Неприкасаемая

Когда я впервые влюбилась? Совершенно не припомню. Кажется, это было в детском саду, в 6 лет. Это был мальчик, его звали Митя, он был сыном некрасивой престарелой женщины в очках с роговой оправой. Митя был слюнтяем в желтых сандалиях, и очень быстро мне разонравился. Кажется, это произошло в тот момент, когда он отказался целоваться со мной. У нас была своя система: мы встречались в туалете и жадно целовались в одной из кабинок. Как-то раз я направилась в туалет и заговорщицки посмотрела на Митю, а он с недовольным лицом мамкиного сынка произнес:

— Опять? Вечно ты, когда я играю.

Это было фиаско. Меня променяли на убогую советскую пирамидку с обкусанной верхушкой. Митя умер для меня в тот же миг.

Потом мое сердце долго оставалось свободным, мальчики меня будто перестали интересовать. Неужели из-за Мити? Но факт оставался фактом: я была абсолютно безразлична к существам мужского пола.

Период сердечной глухоты продолжался до восьмого класса. Именно тогда к нам в хороший лицей из обычной школы перешла Ленка. И тут случилось страшное: в моей груди что-то шевельнулось. Причем сейчас мне совершенно непонятно, почему. Она была высокая, блондинистая, с лошадиным лицом, и носила короткую юбку. Вобщем, женственная жертва подростковой моды. Но она мне казалась невообразимо красивой, и я решила, что она станет моей. Подругой, разумеется. Так и вышло. Соблазнить на дружбу ее было легко: Ленка была глуповата, простовата, и велась на разную чушь вроде новой туши или журнала «Молоток». Я любила ее весь восьмой класс, а в сентябре девятого случилось очередное фиаско: Ленка обнаружила непроходимую тупость, и я утратила к ней интерес. А было это так.

Однажды она сказала мне:

— Господи, Женя, как же замечательно, что я перешла ваш лицей. Ведь только после этого лицея я смогу стать человеком.

Ощущая растущее разочарование, я уточнила:

— А сейчас ты кто? Заготовка?

— Ну как ты не понимаешь! — продолжила объяснять мне она. — Вот у нас есть пятнадцатая школа, ты же знаешь, что там учатся одни дебилы? Вот у них нет никакого будущего. Вообще.

Я дала Ленке шанс:

— То есть ты реально считаешь, что самое важное — это лицей, а не твоя голова?

— Конечно!

Треск очередной разбитой любви оглушил меня. И я пошла на авантюру: перевелась в пятнадцатую школу. В ту самую, к дебилам. Кстати, забегая вперед, хочу сказать, что Ленка после лицея поступила в колледж при ветеринарном институте, на комер. На бюджет ведь сейчас сложно, и все дела. Вобщем, лицей не помог.

В школе для дебилов со мной произошло окончательное определение. Едва зайдя в новый класс и оглядев своих одноклассников, я увидела ее: девчонку с короткой стрижкой, живыми умными глазами, смелыми тонкими чертами. «Лесбиянка» — подумала я. И оказалась права.

Вероника была просто огонь. Она посещала мои фантазии много лет, я мечтала о ней, но безумно боялась подойти и признаться. Это была первая девочка, которую я физически захотела. Для меня все в ней было прекрасно: мальчишечья фигура, резкий голос, мозг. Я безумно хотела с ней дружить, но схема «тушь-журнал» с ней бы вряд ли сработала. Вероника предпочитала жидкую валюту.

Именно благодаря увлеченностью ею, я наконец поняла, что же именно не так с Кевином: мне решительно не нравились лица мужского пола. Вообще. Хотя у них я пользовалась успехом: природа меня не обошла, и женственности мне не занимать. С годами к ней добавилась ухоженность, уловки хитрой женщины, и наивные мужчины до сих пор периодически появляются с вялыми предложениями в поле моего зрения.

С Вероникой ничего не вышло, да я и не пыталась: все же, из нас двоих что-то сделать пришлось бы именно ей. Я чувствовала, что привлекаю ее, что между нами в редкие моменты общения воздух становился плотным, хоть режь. Но никто ни на что не решился. Однажды она напилась в загородной поездке и кричала, что она — вылитая Скарлетт О Харра, а потом с восхищением сказала:

— Какая у тебя задница!

