На войне, как на войне

В начале лета 1941 года я закончил Климовское пехотное училище, получил лейтенантские лычки и был направлен проходить службу в Западный военный округ. Туда же распределился и мой друг Сашка. Часть наша дислоцировалась почти на самой советско – польской границе недалеко от Бреста. В ее расположение мы прибыли 18 июня, а уже 22 июня началась война. Рано утром немецкие танки при поддержке мотопехоты стальной лавиной перекатились через наши позиции, оставив за собой одни лишь развалины. Все, кто пытался оказать хоть какое – то сопротивление были убиты, остальные попали в плен, или спасались бегством в окрестных лесах. В числе последних оказались и мы с Сашкой. Сначала мы были вдвоем, потом к нам прибился еще один боец, потом еще трое во главе со старшиной Батьковым. Номинально командование нашей группой принял на себя Сашка, но негласно все подчинялись Батькову. Старшина был самым опытным из всех нас: как – никак финская кампания за спиной, орден Красной Звезды на груди, да и вообще с первого взгляда было видно, что это тертый мужик, всегда знающий что делать, когда и как.

Хотя, по правде сказать, в нашем положении делать – то особо было и нечего. Мы просто брели и брели на восток, брели день за днем, теша себя надеждой не нарваться на немцев и выйти в конце концов к своим. Только надежда эта таяла с каждым днем. Фронт стремительно убегал от нас. Убегал гораздо быстрее, чем мы двигались к нему. Уже на пятый день мы перестали слышать артиллерийскую канонаду, и брели дальше ориентируясь только исключительно по солнцу. Мы брели, брели и брели... брели по лесам, по полям, по болотам... ночевали в скирдах, заготовленного крестьянами сена, а то бывало и прямо на земле, ели тайком накопанную по огородам и испеченную в костре картошку и старательно обходили, обходили, обходили все населенные пункты, где могли бы быть немцы. Пока стояла летняя жара и сушь все было бы ничего, но где – то к концу июля вдруг зарядили проливные непрекращающиеся дожди, наша одежда промокла до нитки и уже просто не успевала высыхать. Другого выхода не было и мы решились постучаться в окно одного из домов, стоявших на краю какой – то глухой деревни.

В окно выглянула испуганная женщина, долго нас рассматривала, потом всплеснула руками и побежала открывать дверь. "Ребятушки! И откуда ж вы взялись то? Немцы же кругом!" – причитала она, пропуская нас в хату. "Окруженцы мы! С самой границы уже месяц топаем!" – объяснил ей старшина и осведомился. – "Что и в деревне немцы?" – "Нет! У нас нету! Прошлую неделю проезжали, а сейчас нету! Только, что в городе... " – "А город – то далеко?" – "Дык верст десять будет... " – "Да? Ну так мы у тебя до утра переночуем? Приютишь? Не потревожим? А то подсушиться нам надо бы... промокли уж все под этим гадским дождем... Тут и сдохнуть недолго... " – "Дык я вижу! Бедненькие вы мои! Конечно оставайтесь, что ж с вами делать – то! Проходите! У меня ведь у самой мужик – то в Красну Армию ушел... может и его кто где пригреет да накормит! Война – то ведь какая идет!" Я вместе со всеми прошел в горницу, в ноздри ударило почти уже забытым запахом довоенного мира, запахом дома, устало присел на лавку, привалился к печке. Она была теплой.

Тепло, приятной расслабляющей истомой, стало медленно растекаться по телу. Господи! как же хорошо! а я то уж думал, что так и сгину в этих проклятых лесах, на этой проклятой войне, сгину как скотина, вдали от человеческого дома... Хозяйка, ее звали Валентиной, прикрыла дверь в боковую комнату, где спали дети, и засуетилась, накрывая на стол. Несколько раз она прошла совсем близко от меня и я вдруг очень резко и явно почувствовал ее запах, запах простой деревенской бабы, какой – то хлебный и сладкий, запах просто бабы, запах какого я до сих пор еще не знал. Я всегда был молчаливым, романтически настроенным, домашним мальчиком и в свои двадцать с хвостиком лет еще ни разу не был с женщиной, как – то не успел, в отличие, например, от того же Сашки, который имел многочисленные победы на этом фронте. Запах женщины так сильно взволновал меня, что в своих, еще мокрых от дождя штанах, я неожиданно почувствовал приятное, такое знакомое и такое почти забытое, шевеление.

