Одноклассница

Они танцевали.

Точнее, он танцевал со Светкой с параллели, слушал паршивую медленную музыку, смотрел, как большинство бывших одноклассников разбились на парочки и все смеялись, смеялись.

Но ему было не до смеха. Может, потому что чужие тонкие руки лежали на его плечах, может, потому что Светка прижалась к нему всем телом, терлась грудью куда более осознанно, чем хотела показать. Может, ему просто не нравилось, что от нее пахло дешевым коньяком, который они всей компанией распивали буквально несколько минут назад.

И она дышала ему в ухо, но он не слышал.

Взгляд намертво приклеился к рыжим волосам в противоположном конце актового зала. Видел, как она танцевала с каким-то незнакомым парнем и, ебаный бог, так улыбалась. Так, как никогда не улыбалась ему.

Легкое серебряное платье колыхалось, стоило ей сделать шаг назад, развернуться на сто восемьдесят. Крупная спина какого-то парня закрывала ее почти полностью. Какой-то придурок сейчас касался ее талии, было видно, как он рассказывал ей что-то, перекрикивая музыку. А она улыбалась.

Он лишь мог видеть, как прямые светлые волосы слегка развивались на фоне других завитых девчонок. Кажется, она не могла не выделяться. Просто для него всегда оставалась где-то под кожей.

Но все, что мог — это смотреть на нее, игнорировать недовольство Светки, ощущать совершенно не то тело под руками. Почему-то не мог терпеть. Чувствовал дыхание совсем рядом, если бы отвел взгляд, увидел, как пьяно на него смотрела Светка. Почувствовал бы ее скользящие и неловкие руки, направленный жаркий взгляд.

А в груди у самого ничего. Совершенно ничего не колыхнулось. Сколько бы она не смотрела, сколько бы ни касалась, он не мог оторвать взгляда от другой. И ждал, пока тоскливая медленная мелодия подойдет к концу.

Видеть ее с другим невыносимо.

Раз!

И в груди уже непонятное разливающееся отчаяние. Всего лишь от того, что она позволила себе танцевать с каким-то парнем. Будто не видела, как он на нее смотрел. Как прижимал к себе совершенно не ту девушку, представляя ее. Рыжую, в совершенно дурацком коротком платье, таком миниатюрном, что все могли увидеть ее ноги.

Как он хотел подойти к ней, легко провести рукой от колена к бедру, задирая платье совсем чуть-чуть, чтобы не позволять себе большего. А как хотелось... Когда-то она сидела у него на коленях, а ее волосы, когда она крутила головой в разные стороны, лезли ему в глаза, мешая смотреть на нее.

А сейчас он не мог даже подойти к ней. Почему-то не смел. Третью песню подряд не решался.

Музыка постепенно затихала, песня заканчивалась.

Незнакомый парень, с которым она танцевала, снова повел ее влево, прижимая к себе еще ближе. И тогда, когда она посмела оторваться от того придурка, когда посмотрела за его плечо, их взгляды столкнулись.

Она перестала улыбаться.

Вдруг поняла, что он смотрел. Смотрел совершенно по-новому, так как никогда еще не смотрел на нее. И потому сразу захотелось оттолкнуть того болвана, что все шутил о какой-то ерунде, норовя опустить руки ниже талии. Она все смеялась, поднимая их выше. Считала, сколько еще будет длиться песня. А у себя в голове скулила.

И вдруг увидела его взгляд. Задохнулась.

Музыка затихла совсем, девушка отпрянула, слыша, как начинается что-то веселое, и быстрым шагом направилась в туалет. Желание умыться застряло в голове вместе с неосознанной обязанностью вытрясти его взгляд из головы.

Она набрала ледяной воды в ладони, окунула в них лицо, не касаясь глаз, чтобы не размазать тушь. Слышала, как хлопнула дверь, и кто-то зашел. Но не решалась поднять лицо, потому что не смогла бы соврать насчет отчаяния в глазах. А в груди разливался чертов океан. И душил ее. С каждой секундой сильнее.

А потом в отражении зеркала увидела его фигуру. Понимая, что сдастся, стоит ему коснуться. Слышала, как за тонкой дверью туалета гремела музыка и веселились бывшие одноклассники.