В глубине души я надеялась, что она продолжит беседу непристойным предложением, но ее хватило только на просьбу сопроводить в туалет, где она наглым образом подглядывала за мной в кабинке. Первый секс в туалете — это было слишком непристойно. И я сделала вид, что ничего не заметила. Хотя момент был подходящий.

Дальше мы встречались в институте — поступили обе, да еще и на бюджет. Все-таки школа для дебилов творит чудеса: в одном классе сразу две лесбиянки, да еще и с мозгами! Однажды я хотела ей признаться в тлеющих до сих пор чувствах, но не успела: она рассказала, что едет к «очень близкой подружке», и я прикусила язык.

Вобщем, между нами всегда что-то было, но никогда ничего не было. А мне так хотелось. Смирившись с недосягаемостью Вероники, я начала пробовать. Сначала это были мои гетеро-подружки, все на один раз. Никакого удовольствия и интереса. Я чувствовала, что хочу другого, мне нравились неженственные, определившиеся девушки, вроде Вероники. И вот, наконец, судьба свела меня с Викой.

Вика была классная. Старше меня на целых 7 лет. Господи, ей было 26, но мне она казалась такой взрослой и опытной. Увидев ее впервые, я подумала: ну наконец-то! Она была офигенно умна, весела, обаятельна, и похожа на мальчика. У нее была особая короткая стрижка, по которой сразу было понятно, что Вика — лесбиянка. Кстати, именно Вика просветила меня относительно того, что она, как и Вероника, является дайком. А я — фэм.

Вика получила диплом филолога, но, как она позже призналась, на филфак она пошла только потому, что там тусовались интеллектуальные лесбиянки нашего города. Я впервые пожалела о том, что перевелась на психфак медицинского.

Карьеру Вика построила на поприще алкоголя. Тогда она работала в баре, куда часто водила и поила меня за счет заведения, а теперь она перебралась в Питер, стала крутым сомелье, и возглавила какую-то сеть элитного бухла. «Питер, бабло, бухло и бабы — это все, чего я хотела в жизни» — резюмировала она недавно в нашей последней с ней переписке.

Реакция Вики на меня была не менее восторженной, чем моя на нее.

«Блядь, как я заебалась тебя искать» — сказала она с присущим филологам красноречием в конце первого свидания. И действительно, шутка ли, встретить в месте ссылки Достоевского умную, красивую, женственную лесбиянку с чувством юмора и такой же пагубной тягой к Мартини, как у нее самой?

Вобщем, закрутилось-завертелось, свидания, ночи напролет по телефону, ржач до судорог живота, горящие коктейли. Через какое-то время Вика с грустью в голосе резюмировала, что пары у нас не выйдет: мы просрали момент, когда нужно было потрахаться, и теперь нам придется дружить. Мы тянем это тяжкое бремя уже 14 лет. Вика отрастила волосы, носит платья, призналась, что в глубине души никакой она не актив:

— Ты представляешь это? Мы с тобой в постели, обе в позе морской звезды. Так себе занятие.

И действительно. Хорошо, что хоть дружбу не просрали.

Обзаведясь темной подругой, я по-прежнему оставалась одинокой. Мне очень хотелось серьезных отношений, любви, секса. Да хоть чего-нибудь. Правда, в то время у меня случался секс с постоянной любовницей, первой неженственной лесбиянкой в моей жизни, но ни для чего большего Юля мне не подходила. А любви хотелось неистово...

Нас познакомили общие знакомые. Ее звали Оля. Она где-то меня увидела, и узнала мой номер телефона. А я пребывала в полнейшем неведении о ней. Она позвонила буквально на минуту, чтобы назначить мне свидание, и просто сказала:

— Я буду в черной куртке. С короткой стрижкой.

Голос у нее был низкий и немного приглушенный. Женский, но почему-то от него у меня мурашки побежали по коже.

На встречу Оля не пришла. Вернее, это я так подумала, когда простояла полчаса, продрогнув в тонком пальто и без шапки октябрьским вечером, и не увидела никакой девушки с короткой стрижкой в черной куртке. Пока я нервно теребила ремешок у сумки, на меня внаглую пялился какой-то парень на мотоцикле. Сначала он просто смотрел, затем слез с мотоцикла и откинулся на него, нагло разглядывая меня с ног до головы. Я беспомощно крутила головой: Оли не было. Парень в черной кожанке направился ко мне. Внезапно меня обуяла ненависть, и я решила сорваться на нем. «Только подойди» — подумала я, и сделала злобно-надменное лицо, которое в сочетании с правильными чертами и гармоничной красотой уничтожало мужчин в радиусе ста метров вокруг меня. Подойдя, он тронул меня за руку и спросил:

— Не меня ждешь?

