожданное, сигнал по всей сети прокатывается, И:

— Гидра!!!

Дрожит галактика от войны. А в Империуме - восстаний тысячи.

—Гидра!!!

Реву в ухо Альфарию, а Альфарий - в мое.

— Гидра!!!

Примарх, помоги нам не умереть

Неописуемо. Потому как божественно.

возлежание в тайном убежище после альфа-легионской операции. Свет потушен, шампанское в руке, затхлый воздух. Второй концерт Рахманинова для фортепиано с оркестром. Альфарий наш после операции любит музыку с древней Терры послушать. Чистим оружие расслабленные. Гаснут огни в умах. Пьем молча, дух переводим.

***

Wаrhаmmеr (Некроны):

Сплетаемся в объятьях братских. Стальные руки некронские крепкие тела обхватывают. Целуем друг друга в уста. Молча целуем, по-некронски, без живых нежностей. Целованием друг друга распаляем и приветствуем. Скарабы между нами суетятся с горшками адамантиевыми, мазью из живого металла полными. Зачерпываем мази густой, ароматной, мажем себе гауссы. Снуют бессловесные скарабы аки тени, ибо не светится у них ничего.

— Некронтир! — восклицает Имотекх.

— Уничтожим Древних! — восклицаем мы.

Встает Имотекх первым. Приближает к себе Зандрекха. Вставляет Зандрекх в Штормлорда верзоху гаусс свой. Гудит Имотекх от удовольствия, скалит в темноте зубы стальные. Обнимает Зандрекха Обирон, вставляет ему смазанный рог свой. Ухает Зандрекх утробно. Обирону Тразин Бесконечный заправляет, Тразину — Сзерас, а уж Сзерасу стальную сваю забить и мой черед настал. Обхватываю брата неживого левою рукою, а правой направляю гаусс свой ему в верзоху. Широка верзоха у брата Сзераса. Вгоняю гаусс ему по самые аккумуляторы багровые. Сзерас даже не скрипнет: привык, некронтир коренной. Обхватываю его покрепче, прижимаю к себе, щекочу железным панцирем. А уж ко мне Орикан пристраивается. Чую верзохой дрожащую булаву его. Увесиста она — без толчка не влезет. Торкается Орикан, вгоняет в меня толстоголовый гаусс свой. До самых проводов достает махина его, щелчок нутряной из меня выжимая. Скрежещу в ухо Сзерасу. Орикан скрипит в мое, руками молодецкими меня обхватывает. Не вижу того, кто вставляет ему, но по скрежету разумею — гаусс достойный. Ну, да и нет среди нас недостойных — всем криптеки гауссы обновили, укрепили, обустроили. Есть чем и друг друга усладить, и врагов Династии наказать. Собирается, сопрягается фаланга некронская. Ухают и скрипят позади меня. По закону Династии криптеки с некрон лордами чередуются, а уж потом имморталы пристраивается.

Так у Имотекха заведено. И слава Некронтир…

По хрусту и скрежету чую — варриоров черед пришел. Подбадривает Имотекх их:

— Не робей, ржавчина!

Стараются варриоры, рвутся друг другу в верзохи ржавые. Помогают им скарабы темные, направляют, поддерживают. Вот предпоследний варриор скрипнул, последний хрустнул — и готова фаланга. Сложилась. Замираем.

— Некронтир! — кричит Имотекх.

— Уничтожим Древних! — гремим в ответ.

Шагнул Имотекх. И за ним, за головою фаланги двигаемся все мы. Ведет Имотекх нас в стазис-камеру. Просторна она, вместительна. Живым металлом наполняется, заместо мертвого.

— Некронтир! Некронтир! — кричим, обнявшись, ногами перебирая.

Идем за Имотекхом. Идем. Идем. Идем фаланговым шагом. Светятся аккумуляторы наши, вздрагивают гауссы в верзохах.

— Некронтир! Некронтир!

Входим в стазис-камеру. Вскипает живой металл пузырями воздушными вокруг нас. По муде погружается Имотекх, по пояс, по грудь. Входит вся фаланга некронская в купель. И встает.