Секундой позже он коснулся ее плеча.

И, наверное, мир не должен уходить из под ног от какого-то прикосновения. Он легко провел пальцами по обнаженному плечу, а она уже не могла вдохнуть. Только потому что это был он. Всегда он. И сейчас тоже.

Он смотрел на нее в зеркало. А она не могла отодрать взгляд от раковины: подними она лицо — он бы понял. Все понял, непременно. Такое невозможно скрыть. Как горели глаза, как приоткрыты губы, только от того, что он, блин, здесь.

А потом повел рукой ниже, касаясь талии, и огонь спустился ниже, скручивая в животе знакомый узел. Он смотрел на нее, а она не могла пошевелиться. Какой огромной была разница. Почему с тем парнем, с которым она танцевала, такого не было? Почему не хотелось растечься по бледной плитке от одного прикосновения, от руки, лежащей на пояснице. Почему тогда ничего, а сейчас целое море?

И горячий шепот прямо в ухо:

— Ты танцевала с ним.

Почему она теряла способность болтать обо всем без причины, стоило ему подойти настолько близко? Почему слов не хватало, даже чтобы возразить что-нибудь саркастическое, и как всегда выйти из неловкой ситуации. В голове мыслей ворох.

Да, да. Танцевала.

Шепотом:

— Ты ведь меня не пригласил.

Он потянул ее за талию на себя, она прижалась к его груди спиной, наконец поднимая глаза. Видя в зеркало, как его руки обнимают собственную талию. Разве объятия вообще могут быть настолько откровенными?

Все не могла дышать нормально — рядом с ним вдохнуть полной грудью почти невозможно. Видела, как его руки собственнически сжимают талию. Слышала, как он дышит. Глубоко и медленно, словно в этом ничего необычного. Словно он обнимает ее каждый день без причины. И ненавидела себя за то, что не могла сделать лицо таким же равнодушным, не могла не дышать загнано.

Не могла, не могла, не могла.

— Ненавижу твои рыжие волосы, — чтобы потом опустить голову, утыкаясь губами в ее макушку. Выдыхая накуренный душный воздух, задыхаясь им и ей вместе. Одновременно.

Она не дышала. Он чувствовал животом, как она замирала каждый раз, стоило ему пошевелиться. Почти дрожала в руках. И рвано глотала воздух. Он чувствовал. Такое невозможно игнорировать.

И внезапно понял, что знает, как она пахнет.

Вот так легко. Внезапно осознал.

Во всех дурацких книгах пишут всякую чушь про запахи: люди не пахнут корицей или цитрусами без духов или одеколона, люди пахнут... собой. Так и она пахнет тоже. Он затягивается ей снова, волосы щекочут подбородок. И каждый раз последний. Она, видимо, правда, слишком сильно превосходит сигареты.

Она все еще вдыхала воздух клубами. А потом внезапно нашла в себе силы развернуться. Столкнуться с его тяжелым взглядом, забыть обо всем. Потому что он смотрел на нее впервые за три недели. Нетерпеливо вылизывал взглядом внутренности. Пожирал. И руки. Буквально обволакивали все тело, хотя в действительности мирно лежали на талии.

А его лицо как всегда слишком близко. Почти под носом, стоит привстать на цыпочки, потянуться вперед и... попробовать его губы на вкус. Снова нелепо сталкиваясь зубами от нетерпеливости. Целуя его первой. Как в тот единственный раз, когда она позволила себе поддаться этому. А он позволил. Разрешил коснуться губами губ, перехватывая инициативу почти сразу. Лишь спросил: какого черта она творит.

Если бы она знала, Господи.

— Хочется, да? — шепотом.

Не понимая, откуда появились силы ответить ему. Потому что неосознанно она приближалась ближе, ощущала горячее дыхание у себя на губах. Выдыхала ему в губы, выжидала. Чтобы он наконец признал. Сказал, что в нем это тоже.

Жарким выдохом прямо в губы:

— А ты как думаешь?

