Грубейшее бессердечие

Grаvе сruеltiеs от NоTаlеntHасk

**************************************

Моторы жужжали почти неслышно, опуская гроб с Паулой в землю. Скорбящие бросали розы на гроб во время его опускания, а затем каждый уходил, по-своему показывая мне, что он все еще со мной: слезливое объятие, крепкое рукопожатие, нежное пожатие предплечья. Наконец, осталась лишь горстка людей: мой сын Уилл, моя дочь Дженни, мой лучший друг с тридцатилетним стажем Аарон и его жена в течение двадцати четырех лет Бекка.

Мои дети горевали так, как это делают дети, впервые ощутив то болезненное смятение, которое в конце концов наваливается на нас жизнь, – то, что мы чувствуем, когда эталон, который всегда был рядом, вдруг исчезает навсегда. Но дети не знают, каково это, когда кто-то входит в их жизнь, полностью ее меняет, а потом уходит слишком рано; боль не становится меньше, но она другая. Она ожидаема, просто часть взросления. Другого мы надеемся избежать любой ценой. В тот день мы с Беккой оба почувствовали это.

Бекка была лучшей подругой моей жены, почти так же долго, как я был другом Аарона. Мы с Аароном познакомились в старших колассах, а Бекка и Пола жили в одной комнате в колледже. Тогда мы с Полой встречались, и в результате Бекка и Аарон познакомились. Мы вчетвером пережили все взлеты и падения нашей взрослой жизни.

Я знал, что Аарон тоже скорбит, хотя он никогда не был настолько близок с Полой, как Бекка. Во всяком случае, ближе к концу. Бекка тоже никогда не была так близка мне как Аарон, и мы с ней никогда не будем близки сейчас.

Думаю, он скорбел о моей боли, как и подобает другу. Я знал, что он скорбит о боли своей жены, как скорбел бы и я, если бы наши позиции поменялись местами. Но тогда я знал, что наши позиции никогда не могли поменяться местами. Мы были слишком разными, хотя до недавнего времени я никогда не признавался себе в этом.

Мои дети крепко обняли меня, а затем пробормотали несколько слов о том, что пора возвращаться домой и собирать вещи. Пола умерла в середине семестра в колледже, и Дженни требовалось вернуться в школу, пока она не отстала. Уилл недавно приступил к новой работе, и время его оплачиваемого отпуска уже закончилось. Я поцеловала дочь в щеку и попрощался с ними. Они предложили меня подвезти, но я отказался, решив еще немного побыть с их крестными родителями.

Как только дети удалились за пределы слышимости, я повернулся к Бекке. Она притянула меня к себе и поцеловала в щеку, прошептав:

– Мне очень жаль, Фрэнк. Она так тебя любила, и я знаю, что ты любил ее больше чем... ну, больше всего на свете.

На последнем слове Бекка запнулась, поняв, что сама того не желая сказала нечто обидное. Я любил свою жену. Возможно, чересчур сильно. Я кивнул и отстранился, оставив ближайшую подругу Полы с выражением стыда и сожаления на лице.

Аарон двинулся ко мне, широко расставив руки, но я оттолкнул его, собираясь уходить. Он растерянно посмотрел на меня.

– Фрэнк?

Потом снова, уже более жалобно:

– Фрэнк? Ну же, приятель, что... – Он остановился, выражение его лица исказилось от болезненного понимания и чего-то похожего на предательство. В любой другой день я бы мог рассмеяться. – Фрэнк, дружище, пожалуйста, не уходи. Давай поговорим. Мы сможем разобраться с этим.

Я прошел еще несколько метров и оглянулся через плечо.

– Я больше никогда не хочу видеть ни одного из вас. Никогда.

Аарон сделал шаг, но его жена положила руку ему на предплечье, удерживая его легким прикосновением. Поздновато уже, – с горечью подумал я. Тем не менее, Пола ее любила.

– Я сожалею о твоей утрате, Бекка. – Она кивнула, нахмурившись.

