Иван-елдак

В деревушке у речушки, в покосившейся избушке жил да был Иван - рыбацкий сын.

Всем Иванушка пригож - статен и душой хорош. На радость тяте с матушкой рос не по дням, а по часам. Но вот какое дело: хозяйство мужское - росло и того пуще. А посему, когда пришла Ивану пора девок хотеть, так тут прям беда настала.

Как вечер, деревня криками радости наполняется, лишь бедный Иван в одиночестве мается.

Ни девка, ни жена опытная принять не может. Уж даже пришёл к дородной Марфе, десятерых родившей, да без мужика страдавшей. Так Марфа-то как уд его увидала, взмолилась, что лучше ещё дюжину родит, чем такую оглоблю примет.

Вот и ходит Иванушка один-одинешенек. Да ходить-то тоже морока. У других парней всё как положено - хозяйство в штанах болтается, на красных девиц поднимается. Иван же уд в штанину заправляет, по дорожке с трудом ковыляет. Но и тут однажды незадача вышла.

Полюбилась Ивану красна девица - Дуняшей звать. Да и кому бы не полюбилась! Личиком приятна, персями богата, станом тонка, в заду широка. Словом, загляденье, а не девка! За ней и самые статные парни увиваются. Оттого Иванушка подойти к ней робеет, а уж тем паче на людях - а ну как прогонит, осмеёт, позору не оберешься. И всё же сердцу не прикажешь - и днём и ночью о крале Иванушка думает.

А тут как-то заметил, что пошла Дуняша на озеро, да не с подружками, а одна. Решил Иван, что там-то наедине в любви и признается, ну а коли засмеёт его краля и прогонит, там же и утопится.

Токмо вышло всё иначе. За длинноногой Дуняшей Иванушка не поспевает, через два шага в штанине уд поправляет. Доковылял до прибрежных кустов, едва собрался выйти да слово молвить - глядь, а красна девица лапти скинула, да сарафан уж наверх тянет. Никак купаться собралась. Тут у Ивана сердце подпрыгнуло - сколько уж он зазнобу свою тайную нагой представлял, а тут такой случай! Затаился, и смотрит во все глаза.

А Дуняша-красавица, о соглядатае не ведая, неспеша раздевается. И не просто одёжу скидывает, а напевая да пританцовывая. Подол медленно вверх тянет и притом бедрами вовсю качает. Вот уже ножки белые, длинные да стройные оголилися, ещё чуть-чуть и ягодички круглые засветилися.

У Ивана аж дыхание перехватило, чувствует - штанина тесна стала: от красоты увиденной уд набухать начал. А красавица будто нарочно задом виляет, голодный взгляд к себе привлекает. Ох и хороша у Дуняши задница! Широка - на стуле не поместится, а ягодички гладкие да упругие.

А молодушка тем временем дальше раздевается, в узкой поясничке прогибается. Вот боком на миг встала, голое бедро показала. Сарафан уж до самой груди собрала, да через такие титьки одёжу стащить - та ещё наука! Ну да Дуняше не впервой. Плечиками повела, руки хитро завела, да и вывалила прелести свои на свет белый.

Как увидал Иванушка такую красоту, обо всём на свете забыл, даже не заметил, что штаны от налившегося уда уже затрещали.

А девица на звук обернулась, пышная грудь ее колыхнулась. Тут уж уд у Ивана до того напрягся, что штанину порвал, кверху взметнулся, да так по лбу вдарил, что бедняга на полдня чувств лишился.

Как про то прознали, неведомо, но земля слухами полниться, и прослыл он с тех пор на деревне как Иван-елдак.

Скумекав, что от второго такого удара дураком станет, предпринял Иван меры. Дубину свою теперча не в штанину заправляет, а наверх поднимает, поясом закрепляет, рубахой прикрывает. Одна беда: при такой свободе стоит какой девицей залюбоваться, елда мигом вырастает да через ворот подбородок подпирает. Впору хоть бороду отрастить, чтоб эдакий срам прикрыть.

А дальше и вовсе маета началася. Парни-то все девок сношают, да в красивых яйца свои опустошают. У Ивана же семя без меры копится. И от семени ентого яйца его так разбухли, что меж колен качаются, в штаны не помещаются.

Как стало совсем невмоготу, дождался Иванушка, пока все по делам пойдут, на лавку поудобней уселся, елду свою выпростал и знай себе наглаживает. Сам же грезит, будто это зазноба его Дуняша-красавица нежит да ласкает. А как настало время ядра опустошать, тут уж Иванушка совсем в беспамятство впал. Когда же в себя пришёл, огляделся - аж за голову схватился... Три дня и три ночи избу отмывали!

За енту оплошность батюшка пороть не стал, но строго-настрого наказал: чтоб больше в избе ни о чём слаще старой кочерги и думать не смел.

Легко сказать. Тут хоть думай, хоть не думай, но едва токмо вечером девки по деревне откричались, а на заре петухи, и вот уже у Иван-елдака ядра снова так налИлись - в девичьих ладонях бы не поместились.