Теперь — помолчать время. Напряглись руки стальные, засопели сервоприводы молодецкие, заскрипели некроны. Сладкой работы время пришло. Окучиваем друг друга. Колышется жидкий металл вокруг нас, волнами ходит, из камеры выплескивается. И вот уж подступило долгожданное, дрожь по всей фаланге прокатывается. И:

— Некронтииииир!!!

Дрожит потолок сводчатый. А в купели — шторм девятибалльный.

— Некронтииииир!!!

Реву в ухо Сзерасу, а Орикан в мое вопит:

— Некронтииииир!!

К'таны, помогите нам не умереть…

Неописуемо. Потому как божественно.

Райскому блаженству подобно возлежание в мягких стазис-лежаках после некронского совокупления. Свет включен, электролит в ведерках на полу, озонированный воздух, Второй альбом Krаftwеrk для синтезатора с оркестром. Имотекх наш после совокупления любит электронную музыку с древней Терры послушать. Возлежим расслабленные. Гаснут огни в аккумуляторах.

***

Разное:

Разное 1:

... Пришёл и мой черёд немезидный уд в верзоху воткнуть.

... Собирается, сопрягается гусеница паладинская.

... Драаааааааааго!

... Заходим в штормрейвен, по пояс, по грудь.

... А теперь молчать пора, сладкой работы дело пришло. Окучиваем друг друга.

... А в штормрейвене - шквал девятибальный. Шатает его из стороны в сторону.

... Драаааааааааго!

... Неописуемо. Потому как божественно.

Разное 2:

... Пришёл и мой черёд рунный посох в волчью пещеру воткнуть.

... Собирается, сопрягается гусеница волочья.

... Рагнаааааааар!

... Заходим в снег, по пояс, по грудь.

... А теперь молчать пора, сладкой работы дело пришло. Окучиваем друг друга.

... А в Скале - шквал девятибальный. Шатает ее из стороны в сторону.

... Рагнаааааааар!

... Неописуемо. Потому как божественно.

Разное 3:

Сплетаемся в объятиях волчьих.

... Пришёл и мой черёд могучего зверя в могучего зверя воткнуть.

... Собирается, сопрягается гусеница зверская.

... Рааааааааар!

... Заходим в лес, по пояс, по грудь.

... А теперь молчать пора, сладкой работы дело пришло. Окучиваем друг друга.

... А в лесу - шквал девятибальный. Бурелом.

... Рааааааааар!

... Неописуемо. Потому как божественно.

Разное 4:

— Вулкан! — восклицает Ту'Шан.

— Молот Вулкана! — восклицаем мы.

Встает Ту'Шан первым. Приближает к себе Вел'Кона. Вставляет Вел'Кон в Мастера верзоху уд свой. Кряхтит Ту'Шан от удовольствия, скалит в темноте зубы белые.

... Входим в лаву. Вскипает лава пузырями сероводородными вокруг нас. По муде погружается Ту'Шан, по пояс, по грудь. Входит вся гусеница космодесантная в кузницу. И встает.

Теперь — помолчать время. Напряглись руки мускулистые, засопели ноздри молодецкие, закряхтели десантники. Сладкой работы время пришло. Окучиваем друг друга. Колышется кровь вокруг нас, волнами ходит, из купели выплескивается. И вот уж подступило долгожданное, дрожь по всей гусенице прокатывается. И:

— ВУЛКАААААААН!!!

Дрожит потолок сводчатый. А в кузнице — шторм девятибалльный.

— ВУЛКАААААААН!!!

Реву в ухо Аргосу, а Фугис в мое вопит:

— ВУЛКАААААААН!!!

***

Wаrhаmmеr (Объятия настольные):

Сплетаемся в объятьях настольных.

Крепкие руки геймерские крепкие миньки обхватывают. Расставляемся со своих краёв стола. Молча расставляемся, по-олдфажному, без ньюфажеских нежностей. Зачитыванием ростеров друг друга распаляем и приветствуем. Школьники без минек между нами суетятся с распечатками кривыми, кодексы и рулбуки иммитирующими. Зачёрпываем кубов шестигранных, достаём шаблоны, раскладываем рядом. Снуют бессловесные школьники аки тени, ибо нет у них своих минек. Теперь — помолчать время. Напряглись руки мускулистые, засопели ноздри молодецкие, загремели кубы. Сладкой игры время пришло. Окучиваем друг друга. Колышется баттхёрт вокруг нас, волнами ходит, из купели выплескивается. И вот уж подступило долгожданное, приближается 6 ход. И:

— ГЕТС ХОТ!!!

