Я шел домой в пресквернейшем настроении. Мороз усиливался, но холода я не замечал. Не было во мне и чувства приближающегося праздника. По улицам сновали ряженые Деды Морозы с мешками на плечах, под руку со Снегурочками. В витринах магазинов переливались огнями нарядные елки, кругом светились гирлянды фонарей, а мне всё это было до фонаря.
До Нового года оставались считанные часы, а встречать его придется мне одному в пустой квартире. Мы собирались встретить Новый год вдвоем с Ольгой, ради этого я даже отказался пойти в гости к Петровым. Но час назад от неё пришла эсэмэска: «Прости! Между нами всё кончено! Я уезжаю в Питер». Я тут же набрал её номер, Ольга не отвечала. Я помчался к ней домой, но дверь мне никто не открыл...
Конечно, я расстроился и хотел уже позвонить Петровым, сказать, что, все-таки, приду. Но, подумав, не стал этого делать (зачем портить людям праздник своим унылым видом!) и медленно побрел домой.
Войдя во двор, я увидел наряженную елку, а рядом с ней детвора слепила снеговика. Из трех комов снега была сложена уродливая снежная баба с дырявым ведром на голове и морковкой вместо носа. Рядом валялась забытая кем-то лопатка. Я поднял лопатку и решил привести снежную скульптуру в порядок.
Я отсекал лишнее, и снежная глыба из уродливой бабы постепенно превращалась в Ольгу. В обнаженную Ольгу. В такую, какой она позировала мне, когда я писал с нее Афродиту для своей дипломной работы в студии. Ольга была студентка и подрабатывала натурщицей. Собственно, так мы с ней и познакомились. Теперь со злости я решил выставить ее голой на всеобщее обозрение. Пусть стоит возле этой елки как у позорного столба.
Я сваял ее со всеми анатомическими подробностями, на меня смотрела почти живая Ольга. Только неподвижная и вся белая. В карманах у меня лежало несколько цветных маркеров. Я подкрасил ей брови, глаза, губы и даже соски на груди.
Пока я возился со снежной статуей, время приблизилось к двенадцати. Я помчался в свою квартиру, где меня ждала не до конца украшенная елка, бутылка шампанского и салат оливье. Открыв шампанское, я наполнил один бокал. Чокнуться было не с кем, разве что со своим отражением в зеркале. Рядом с зеркалом висел карандашный эскиз на ватмане, на нем — обнаженная Ольга в полный рост. Мне очень нравился этот рисунок, и ей, кстати, тоже. Я поздравил ее и себя с наступившим Новым годом, и тут прозвучал звонок в дверь...
На пороге стояла Ольга. Она была очень бледная, почти белая и... совершенно голая.
— Ты с ума сошла! — воскликнул я, затаскивая ее за руку в квартиру. — Мороз почти минус двадцать!
Я забеспокоился, не простыла ли она, мне даже в голову не пришло, как ей не стыдно разгуливать в таком виде по улицам. Пусть даже мы и живем всего в двух кварталах друг от друга, а на дворе в этот час ни души. Я набросил на нее свой домашний халат, а сам пошел на кухню за вторым бокалом. Когда я вернулся, халат валялся на полу. Ольга стояла перед зеркалом, переводя взгляд с эскиза на свое отражения.
— Я и здесь, и там! — она показала на себя и на зеркало, а потом на рисунок. — И еще там...
— Зачем ты сняла халат?
— Мне жарко.
Смутная догадка зародилась во мне. Это не Ольга. Я подошел к окну и взглянул на двор. Снежной скульптуры возле елки не было.
Я никогда не принимал наркотиков, даже табак не курил. А с бокала шампанского меня так развезти не могло. Разве что на винзаводе подшутили, добавив в него веселого порошка. Я подошел к Оль... э... к девушке и потрогал ее. Провел по волосам, по голове, погладил спину, живот и даже пощупал грудь. Она была настоящая, только очень холодная. На мои прикосновения никак не реагировала. Словно я трогаю статую.