И тут я поплыла. Прежде мне никогда не приходилось видеть бучей. Я даже не представляла, что такое бывает. Елена Погребижская на фоне Оли была просто феей из детской сказки. Хотя, определенное сходство у них имелось: широкие брови, черные волосы, жесткий взгляд.

Передо мной стоял очень красивый парень с магнетически-глубокими карими глазами, широкоплечий, рослый, черноволосый, с полным отсутствием женских вторичных половых признаков, узким тазом, длинными ногами. И женским голосом уточнил:

— Я — Оля.

Я не помню, как мы сходили в кафе на первом свидании, как она отвезла меня домой на мотоцикле (в здравом уме я бы никогда на него не села), как пообещала позвонить. Всю ночь я не спала и вспоминала ее глаза. Кроме них я больше не запомнила ничего. Видимо, шок открытия был слишком велик.

Мы начали встречаться. Оля, как самый настоящий джентльмен, водила меня в кафе, кино, рестораны, за все платила, дарила цветы. Вобщем, вполне стандартные ухаживания, но у лесбиянок все так, да не так: все же девочки в какой-то степени равны, и нет ничего плохого в равноправии, обоюдных ухаживаниях и обмене комплиментами. Но Оля сразу мне дала понять: в этих отношениях она главная, она платит, она решает.

Ей было тогда 28 лет, а мне 20. Она была главным архитектором крупной строительной компании, и на работе все ее боялись. Первое время ее боялась даже я. Со мной она была очень обходительной, но я каждую секунду ощущала, какая в ней сидит сила, и как легко она может при желании сломать меня...

Конфетно-букетный период продолжался достаточно долго, месяца три, и я изнывала в нетерпении. Девочкам проще: можно трахаться тогда, когда захочется обеим (а, как правило, это происходит достаточно быстро), но Оля не спешила. После каждой встречи мне было неловко вставать: казалось, что сидение подо мной мокрое насквозь. Я безумно ее хотела. Она была вся пропитана энергией животного желания. В темном тяжелом взгляде можно было не только утонуть, но и захлебнуться, красивые крупные руки с длинными крепкими пальцами могли переломить изголовье самой добротной кровати, на ее широких плечах хотелось беспомощно повиснуть.

Помимо бешеной страсти, я испытывала к ней нечто большее. Я начала влюбляться. Несла в ее обществе всякую ахинею, а иногда давилась молчанием. Ночами вспоминала каждое ее слово, каждый взгляд.

Наконец, она пригласила меня к себе. Помню, была зима, и я надела под шубу тонкие капронки: чтоб наверняка. Оля жила одна, в своей собственной квартире. Вообще, о ней можно было сказать — «очень серьезная женщина», со всеми вытекающими: самодостаточная, независимая, всего добилась сама, с тяжелым характером. Однажды я слышала, как она разговаривала по телефону с подчиненным: не знаю, как у него, но у меня по спине потек липкий пот. И вот сегодня эта «серьезная женщина» овладеет мной.

В тот вечер я впервые увидела Олю без теплой кофты. Она была в просторной майке, в прорезях которой не мелькало ни малейшего намека на женскую грудь, хотя я тщательно искала ее очертания глазами. У нее были очень красивые руки, с выпирающими венами на предплечье. Именно тогда я поняла, что это — мой фетиш. Она качалась, и это было хорошо заметно по широким плечам, рельефным мышцам рук и спины. А еще у нее была татуировка, почти на всю руку, от плеча до запястья. Позже я узнала, что это называется «рукав».

Абсолютное отсутствие женского начала в ней пробуждало бешеное желание. В ее взгляде, в позах, в интонации сквозила неприкрытая брутальность, которой прежде я не встречала ни в одной девушке. Она смотрела на меня так, будто уже проникла, каждое слово — будто толчок внутри. Я неистово текла.

Вино, кино, все как обычно. Я кокетливо выставляла коленки в тонких капронках, она невзначай касалась моего плеча... «Когда, когда же уже, наконец» — крутилось у меня в голове. И, наконец, она поцеловала меня. К слову, целовала она меня и раньше, на прощание, в щечку, или приобнимала при встрече. Но теперь это было совсем по-новому.

