Некоторые размышления про скрипучую кровать и тёмную прихожую

«Афродита — это богиня красоты и любви. Любовной власти её подчинялись люди и боги. Была безжалостна к тем, кто отвергает любовь. Возникла обнажённой из воздушной морской раковины, и на раковине добралась до берега. Оры (богини времён года) в золотых диадемах увенчали её золотым венцом, украсили ожерельем и серьгами, а боги и люди дивились её прелести и желали её.»

Из объяснения экскурсовода национального археологического музея в Афинах.

Желаю и хочу — это не просто какие-то слова. У них много значений. Для некоторых они отражают лишь материальные ценности, ну или заиметь на халяву кругленькую сумму в долларах. Но для меня такие слова прежде всего означают сексуальное желание и на всякие деньги и прочее барахло мне наплевать по бльшому счёту. Эти слова для меня прежде всего руководство к действию. К какому? Ну, у меня навязчивая идея. С некоторых пор трахаться стало смыслом моей порочной жизни. И если вдруг я говорю, что я хочу или желаю, то это никак не имеет отношение к чему-то дорогому с нарядной полки ювелирного магазина или с витрины модного автосалона. А это значит, что я безумно хочу любви. И чем развратнее и пошлее она будет, тем лучше. Наверное, я шлюха. И если честно, то я люблю женщин. Потому что я лесбиянка. И подобных мне на самом деле не так много. Я ненасытная, но деньги — это как раз то, что мне нужно в самую последнюю очередь. Ну а что в первую. В са-а-а-мую — самую первую очередь, днём и ночью, утром и вечером, в любое время года... В общем, я уже сказала. Пусть завидуют мне набитые баксами олигархи и какие-то там прочие чиновники-бизнесмены. Или презирают. Я хочу трахаться, я трахаюсь и буду этим заниматься даже на том свете.

...

— Ох, сколько сейчас времени?

— Тебе какая разница.

— Что вообще происходит, ты что, куда-то собралась?

— Я ухожу. Почему? Ты должна знать.

— Пока не знаю. Чёрт, никак не вспомнить.

— Тогда оставайся в неведении, так лучше будет для нас обеих. Ты что, действительно ничего не помнишь?

— Нет.

— Тогда грош тебе цена. Если не помнишь, то нам не о чем больше разговаривать. После всего что произошло, я теперь жалею о том, что с тобой сошлась. И мне противно. Я ухожу.

— Постой, Катя, не уходи. Не бросай меня вот так.

— Хоть имя вспомнила.

— Мне и не надо вспоминать. Мне кажется, я знала тебя всегда.

— Тогда и остальное вспомнишь. Только без меня. И не звони мне больше. Тебе ясно?

Я промолчала. Бесполезно уговаривать. Между нами сейчас пропасть. И в этом виновата была я. Я это знала, но никак не могла вспомнить, что именно натворила. Что-то очень нехорошее. И вот теперь она уходит и я не знаю, как её удержать. Девушка закончила наводить на лице макияж и принесла свои модные сапожки.

— Ты так и не вкрутила лампочку в прихожей. Там ни фига не видно. Постоянно на что-то натыкаешься. Тебе не стыдно? Но мне теперь по барабану. И на кресле снова бардак. Как я устала здесь всё убирать.

Девушка уселась на кровать и железная сетка скрипнула. Раньше этот скрип её возбуждал, я это знала, но сейчас она не обратила на него внимания. Катя обула одну ногу, затем другую. Застегнув молнию на одном сапоге, она начала застёгивать на другом. Заело. Эти молнии, как их делают? Постоянно ломаются, ну прямо беда с ними.

— Давай хоть помогу напоследок.

— Отстань, и так сойдёт.

— Что, так и пойдёшь?

— Твоё какое дело? — она остервенело дёргала замок, который заклинило как назло не вовремя.

Катя, Катя. Екатерина. Не такой ты человек, чтобы пройтись на виду у всех со сломанной молнией на голенище облегающего модного сапога. Так пострадает красота твоих ног. Даже если никто не заметит, или никого не будет в этот момент по пути к парковке. Всё равно ты потом воспримешь это как личную трагедию. Потому что в тебе всё должно быть безупречно и подчёркивать твою идеальность.