Мой девственный дрын быстро набирал толщину и поднимал голову. Я заметил, что и другие мужики, бросают взгляды вслед суетящейся по хозяйству Валентине, мысленно ощупывая ее крутые бедра и налитые буфера. Сказывалось месячное воздержание. С самого начала войны, во время наших шараханий по лесам, все находились в таком ступоре, в таком напряжении, что ни у кого даже и мысли не возникало, чтобы где – то когда – то хоть бы и немного вздрочнуть. Не до того, не до этого было, в живых бы остаться, одна забота была. А тут... а здесь... здесь все как – то сразу будто обмякли, будто пришли вдруг в себя, вспомнив при виде бабы, что жизнь – то продолжается, продолжается несмотря ни на что и сразу всем стало как – то легче, легче и спокойнее, и будущее перестало казаться таким серым и мрачным... Будет оно еще у нас, будет! Будет у нас будущее! Пока хуй на баб встает, будет и будущее!... "Щас немного отдохнете, поедите, а я вам покамест баньку растоплю... Там прогреетесь... " – ворковала Валентина своим грудным голосом. – "Одежду – то скидывайте, скидывайте... на себе – то чего сушить... чеж стесняться – то... я вам сейчас из мужниных вещей что – нибудь подберу... " Женщина вышла и минут через десять возвернулась, держа под мышкой несколько комплектов нижнего мужского белья, а в руках здоровую, литров на пять бутыль самогона... "О – ооо – го – го!!!" – радостно и возбужденно загоготали мужики, сразу заторопившись к столу.

Все расселись кругом. Сашка, принял бутыль, откупорил, быстро и небрежно расплескал жидкость по стаканам, все подняли, он поднял свой, свободной рукой приобнял за талию оказавшуюся рядом Валентину и заискивающе заглядывая ей в глаза, провозгласил тост: "Ну, Валюша! ну ты просто прелесть какая женщина! Мы прямо даже и не ожидали встретить такую хозяйку! Так нам с тобой подфартило, так подвезло! Да, мужики? Ну я прямо не знаю... От себя лично и от лица всей Красной Армии выражаю тебе огромную благодарность! За кров, за приют и за ласку! За таких женщин мы будем драться до последнего и Родину врагу не отдадим! За тебя и за всех советских женщин в твоем лице! За Родину!" Все выпили, Валентина тоже и тут же заторопилась: "Ну вы здеся устраивайтесь, а я баню пойду приготовлю... чистыми и воевать – то легче будет... " Она вышла. Сашка налил по второй, мы снова выпили, навалились на еду... Выпили по третьей... Еще... Хмель быстро ударял мне в голову, стало как – то особенно хорошо – хорошо, все поплыло у меня перед глазами, потом на них тяжело упали веки и я задремал в углу, провалившись и забывшись во тьме... Прошло какое – то время... Меня растолкал Сашка. "Витька, хоре дрыхнуть, успеешь еще! Иди давай попарься! А то грибами зарастешь, как пень лесной!" Я зевнул, потянулся, почесал затылок, протер глаза, глянул на часы – прошел всего – то час с небольшим.