И поддался вперед, сминая ее губы своими. Вылизывая че

ртовски жгучий рот языком, чувствуя, как она льнет ближе, призывно открываясь для него. Прошелся языком по ряду зубов, отпрянул на секунду, чтобы взглянуть на нее. И маниакальная нужда в том, чтобы видеть ее такой откровенно

растрепанной. С блестящими пухлыми губами, видеть, как она смотрела на него, боже, а потом ощущать ее руку в собственных волосах. Так, что он снова мог ощутить кожей ее сбившееся дыхание, а потом она...

Поцеловала его сама. И ее язык в собственном рту, рука, сминающая рубашку, собственные руки на тонкой талии. Касаясь ее губ своими, чувствуя теплые прикосновения к коже, ощущал, что она наконец-то отвечает. Неумело скользит языком, оттягивает зубами губу.

Взгляд безумный. Она шепчет, отвлекаясь:

— Останови.

И сама же скользит рукой вниз, вытаскивая края рубашки из брюк. Касается обнаженной кожи, и стонет в первый раз.

Потому что остановиться сама не сможет. Потому что каждое прикосновение — огонь, распаляющий сильнее с каждой секундой. Потому что его губы на собственной шее еще немного и оставят пару засов. Он вылизывал ее ключицы, отодвигал тонкие лямки дальше, почти стаскивая абсурдное нарядное платье, что сейчас только мешало.

На выдохе:

— Кто-то может зайти.

Они все еще были в туалете, а за стеной по-прежнему слонялись под музыку пьяные одноклассники, когда его руки подхватили ее под бедра, усаживая на раковину.

— Я так скучал по тебе.

Она задохнулась.

Забыла, что дверь открыта, что кто-то может войти и застать их в неуместной ситуации. Забыла, что сегодня последний день, что завтра уже может и не увидеть его, забыла обо всем.

И лишь его руки на собственных бедрах не давали сойти с ума. Он касался ее, задирая платье до талии. Она скользнула по нему взглядом, замирая, когда он коснулся белья, посмотрел на нее тоже.

— Могу я... ?

В голове: да, да, да.

Он был возбужден. Она видела мятую рубашку и шальной яркий взгляд, что проникал прямиком под ребра. Опустила глаза ниже, видя, как член оттопыривает ширинку. Чувствуя, как горячо он дышал, как с каждым вдохом поднималась грудь.

Он был возбужден из-за нее, боже.

Она сглотнула, проводя языком по губам. Видя, как его взгляд проследил за движением. А потом он притянул ее за бедра вперед, так, что она почти соскользнула с раковины, оставаясь сидеть лишь благодаря его поддержке. И его дыхание снова рядом, ярко, быстро язык скользнул по ее губе, как и сенду назад. Он усмехнулся, сминая ее губы своими. Вызывая яркий стон из груди, от чего замерли они оба.

Его руки снова поднялись вверх, за поясницу, останавливаясь и накрывая тонкие кружевные трусы ладонями. От него распространялся огонь, и она горела. Он снова смотрел на нее, ждал.

Ждал, пока она разрешит. Господи, он спрашивал ее, даже когда был настолько возбужден. Она чувствовала, как член упирается во внутреннюю часть бедра, потому что давно развела ноги, подпуская его ближе. И желание коснуться разгоряченной кожи руками почти осязаемо. Как хотелось почувствовать грудью его обнаженную спину, так, чтобы он чувствовал, как терлись твердые от возбуждения соски о его кожу.

Стоном:

— Хочу тебя.

Видя, как загорелись его глаза. Как он прижался еще ближе, чтобы она почувствовала, насколько хочет он. И как сам повел бедрами, пытаясь хоть немного облегчить напряжение.

Потом скользнул руками вниз, стаскивая ее белье. Смотря, какой открытой она была сейчас. Снова уткнулся в ее шею, целуя. Повел рукой ближе к внутренней стороной бедра, даже на расстоянии чувствуя, какой горячей она была там. Другой рукой придерживал ее, понимая, что сидеть на раковине не так приятно.

И чуть не кончил лишь от того, что коснувшись ее пальцами, понял, насколько мокрой она была.

— Ты такая горячая, Господи.