— Ты откуда взялась?
— Я не знаю. Я стояла там, — она показала рукой на окно. — Проходил Дед Мороз. Он дунул на меня, и я ожила. И сказал, чтобы я шла сюда...
— Шампанского хочешь?
— Не знаю. А что это?
Я наполнил два бокала, один протянул ей.
— Пей!
Она поднесла к губам. Пузырьки газа ударили ей в нос.
— Щекотно! — она засмеялась и поставила фужер на стол.
— Как тебя звать? Снегурочка?
— Мне все равно. Если хочешь, зови Снегурочкой.
Она повернулась к елке и стала разглядывать игрушки на ней. А я разглядывал ее тело. Оно поразительно похоже на Ольгино. Хотя, чего это я? Ведь я же старался ваять как можно ближе к оригиналу. Второй бокал шампанского слегка ударил по башке, учитывая, что я вообще непьющий.
— А что такое секс, ты знаешь?
Она посмотрела на меня широко открытыми голубыми глазами.
— Нет. А что это?
— Подойди ко мне.
Я поцеловал ее в губы. Они были холодные. Не ледяные, но холодные. И плотно сжатые. Конечно, ее никогда не учили целоваться.
— Ты что-нибудь чувствуешь?
— Ты очень горячий.
— И всё?
— А что еще я должна чувствовать?
— А так?
Я сжал ладонями ее груди, потеребил соски. Груди были упругие, а соски напряжены. Как у возбужденной Ольги. Я все время сравнивал ее с Ольгой, потому что другой женщины у меня не было. Мне уже двадцать три года, но Ольга моя первая женщина. Год назад она позировала мне. Обнаженной. Я страстно хотел ее, но боялся признаться ей в этом. Она тоже меня хотела. И тоже не признавалась. Мы узнали друг друга совсем недавно. Я хотел встретить с ней Новый год и отказался идти к Петровым. У Петровых дочь Света тринадцати лет, и они подтрунивают, дескаьть, это растет для меня невеста. А я отшучиваюсь: «пока, мол, травка подрастет, лошадка с голоду умрет». И не потому, что до Светкиного совершеннолетия еще пять лет, а потому что я люблю Ольгу. А она...
Ладно, не надо о грустном. Вот передо мной копия моей Ольги. Моей? Да, надо забыть на время о настоящей, а потом будь, что будет.
— А так что-нибудь чувствуешь? — повторил я вопрос, трогая ее соски.
— У тебя теплые руки.
— Тебе должно быть приятно.
— Приятно? Что это? Я не знаю.
Интересно, а есть ли у нее всё остальное, что должно быть у женщины? Моя ладонь провела по ее животу и опустилась вниз. Да, у нее там всё как у настоящей, Дед Мороз силен в анатомии. Лобок, половые губки (я сам сделал лопаткой разрез) и вход в пещерку сладострастия тоже есть. Он даже влажный, скользкий, но... холодный.
— Тебе так нравится? — спросил я, запуская туда палец.
— Наверно, да. Не знаю...
Не знаю. Неужели нельзя ее расшевелить? Зажечь огнем? Холодная. Хо-лод-на-я. И что? Зато красивая и копия моей Ольги. Мой новогодний сюрприз. Подарок от Деда Мороза. Что ж, надо пользоваться. Тем более, что я уже возбужден. «Не знаю...» Подумаешь! Зато я знаю. Я хочу. А ее желания меня не интересуют. Я мужчина, я — эгоист.
Я стал раздеваться.
— Ты не такой, — заметила она, когда я разделся.
— В смысле?
— Не такой как я. Для чего у тебя эта штука?
Она дотронулась холодными пальцами до моего члена.
— Сейчас узнаешь!
Я повалил ее на диван и на практике показал, для чего нужна эта штука. Она вытерпела весь ритуал покорно и без эмоций. Вытерпела. Да, именно вытерпела. Ольга во время секса стонала и извивалась, и выгибалась, и царапалась, и кусалась. Снегурочка же... Она как кукла. Игрушка из секс-шопа.