— Ладно, так и быть, помоги, что ли. Только перегаром своим на меня не дыши — сдаётся наконец она и я подхожу поближе.

Я опускаюсь перед ней на одно колено и бережно беру её за ногу в сапожке со сломанной молнией. Я ставлю её прямо подошвой и острым каблучком на своё голое бедро и пытаюсь застегнуть. Бесполезно, заело намертво. Перед моим лицом её колено и нижняя часть бедра в чёрном колготке. Совсем-совсем рядом. Остальное скрывает подол не очень короткой юбки. Я бросаю взгляд наверх и вижу строгое лицо над собой. Сейчас на нём написано презрение. Катерина молчит и наблюдает за моими действиями. Так она меня контролирует. И если я сделаю что-то не то, или позволю себе лишнее, то она сделает мне больно. Влепит пощёчину, или вовсе отхлестает. Она иногда так делает, когда её что-то не устраивает. Но это только в сексе. В обычной жизни она добрая и общительная. Она тщательно за собой следит. Особенно за ногами. Они всегда у неё красивые. Всякие там балетки или платформы она не носит. У неё такой принцип. Каблук не должен быть слишком длинным, так просто неудобно и вредно для ног, но и не очень коротким, потому что так некрасиво и тоже неудобно. Но несмотря ни на что, мои губы сами тянутся к ноге, и я в который раз теряю над собой контроль. Я покрываю поцелуями всё выше и Катерина молчит. Это означает согласие. Моя рука уже где-то в области выбритого лобка, на тонкой полоске стрингов, и Катя наконец запускает пальцы в мои волосы. Я воспринимаю это как поощрение и продолжаю осыпать поцелуями уже где-то на самой промежности, через колгоки, которые мне явно мешают. Мешают они и моей любовнице. И она нетерпеливо их стаскивает на бёдра и сдвигает полоску трусов. Теперь передо мной зияет страстью её промежность, губки раскрываются слегка и внутрь проникает мой язычок. Он движется по ямкам и ложбинкам, и Катя более не сдерживается. Она выгибается вперёд и первый страстный стон вырывается из её уст. Моя рука пальцами раздвигает щёлку пошире, и язык уже свободно движется вдоль клитора. Он моментально твердеет и трётся о горошину прсинга на моём языке. Катя знает про это и стонет всё сильнее. Ведь пирсинг она мне сделала сама. На языке и между ног прямо за губками. Ещё возле пупка. Ей всегда это доставляло дополнительное наслаждение. Внезапно по её телу пробегает судорога, и она бурно кончает. Она изливает мне на лицо вязкую массу в последнем прощальном сексе и я воспринимаю это как награду. Я не хочу это смывать. Во всяком случае, не сейчас. Потому что я знаю, что это было в последний раз. Затем она поправляет на себе одежду, надевает куртку, и не прощаясь уходит в незастёгнутом сапоге. Уходит в никуда. Тук, тук, тук. Размеренно стучат каблучки и затихают уже где-то за дверью. Всё, она не вернётся, я это знаю. Я бездыханная лежу на полу, и слёзы отчаяния катятся по моему лицу.

...

— Такси, такси — взмахнула рукой женщина, и я остановилась.

— Мне в город.

— Садитесь. Куда ехать?

— На Поc... ную.

— Тут рядом. Три квартала.

— Ах, я не знаю города.

— Я ничего не имею против. Просто дойти было бы быстрее. У вас ведь нет багажа. Мы минут двадцать в это время здесь в пробке проторчим.

— Я согласна. Мне здесь всё незнакомо, я здесь впервые.

— Издалека?

— Да, двое суток на поезде ехала.

— Можно было на самолёте.

— Я боюсь воздушные перелёты. Моя подруга год назад погибла в авиакатастрофе. До сих пор отойти не могу.

— Извините. Соболезную.

— Ничего. Всё нормально. А вы таксистом работаете?

— Да, а что?

— Да нет, ничего. Просто странно. Девушка, и вдруг таксист.