Мой бывший лучший друг в последний раз позвал меня, почти умоляя:

– Фрэнк! – Теперь мы все трое чувствовали одну и ту же боль, это жестокое, с таким трудом добытое знание о найденной и потерянной любви. Но из всех нас только я подготовился к этому в полной мере.

Шесть месяцев спустя

Смерть моей жены сильно расстроила Дженни, но она все же смогла закончить университет с отличием. Я знал, что Пола светилась бы от гордости. Ее крестные родители тоже, хотя на выпускном я видел их лишь издали. Бекка и Аарон сознательно выбрали жизнь без детей, и наши дети были для них самыми близкими сыном и дочерью.

После похорон мои бывшие друзья не выполнили моего желания, особенно Аарон, неоднократно пытавшийся со мной связаться. Однако на выпускном мне удалось держаться от них подальше. Дженни это заметила, но я лишь сказал ей, что мы поссорились, и ей не стоит вмешиваться. Она все давила и давила, пока я не сказал ей со всей определенностью, что не буду обсуждать эту тему и что шансов на примирение у нас нет. Я должен был понимать, что это лишь подтолкнет ее к тому, чтобы вмешаться. В моей дочери так много от ее мамы.

И все же, когда через пару месяцев я вошел в квартиру Дженни и увидел, что там сидят мой бывший лучший друг и его жена, я не смог удержаться от вопроса:

– Какого хуя?

Глаза моей дочери широко раскрылись от этого ругательства. Я почти никогда не ругался при детях.

– Папа!

Я наехал на нее.

– Я же говорил тебе, что не хочу с ними разговаривать!

Аарон и Бекка заговорили одновременно:

– Фрэнк, пожалуйста...

– Приятель, не надо...

Я зарычал:

– Не смей, блядь, называть меня «приятелем», сукин ты сын!

– Папа!

Мои глаза вернулись к дочери.

– Я говорил тебе, говорил, что больше не хочу с ними разговаривать. Не могу поверить, что ты устроила мне такую засаду!

Бекка сказала:

– Фрэнк, пожалуйста, мы умоляли ее. Аарон... мы оба так по тебе скучали.

– А я по вам не скучал. Совсем.

– При... Фрэнк, перестань. Это неправда. Дженни сказала нам, что все это время ты сидел дома один, и...

– Ты шпионила для них?

– Нет, папа! Нет, конечно, нет! Но я за тебя волнуюсь. Вы все четверо постоянно ходили куда-то вместе. Черт возьми, дядя Аарон и тетя Бекка постоянно бывали у нас дома, когда я росла!

– Да, что ж, все мы совершаем ошибки. – Я ткнул пальцем в своих бывших друзей. – Прими это как урок, Дженни: будь осторожна с теми, кому доверяешь. Некоторые люди только и ждут, чтобы воткнуть тебе нож в спину. Ты даже не знаешь, что они сделали со мной.

Дженни обняла себя за плечи, потирая одну руку, и смущенно отвела взгляд.

– Знаю, папа. Тетя Бекка рассказала мне о том... о том, что ты сделал для мамы. О том, что вы втроем сделали для нее.

У меня отвисла челюсть, когда я пытался отыскать свой голос.

– Я понимаю, как тебе больно...

Я трясся от ярости, стараясь не закричать ей в лицо, но это удалось лишь отчасти.

– Ты даже НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ, насколько мне больно, ты... ты...! – Я с трудом сдержал слово «соплячка», вертевшееся у меня на языке, и с рычанием обратил свой гнев на ее крестную мать.

– Я просил только об одном, Бекка. Об. Блядь. Одном! Я просил тебя никому не рассказывать о том, что случилось, а ты даже этого не смогла сделать! Боже, ты – гребаная шлюха. У тебя всегда были проблемы с ногами, когда мы были детьми, так что, думаю, мне не стоит удивляться, что ты не можешь удержать рот на замке!

Аарон встал.

– Эй, ну-ка следи за тем, что ты говоришь моей...