Она пошла на кухню, за второй бутылкой вина, а когда вернулась, подошла ко мне сзади дивана, и опустила ладонь мне на лицо. Подтягивая пальцами за подбородок, она подняла мою голову, наклонилась и поцеловала сверху, медленно и смачно втягивая в себя поочередно мои губы. От неожиданности и смелости ее поцелуя меня обдало жаром вожделения. Острое возбуждение кольнуло внизу, и я не смогла скрыть стон. Она это сразу же заметила, и стала целовать еще смелее: раздвигала языком мои губы, проникала им внутрь. Вот уже вторая ее рука легла мне на лицо, она держала его и оттягивала нижнюю губу большим пальцем, при этом пробегаясь кончиком языка по ней. Тысячи маленьких канатиков натянули низ моего живота, казалось, еще немного, и меня накроет оргазм.

Обнаружив мое слабое место, Оля начала легонько пощипывать мою нижнюю губу, зажимая ее между большим и указательным пальцами, а потом отпускала. Такого со мной еще никто никогда не делал. После она сжала пальцами мой подбородок, и снова смачно поцеловала, в завершении проведя языком по губам. Я была близка к обмороку от нахлынувших эмоций.

— Нравится? — она практически выдохнула этот вопрос в мои раскрытые губы.

Я смогла только что-то жалобно пикнуть, язык не слушался меня, и она улыбнулась, достаточно развязно и похотливо. У Оли были красивые жесткие губы, достаточно полные, но пухлыми они вовсе не выглядели. Продолжая ласкать мои губы своими, она медленно заскользила руками по шее, перебирая пальцами мои волосы, оттесняя их назад, прядь за прядью. То, что она стояла позади меня, почему-то безумно возбуждало, мне казалось, что я вся раскрыта перед ней, и было в этом что-то одновременно откровенное и развратное.

Олины пальцы двигались очень уверенно и смело, по всему чувствовалось — она знает, что делать. Обрисовав кончиками пальцев мои ключицы, она пробежалась по плечам, а затем, словно услышав мои внутренние мольбы, подошла к груди. На мне было платье из тонкого трикотажа, и бюстгальтер без корректора, сеточка кружев. Я люблю такие модели. От умопомрачительных поцелуев и предвкушения моя грудь уже порядочно налилась и соски затвердели. Оля без труда их нашла. Едва она прикоснулась к ним, и долгий протяжный сладостный спазм скрутил низ моего живота. Я непроизвольно откинула голову назад, и уложила ее на спинку дивана. Теперь ей еще удобнее было меня целовать.

— Малыш, ты прекрасна. — Оля впервые сказала мне нечто подобное. Вообще, она была весьма неразговорчива и скупа на всяческие сладостные речи. Лучшим комплиментом от нее за все время отношений было что-то вроде «С тобой моя жизнь стала иметь смысл». Правда, до этих слов нужно было еще дожить. А тогда... Услышав это банальное «малыш», я пришла в неописуемый восторг.

Руки стали смелее, и она уже вовсю ласкала мою грудь, играя с сосками прямо через тонкую одежду. Я ощущала не только прикосновения Олиных пальцев, но и то, как скользит ткань по моим тугим соскам. специально для bеstwеароn.ru Это было очень приятно и волнующе.

Я извивалась на диване от томления, выгибалась ей навстречу, открывая грудь. Мне хотелось, чтобы она проникла под платье, сняла лифчик, и прикоснулась с обнаженной груди, дерзко подергала соски. Она это поняла, и прошептала мне на ушко:

— Не спеши, малыш. Дай мне насладиться.

Оставив грудь в покое, она медленно заскользила вниз. Для этого ей пришлось немного наклониться, и мое лицо уткнулось в ее грудь. Ощутив, как ее пальцы бродят внизу моего живота, я не смогла сдержать стон.

— Я хочу тебя, Оля! — уже плохо соображая, что говорю, я раздвинула ноги. И тут, наконец, она выплеснула немного страсти, и задрала подол моего узкого платья.

— Сними это.

— Что? — не поняла я.

— Херню эту нейлоновую. — она имела ввиду колготки.

Я изогнулась, привстала и кое-как содрала с себя Омсу, при этом разорвав. Пока я стягивала их, Оля целовала меня, и крепко держала за талию. Когда я уселась обратно, она проскользила ладонями по моим бедрам и стянула платье до пояса. Пощупав немного мой живот, которого я очень стеснялась, она осторожно спустилась руками вниз, к самому горячему и сладостному месту моего тела. Когда ее ладонь опустилась на трусики, мне показалось, будто между ног плеснули горячей воды, такое вожделение меня захватило.