Мужиков в комнате не было, только Сашка стоял передо мной, уже румяный и чистый, с мокрой головой и в одних белых подштаниках на ногах. Подштаники были сильно ему велики, провисали в мотне – видать совсем не малого росту был их прежний хозяин, Валентинин муж... Продолжая позевывать, я встал и, подталкиваемый Сашкой, поплелся в баню. Там было жарко, влажно и темно. Огонь из открытой печной топки освещал небольшой предбанник, отблескивая в голых и мокрых телах сидящих по лавкам мужиков. Они встретили меня пьяными ободряющими возгласами. "Давай, лейтенант, заходь уже! Где ж это ты застрял – то? Небось все хозяйку уговаривал, чтобы пошла спинку ему мочалом потерла. Ну как, летек, сговорил? А то нам тоже охота уже на ее мочалку посмотреть. И потереть ее и погладить, ладошкой да по пизде, и хуй ей засадить! Видали, ребят, какая у нее жопа! на всех хватит. Да и на пизде небось не одна Витькина ладошка уместится! Ее всем скопом нада уебывать... " Я молча ухмылялся себе под нос, слушая эту похабщину. С наслаждением стащил с себя пропитанную потом и грязью казенную одежду, почесав, разгладил слежавшиеся яйца, голым нырнул в парную, для порядка наподдавал побольше пару, забрался на самую верхнюю полку и долго – долго лежал, истекая потом, но блаженствуя. Когда становилось совсем уж обжигающе и нестерпимо, я выходил в предбанник, хлебал кваску из приткнувшегося в углу ведерка, и немного охлынув, опять возвращался на жаровню.

Вконец напарившись, занялся стиркой. Постирал гимнастерку, штаны, бельишко, портянки..., потом стал мыться, яростно натирая мочалом свое соскучившееся по чистоте тело. Грудь, руки, ноги, жопу... не забыл и про свои запревшие в лесных скитаниях муди, потер пальцами залупу, погладил по стволу... член благодарно надул и поднял свою головку... да, блять... бабу бы ему, хоть какую бы, лишь бы пизда волосатая была да дырка в ней... только где ж ее взять то, бабу то... воюй вот теперь, коли до войны не успел... я тяжело вздохнул... и принялся дрочить... дрочить и надрачивать... сначала потихоньку, потом все сильнее, сильнее и сильнее... наконец яростно и одержимо... Я представлял нашу хозяйку, Валентину, будто она случайно зашла бы вот сейчас ко мне сюда, в баню... и увидев мой задравшийся хер, не сдержалась бы и отдалась мне... как я задирал ее длинную крестьянскую юбку, оголяя ее выпуклые икры, выпуклые натруженные бедра, потом стаскивал с нее рубаху и ее тяжелые сиськи часто рожавшей женщины падали мне в руки... и я мял их, и тискал, и болтал из стороны в сторону, и перекатывал в ладонях, и целовал, и сосал соски, и сами груди, и круглый живот, и низ живота, а потом в шейку, в основание ключиц, в ушко, постепенно вставляя свой хуй в раскрытую пизду между поспешно раздвинутых ног и ебал, ебал, ебал... Я кончил очень быстро, быстро и очень бурно, обильно забрызгав пол и стены своей спермой... У – ффф... Да, блять! бабу бы хорошо... но и так неплохо... разрядочка что – надо! Я еще немного посидел, успокаиваясь, еще раз ополоснулся водой, вышел, еще хлебнул квасу, обтерся, одел оставленный мне комплект исподнего и поплелся до дому. Мужики продолжали квасить – самогону в бутыли оставалось уже чуть на донышке.

Мне налили штрафную. Я выпил, занюхал рукавом, осмотрелся и тут только заметил, что Сашки и старшины нету. "А где Сашка – то? Батьков где?" – спросил я у остальных. Мужики заухмылялись. "С хозяйкой пошли догова – риваться... " – объявил мне, сидящий напротив, красноармеец Кузин. "Насчет чего договариваться?" – не понял я. "Насчет т – т – того договариваться... Насчет т – того и эт – того... " – снова объяснил Кузин и для наглядности подвигал перед собой взад – вперед руками. Все по – лошадиному заржали... До меня тоже дошло и от этого прямо затрясло всего изнутри... Я там только об этом мечтаю, а они... мой дрын вновь напомнил о себе мгновенным вставанием. Да, бляха – моха! надоело ему видно столько времени без дела болтаться... Хочется ему бабу, хочется... "А лейтенант – то у нас тоже парень видать не промах... тот еще ебарь... глякось, ребят, вон у него как сразу штаны – то оттопырились... " – прогоготал сидящий рядом Ерасов, – "Вон у него какой болт враз заторчал! что у твоего жеребца... тоже видать Валюшу хочет сподпробывать... " – "А в камандиры только с такими хуями и берут, " – вторил ему Кузин, – "Шо за командир, если съебать не сможет... и бабу и тебя, дуру деревенскую... " Снова раздалось дружное ржание. Я покраснел от смущения, встал, бугор на штанах продолжал торчать, я попытался примять его руками, но только вызвал очередной приступ хохота у мужиков. "Ну вас в жопу... Пойду прогуляюсь лучше... воздухом подышу... " – "Иди, лейтенант, иди! Подыши... А то ты в лесу – то не надышался... Иди, иди... Они там... в сараюшке, на сеновале... Комсостав, у нас всегда отоваривается в первую очередь... Помоги бабу раскочегарить. А там, глядишь, потом и мы подтянемся... " Провожаемый вот такими подъебками, я вышел из дома.