– Что? Шлюхе, которую ты прислал, чтобы «утешить» меня, пока сам трахаешь мою жену? – Он сделал шаг ко мне. – Сделай это, придурок. Дай мне повод, законный повод, чтобы надрать тебе жопу.

Это его остановило. Не потому, что он боялся меня, как такового; Аарон никогда не был физическим трусом. Моральным – да, но не физическим. Но еще он и юрист, и слова «законное оправдание» подействовали на него как ведро холодной воды на голову. Я пожалел, что сказал их; мне было бы приятно набить ему морду, но не стоило из-за этого садиться в тюрьму. Наверное, это даже к лучшему: нейрохирург не может позволить себе повредить руки.

– Да, я, блядь, так и думал. Достаточно храбр, чтобы приставать к моей умирающей жене, но недостаточно храбр, чтобы вступиться за свою, когда наступает решающий момент. – Я бросил взгляд на Бекку. – Но ведь он тоже не знает всей истории, не так ли?

Лучшая подруга Полы замерла.

– Фрэнк, пожалуйста...

– Нет! Ты не имеешь права просить меня ни о чем. Ты сама все это начала. – Мой взгляд на мгновение переместился на Дженни. – Ты кому-нибудь еще рассказывала?

– Папа, нет! Конечно, нет! Ты можешь мне доверять.

Я не удержался и фыркнул, а она в ответ нахмурилась и пробормотала:

– Я знаю, что в прошлом, когда я была ребенком, у меня не очень-то получалось хранить секреты, но...

– Дженни... – вздохнул я, – ради всего святого, ты даже неделю не могла сохранить в тайне вечеринку-сюрприз по случаю дня рождения своей мамы. И это было два года назад! Ты уже не была ребенком. Это не...

Покачав головой, я снова посмотрел на Бекку.

– Правда? Ты пришла к ней – к моей замечательной, милой, открытой как книга дочери – и рассказала ей этот ужасный секрет обо мне? О моей умершей жене? О ее матери, ради всего святого? Ты рассказала ей, зная, кто она и какая она, зная, что ей ни за что не удастся промолчать об этом дольше микросекунды, и...

– Эй!

Я проигнорировал протест дочери.

– Так что, да, ты получишь точно такую же любезность, какую оказала мне. Никакую. Ты открыла эту банку с червями. Теперь можешь ими подавиться.

На лице Бекки мелькнул страх. Выражение лица Дженни застыло где-то между гневом и растерянностью; олагаю, что первое было вызвано моим пренебрежением к ней, а второе – медленным осознанием того, что, возможно, тетя Дженни не все ей рассказала. Аарон был удивлен моими словами, но еще больше он удивился, когда я отодвинул его в сторону и опустился на стул из IKеа, оставив его, его жену и мою дочь выбирать между диван-кроватью аналогичного происхождения и креслом-мешком, обмотанным скотчем. Дженни, как хорошая хозяйка, выбрала последнее, оставив крестным родителям не самый приятный вариант.

Когда они уселись, я хрустнул шеей.

– Итак, почему бы нам не начать с того, что она рассказала тебе, Дженни?

В разговор вступил Аарон:

– Фрэнк, это я рассказал ей эту историю. Она мне позвонила, беспокоясь о тебе, и... Ну, я просто... Я не понимаю. Правда, чувак, я вообще ничего не понимаю. До похорон все было хорошо и...

– Ха! – Он всегда умел меня рассмешить. – Все было совсем НЕ «хорошо». Но это, по крайней мере, объясняет пару вещей. Например, почему Дженни не выгнала вас обоих отсюда. Ведь она бы так сделала, если б знала правду, не так ли, Бекка?

Жена Аарона открыла рот, чтобы заговорить, но я покачал головой.

– Просто скажи мне, что ты знаешь, Дженни. Или то, что, как тебе кажется, ты знаешь.

Моя дочь поочередно посмотрела на каждого из нас троих, затем медленно начала.