Медленно потирая и поглаживая, она принялась исследовать мою промежность, но в трусы не подныривала. А я хотела...

— Такая горячая. Я же вижу, ты хочешь. — Голос Оли стал еще ниже, чем обычно, и я поняла, что она тоже очень возбуждена.

— Очень хочу. — подтвердила я заплетающимся языком.

Ее ладонь скользила между моих бедер, пальцы пробегались вдоль половых губ, она безошибочно отыскала под тканью трусиков клитор, и несколько раз пощекотала его подушечкой большого пальца. Стоило ей задержаться на нем подольше, и я, наконец, разрядилась, кончив прямо в одежде, в трусах, на диване...

Сообразив, что я кончаю, Оля страстно поцеловала меня, а после фамильярно хлопнула рукой по лобку. Не знаю, что меня поразило больше: то, насколько это развратно, или то, насколько мне это понравилось.

Ничего не говоря, она обошла диван, взяла меня за руки и подняла. Такая сильная!

Встав, я побоялась упасть от нахлынувших чувств и вина, вперемешку с опьянением от сладостного оргазма. Она обняла меня и повела в другую комнату, где, как я догадывалась, нас ждала кровать. По пути туда Оля сняла с меня платье, и пару раз крепко прижала к себе, тяжело и с шумом выдыхая. Я догадывалась, что мой оргазм на диване был легкой прелюдией.

Оказавшись на кровати, мы просто сцепились в какой-то клубок, она валяла меня и катала, несколько раз даже легко укусила шею и плечо. Я сделала попытку перекатить ее и оказаться сверху, но она была слишком сильная и высокая, мне не удалось. Несмотря на уже полученный оргазм, я хотела еще и еще, все внизу напряглось до такой степени, что казалось, сейчас что-то выстрелит из меня, как сорванная пружина.

Наконец, Оля меня раздела, полностью. Ничего не говоря, она начала меня ласкать. Прошлась руками по всему телу, а потом задрала мои руки наверх, удерживая их своей сильной ладонью у запястий. Второй рукой она начала меня щекотать, осторожно, неспешно, но все же... Прежде я ненавидела щекотку и боялась ее, но Оля превратила эту пытку в настоящее блаженство. От беглых прикосновений ее пальцев меня обдавало волной сладострастия, казалось, что они дразнят не мои подмышки, бока или грудь, а бегают прямо по клитору, заставляя его наливаться и привставать.

— Я не могу больше. — призналась я, когда она очередной раз пощекотала мой сосок. — Хочу тебя.

И тут я впервые узнала, какой страстной и порывистой она может быть. Она всегда держалась сдержано и даже несколько замкнуто, но только не в постели. Опустившись ниже, Оля мощным движением головы раздвинула мои бедра шире, и опустилась между ними. Она вжала свое лицо в мою промежность и шумно втянула воздух. Я поняла, что она нюхает меня, пробует мой запах, и немного смутилась. Словно почувствовав это, она с восхищением сказала:

— Как ты обалденно пахнешь. Такая вкусная...

И начала меня целовать. Она вбирала губами всю мою плоть, иногда пробегала по вульве языком, а потом снова целовала практически взасос, сопровождая эти жадные поцелуи сдавленными стонами. Нацеловавшись с моей промежностью, она ловко и умело отлизала мой клитор, который расперло кровью от желания, и я опять кончила, выгнувшись в дугу на постели.

Целовались. Опять. Долго и смачно. Когда она целовала меня, то подавалась вперед, будто хотела проникнуть не только языком, но и всем лицом, головой, плечами в мое тело. Мне так это нравилось. Я ощущала себя нежной, беззащитной и в то же время защищенной. Так хотелось обнять ее, почувствовать эти сильные мышцы. Поглаживая ее по спине, я вдруг обнаружила, что она до сих пор не разделась. Потянув за майку, я потащила ее вверх. Но вдруг Оля прекратила меня целовать и резко одернула:

— Эй! Руки!

Я хихикнула и продолжила стягивать майку. Но она отстранилась и резко сказала:

— Не трогай меня. Мне этого не надо.

— То есть, что значит — не надо? — тупила я. До Оли мне не встречались бучи, и я ничего о них не знала. Юлька, с которой мы раньше регулярно трахались, была такой же, как Вероника или Вика, но не бучом. С ней можно было делать, что угодно, под настроение.

