Как я был моделью

Это великим художникам натура не нужна. У них все в голове. Не нужно выходить на пленэр и дилетантам. Схватил цифровик, выскочил на улицу, нащелкал фоток, а потом в каком-нибудь соrеl раintеr или вовсе в аdоbе рhоtоshор размыл, размазал, а затем печатай и бегай, показывай всем – вот какой я художник! Нет! Искусство не ищет легких путей! А посему уголек, холст и масляные краски еще ох как долго будут служить начинающим художникам.

Я еще утром заметил это объявление: «На кафедру рисунка и живописи требуются натурщики: мужчины и женщины. Оплата сдельная – пять и восемь (ню) рублей в час». Неплохо, подумал я, членом помахал, мошонкой потряс, и восемь рубликов в карман! Если позировать четыре раза в неделю по четыре часа, то за месяц получится сто двадцать восемь рублисов! Хо-хо! Я еще немного подумал, пошел и отклеил объявление, ибо конкуренты нам не нужны! Почему нам? А потому что в пару я решил пригласить какую-нибудь девицу вроде Ленки Соколовой, тонконогой и грудастой.

С объявлением в руке я к ней и подошел. Ленка сидела и, высунув от старания язык, заполняла протокол испытаний нити на разрыв. «Лен, тебе восемнадцать есть?».

— А что, замуж приглашаешь?

— Пока нет. Подработка есть. Вот посмотри-ка!

Я положил перед ней объявление.

Она прочла и недоуменно вытаращила на меня глаза.

— А что значит «рубли ню»?

— Это значит, что за позирование без одежды тебе будут платить восемь рублей в час!

— В купальнике?

— Ха! Хрена-то! Голышом!

Ленка задумалась, и чем дольше она думала, тем сильнее краснела, видимо, представляя себя сидящей без ничего на подиуме под жадными взорами студентов. Блондинки вообще легко краснеют, а Ленка – в особенности!

Она даже положила руки на низ живота, словно прикрывая невидимый глазу срам.

— Лен, руки за голову!

Она вздрогнула и рассмеялась:

— Да, ну тебя!

— Вот что я думаю, – вполне серьезно сказал я. – Для практики нам нужно попозировать Оганисяну. Он фотограф хороший, готовит какую-то выставку, да и нам фотографии не помешают. Придем наниматься и вывалим фотки на стол!

Самвел Хоренович Оганисян был в высшей степени универсальным человеком. Кроме фотографии, он увлекался музыкой - играл на клавишах, сочинял стихи и песни.

Ленка задумалась опять.

— Да он же пидор!

— Лен, это-то почему?

— Он такой вежливый, услужливый, аж противно. Настоящий пидор!

— Я тоже вежливый. Выходит, я тоже пидор?

— Ты нет, – стеснительно улыбнулась Ленка. – Ты так на меня смотрел!

— Так я с ним поговорю?

— Поговори. Пусть поснимает...

Я пошел и поговорил. Оганисян тут же согласился. Хороший человек Самвел, хоть и пидор!

— Лен, завтра готовься! Поняла?

— А почему завтра, а не сейчас?

— Сейчас? Он уже уходит, Борю Мойзеса снимать, а завтра вечерников не будет, и нам никто не помешает. Так что завтра.

Ленка пожала плечами. Завтра, так завтра!

Утром она пришла раньше меня. Вся в черном и красном, бледная, сосредоточенная и накрашенная в силе «вамп». У меня аж дух захватило! Она остервенело печатала на машинке, а я ей любовался. Определенно, высокая прическа и сильно подведенные глаза ей шли. Вот так бы каждый день!

Следом за мной пришел и Оганисян с фотографическим кофром на длинном ремне. «Ого!», – восхищенно сказал Самвел. – «Вот это типаж!».

А профессор Алексей Егорович Савостин не восхищался Леночкой. Он озаботился ее душевным состоянием.

— Лена, у Вас что-то произошло?

— У нее, Алексей Егорович, любимый кот сдох! – сказал я, сделав скорбное лицо.

— И не кот, а кошка! – поправил меня Оганисян. - И не сдохла, а в окно выпала с одиннадцатого этажа. Вдребезги!

— А потом по ней каток проехал, – добавил я со вздохом. – Так что кошка восстановлению не подлежит!

Профессор недоверчиво посмотрел на нас, хмыкнул и скрылся у себя в кабинете. А мы пошли искать фоны для вечерней фотосессии.

— Может, у Андрея? – неуверенно предложил я. – В подвале?

— Точно! Там такой срач, что снимать готику в самый раз!