Дрожит потолок сводчатый. А в клубе — шторм девятибалльный.

— ДИПСТРАЙК МИСШЕЙП!!!

Реву в ухо Тихо, а Лемартес в мое вопит:

— ПРОВАЛ ЛИДАКА!!

Император, помоги нам не умереть

Неописуемо. Потому как божественно.

Райскому блаженству подобно возлежание в мягких лонгшезах-лежаках после молодецкой игры. Свет включен, пиво в ведерках на полу, еловый воздух, Второй альбом HMKids для олдфагов. Возлежим расслабленные. Гаснут огни в глазах. Пьем молча, дух переводим.

***

Wаrhаmmеr (Космические Волки):

Сплетаемся в объятьях братских. Крепкие руки крепкие тела обхватывают. Целуем друг друга в уста. Молча целуем, по-мужски, без бабских нежностей. Целованием друг друга распаляем и приветствуем. Трэллы между нами суетятся с горшками глиняными, мазью клыктанской полными. Зачерпываем мази густой, ароматной, мажем себе уды. Снуют бессловесные трэллы аки тени, ибо не светится у них ничего.

— Хьольда! — восклицает Гримнар. — Фенрис хьольда! — восклицаем мы.

Встает Логан первым. Приближает к себе Рагнара. Вставляет Рагнар в гримнарову верзоху уд свой. Кряхтит Логан от удовольствия, скалит в темноте клыки белые. Обнимает Рагнара Брэн, вставляет ему смазанный рог свой. Ухает Рагнар утробно. Брэну Энгир заправляет, Энгиру — Харальд, Харальду — Эрик, Эрику — Гуннар, Гуннару — Бьорн, а уж Бьорну липкую сваю забить и мой черед настал. Обхватываю брата краснорылого левою рукою, а правой направляю уд свой ему в верзоху. Широка верзоха у Бьорна. Вгоняю уд ему по самые ядра багровые. Бьорн даже не крякает: привык, волк матёрый. Обхватываю его покрепче, прижимаю к себе, щекочу бородою. А уж ко мне Свен пристраивается. Чую верзохой дрожащую булаву его. Увесиста она — без толчка не влезет. Торкается Свен, вгоняет в меня толстоголовый уд свой. До самых кишок достает махина его, стон нутряной из меня выжимая. Стону в ухо Бьорна. Свен кряхтит в мое, руками молодецкими меня обхватывает. Не вижу того, кто вставляет ему, но по кряхтению разумею — уд достойный. Ну, да и нет среди нас недостойных — всем творцы плоти уды обновили, укрепили, обустроили. Есть чем и друг друга усладить, и врагов Фенриса наказать. Собирается, сопрягается гусеница космодесантная. Ухают и кряхтят позади меня. По закону стаи Серые Охотники с Длинными Клыками чередуются, а уж потом Кровавые Когти пристраивается. Так у Русса заведено. И слава Всеотцу…

По вскрикам и бормотанию чую — молодых черед пришел. Подбадривает Логан их:

— Не робей, щенки!

Стараются молодые, рвутся друг другу в верзохи тугие. Помогают им трэллы темные, направляют, поддерживают. Вот предпоследний молодой вскрикнул, последний крякнул — и готова гусеница. Сложилась. Замираем.

— Хьольда! — кричит Гримнар. — Фенрис хьольда! — гремим в ответ.

Шагнул Гримнар. И за ним, за головою гусеницы двигаемся все мы. Ведет Логан нас в купель. Просторна она, вместительна. Ледяною водою наполняется, заместо тёплой.

— Фенрис хьольда! — кричим, обнявшись, ногами перебирая. Идем за Логаном. Идем. Идем. Идем гусеничным шагом. Светятся муде наши, вздрагивают уды в верзохах. — Фенрис хьольда!

Входим в купель. Вскипает вода пузырями воздушными вокруг нас. По муде погружается Логан, по пояс, по грудь. Входит вся гусеница волчья в купель. И встает.