— У тебя были раньше такие, как я? — догадалась спросить Оля.

— Нет.

— Ясно. — она немного смягчилась. — Меня нельзя трогать, я этого не выношу. И мне этого не хочется.

— Но почему? — не понимала я. — Как ты кончаешь тогда? Как получаешь удовольствие?

Она хмыкнула и пояснила:

— Я кончаю оттого, что тебе со мной хорошо. Больше мне ничего не нужно.

Давай сразу договоримся, раз уже эту тему подняли. Не трогай меня, не снимай с меня одежду.

Я была в ошеломлении. Почему ей не хочется моих ласк? Как можно кончить только оттого, что мне хорошо? Я не поняла ничего, но согласилась.

Оля почувствовала, что момент первой близости начинает портиться, и быстро исправила ситуацию:

— Иди ко мне, маленькая. Мне так хорошо с тобой. Ты прекрасна.

Обняв меня, она легла рядом, на бок, и крепко прижала к себе. Я была обнажена, разгоряченная, и когда она слегка помяла мне поясницу, я почувствовала слабые толчки желания. Опять!

Оля без слов поняла это, и ее рука скользнула между моих ног. Мы смотрели друг на друга, и я видела, как вспыхивает огонек страсти на дне ее темных глаз. Она вошла в меня пальцем, и начала что-то делать. Я не поняла, что именно. Нет, она не трахала как обычно, этому я уже была научена — Юлька постаралась. Она что-то делала внутри меня, энергично толкала, но в то же время оставалась на месте. Прежде я никогда не испытывала вагинальный оргазм, и не сразу поняла, что он приближается ко мне. Какое-то странное тепло, сладостные судороги подкатывали одна за другой, и вдруг меня чем-то накрыло, и мне показалось, будто я падаю куда-то вниз, утопая в этом тягучем удовольствии. А она продолжала, продолжала...

— Кончай, кончай малыш. — она горячо шептала мне в ухо, и это подстегивало меня.

— Оля! — я была в таком восторге, мне нехватало воздуха, и в то же время было ощущение полного счастья. Удивительно, но когда этот долгий оргазм закончился, приятные ощущения продолжали накрывать меня волнами, и она продолжала эти таинственные движения. Не в силах даже говорить, я опустила голову ей на грудь и закрыла глаза, отдаваясь этому мучительному удовольствию.

Мы долго лежали так, она периодически целовала меня, шептала что-то нежное, а потом я заснула у нее на груди.

После этой ночи наши отношения развивались очень стремительно. Было очень много секса, разного и яркого. Она умела все: долгие, томные ласки, граничащие с пытками; страстные, огненные и необузданные налеты, от которых я взрывалась дикими оргазмами. Мы трахались везде: дома, в машине, на природе, и даже в лифте. Я просто тонула в блаженстве: она умела меня завести одним только взглядом, а потом ласкала до изнеможения, а иногда и жестко трахала. У Оли были наклонности к доминированию, она любила держать меня за лицо, за шею, иногда даже придушивала, а еще она любила растягивать мои мучения, и не давала быстро кончать. От всего этого я просто сходила с ума.

До

этого у меня была только одна постоянная любовница, и хоть Юлька была похожа на мальчишку, все же с ней я ощущала некое равноправие, могла делать все, что хочу, мы менялись ролями, и я не ощущала себя ведомой в этих отношениях. Но Оля была другая. Если с Юлькой я просто трахалась, то ей я отдавалась. Она была главная во всем, даже в постели. Я любила смотреть в ее глаза в момент оргазма, мне казалось, что она тоже испытывает удовольствие вместе со мной.

Очень скоро Оля попросила к ней переехать.

— Я не могу без тебя. — она протянула мне ключи, и я впервые увидела в ее глазах просьбу. Конечно, я согласилась.

К тому времени я уже расспросила свою опытную подружку-лесбиянку о бучах. Вика рассказала мне, что бучи — это самые ебанутые на голову лесбухи, которые считают себя мужиками и ненавидят женственность в себе. Некоторые даже называют себя мужскими именами. Их нельзя трогать, они не раздеваются, не дают себя трахать или даже просто ласкать. А еще они нихрена не делают по дому и ведут себя с женщинами как среднестатистические мужики. Это расстроило меня.