Сидит Иванушка, без девки страдает, как пыл в шарах остудить гадает. Ничего лучше не придумал, как пойти на озеро, и в самом деле хозяйство свое в водице остудить.

Сказано - сделано. Токмо направился Иван на дальний берег, куда люд деревенский обычно не захаживает. Как пришёл, первым делом штаны спустил, огромные ядра свои из тесноты освободил. Аж вздохнул с облегчением. У кромки уселся, да хозяйство своё в водицу опустил. Знай себе сидит наслаждается.

Вдруг чувствует, будто коснулся кто-то самого навершия уда. Глянул и обомлел - из воды смотрит на него девица небывалой красоты! И не просто смотрит, а заодно навершие лижет.

Что за невидаль! Хотел было Иванушка вскочить, а девица елду его руками схватила и не отпускает. Замер парень, как истукан, и не знает, то ли ласками наслаждаться, то ли за хозяйство своё бояться.

А красавица знай себе дело свое нескромное продолжает: в глаза глядит, да уд устами ласкает. Хоть и боязно Ивану, но всё же стал быстро силой мужской наливаться. А девица елду обхватила руками пуще прежнего, так её из воды и выудил. Глядь, а у девицы вместо ног - хвост рыбий!

Какую рыбку диковинную поймал!

А бесстыдница знай своё дело продолжает, в глаза парню смотрит и вопрошает:

— Что, Иванушка, не весел, в хладну воду уд повесил?

— Как же мне веселиться, красавица чудесная. На деревне девки со всеми парнями гуляют, а меня как огня избегают. Всё из-за уда моего треклятого.

Засмеялась русалка, будто ручеёк весенний зазвенел, мужскую плоть наглаживает да приговаривает:

— Глупые они, богатство такое отвергают! А хочешь, я твоей полюбовницей стану?

Словам Иванушка дивится, но яйца просят разрядиться. Подумал-подумал, да и согласился. Ну и что, что хвост рыбий. Зато лицом прелестна, станом чудесна. Как осинка стройна, грудки маленькие, но круглые, высокие, маленькие вершинки чуть вверх да порознь смотрят.

— Коль полюбовницей назвалась, - молвит Иванушка, - так помоги с тяготой моей совладать.

А русалка будто только этого и ждала - ещё усердней об уд трётся, целует, да ручками берётся. Уж изо всех сил трудится-старается, а семя у Ивана всё не изливается.

— Не сдюжить мне одной, не справиться. позову на подмогу сестрицу-красавицу.

Ударила русалка дважды хвостом по воде, и вдруг из глади озёрной вторая диковинная девица появляется, да к любовникам направляется. А как вынырнула по пояс, так у Иванушки пуще прежнего глаза загорелись. Сестрица-то красотой ничем не уступает, а из под прядей налитая грудь выпирает. Волосы густые откинула, Ивана пригодностью своей пленила. Чуть шелохнется - титьки прелестные качаются, в ладонях как пить дать не помещаются.

Поняла всё сестрица без слов,

Меньшая русалка об уд с одной стороны гибким станом трётся, вторая с другой стороны грудями водит, и обе с блаженством язычками да губами по всему стволу ласкают. Уж изо всех сил трудятся-стараются, а яйца у Ивана всё не опустошаются.

— Не сдюжить нам вдвоём, не справиться, позовём старшую сестрицу-раскрасавицу.

Ударили русалки трижды хвостомам по воде, и вдруг из глади третья диковинная девица появляется. Сама лицом очаровательна - глаз не отвести, а как по пояс вынырнула, так Иванушка и вовсе дар речи потерял. У русалки-то у ентой груди величины неслыханной, красоты невиданной. Такие и не прикрыть ничем, а притом не висят мешками, а немыслимым образом стоят, сосочками чуть вверх торчат.

Подплыла старшая, с сестрицами на своём, на русаличьем обмолвилась. К Ивану все втроём прижались, за руки взялись... да и утянули бедолагу в воду.

Испугался Иванушка не на шутку, вспомнились ему тут же былички, что русалки красотой своей парней молодых заманивают, а сами губят в темных водах. Стал Иван-елдак себя корить, за беззаботность бранить. Что есть сил брыкаеется-вырывается, да только всё зря старается - дальше и дальше тянут его водные искусительницы.

И вот уж Иванушка стал с жизнью прощаться, как русалки его вдруг на поверхность вытащили, да на камень усадили. А тут ещё морока - от ласк ядра его мужские ещё больше налились, совсем необъятными сделались. Ох и намаялись! То чуть об камень не разбили, то парня на них же едва не посадили.

Отдышался Иван, отплевался, смотрит - сидит он на камне посреди воды, а берега и не видно вовсе. Русалки же подле него ожидают, груди прелестные мнут-наминают, с Иванушки взгляда голодного не сводят.

— Почто вы меня сюда притащили, для чего едва не сгубили?

— Полакомиться тобою хотим!

Иванушка аж похолодел от страха, а девицы водные знай себе смеются-заливаются. Старшая же на ядра его ладони положила, нежно поглаживает да поясняет.