Дождь кончился и на черном ночном небе из – за облаков высунулась сияющая и круглая, как жопа, луна с проблядушками – звездами. Я потер свой дрын, он и не думал опускаться, грудь и голову распирало от всевозможных желаний, грязных желаний... Поебаться хотелось... бабу эту, Валентину, хотелось... страшно хотелось... и так ее хотелось, и так... Только ведь ей – же лет сорок будет, она практически в матери мне годится... ну и что?... это ж даже лучше... зато пизда драная, к хую привычная... Была у меня в училище одна девушка, уговорил я ее как – то мне дать, да облажался. У нее такая целка оказалась, что не сломать... только промучался зря и с тех пор боялся этих молодых целок пуще огня и присматривался больше к зрелым бабам... а тут – то, как раз то что и надо, то что доктор прописал... Глаза постепенно привыкали к темноте и я все чаще вглядывался в эту тьму, туда влево от дома, где чернел своими очертаниями небольшой сарайчик. Смотрел и прислушивался, и даже вроде что – то слышал. Несколько раз до меня доносились зву

ки, похожие на смех и на плач одновременно... Неужто и вправду Валентина дала? А что ж, да конечно, мужа – то нет, тяжело ей одной – то, баба – то в самом соку, хочется ей небось... Сомнения и неуверенность все одолевали меня. Наконец я не выдержал и неуверенной крадущейся походкой двинулся к сараю. Чем ближе я подходил, тем явственней становились звуки. Я стал различать голоса... Сначала Сашкин, потом Батькова, и наконец... женщины... Ближе к сараю я подобрался уже на цыпочках, заглянул внутрь, протиснулся в узкий проем двери. Возбуждающе пахнуло сеном. К высокой загородке была приставлена лестница и там наверху слышалась непрерывная возня и шуршание... и захлебывающие вздохи... и стоны женщины...

"Аааа – ай... ааа – ай... ай! Ой, ребята! Ой! Ой, еще давайте! Еще! Ой, как хорошо! Ой!... " Слышалось мерное шлепанье тела о тело, сопенье мужика... "Дай ей в рот! В рот ей засунь!" – услышал я голос Батькова. Женщина замычала, зачмокала, потом подавилась и закашляла. "Не так далеко, Сашок! Длинный он у тебя больно! Головку только... Ой! Ууууу – гуу... уммм... не на... " и опять зачмокала, давясь и откашливаясь... Ебари только натруженно дышали в ответ, прилаживаясь к женщине каждый со своей стороны... "Класcная баба! Да, Санька?" – сдавленно бросил опять Батьков. – "Сиськи такие... большие, но крепенькие... пизда, вообще атас... королевская... я такие больше всего люблю... прям не баба, а царица... " – "И ротик такой горячий, язычок шустрый, знаешь, как он мне сейчас по залупе играет... " – поддержал старшину Сашка. Мужики глубоко вздохнули, переводя дыхание и, распалившись от собственных слов, с новой силой принялись уебывать, уже разомлевшую от двух вошедших в нее хуев, бабу. Сам – то я уже и до того какой – никакой был, а тут вообще всего затрясло – дрожь возбуждения пробивалась то в коленках, то в мышцах рук. Постояв немного внизу и устав, напрягая слух, улавливать слова и звуки, доносившиеся сверху, я потихоньку подобрался к лестнице и ступенька за ступенькой, медленно полез вверх. Охота пуще неволи. Так уж захотелось увидеть, как мужики ебут женщину, что все уже по хую было. Я весь вспотел от напряжения, от желания и от нетерпения, пока наконец моим глазам не предстала вся сцена. Совсем недалеко от меня в полумраке белели три голых человеческих тела – двух мужчин и одной женщины. Тела сцепились определенными местами в единое целое и ритмично терлись друг о друга.