Но не все из рассказа Вики было правдой. Оля и сама классно готовила, никогда не заставляла меня что-то делать по дому. Отвозила меня в институт и обратно на машине, ухаживала, продолжала дарить цветы и подарочки. Она меня берегла. И любила. Я чувствовала себя принцессой, любой мой каприз всегда исполнялся. Но только одного мне было нельзя: прикасаться к ней. Нет, конечно, ее можно было обнимать, целовать, дарить какую-то ласку, но приближаться к груди, или, не дай Бог, к промежности — ни за что. Всяческие мои попытки исследовать ее тело грубо обрывались.

Мы прожили вместе уже год, и я ни разу не видела ее полностью обнаженной. В постель она ложилась в одежде, никогда не снимала мужские трусы, которые она предпочитала женским. На ней всегда была майка или какой-нибудь спортивный топ, а иногда и кофта. Мне это не нравилось, и я даже начала шутить каждый раз перед сексом:

— Опять в кофте? Ммм, все как я люблю.

Она напрягалась от этих шуток, но кофту не снимала.

Однажды я зашла в ванную и обнаружила Олю там. Она принимала душ спиной ко мне. У меня было несколько секунд, чтобы разглядеть ее тело, которое она так усердно прятала от меня. Оно было великолепно, просто восхитительно: сильное, проработанное, стройное. Широкие плечи, крепкая спина, подтянутые ягодицы и ноги. Ее руки вообще всегда меня восхищали, и я возбуждалась, глядя на них, гораздо сильнее, чем если бы увидела какой-нибудь гипертрофированный рельефный мужской член. Я хотела увидеть ее спереди, хотела узнать, чего же она так стеснялась.

Оля почувствовала, что я здесь — наверное, ей стало холодно от того, что я открыла дверь. Резко обернувшись, она увидела меня и тут же нахмурилась. Руками быстро прикрыла промежность, а грудь... Груди не было. Вернее, она, конечно же, была, только не женская. Ее грудь выглядела так, как если бы она была мужчиной, и при этом регулярно качала мышцы торса: слабый рельеф упругой плоти, никакой жировой ткани, как у девочек, никакой притягательной округлости. Маленькие темные соски, прямо как у мальчика.

— Выйди отсюда! — заорала она.

Но я не могла. Я просто прилипла к полу и продолжала разглядывать ее. Заскользив глазами вниз, по просушенному животу с явными очертаниями кубиков, я стремилась разглядеть ее самое таинственное место. Но она хорошо прятала его руками.

— Я сказала, уйди. — Оля злилась, я хорошо знала, какой она была в гневе: лучше было не спорить, и я нехотя ушла, оставив свой интерес неудовлетворенным.

Весь вечер мы не разговаривали, ночью никаких попыток заняться любовью. Меня это угнетало, я хотела поговорить, хотела понять ее, свою неприкасаемую любимую, с которой я так хотела полноценной близости, и в которой она мне отказывала. Она лежала на боку, спиной ко мне, и я обняла ее.

— Оль... — я мурлыкала ей на ухо, потираясь носом о шею. — Ты очень красивая. Тебе нечего стесняться.

Она молчала, но я чувствовала, что ей приятны мои нежные приставания. Я легко поцеловала ее шею, погладила руками живот.

— Я их ненавижу. — вдруг сказала она.

— Кого? — я не поняла.

— Сиськи. Просто ненавижу. Я очень разозлилась сегодня, не хотела, чтобы ты их видела.

— Но почему? Разве ты некрасива? И никаких сисек у тебя нет. Неужели ты не видишь?

— Есть. — упрямо твердила она. — Они есть.

— Ну и что? Ну и пусть даже они есть. Что в этом плохого? — я искренне не понимала ее.

— Они мне не нужны. Мешают. И всегда мешали. Когда мне было 13 лет, и они начали расти, я начала бинтоваться.

— Что? — не поняла я.

— Ну, бинты, эластичные, знаешь? Вот, я ими обматывалась, и они вроде перестали расти, но все равно плоской я больше не была.

Я слушала ее и просто недоумевала. Бинтовать грудь, рисковать своим здоровьем — мне бы даже в голову это не пришло!

— А потом я начала заниматься. Они подтянулись, высохли, но мне все время кажется, что если я брошу качаться, они тут же вырастут, и я превращусь в телку.

— Оль... — я не знала, что сказать. — Ты ведь женщина. Грудь, даже маленькая, у тебя должна быть.