— Нет для русалок лучшего лакомства, чем семя мужское. Сестрицы, как ядра твои увидали, меня на пиршество позвали. Коли семенем нас досыта напоить смогешь, домой жив-здоров попадёшь.

Тут Иван-елдак успокоился: уж чего-чего, а семени у него не то что на три - на тридцать три рта хватит! Снова удом он воспрял, русалок к себе подозвал, а те и сами наперегонки поспешили. Потеснились втроём, пристроились и такое бесстыдство стали вытворять, что при детях не сказать, лишь пером написать!

Сидит Иванушка от блаженства себя не помнит. Оно и немудрено! Одна водная красавица правое яйцо целует да облизывает, вторая - левое, а третья, самая сисястая, меж грудями елду зажала, да навершие устами ласкает.

Такого ни один парень долго не выдержит. Вот и Иван, вдруг голову запрокинув, затрясся, в камень руками вцепился, чтоб не упасть, и давай семя изливать!

Елда его здоровенная дернулась, из рук русалки вырвалась, от судорог туда-сюда качается, жемчужными потоками изливается. Да не просто истекает, а бьёт на косую сажень вверх!

Русалки же рады-радехоньки! Вокруг водные красавицы на спинках плавают, да потоки падающие ловят. Как в ротик попадёт, так глотают да облизываются, а ещё лица да груди подставляют, лакомство свое собирают.

Настала очередь русалкам удивляться. Все три уже от живота до макушки обкончены - на лице теплого да густого семени столько, что глаз не разлепить, волосы все белые - мыть не перемыть, даже у старшой титьки её огромные сплошь залиты. А Иван-елдак останавливаться и не думает! Девицы кое-как глаза протёрли, дивятся, а сами руки вверх вытянули, ладони подставляют, да жемчужный дождь собирают. Как накопится, глоток выпивают, остальным лицо и груди умывают.

Наконец, поток иссяк. Сидит Иванушка дух переводит, с обконченных красавиц взгляда не сводит. А те пиршество своё не закончили - знай себе друг с друга слизывают. Вот старшая сиськи свои знатные выпятила. Средняя сестрица язычком по левой груди ведёт, семя белое густое собирает, да с наслаждением глотает. А младшая прямо с сосочка губами берёт, и при этом свои вершинки страстно трёт.

Наконец, девицы с грудей семя слизали, друг друга в губы измазанные поцеловали, обернулись к Ивану, смотрят на него будто пьяные.

— Благодарствуем, Иванушка, знатный пир ты нам устроил!

— Коль захотите, ещё угощу, я не жадный.

— С удовольствием, только нескоро это будет. Мы с сестрицами потомство вынашивать отправимся, понесли мы от тебя.

Тут Иван-елдак от удивления рот открыл.

— Это как же?! Это когда же? Я ведь никуда не...

— Камень, на который мы тебя перенесли, не простой, а колдовской. Семя твое теперь чудодейственной силой обладает - куда не попадёт, всюду жизнь пробуждает.

По слов этих загадочных, подхватили русалки Ивана, да на родной берег вернули. На берегу ещё раз уд да ядра расцеловали, на сим простились и восвояси удалились.

Идёт Иван-елдак домой довольный, песню напевает, пока хозяйство в штанах не так сильно мешает.

Ночью же спалось ему сладко, всё русалки те чУдные снились. А под утро Дуняша пригрезилась и такое вытворяла, что проснулся Иванушка на заре. От сновидений ярких яйца его быстрее и пуще прежнего налились, аж страдает бедолага.

Чувствует парень, терпеть уже невмоготу - спустить надо поутру. До озера нынче дойти не сдюжит, посему уселся на лавку за домом и давай наяривать. Долго ли коротко гонял Иван-елдак, наконец, чувствует - подступило. Хотел направить в огород, но опять не удержал и принялся что было сил поливать во все стороны. Одной струёй и вовсе петуха горластого в курятник затолкал!

А как рассвело, тятенька на двор пошел, возвращается и голову чешет: вот ведь невидаль! На огороде за ночь всё выросло, да в таком состоянии отменном, и вот-вот уже плоды даст. Скумекал тут Иван-елдак, что не слукавили русалки. Поведал он об этом тяте, тот хоть и подивился, но глядя на огород в правдивости убедился.

Шила в мешке не утаишь, тем паче, что люд в деревне не жадный, испокон веков помогать друг другу привыкли. Вот и разнеслась молва о чудесном Ивановом семени. На вече порешили пользовать его по очереди, чтобы всем хватило. А ещё наказали красным девицам перед Иваном оголяться, да одним - взор его услаждать, другим - елду да ядра ублажать.

Вот и вышло так, что Иван-елдак всех девок на деревне голыми повидал, нескромные ласки от каждой испытал, а ни одной по-мужски не овладел.

И всё же однажды женился. Откуда знаю? Так сам на той свадьбе гулял, в брачную ночь со всеми избу держал, чтоб не развалилась. Но про то отдельный сказ.