Валентина стояла раком, широко расставив ноги в коленях и глубоко выгнув спину. В откляченную широкую и округлую жопу пихал свой толстый хуй старшина Батьков. Руками он держал Валентину за жопу и натягивал ее, натягивал, натягивал на свой выпяченный член. А спереди Валентину за голову держал Сашка и его задранный хуй на три четверти был воткнут в ее широко разинутый губастый рот. Женщина усердно обсасывала Сашкину елду. Время от времени она выпускала залупу изо рта, чтобы немного отдышаться, потом тщательно облизывала ее языком и снова заглатывала глубоко в рот. Большие крестьянские сиськи коровьим выменем свисали с ее груди и болтались, ударяясь друг о дружку. В моменты наивысшего удовольствия, Валентина хваталась за них руками, поджимала их вверх, они плющились в огромные блины, а она растирала, растирала их ладонями. Постепенно движения мужиков становились все чаще и чаще, они все дальше, все сильнее заталкивали в женщину свои палки, все быстрее и быстрее, как пилу "Дружба – 2", тянули ее каждый к себе. Женщина часто – часто завихляла своей жопой, неистово замотала головой. "Я щас кончу!" – сказал Санька. – "И я! Давай вместе на раз – два – три!" – отозвался Батьков. "Угу!" – мужики напряглись, готовясь к последнему броску, задергались... "И – и – и... Раз... Два... Три!!!" – скомандовал старшина –, "Бляяяя – хааа!!!" Все затряслись, заорали, хуи с двух сторон вошли в Валентину по самые яйца, в горле у женщины что – то булькнуло – в пизде что – то чвакнуло и из обоих ее дырок спереди и сзади брызнули струи спермы... "Ааааа – х... Ууууу – х.... Иыыыы – х... За – е – бииись!!!" – хором простонали мужики и вместе с женщиной, не успевшей слезть с хуев, в изнеможении повалились на сено... Всёёёё... Я быстро, под шумок, спрыгнул с лестницы, метнулся на улицу и там остановился, прислонясь к стене сарая.

Дрожащими руками достал сигарету, долго чиркал спичками, закурил. Да, бля!!! Вот это дело! Вот мне бы так! Я никак не мог успокоиться. Перед глазами все мелькали хуи, женская жопа, пизда, болтающиеся сиськи. Хуй колом стоял в штанах. Хоть снова дрочи. Я курил и не знал куда навострить лыжи, что делать. Самому залесть туда к ним я что – то робел. Заебала, блядь! эта стеснительность... так всю жизнь девственником и проживешь... убьют на этой войне и вспомнить нечего будет... "Витька! Ты шо тут!" – вдруг раздалось сбоку, я вздрогнул от неожиданности и обернулся. Из сарая выходил старшина. "Да вот... ку – ку... курю!" – "А! Понятно!" – взгляд Батькова скользнул по моим оттопырившимся штанам, – "Ну давай докуривай быстрее, а то мы с Сашкой уже вконец изъебались. По три раза ее уже натянули. Она уже вся! понимаешь вся! в сперме. Сашка – то там еще разок пытается ей вправить, уж не знаю как у него получится, а я – то уже все – пас. Подмога нужна! – он вдруг резко приблизил ко мне свое лицо и, дохнув перегаром, жарко зашептал, – "Она знаешь какая баба! Знаешь какая? Такая, бля! ну такая! Ты Витька даже представить себе не можешь! И здеся, и здеся, и здесь (он показал руками на лицо, грудь и между ног) – все при ней. И все разрешает и все умееет. И говорит, что всем ребятам даст. Иди быстрее, пока остальные мужики не подвалили!... " Старшина отошел в сторонку, приспустил подштаники, размял руками свой уставший член, поссал, выдав долгую и мощную струю мочи, поболтал мокрым членом и чуть качающейся то ли от водки, то ли от долгой ебли походкой быстро зашагал к дому, широко расставляя при этом свои кривые кавалеристкие ноги. Я решился. Не ждать же повторного приглашения, мужик я или не мужик? пока что нет, так и надо же когда – то им становиться!