Теперь — помолчать время. Напряглись руки мускулистые, засопели ноздри молодецкие, закряхтели космодесантники. Сладкой работы время пришло. Окучиваем друг друга. Колышется вода вокруг нас, волнами ходит, из купели выплескивается. И вот уж подступило долгожданное, дрожь по всей гусенице прокатывается. И:

— Хьольда-а-а-а-а-а-а-а!!! Дрожит потолок сводчатый. А в купели — шторм девятибалльный. — Хьольда-а-а-а-а!!! Реву в ухо Бьорна, а Свен в мое вопит: — Хьольда-а-а-а-а!!!

Всеотец, помоги нам не умереть… Неописуемо. Потому как божественно. Райскому блаженству подобно возлежание в мягких шкурах после волчьего совокупления. Костры разведены, мьод в ведерках на полу, еловый воздух, бой барабанный раздаётся. Великий Волк наш после совокупления любит фенрискую музыку послушать. Возлежим расслабленные. Гаснут огни в мудях. Пьем молча, дух переводим.

Мудро, ох мудро придумал Логан с гусеницей. До нее все по парам разбивались, отчего уже тень разброда опасного на Влка Фенрика ложилась. Теперь же парному наслаждению предел положен. Вместе грудимся, вместе и наслаждаемся. И мудрее всего то, что щенки завсегда в хвосте гусеницы пихаются. Мудро это по двум причинам: во-первых, место свое молодые обретают в иерархии волчьей, во-вторых, движение семени происходит от хвоста гусеницы голове, что символизирует вечный круговорот жизни и обновление братства нашего. С одной стороны, молодежь старших уважает, с другой — подпитывает. На том и стоим. И слава Руссу!

***

Фурри:

Сплетаемся в объятьях братских.Крепкие лапы фуррёвые пушистые тела обхватывают. Целуем друг друга в уста. Молча целуем, по-мужски, без бабских нежностей. Целованием друг друга распаляем и приветствуем. Фурсьютеры между нами суетятся с горшками железными, мазью вазелиновой полными. Зачерпываем мази густой, ароматной, мажем себе уды. Снуют бессловесные фурсьютеры аки тени, ибо не встаёт у них ничего.— Русфурренция! — восклицает Берт.— Йифф! — восклицаем мы.Встает Берт первым. Приближает к себе Селкера. Вставляет Селкер в Мастера верзоху уд свой. Кряхтит Берт от удовольствия, скалит в темноте зубы жёлтые. Обнимает Селкера Ренар, вставляет ему смазанный рог свой. Ухает Селкер утробно. Ренару Дарт Лизард заправляет, Дарт Лизарду — Лози, а уж Лози липкую сваю забить и мой черед настал. Обхватываю фуррика светлокудрого левою рукою, а правой направляю уд свой ему в верзоху. Широка верзоха у Лози. Вгоняю уд ему по самые ядра багровые. Лози даже не крякает: привык, фурфаг бывалый. Обхватываю его покрепче, прижимаю к себе, щекочу черным карапасом. А уж ко мне Димониус пристраивается. Чую верзохой дрожащую булаву его. Увесиста она — без толчка не влезет. Торкается Димониус, вгоняет в меня толстоголовый уд свой. До самых кишок достает махина его, стон нутряной из меня выжимая. Стону в ухо Лози. Димониус кряхтит в мое, лапами мохнатыми меня обхватывает. Не вижу того, кто вставляет ему, но по кряхтению разумею — уд достойный. Ну, да и нет среди нас недостойных — всем фуррики уды обновили, укрепили, обустроили. Есть чем и друг друга усладить, и врагов Русфурренции наказать. Собирается, сопрягается гусеница пушистая. Ухают и кряхтят позади меня. По закону фуррёвому львы с тиграми чередуются, а уж потом лисы пристраиваются. Так у Берта заведено. И слава Фурнейшену...По вскрикам и тявканию чую — лис черед пришел. Подбадривает Берт их:— Не робей, зелень!Стараются молодые, рвутся друг другу в верзохи тугие. Помогают им фурсьютеры каменноликие, направляют, поддерживают. Вот предпоследний молодой вскрикнул, последний крякнул — и готова гусеница. Сложилась. Замираем.— Русфурренция! — кричит Берт.— Йифф! — гремим в ответ.Шагнул Берт. И за ним, за головою гусеницы двигаемся все мы. Ведет Берт нас в номера. Просторны они, вместительны. Теплою кровью наполняются, заместо ледяной.— Оргия! Оргия! — кричим, обнявшись, ногами перебирая.Идем за Бертом. Идем. Идем. Идем гусеничным шагом. Светятся муде наши, вздрагивают уды в верзохах.— Йифф! Йифф!Входим в джакузи. Вскипает кровь пузырями воздушными вокруг нас. По муде погружается Берт, по пояс, по грудь. Входит вся гусеница фуррёвая в джакузи. И встает.Теперь — помолчать время. Напряглись руки мускулистые, засопели ноздри молодецкие, закряхтели лисы. Сладкой работы время пришло. Окучиваем друг друга. Колышется кровь вокруг нас, волнами ходит, из джакузи выплескивается. И вот уж подступило долгожданное, дрожь по всей гусенице прокатывается. И:— Йифф!!!Дрожит потолок сводчатый. А в джакузи — шторм девятибалльный.— Йифф!!!Реву в ухо Лози, а Димониус в мое вопит:— Йифф!!Фурнейшен, помоги нам не умереть.Неописуемо. Потому как божественно.Райскому блаженству подобно возлежание в мягких лонгшезах-лежаках после кроваво-фуррёвого совокупления. Свет включен, шампанское в ведерках на полу, еловый воздух, Второй альбом Рахманинова для фортепиано с оркестром. Берт наш после совокупления любит классику послушать. Возлежим расслабленные. Гаснут огни в мудях. Пьем молча, дух переводим.