— Разве? Никогда не считала это странным. Сейчас этим никого не удивишь.

— Я где-то читала, что если женщина хочет получить мужскую профессию, то в душе она мужчина.

— Возможно.

— А у вас ноги очень красивые.

— Что? Что вы сказали?

— Просто у девушки таксиста такие ножки от плеч. Не боитесь, что клиенты приставать будут?

— Вообще-то на работе я всегда в брюках. Сегодня в мазуту вымазала, пришлось снять и одеть дежурную юбку. Странно, что женщина обратила внимание. Обычно мужики пялятся.

— А машина какая у вас?

— Мицубиси лансер.

— Просто необычно как-то. Руль справа.

— Ничего особенного. Таких машин много сейчас. Ну вот, приехали.

— Возьмите. Сдачу оставьте себе.

— Спасибо. Вот вам на всякий случай.

— Что это?

— Наша визитка. Там контактные телефоны нашей фирмы. Звоните, если что. Таскси Меркурий. Там написано.

— Спасибо. Всего хорошего и удачного дня.

Она вышла и направилась к дому. Идеально стройная фигурка. И ножки. Ещё поспорить можно, чьи красивее будут. Идёт как балерина. У входа в подъезд женщина вдруг обернулась, и одарив напоследок ослепительной улыбкой, помахала рукой. Я отметила про себя, что она знала про то, что я за ней наблюдаю. Блин. Надо уезжать.

...

Дождь. Слякоть. Грязь повсюду. Терпеть не могу такую погоду. Опять машину мыть придётся. А если за город кого везти, или в частный сектор. Хер вообще где проедешь по этому болоту. Когда же эти дожди закончатся. Сколько бензина сегодня даром сожгла. Три раза буксовала. А резина, между прочим, тоже денег стоит. Чуть в столб сегодня не врезалась. Какой-то глупый приблудный пёсик прямо под колесо выскочил. Пришлось резко выворачивать. Слава богу, обошлось. И пёсик уцелел. Тормоза у меня — будь здоров. Вернее, у моей машины. Это голова у меня без тормозов. Смена заканчивается. Сама как собака устала. Ещё машину мыть надо. Хрен с ней. Завтра помою. Блин, что-то в последнее время нервы совсем ни к чёрту. От одиночества наверное.

— Во18 лет семь один. Вам заказ на Ра... пилевую. Извините, что в пересмену, но просили лично вас. Клиент назвал марку и номер вашего авто. Сказали, что вы обслуживаете лучше всех других.

— Поняла, выезжаю.

Вот блин. Хер знает куда. Ладно. Я никогда не спорю по такому поводу. Работа есть работа. И хорошо, что она есть. Плохо, когда её нет. Да и дома всё равно меня никто не ждёт. Ничего, через две недели в отпуск. Тогда и оттянусь по полной. Отосплюсь от души. Куда-нибудь съезжу, развеюсь.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте. Куда едем?

— На вокзал. А вы меня не помните?

— Почему, помню. У меня память на лица профессиональная. Три недели назад я вас с вокзала подвозила.

— Точно, точно. Три недели прошло. Я погостила и уезжаю теперь домой.

— Надеюсь, время приятно провели.

— А то. Ещё как. А у вас ноги очень красивые. Но вы в брюках сегодня.

— Что? Какие ноги ещё.

— Ваши ноги. Не смущайтесь так. Я ведь женщина. А женщина женщине может сказать о достоинствах другой ей прямо в лицо. Ведь так? Или я не права.

— Не знаю. Возможно, правы.

— А я ещё кое что про вас знаю.

— Что именно?

— Я знаю, вы обидитесь, но мне всё равно.

— Что?

— Вам женщины нравятся.

— Что? Что вы сказали?

— Не обижайтесь, но это написано у вас на лице. Не обижайтесь. Я знаю, я угадала. Скоро я выйду и мы больше не увидимся. Поэтому я и хочу вам об этом сказать. Ведь я права. Не так ли?

— Ну что же, всё так. Только вам какое дело.

— Никакого, просто я хотела вам это сказать. Вот и всё.