Я еще пару раз затянулся, потом двумя пальцами стрельнул бычок в заросли крапивы, почесал затылок и и по – кобелиному порысил на запах пизды... Сашка лежал на Валентине и, рыча как трактор, впаривал ей между ног свой длинный кол. Я неуклюже перевалился через загородь и пополз к ним, на ходу стаскивая с себя дареные подштаники отсутствующего мужа. Сашка обернулся в мою сторону: "Кто тама? Ты что ль, Витек? Тоже сладенького захотел? Я щас... щас... щас... Прикинь, четвертый раз ей впариваю, все наебстись не могу... Такая баба!... Такая баба!!! Ну ты ж сам видишь!" Валентина по – блядски подхихикивала под ним, а он все еб, еб и еб ее, подкручивая и подкручивая своим задом. Это была Сашкина коронная техника, отработанная уже на многих бабах. Бабы просто улетали от удовольствия доставляемого его поступательно – вращательными, как у шатуна, движениями. И Валентине чувствовалось это нравится. Ее хихиканье быстро перешло во всхлипывание, потом в стоны, потом в непрерывный вой. "Ой, какой же ты ебарь, ой какой же он у тебя большой, ой как же пизде хорошо, ой соскучилась она по хорошему хую, ой как давно меня так не ебали! Ой как же хорошо!" Она все подвывала и причитала, а Сашка все еб и еб и в какой – то момент задолбил так часто – часто, что казалось живого места в ней не останется. И тут он вдруг замер, закричал, как северный олень в тундре, и рухнул вниз, распластавшись по женщине. По его подрагивающей жопе, можно было представить, как в этот момент, его сперма брызгала в разгоряченную пизду женщины, а Валентина чувствовала эту струю, обливающую ее изнутри и рыдала – рыдала от сладостного томления расползавшегося от пизды по всему ее телу. Я в нетерпении ждал своей очереди.

Хуй мой готов был уже лопнуть, море – море спермы томилось в нем. Я в нетерпении и по привычке водил вдоль ствола правой рукой. Блядь! Ну давай же! Я же сейчас уже солью! Наконец Сашка освободил пизду и уступил мне подле нее место. Я ни секунды не мешкая, хуем вперед полез на Валентину. Она была большая, белая и мягкая на ощупь. Слаткий хлебный запах продолжал исходить от нее. Я ткнулся носом меж двух ее больших сисек, обхватил их руками, обволок их вокруг головы. Потом ощупал ее большой округлый живот, жирные ляжки, опять сиськи, нашел соски, долго крутил и оттягивал их. Потом полез выше, нашел губами ее горячий рот, она встретила меня своим мокрым языком, я засосал его и в тоже время хуем раздвину ее мокрые волосатые губы, соскользнул ниже и вошел в ее большую горячую скользкую пизду. Вааа! Вааа – а!! Вааа – а – а!!! Вот оно блаженство. Наконец – то! Я, как кролик, запрыгал на этой живой перине, мой хуй затерся внутри нее и практически сразу же кончил. Я просто залил всю пизду спермой. Женщина удивленно дышала подо мной. Что это за петушек скорострельный такой на нее взобрался. Она даже не успела, наверное, прочувствовать мой хуй. Но и я вроде не собирался останавливаться. Это только пенки сбежали с моего молочка. Пусть много пролилось, но много еще и осталось. Я тут же пошел на второй заход и дело сразу пошло на лад. Постепенно женские половые губы плотной резинкой обхватили мой член, я почувствовал, что Валентине стало приятно ощущать меня в себе, она тихо поскуливала, постанывала подо мной и потом, когда я перешел на быстрый галоп, не сдержавшись, просто громко заплакала в голос.