Это была моя ошибка. Я тогда еще ничего не понимала о гендерной идентичности, о ее нарушениях, о том, что Оля в глубине души мечтает не быть женщиной, а быть мужчиной. Мне это было непонятно и странно. Сама того не зная, я ударила ее в самое больное место. Она замолчала, и больше эту тему мы никогда не поднимали.

Со временем между нами начала расти дистанция. Я ее очень любила, была к ней безумно привязана. В ее любви я вообще никогда не сомневалась. Но мне чего-то нехватало. Я стала все время вспоминать Юльку, как мы с ней бесились вдвоем, все было легко и непринужденно. Я не боялась случайно задеть ее грудь, или в порыве страсти приласкать ее влажную плоть, пока она трахала меня пальцами. Ей это нравилось, как и мне. Мы любили прижиматься друг к другу, и смотреть, как моя грудь скользит по ее соскам, а потом целоваться. С Олей все это было нельзя. А я этого хотела, очень. Я хотела близости, полноценной близости с любимой. Она отказывала раз за разом. На все мои робкие попытки заговорить об этом, она отвечала:

— Разве тебе плохо со мной?

Мне было хорошо, очень и очень хорошо. Но я хотела ее полностью, а она оставалась для меня недоступной. Нет, у меня не было потребности овладевать девушкой, чувствовать себя альфа-самкой или что-то подобное. Мне нравилось быть пассивной, нравилось отдаваться ей, растворяться в ее сильных руках. Но я хотела стереть эти границы.

— Я уже устала от постоянного напряжения. Я все время думаю о том, не задену ли твою грудь, не попадет ли мое колено тебе между ног, когда я кончаю. Устала от ссадин на плечах от трения твоей одежды, наконец!

Мы перестали разговаривать. Секс стал реже. Оля не умела разговаривать и разбираться в отношениях. Совсем как мужик, она убегала от любого некомфорта, от любой напряженности, предпочитая не выяснять проблему, а просто игнорировать ее. Но для меня это было невыносимо. Мне казалось, что меня отвергают, что моих ласк не хотят, а значит, не хотят и меня саму.

Через полтора года совместной жизни мне нужно было поехать в другой город, по семейным вопросам. Оля писала мне каждый день, звонила и говорила, что ждет, скучает. Я тоже скучала. Иногда она срывалась на ревность: о да, она была весьма ревнива. Однажды она запретила мне общаться с бывшей одноклассницей, с той самой Вероникой, в которую я была раньше влюблена. Она узнала, что мы переписываемся, и попросила ее показать.

— С ней ты больше общаться не будешь. — сказала она тоном, не терпящим возражений.

Не то чтобы она выносила мне мозг и устраивала сцены, нет. Она вообще была достаточно сдержана и молчалива, но я всегда чувствовала, что она ревнует. Ревнует ко всем и ко всему. Даже к Вике, хотя у нас к друг другу не было вообще никакого интимного интереса с тех пор, как мы проржали в пьяном угаре момент сближения.

И вот теперь мы разлучились впервые так надолго. Меня не было почти два месяца. За это время она накрутила себя до такой степени, что уже практически поверила в то, что я ей изменяю. Когда я вернулась, я узнала, что она мне изменила. И не раз. И не с одной. Это сейчас, спустя 12 лет, став медицинским психологом, я понимаю, какой у нее был бешеный уровень тревоги, с которым она не справилась, и сбросила это напряжение таким вот идиотским способом. Хотя и это не оправдание. Она разбила мне сердце. Я любила ее до безумия, но остаться я просто не могла. Дождавшись, пока она уйдет на работу, я лихорадочно покидала свои вещи в пакеты и съехала. Больше я никогда в жизни с ней не встречалась. Конечно, она искала встреч, пыталась меня вернуть, звонила и писала, ночевала в машине под окнами. Но я ни разу ей не ответила. Это было слишком больно. Я знала, что если увижу ее хоть раз, то обязательно сорвусь, и вернусь к ней.

Прошло так много времени. После Оли у меня были другие, более длительные и гармоничные отношения, я даже побывала замужем. Но я с уверенностью могу сказать, что так, как ее, я никогда в жизни не любила. Наверное, так можно любить только в 20 лет, с трудом отличая страсть от привязанности. Но если сейчас меня спрашивают, была ли у меня в жизни сильная любовь, я сразу вспоминаю ее, свою неприкасаемую сильную Олю, с волевым лицом и жестким темным взглядом, от которого даже теперь, при воспоминаниях, мурашки пробегают по коже.