С этими словами я почувствовала прикосновение мягких пальцев к моему лицу. Они прошлись вниз по щеке, затем вернулись вверх и поправили мне чёлку.

— А вам не кажется, что вы далеко заходите. Я сейчас за рулём, но ведь и врезать могу.

— Как знать. Может, и захожу. А насчёт врезать, то всё правильно. Я не должна была лезть руками вам в лицо. А вам разве не надоело быть всё время одной? Так и с ума сойти недолго.

— Откуда вам знать, и какое вам дело, одна я или нет.

— Просто я тоже сейчас одна, а найти девушке девушку-партнёра совсем нелегко.

Странно. Откуда она знает, что я одна. Вообще-то я ношу колечко на большом пальце левой руки. Но это когда я выходная. Все мои сослуживцы знают, и делаю я это намеренно, чтобы мужики ко мне не лезли. Но сейчас никаких колец, ничего, что подчёркивает мою ориентацию.

— Ваше поведение вас выдаёт с головой. Если присмотреться. Я только прикоснулась к вам, и вы уже краснеете. Вам понравилось, я знаю.

— Что вы хотите от меня.

— То же, что и вы от меня. Пргласите меня на кофе. Я не тороплю, и буду молчать. Нам ещё ехать полпути. У вас есть время подумать и принять решение. Я не навязываюсь. Если не пригласите, я не обижусь. Я уеду. И мы не увидимся никогда. Я билет уже купила, в бизнес классе между прочим. Вот он. Но если останусь с вами, то придётся им пожертвовать. Всегда надо чем-то жертвовать ради другого человека. Иногда гораздо большим.

С этими словами она вновь приласкала меня за лицо. Чёрт, как приятно. И неужели всё этим закончится. Но ведь я не знаю её совсем. Второй раз всего вижу, а она уже лезет ко мне. Так не должно быть. Это неправильно. Но, тем не менее.

Я совершаю глупость и поступаю весьма легкомысленно.

— Как вас зовут?

— Екатерина, для вас просто Катя.

— А я Алёна, я приглашаю тебя на кофе. Мне поворачивать?

— Ага.

И снова в омут с головой. Плохо быть не такой, как все нормальные девушки. Но ведь я не виновата в этом.

...

У меня есть кровать. Почти что антикварная. Девятнадцатого века ещё. С витыми чугунными спинками. И натянутой железной сеткой. Совсем недавно я её отремонтировала, и она выглядит как новая. Я люблю на ней спать. Она широкая. Но сегодня она впервые стала моим любовным ложем. И любовницей моей стала Катя. Но по порядку. Нет, удобный диван у меня тоже есть, и мебель я хорошую купила, а спать привыкла на этой кровати. Я открыла дверь своей квартиры и сказала:

— Проходи.

— Темень какая. Как же разуваться то.

— Проходи так.

— Почему темно?

— Лампочка перегорела. Никак не вкручу. Проходи так. В комнате разуешься.

— Ладно. Ух ты, кровать какая. Скрипит наверное.

— Немного.

— А посидеть на ней можно?

— Конечно.

Женщина сняла куртку и уселась на застеленную кровать. Нагнувшись, она начала расстёгивать ремешки туфель, и кровать скрипнула.

— Ты на ней спишь, что ли?

— Ну да.

— А скрип не мешает?

— Я привыкла.

— Присядь со мной рядом.

— Я кофе хотела сварить.

— Потом сваришь. Ещё успеешь.

С этими словами Катя провела кончиками пальцев по моей щеке в который раз. Затем где-то за ухом и уже сзади по шее. И смотрит пристально на меня.

— Что ты делаешь?

— То, чего ты хочешь. Тебе это нужно, я знаю.

Вторая рука ладонью легла мне на бедро и медленно поползла вверх под юбку. Внутри, где-то глубоко внизу живота вдруг возникло что-то приятное и блаженное. Это исходило от Катиных рук.

— Расслабься — сказала Катя — и пальцы плотно обхватили мой лобок. Теперь внутри меня разгорался настоящий костёр. И языки пламени дразняще возбуждали. Блаженство продолжало нарастать и я страстно задышала.