Я почувствовал, как запульсировала ее пизда, как втянула она в себя мой хуй, как замерла и несколько виброобразных сокращений прошло вдоль моего ствола. Мне стало нестерпимо – нестерпимо – нестерпимо хорошо, из меня опять сильно потекло и забрызгало в это и так уже достаточно забрызганное влагалище, перед глазами у меня пошли оранжевые круги, в ушах что – то зашумело, зазвенело и я потерял сознание... Вот так принял я свое первое боевое крещение в этой бесконечной никогда непрекращающейся войне мужиков с бабами, в войне хуев против пизды и надо признать честно, что чуть не погиб в первом же своем бою. Слишком неравным был бой! Уж больно матерая оказалась эта вот моя первая пизда... А что же было потом? Да то, что и было до этого. Жизнь и смерть. Любовь и ненависть. Друзья и враги. Валентина привела меня в чувство, сильно похлопав меня мозолистыми ладонями по щекам. Я было потянулся к ней опять, но она со смехом отстранилась. "Лежи уж, отдыхай, аника – воин. Вижу уж, что в первый раз ты так... Не торопись, на твоем веку еще много этого добра будет!" Тут как раз вовремя к нам и остальные ребята подлезли. Они по очереди и все вместе справили с Валентиной свою непреходящую солдатскую нужду. Она не сопротивлялась, хоть и устала уже, и была со всеми обходительна и доброжелательна. Я лежал и смотрел на эту кучу – малу из голых человеческих тел, где уже непонятно было где – кто и где – что. Только по звукам можно было догадаться, когда и кто кончает. Лежал и охуевал. Сколько ж есть на свете всяких разных возможностей для ебли, для того чтобы мужику в бабу воткнуться.

Как только Валентину не ебли, а она только покорно подставляла свои отверстия и принимала внутрь себя все, что и положено в таких случаях женщине принимать. А потом все угомонились, и я вдруг снова оказался вместе с Валентиной, но уже почему – то в доме, в ее супружеской кровати, оказались почему – то одни и вдвоем (может она так захотела?) и уже, как опытный кобель, я дарил ей свои ласки, а она дарила мне свои. В конце концов я так и заснул у нее под боком, прикрыв голову сверху, как защитой от всех опасностей, одной из ее сисек. А рано на рассвете в село въехала колонна немцев. Хорошо, что чутко спящий Батьков услышал шум моторов. Он – то и поднял нас. Сон и хмель у всех смахнуло, как рукой. В спешке и бегом мы натягивали обмундирование, собирали свои мешки, проверяли оружие. Валентина успела только обнять и поцеловать всех на прощание. Через задний двор, огородами мы спустились к небольшой реке и вдоль нее, пользуясь туманом, добрались до леса. Опасность снова прошла стороной. Но война – то продолжалась. Настоящая война с настоящим врагом. Только через пару месяцев мы смогли выбраться к своим. После долгих проверок, нашу группу рассортировали по разным частям и больше я никогда никого не видел. Только с Сашкой мы продолжали оставаться вместе. Еще два года. Он погиб летом 1943 в битве под Курском, погиб у меня на глазах. Его буквально разорвало на клочки, упавшей в окоп миной. Меня тогда тоже зацепило, но это было только ранение. Подлечившись, я вернулся на фронт. Потом меня ранило во второй раз. Но бог миловал.

Войну я закончил целым и невредимым, как и хотелось в Берлине. За долгие четыре года, много всяких и разных баб у меня было, всех их сейчас и не вспомнишь. Но ту первую свою из первого военного месяца я помню очень и очень хорошо. Валентина ее, значит, звали... Да... после войны была у меня как – то мысль съездить в то село, посмотреть, как она там и что, да так и не собрался. А зачем? Что было, то было – что прошло, то прошло...

(продолжение следует... )