***

Wаrhаmmеr (слаанешиты/футанари):

Сплетаемся в объятьях сестринских. Нежные руки гладкие тела обхватывают. Целуем друг друга в уста. Страстно целуем, по-женски, без мужланских грубостей. Целованием друг друга распаляем и приветствуем. Рабыни с потными загорелыми грудями и клетками на усохших от гормонов и воли Хаоса удах между нами суетятся с вазами хрустальными, мазью эльдарской полными. Зачерпываем мази густой, ароматной, мажем себе уды. Снуют бессловесные рабыни аки тени, ибо не светится у них ничего.

— Слаааш'фек! — восклицает верховная жрица, она же Госпожа.

— Слаааш'фек, Слаааш'фек! — восклицаем мы.

Встает Госпожа. Приближает к себе Мириаэль. Вставляет Мириаэль в верзоху Госпожи уд свой. Стонет от удовольствия, скалит в темноте зубы белоснежные и прекрасные. Обнимает Мириаэль Эфраэль Штерн, вставляет ей смазанный рог свой. Стонет и охает Мириаэль утробно. Эфраэль Люсия заправляет, Люсие — Алисия, Алисие — Аспира, Аспире — Адесса, Адессе — Ариэль, а уж Ариэле липкую сваю забить и мой черед настал. Обхватываю сестру многокрылую левою рукою, а правой направляю уд свой ей в верзоху. Широка верзоха у Ариэлы. Вгоняю уд ей по самые ядра загорелые. Ариэла даже не подает виду: привыкла, истинная канонисса. Обхватываю ее покрепче, прижимаю к себе, щекочу щупальцами с коготками. А уж ко мне Блейс пристраивается. Чую верзохой налитую дубину с шипами ее. Увесиста она — без толчка не влезет. Крутится Блейс, вгоняет в меня толстоголовый уд свой. До самых глубин достает махина ее, истому из меня давя. Стону в ухо Ариэлы. Блейс охает и стонет в мое, руками изящными меня обхватывает. Не вижу той, кто вставляет ей, но по звукам разумею — уд достойный. Ну, да и нет среди нас недостойных — всем Нерожденные уды обновили, укрепили, обустроили. Есть чем и друг друга усладить, и врагов Темного Принца покарать. Собирается, сопрягается Гусеница Удовольствия. Стонут и попискивают позади меня. По закону сестринства наикрыластые с наихвостатыми чередуются, а уж потом молодые девушки пристраиваются. Так у Госпожи заведено. И слава Принцу Излишеств…

По вскрикам и блаженному удовлетворенному бормотанию чую — молодых черед пришел. Подбадривает Госпожа их:

— Смелее, новообращенные!