Она дышала ему в ухо, прогибаясь в пояснице. Лишь чтобы ощутить его наконец в себе; возбуждение давно казалось болезненным. Он провел ребрами пальцев по внутренним губам, коснулся клитора, и она заскулила ему в шею. Смазка буквально стекала у него с пальцев.

Он не мог не смотреть на нее, когда вставлял первый палец. Как вся она изогнулась, закусывая губу, смотря на него с таким желанием, какого он не мог и представить. Такая горячая, такая открытая. Он чувствовал, как горячо у нее внутри, ощущал, что не сможет держаться долго, потому что от одних лишь пальцев в ней был готов кончить прямо сейчас.

Она стонала ему в рот. Он вставлял в нее мокрые пальцы до конца, и вытаскивал почти полностью, завороженно наблюдая за ее губами. Музыка заглушала стоны, и он жалел, что не мог насладиться ими целиком, ощущая и чувствуя лишь ее.

Он хотел быть с ней, в ней.

Она перехватила его запястье, отодвигая руку. Притянула за шею ближе, заставляя почти уткнуться в приоткрытый горячий рот. Ее ноги обвили его за талию, она выдохнула:

— Пожалуйста.

И он понял, что не сможет удержаться.

Не знал, как удалось расстегнуть ремень, спуская до половины трусы и брюки. Потому что руки лихорадочно потряхивало от ее взгляда, направленного прямо на него.

И не понимал, что с ним, потому что мыслей в голове не было, когда твердый член коснулся ее, входя одной головкой. Он уткнулся ей в шею, выдыхая. Старался не быть резким, хотя хотел засадить глубоко сразу, почувствовать ее жар целиком. А она двинулась сама, выгибая спину. Касаясь грудью, что все еще была прикрыта платьем — они даже не разделись.

И он уже не мог держаться, входя в нее полностью. Когда вошел, они застонали оба. Он, потому что нужное давление наконец настало, потому что в ней было так чертовски узко, что ему пришлось закусить губу, чтобы не заскулить от того, как было хорошо. А она чувствовала себя такой чертовски правильно заполненной, ощущая легкую боль и невыносимое наслаждение.

Он начал двигаться медленно, боясь закончить слишком рано. Ощущая ее и понимая, что будет хотеть снова и снова сотню раз на дню. Не мог сдержаться и нес всякий бред в ее открытые губы:

— Ты такая мокрая.

Она скулила, хватаясь его плеч, притягивая ногами ближе. Попросила сама:

— Быстрее.

Сдерживаться буквально не было сил. Он сжал бедра, разом вгоняя член, так что она выдохнула весь воздух. Потом вышел целиком, чтобы насадить ее снова, такую мокрую и узкую, такую его, боже... Он не мог думать, ощущая ее жар, обволакивающий член. Она приняла его целиком.

И движения из медленных и тягучих превратились в рваные и резкие. Он почти вколачивался в нее, не в силах остановиться, она стонала, и голос буквально заполонил все пространство. А потом... она стонала его имя.

И он больше не мог сдерживаться, трахая ее грубыми толчками, поцелуями-бабочками заполняя шею, оставляя засосы, цепляясь пальцами в бедра с силой, чувствуя, как она с каждым толчком сжимается вокруг все сильнее.

В голове лишь: еще, Господи, да, вот так. Лишь бы не прекращалось, пусть все продлиться дольше, еще чуть-чуть.

Она выгнулась, выкрикивая его имя, сжимая внутри член. Он понял, что не продержится долго. Потому что она только что кончила. Кончила от его члена внутри, от того, что он трахал ее в туалете на раковине.

Это было невероятно. Вколачиваться в нее после ее оргазма, когда она еще тихо стонала что-то бредовое ему в плечо, а ее руки еле держались за шею. Едва не заматерился, вытаскивая член, проходясь двумя движениями по стволу и кончая на ее бедро.

Дышал все еще сбивчиво, а когда поднял взгляд...

Она улыбалась.

Господи, боже, она улыбалась ему, а он только что трахнул ее в школьном туалете, даже не запирая дверь. Не пиздец ли?

Она легко чмокнула его в губы, все еще обнимая за шею.

Он саркастично выдохнул:

— Одноклассница...