— Смотри мне в глаза — сказала Катя.

— Я не могу. Мне стыдно.

— Я сказала, смотри.

Мне стыдно и я готова провалиться сквозь землю. Но раз она требует, значит так надо. Я взглянула на неё. Она как-то жадно смотрела на меня и приближала ко мне своё лицо. Пальцы проникли внутрь в пещерку и уверенно трогали клитор. Страсть и безумие смешались во мне, и я начала стонать.

— Вот так, хорошо. Ты отзывчивая девочка, и это меня заводит. А теперь целуй меня. В губы целуй и как следует. Я хочу, чтобы ты это сделала первой. Надеюсь, ты умеешь целоваться.

— Мне как-то неловко.

— Я сказала — целуй — словно строгая учительница она говорила таким тоном что, неподчинение грозило двойкой в четверти. И я поцеловала. В губы. А рука, гладившая меня за шею притянула меня ещё ближе. Какие мягкие и нежные губы у этой Кати. Уста её раскрылись и плотный влажный язычок проник в мой рот. Пальцы

ритмично гладили мой клитор, а я двигалась навстречу и подставлялась. Я переплела свой язык с Катиным и крепко её обнимала. По телу разлилась сладостная истома, я начала дрожать, а Катя вдруг молча отстранилась и встала передо мною на колени прямо на пол.

— Не надо, встань.

— Молчи. Молчи и не отвлекайся.

Она вдруг начала пкрывать поцелуями мои колени и бёдра прямо через колготки и продвигалась к промежности. А там всё промокло и текло как с дойной коровы.

— Ничего, так и должно быть. Ты так возбуждена.

Она раздвинула своими пальцами промежность и ещё ниже опустила голову. Я почувствовала там внутри влагалища её нежный язычок, с которым только что целовалась. Целая буря страсти поднялась оттуда снизу и вихрем закружила в порочном омуте. Я выгнулась навстречу, обнимая голову любовницы, и кровать заскрипела. Она скрипела и скрипела, а я двигалась навстречу ласке. Новая сила поднималась во мне, и грозила взорваться чем-то мощным и желанным. Это было неотвратимо и нарастало с пугающей быстротой. Тело само собой натянулось как струна. Казалось, вот-вот внутри что-то фатально оборвётся. И в этот миг в голове моей взорвались мириады разноцветных звёзд. Наступил оргазм, и я громко вскрикнула.

— У тебя курить здесь можно? — спросила Катя, когда я перевела дух и отдышалась.

— Вообще-то я не курю.

— Тогда и я не буду. Ты хочешь, чтобы я у тебя осталась?

— Хочу.

— Пойми меня правильно. Я не навязываюсь. Деньги у меня есть. Я квартиру купить могу, и машину тоже. И тебя могу сделать не бедной. Тебе даже работать не придётся.

— Мне не нужны твои деньги. Мне ты теперь нужна.

— Тогда я остаюсь. Как думаешь, поместимся мы на твоей кровати вдвоём?

— Поместимся, она широкая.

— Я тоже так думаю. Если покрепче обнимемся, ещё и место останется.

...

Звонок в дверь. Иду открывать. Опять эта соседка Татьяна. Бухает уже который день.

— Привет, подружка.

— Привет. Тебе чего?

— Скучно мне одной. Выпить со мной не хочешь?

— Что-то не хочется.

— А ты одна дома?

— Да.

— А где твоя, ну эта, ну девушка твоя. Я заметила, что она уже месяца три у тебя кантуется. Завидую твоей любви. У вас такие красивые отношения. Вот это любовь.

— А что, заметно?

— Ну да. А где она?

— Уехала машину регистрировать.

— Она что, машину купила?

— Да.

— Класс. Везёт же некоторым. У неё бабла наверное немерено. Какую спонсоршу отхватила.

— Мне начхать на её деньги. Я в состоянии сама себя обеспечить.

— Да ладно тебе. Бабасы всем нужны. Да не все их могут иметь. А мой козёл умотылял. Две недели уж нет. С какими-то тёлками его в кабаке вчера видели. Мне вот не везёт. Выпей со мной, что-ли, а то на душу ведро помоев налили как будто.