Стараются молодые, рвутся друг другу в верзохи тугие. Помогают им рабыни загорелые, направляют, поддерживают. Вот предпоследняя молодая вскрикнула, последняя громко охнула — и готова Гусеница. Сложилась. Замираем.

— Слаааш'фек! — кричит Госпожа.

— Слаааш'фек! Слаааш'фек! — гремим в ответ.

Шагнула грациозно изящной ногой Госпожа. И за ней, за головою гусеницы двигаемся все мы. Ведет Госпожа нас в купель. Просторна она, вместительна. Экстатическим кипятком наполняется, заместо ледяной воды.

— Слаааш'фек! Слаааш'фек! — кричим, обнявшись, ногами перебирая.

Идем за Госпожой. Идем. Идем. Идем гусеничным шагом. Светятся муде наши, вздрагивают уды в верзохах.

— Слаааш'фек! Слаааш'фек!

Входим в купель. Вскипает вода пузырями воздушными вокруг нас. По муде погружается Госпожа, по пояс, по огромную налитую грудь, дарованную Князем Наслаждений. Входит вся Гусеница Удовольствия в купель. И встает.

Теперь — помолчать время. Напряглись руки изящные, но жилистые, засопели ноздри девичьи, закряхтели Сестры Призрачного Экстаза. Сладкой работы время пришло. Окучиваем друг друга. Колышется вода вокруг нас, волнами ходит, из купели выплескивается. И вот уж подступило долгожданное, дрожь по всей гусенице прокатывается. И:

— Слаааш'фе-е-е-е-е-е-е-ек!!!

Дрожит потолок мрамором отделанный. А в купели — шторм девятибалльный.

— Слаааш'фе-е-е-е-ек!!!

Реву в ухо Ариэлы, а Блейс в мое вопит:

— Слаааш'фе-е-е-е-ек!!!

О Богиня, помоги нам не умереть, не испив чашу сладострастия до дна…

Неописуемо. Ибо божественно.

Райскому блаженству подобно возлежание в мягких лонгшезах-лежаках после ритуального совокупления. Фиолетово-розовый свет от дымящихся наркотических лампад, шампанское в чашах со льдом на полу, пропитаный благовониями воздух, второй концерт Беквы Кински для фортепиано с оркестром - инструментов из еще живых рабов. Госпожа наша после совокупления любит лаэранскую классику послушать. Возлежим расслабленные. Гаснут огни в загорелых мудях с нектаром, что слаще любых лакомств, что может дать этот несовершенный мир, не затронутый благословением Темной Княжны. Пьем молча, дух переводим.

Изысканно! Как изысканно придумала Госпожа с гусеницей! До нее все по парам разбивались, отчего уже тень убожества и заурядности на культ ложилась. Теперь же парному наслаждению предел положен. Вместе идем к совершенству, вместе и наслаждаемся. А дары помогают. И пикантнее всего то, что молодки культа завсегда в хвосте гусеницы толкаются. И благó это по двум причинам: во-первых, место свое молодые обретают в иерархии культа, во-вторых, движение семени происходит от хвоста гусеницы голове, что символизирует вечный круговорот жизни и обновление сестринства нашего. С одной стороны, девушки своих старших сестер уважают, с другой — подпитывают. На том и стоим.

И слава Богине...

***

Wаrсrаft (Паладины):

Сплетаемся в объятьях братских.

Крепкие руки воинов Света крепкие тела обхватывают. Целуем друг друга в уста. Молча целуем, по-мужски, без бабских нежностей. Целованием друг друга распаляем и приветствуем. Жрецы отрекшихся между нами суетятся с горшками саронитовыми, мазью зандаларской полными. Зачерпываем мази густой, ароматной, мажем себе уды. Снуют бессловесные жрецы аки тени, ибо не светится у них ничего.

— Тииииир! — восклицает Утер.

— Серебряная длань! — восклицаем мы.