С Андреем Григорьевичем Кравчуком договориться оказалось проще простого. Три рубля, и ключи от подвала гремели у меня в кармане. «Только заприте все!», – сказал Андрей. Хороший человек Кравчук, когда не пьяный!

Ровно в восемнадцать ноль-ноль мы спустились в подвал по выщербленной лестнице. Впереди шел Самвел с фотоаппаратом «Практика» на животе, а я вел Ленку Соколову под руку, чтобы не запнулась на ступеньках и не сбежала. Самвел включил свет, но в подвале особо светлее не стало, потому что из пяти лампочек горело только две. «Ничего!», – сказал Оганисян. – «У меня вспышка есть!». Он достал из кофра вспышку и вставил ее в «горячий башмак».

Ленка, правда, сегодня была хороша! Блестящие узкие брюки, черный короткий пиджак, красный жилет и белая блузка с кружевным жабо и манжетами делали ее опасной и желанной. На вид, конечно.

— Значит, идея такова, – сказал Самвел. – Ты будешь вампирихой, а он – придурком, который случайно забрел в подвал в поисках какой-нибудь железяки. Лен, забирайся на кипу.

Ленка полезла на двухсоткилограммовую кипу хлопка, обернутую в мешковину и стянутую тонкой стальной проволокой.

— Володя, помоги ей.

Я подхватил Соколову под колени и подсадил.

— Вытяни ногу, как потягивающаяся кошка. У тебя есть кошка?

— Теперь нет, вы же ее утром убили, садисты! – засмеялась Ленка.

— Не отвлекайся. Вот так. Хорошо! Теперь встань на четвереньки и сильно прогни спину! Еще, еще! Теперь становись на колени, распахни объятья и открой рот, словно воешь! И не пялься в камеру! Теперь ты, Вовка. Подойди к ней, согнись чуть-чуть в поясе, и смотри ей в рот! Отлично!

Оганисян командовал, мы послушно корячились в пыли на складе сырья Кравчука, затвор щелкал, а вспышка ослепляла.

— Десять кадров осталось! – объявил Самвел. – Переходим к эротике. Вампиры, как всем известно, кусают сонную или бедренную артерию. Ты, Ленка, будешь кусать его за член, за мошонку, а ты, Вовка, кусай ее за груди. И все кончится свальным грехом, то есть в позе «шесть на девять» ты будешь кусать ее вульву, а ты, Ленка, возьмешь в рот его член как можно глубже, словно откусила, а я кровь потом подрисую.

Часам к девяти вечера пленка в камере «Практика» закончилась, Оганисян ушел проявлять, закреплять и печатать, а мы отдохнули здесь же на кипах хлопка и засобирались домой...

На следующий день Самвел Оганисян пришел после обеда с двумя небольшими альбомами. Усталый, но довольный.

— Вот вам, ребятки, порфолио. Видит бог, я старался!

Заведующая кафедрой рисунка и живописи Наталья Петровна Бесчастнова приняла нас благосклонно, усадила нас в кресла, угостила кофе. Разговаривала, в основном, с Соколовой, а я улыбался невпопад и постукивал ногтями по полированной крышке стола. Наталья Петровна листала Ленкин альбом и удовлетворенно кивала. Наконец дошла очередь и до меня.

— Это Вы снимали?

— Нет, ну что Вы!

— А кто?

— Есть у нас один сотрудник, – загадочно сказал я.

— Вы ее суте... менеджер?

— Ни в коем случае. Я такой же начинающий натурщик, как и Лена. Вот мой портфолио.

Бесчастнова равнодушно просмотрела мои фотографии, криво улыбнулась и вернула мой альбом обратно.

— К сожалению, место натурщика уже занято. Возможно позже.... Позвоните как-нибудь. А Леночку мы возьмем на двойной оклад. Мне кажется, у нее большое будущее. До свидания!

Мы церемонно раскланялись, Ленка пошла в отдел кадров увольняться, а я даже не расстроился. Каждому – свое!

На кафедре «Методы и средства исследований» меня ожидал Самвел Оганисян.

— Ну, что, взяли?

— Не-а. Ленку взяли, а меня – нет. Так что твоя работа удалась наполовину.

— Это все потому, что Бесчастнова – лесбиянка. Я как-то ходил на ее выставку, так там одни девки в раскоряку. Так что неудивительно! Но я тут тоже подсуетился, продал негативы кое-кому. Вот твоя доля.

Он протянул мне пять бумажек по сто долларов.

— Будет еще, занесу.

— Спасибо, Сэм! Ты настоящий друг!

Хорошо, скоро Новый Год, – думал я, поглаживая карман с пятью портретами Гровера Кливленда. – Будет с чем праздник встретить. Одна тысяча девятьсот девяносто первый...