— Я не хочу.

— Ну пожалуйста. А то тоска зелёная. Хоть в петлю лезь.

— Ладно, ну проходи.

— Блядь, темень какая, я тут обо что-то ударилась, чуть пузырь не разбила, ты хоть лампочку вкрути, что-ли. А то убиться можно.

— Хорошо, вкручу.

— А где стаканы-то, нет, не эти пробирки, вон те давай.

— Да ты чо, с ума сошла.

— В самый раз, давай, пей до дна, пей до дна, пей до дна.

— Фу, гадость какая. Да ещё полный стакан.

— А знаешь ли ты, Алёночка, а мне кроватка твоя нравится. Старинная, да?

— Чем же нравится-то.

— Скрипом. Когда кровать скрипит ритмично, значит на ней трахаются горячо. И стонут. Хочется в этот момент подрочить. Хи-хи-хи.

— Зачем.

— Ну понятно, тебе-то незачем. А я хочу потрахаться.

Таня вдруг протянула руку и прикоснулась к моему лицу. Совсем не так, как Катя. Но тоже нежно. Дожилась. Ко мне лезет уже пьяная развратная девка. Только мне вдруг стало от этого прикосновения намного приятнее, чем от Катиного. Почему вдруг? Не знаю, но вульгарная ласка похотливой девицы вызывает внутри волну страстной тягучей истомы. Рука её гладит мне щёку, а бльшой палец мягко покоится на моих губах. Я не удержалась и глубоко вздохнула, а мой язык как-то сам собой призывно облизал палец наглой потаскухи.

— Не надо, Таня.

— А знаешь ли ты, почему у жён и мужей всегда любовники есть?

— Нет.

— Потому что с ними в сто раз приятнее трахаться.

— Таня, убери руки. Пожалуйста, не надо.

— Сидеть, сучка. Я сказала, что тебе будет приятно, значит так и будет.

Пьяная Таня стояла передо мной и нагло мяла мою твердеющую грудь. Я сидела на кровати, той самой скрипучей кровати, и не смела пошевелиться. Мягкие девичьи руки хозяйничали у меня на лице и на упругих сосках, а я тяжело дышала. Наслаждение волнами накрывало меня и я уже не хотела, чтобы Таня убирала от меня свои руки.

— Таня, пожалуйста не надо — сказала я, невольно выгибаясь и подставляясь ещё больше.

— Я блядь, непонятно что-то говорю? Сидеть, и получать удовольствие.

Хлёсткая пощёчина обожгла мне щёку и неистовой страстью отозвалась во всём теле.

— Ты ведь любишь меня, да, сучка? Сейчас ты это мне докажешь. Отлижешь своей соседке. А то никто уж две недели меня не трогал. Ласки твоей хочу.

Таня, Танечка, ох. Что же я делаю.

— На колени, шлюха лесбийская — опять звонкая пощёчина, от кторой почему то я возбуждаюсь ещё сильнее и покорно опускаюсь на колени. А Таня садится на кровать и приглашающе раздвигает ноги. Она явно подготовилась и уже без трусов. Запах девичей промежности ударяет в нос и я окончательно теряю голову. Что будет после — мне теперь всё равно.

— А ну-ка, ну-ка, поскрипим сейчас. А то мастурбировать надоело. Я тут три дня не подмывалась и тебе сюрприз приготовила. Вылизать всё начисто. И клитор тоже. Проверим, как ты ласково умеешь лизать. Начинай с коленок и выше, потом старайся как следует вот тут посерединке. Тебе ведь нравятся мои ножки? Отвечай, сука.

Ноги у неё и впрямь красивые и немного полные. Вообще Татьяна крупная девица и высокая. И ещё она развратная. Ни один мужик у неё и полгода не продержался. А сколько их у неё перебывало. Один раз девка какая-то у неё жила пару месяцев. Я тогда с завистью смотрела, как они без зазрения совести целовались прямо на улице.

— Да, мне нравятся твои ноги.

— Ну так в чём же дело. Начинай давай. Или отшлёпать тебя за непокорность.