Встает Утер первым. Приближает к себе Тириона. Вставляет Тирион в Верховного лорда верзоху уд свой. Кряхтит Утер от удовольствия, скалит в темноте зубы белые. Обнимает Тириона Туралион, вставляет ему смазанный молот свой. Ухает Тирион утробно. Туралиону Болвар Фордрагон заправляет, Болвару — Сэр Зелиек, а уж Зелиеку липкую сваю забить и мой черед настал. Обхватываю брата по Вере левою рукою, а правой направляю уд свой ему в верзоху. Широка верзоха у брата Зелиека. Вгоняю уд ему по самые ядра багровые. Зелиек даже не крякает: привык, паладин светоносный. Обхватываю его покрепче, прижимаю к себе, щекочу черным карапасом. А уж ко мне Служитель солнца Дезко пристраивается. Чую верзохой дрожащую булаву его. Увесиста она — без толчка не влезет. Торкается Дезко, вгоняет в меня тауренский уд свой. До самых кишок достает махина его, стон нутряной из меня выжимая. Стону в ухо Зелиеку. Дезко кряхтит в мое, руками молодецкими меня обхватывает. Не вижу того, кто вставляет ему, но по кряхтению разумею — уд достойный. Ну, да и нет среди нас недостойных — всем На'ару уды обновили, укрепили, обустроили. Есть чем и друг друга усладить, и врагов Света наказать. Собирается, сопрягается гусеница палпдинская. Ухают и кряхтят позади меня. По закону ордена Ордынцы с сынами Альянса чередуются, а уж потом рекруты пристраиваются. Так у Утера заведено. И во имя Света…

По вскрикам и бормотанию чую — рекрутов черед пришел. Подбадривает Утер их:

— Не робей, зелень!

Стараются молодые, рвутся друг другу в верзохи тугие. Помогают им жрецы темные, направляют, поддерживают. Вот предпоследний молодой вскрикнул, последний крякнул — и готова гусеница. Сложилась. Замираем.

— Тир! — кричит Утер.

— Серебряная Длань! — гремим в ответ.

Шагнул Утер. И за ним, за головою гусеницы двигаемся все мы. Ведет Утер нас в купель. Просторна она, вместительна. Теплою святой водой Стратхольма наполняется, заместо ледяной.

— Тир! Тир! — кричим, обнявшись, ногами перебирая.

Идем за Утером. Идем. Идем. Идем гусеничным шагом. Светятся муде наши, вздрагивают уды в верзохах.

— Тир! Тир!

Входим в купель. Вскипает вода святая пузырями воздушными вокруг нас. По муде погружается Утер, по пояс, по грудь. Входит вся гусеница паладинская в купель. И встает.

Теперь — помолчать время. Напряглись руки мускулистые, засопели ноздри молодецкие, закряхтели воины Света. Сладкой работы время пришло. Окучиваем друг друга. Колышется водица вокруг нас, волнами ходит, из купели выплескивается. И вот уж подступило долгожданное, дрожь по всей гусенице прокатывается. И:

— Тииииир!!!

Дрожит потолок сводчатый. А в купели — шторм девятибалльный.

— Тииииииииииир!!!

Реву в ухо Зелиеку, а Дезко в мое вопит:

— Ан'шеееееееее!!

Свет, помоги нам не умереть

Неописуемо. Потому как свято.

Райскому блаженству подобно возлежание в мягких лонгшезах-лежаках после паладинского совокупления. Святой Свет сияет, култирасское вино в ведерках на полу, еловый воздух, Второй концерт Лордеронского оркестра звучит. Утер наш после совокупления любит музыку с падшего королевства послушать. Возлежим расслабленные. Гаснут огни в мудях. Пьем молча, дух переводим

Мудро, ох мудро придумал Утер с гусеницей. До нее все по парам разбивались, отчего уже тень разброда опасного на Орден ложилась. Теперь же парному наслаждению предел положен. Вместе трудимся, вместе и наслаждаемся. И мудрее всего то, что рекруты завсегда в хвосте гусеницы пихаются. Мудро это по двум причинам: во-первых, место свое молодые обретают в иерархии паладинской, во-вторых, движение семени происходит от хвоста гусеницы голове, что символизирует вечный круговорот жизни и обновление братства нашего. С одной стороны, молодежь старших уважает, с другой — подпитывает. На том и стоим. И слава Свету!