Кончив, я очень быстро уснул. Проснулся от холода. Дверь на балкон была открыта. Снегурочка стояла на балконе. Уже рассвело.
— Что ты там делаешь?
Я втащил ее в комнату и закрыл балконную дверь.
— Там лучше, — ответила она. — Здесь очень жарко.
Она стояла и смотрела на меня. Как же она похожа на Ольгу. И не только внешне — голос, движения, привычка сдувать непослушную прядку волос, падающую на лоб. Вот только эмоций в сексе совсем нет. Зато она такая же обворожительная и такая же желанная.
Я обнял ее. Холодная. Ну и пусть. Все равно хочу её! Хочу ее тело. Манящее, гибкое, послушное. Я согнул ее и овладел ею стоя. Сзади. Прямо тут, возле балконной двери. Пусть шторы не задернуты, пусть любопытные наблюдают за нами. Только кому сейчас наблюдать? Третий этаж, окна напротив темны, во дворе ни души, все еще спят после новогодней ночи. А мы не спим. Мы занимаемся сексом. Точнее — я занимаюсь. Снегурочка стоит слегка нагнувшись, в той позе, в которую я ее поставил, послушно и молча позволяет мне совокупляться с ней. Её мысли заняты чем-то своим. Пока я трудился, она с интересом рассматривала игрушки на елке.
— Прелесть какая! — она указала на один елочный шарик, обернулась и посмотрела на меня.
Кончив, я снял шарик с елки и дал ей в руки.
— Возьми его.
Потом мы пошли на кухню. Я пил горячий кофе, а она попросила воды со льдом.
— Знаешь, что, — предложил я. — Давай сходим погулять. На улицах так красиво. Да и тебе там легче, правда?
— Давай, — она послушно поднялась с табуретки.
— Только тебе в таком виде нельзя.
— Почему? Я же стояла в таком виде под елкой.
— Не принято ходить голыми. Надо одеться.
— А если тебе снова захочется засовывать в меня свою горячую твердую штуку?
— Это мы сделаем дома. Потом. Что бы тебе надеть?
И тут у меня возникла идея.
— Жди меня здесь, я скоро.
— Хорошо.
Она села на табурет и принялась любоваться елочным шариком, который все еще держала в руках. Это была старая игрушка. Стеклянная, блестящая. На ней были рельефно изображены елка, Дед Мороз и Снегурочка.
Я вышел из дому. Гипермаркет должен работать и в праздничный день. Но я ошибся. Магазины почти все закрыты. Я носился по городу часа два и, наконец, нашел открытую лавчонку, где продавались карнавальные костюмы и сувениры. Я купил костюм Снегурочки и побежал домой. Поднимаясь по лестнице, столкнулся с соседкой, ворчливой старушонкой со второго этажа.
— Что за безобразие! — накинулась она на меня. — Вы опять меня заливаете! Я буду жаловаться председателю ТСЖ!
— Жалуйтесь! — ответил я, вбегая в квартиру.
И обомлел. На кухне меня ждала... огромная лужа. В луже плавал елочный шарик...
Я собрал тряпкой воду в ведро — все, что осталось от моей ночной гостьи. От копии Ольги. Зазвонил телефон. Звонил Петров.
— Здорово, старик! — он старше меня на двенадцать лет, но все равно обращается ко мне «старик». — С Новым годом! Может, сегодня подвалишь к нам? Если хочешь, со своей дамой.
— Хорошо. Тем более, что никакой дамы у меня уже нет.
Дверь мне открыла Света. Встала на цыпочки, обняла за шею, чмокнула в щеку.
— С Новым годом, дядь Дим! А это что у вас?
Она показала на сверток. Я достал из пакета бутылку шампанского.
— На, это на стол. А это тебе. С Новым годом!
Я протянул ей костюм Снегурочки и елочный шарик с изображенными на нем Дедом Морозом, елкой и Снегурочкой. Что ж, будем ждать, когда подрастет травка.