Первый поцелуй в гладкое, покрытое золотистым пушком колено, затем язычком по внутренней поверхности бедра. Одна рука Татьяны сжимает-разжимает мою полную грудь, вторая берёт за волосы и собирает их в пучок. Затем больно сдавливает в кулаке и притягивает меня прямо к промежности. Резкий запах немытой щели бьёт в нос, но это почему-то заводит ещё сильнее, и я на седьмом небе от блаженства. Я припадаю губами как можно плотнее и проникаю языком вглубь. Я ласкаю и вылизываю. Ритмично и настойчиво. Без устали. Кровать скрипит и скрипит. Клитор большой и твёрдый, и я умудряюсь его сосать. Так длится минут двадцать и там уже всё чисто. Вылизано на совесть. Таня долго умеет не кончать. Опытная стерва. Но и она не железная, и бурно в протяжном стоне изливает мне всё на лицо. Я полностью опустошена, а она вдруг бросает меня на кровать за волосы очень больно и садится тут же верхом на грудь. Кровать всё время жалобно скрипит. В её руке вдруг появляется бутыль дешёвого коньячного спирта и она подносит грлышко к моему рту.

— Вот незадача-то, а? Всё наоборот, закуска вначале, а выпивка потом. Ну да ладно. В брюхе всё едино смешается. Пасть открывай.

— Нет не надо. Таня, нет.

Но рука нестерпимо больно с неотвратимостью сжимает мне волосы, руки заблокированы её коленями и я открываю рот. Обжигающая жидкость льётся в меня и я стараюсь не поперхнуться. Какая гадость.

— Пей до дна, пей до дна, пей до дна — говорит она и выливает всё содержимое крепкого алкоголя мне в рот. Бутылка пустая, а у меня в животе и горле горит огнём. Я никогда не пила столько, и меня начинает тошнить. Но Таня будто про это знает. Она так же продолжает прижимать меня к кровати и начинает бить меня по щекам. Больно и хлёстко. Щёки горят теперь тоже огнём и тошнота отступает. Голова начинает кружиться, всё плывёт перед глазами и я откидываю голову назад. Перед тем как отрубиться, я успеваю увидеть входящую в комнату Катю. Таня тут же вскакивает с меня и убегает из квартиры прочь. Веки мои опускаются, и я засыпаю в пьяном угарном сне.

...

Ну вот и всё. Я вспомнила. Почти до мелочей. Катя ушла и уже весь день её нет. Мне плохо и жутко болит голова. Я подошла к форточке и закурила. Так делала иногда Катя, чтобы дым уходил наружу. Я тут же закашлялась и выбросила сигарету в окно. Звонок в дверь. Катя. Неужели вернулась. Я бегом бегу через тёмную прихожую и распахиваю настежь дверь. Но это не она. Напрасно тешить себя иллюзиями. Это опять Таня. Соседка ехидно улыбается как ни в чём не бывало. В одной руке бутылка коньяка. В другой на пальце висят наручники.

— Привет подружка. Потрахаться не хочешь? У меня сюрприз очередной — и звякает браслетами.

— Таня, не надо. Пожалуйста, уходи, прошу тебя. Мне плохо после вчерашней выпивки.

— Ну так сейчас хорошо станет. Надеюсь, сегодня нам никто не помешает. Поскрипим на твоей кроватке от души. И пить вмеру будем, чтобы трахаться долго.

— Не надо.

Но она меня уже грубо втолкнула внутрь в прихожую и в темноте уверенно полезла мне под майку. Мой сосок теребят и гладят её пальцы, а губы покрывают поцелуями моё лицо. Темно, и эта темнота обостряет мои чувства. От наглых прикосновений, несмотря на похмелье, во мне просыпается вчерашняя страсть, и я отвечаю на поцелуй. От девицы разит перегаром, но это меня никак не останавливает. Потому что я снова начинаю её любить.

— Вот блин горелый, ты когда лампочку вкрутишь-то — с этими словами она втаскивает меня в комнату и укладывает на кровать, которая снова начинает жалобно скрипеть.

АRHIMЕD