***

Байкеры:

Сплетаемся в объятьях братских. Крепкие руки байкерские крепкие тела обхватывают. Целуем друг друга в уста. Молча целуем, по-мужски, без бабских нежностей. Целованием друг друга распаляем и приветствуем. Скутерасты между нами суетятся с горшками карбоновыми, смазки антифрикционной полными. Зачерпываем мази густой, ароматной, мажем себе уды. Снуют бессловесные скутерасты аки тени, ибо не светится у них ничего.

— FTW! — восклицает Блацкдевил.

— FTW-FTW! — восклицаем мы.

Встает Блацкдевил первым. Приближает к себе Баргера. Вставляет Сонни в Блацкдевила верзоху уд свой. Кряхтит Блацкдевил от удовольствия, скалит в темноте зубы белые. Обнимает Баргера Анубис, вставляет ему смазанный рог свой. Ухает Ральф утробно. Анубису Хирург заправляет, Хирургу — Спортобог, а уж Спортобогу липкую сваю забить и мой черед настал. Обхватываю брата пластикового левою рукою, а правой направляю уд свой ему в верзоху. Широка верзоха у Спортобога. Вгоняю уд ему по самые ядра багровые. Спортобог даже не крякает: привык, спортбайкер коренной. Обхватываю его покрепче, прижимаю к себе, щекочу черным карапасом. А уж ко мне Росси пристраивается. Чую верзохой дрожащую булаву его. Увесиста она — без толчка не влезет. Торкается Росси, вгоняет в меня толстоголовый уд свой. До самых кишок достает махина его, стон нутряной из меня выжимая. Стону в ухо Спортобогу. Валентино кряхтит в мое, руками молодецкими меня обхватывает. Не вижу того, кто вставляет ему, но по кряхтению разумею — уд достойный. Ну, да и нет среди нас недостойных — всем китайцы уды обновили, укрепили, обустроили. Есть чем и друг друга усладить, и автоблядей наказать. Собирается, сопрягается гусеница байкерская. Ухают и кряхтят позади меня. По закону Братства спортбайкеры с чопперистами чередуются, а уж потом чесоточники пристраивается. Так у Блацкдевила заведено. И слава Монро… По вскрикам и бормотанию чую — чесоточников черед пришел. Подбадривает Блацкдевил их:

— Не робей, зелень!

Стараются молодые, рвутся друг другу в верзохи тугие. Помогают им скутерасты темные, направляют, поддерживают. Вот предпоследний молодой вскрикнул, последний крякнул — и готова гусеница. Сложилась. Замираем.

— FTW! — кричит Блацкдевил.

— Fоrеvеr Twо Whееls! — гремим в ответ. Шагнул Блацкдевил. И за ним, за головою гусеницы двигаемся все мы. Ведет Блацкдевил нас в купель. Просторна она, вместительна. Теплою водою наполняется, заместо ледяной.

— FTW! FTW! — кричим, обнявшись, ногами перебирая. Идем за Блацкдевилом. Идем. Идем. Идем гусеничным шагом. Светятся муде наши, вздрагивают уды в верзохах.

— FTW! FTW! Входим в купель. Вскипает вода пузырями воздушными вокруг нас. По муде погружается Блацкдевил, по пояс, по грудь. Входит вся гусеница байкерская в купель. И встает. Теперь — помолчать время. Напряглись руки мускулистые, засопели ноздри молодецкие, закряхтели байкеры. Сладкой работы время пришло. Окучиваем друг друга. Колышется вода вокруг нас, волнами ходит, из купели выплескивается. И вот уж подступило долгожданное, дрожь по всей гусенице прокатывается. И:

— FTW!!! Дрожит потолок сводчатый. А в купели — шторм девятибалльный.

— FTW!!! Реву в ухо Спортобогу, а Росси в мое вопит:

— FTW!!

Монро, помоги нам не умереть...

Неописуемо. Потому как божественно. Райскому блаженству подобно возлежание в мягких лонгшезах-лежаках после байкерского совокупления. Свет включен, шампанское в ведерках на полу, еловый воздух, Второй концерт Рахманинова для фортепиано с оркестром. Возлежим расслабленные. Гаснут огни в мудях. Пьем молча, дух переводим.