– Я знаю, что мама была больна... раком. То есть, я была там в конце какое-то время, и видела... – Она вытерла салфеткой один глаз. – Дядя Аарон сказал, что у нее был список дел, и ты помог ей выполнить большую его часть. Но в нем был... один пункт, который она... гм... что у нее никогда не было никого, кроме тебя, и ее это беспокоило. Она сказала тебе, что хочет быть с кем-то, и... – Я почувствовал, что мои губы скривились в гримасе; мне больше не требовалось скрывать свой гнев, и я не стал этого делать.

– Папа, я знаю, что тебе больно, но я просто... Я думаю, что это настолько прекрасно. Любить ее, позволить ей фантазировать, даже если это причиняет тебе боль. И скрывать от нее, что тебе тоже больно. Я знаю, что тете Бекке тоже было больно, потому что... ну, ты знаешь, потому что это было с дядей Фрэнком. Но я также знаю, что ты и она... Ну... – ее щеки порозовели, –.. .вы помирились. Так что, я не понимаю, почему ты так злишься. Дядя Аарон говорит, что, возможно, уязвлено твое самолюбие, но я не...

Рычание перешло в резкий смех.

– Это то, что ты думаешь? То, что они тебе сказали? Что мы все вместе сели и решили вычеркнуть один пункт из ее списка дел? Что мы коллективно преподнесли ей этот подарок, а теперь, что из-за того, что Аарон оказался таким феноменальным трахарем, или еще чего, мое эго заставляет меня отгораживаться от них?

Она бросила взгляд на Бекку, которая отвела глаза, затем посмотрела на Аарона, который ободряюще ей улыбнулся. Боже, какая сволочь. И идиот, похоже, тоже. Ну, значит, нас двое. Дженни сглотнула, но ее голос все равно пропищал:

– А разве не так?

– Нет. Неправда. Причин злиться у меня гораздо больше, чем это, не так ли, Ребекка?

Я видел, как крутятся колесики в ее глазах, когда она пытается сформулировать ответ, взвешивая, что именно я могу сказать, а что нет, учитывая присутствие в комнате моей дочери. Неудачный выбор, Бекка, – подумала я.

– Начнем с того, что я был последним, кого включили в эту маленькую «дискуссию». К тому времени, когда твоя мама пришла ко мне вместе с твоими крестными родителями, все уже было решено.

Ободряющая улыбка Аарона померкла, когда я продолжил.

– Но давай вернемся еще дальше. Да, у твоей мамы был рак. Рак мозга. Точнее, мультиформная глиобластома. Я знаю, что мы не слишком много говорили о конкретике, потому что я не хотел, чтобы ты... – Я нахмурился, и мой голос слегка дрогнул, – ты, моя маленькая девочка... Я хотел защитить тебя от худшего. От худшего из всего этого. Потому что я достаточно часто наблюдал за развитием событий на своей практике; я знал, насколько все будет плохо. И я знал...

Я достал из кармана носовой платок и промокнул глаза. Пола всегда над этим смеялась. Называла меня стариком за то, что я всегда ношу его с собой. Это воспоминание заставило меня коротко улыбнуться, но только коротко.

– Еще во время учебы в медицинском колледже на практике в скорой помощи я узнал, какими разными могут быть люди, когда они понимают, что умирают. Большие крутые парни оплакивают своих матерей, жены плюются ядом в своих мужей, отцы решают, что все, чем они хотят заняться в последние три месяца своей жизни, – это оказаться как можно дальше от своих детей.

– Хуже всего с опухолью головного мозга, а еще хуже, когда она настолько агрессивная, как у твоей мамы. Тогда... Что ж, тогда это не просто вопрос предсмертного прозрения. Это сбой в работе мозга. Опухоль давит на те места, на какие не следует. – Я бросил взгляд на своих бывших друзей. – А иногда разрушает способность регулировать эмоции. Контролировать импульсы.

Дженни нахмурила брови.

– Но... Но мама... Она никогда не вела себя иначе. Была просто мамой.

Грустно улыбнувшись, я сказал:

– Это то, во что мы хотели, чтобы ты верила. Мы с твоей мамой старались, чтобы ты видела ее только тогда, когда она была либо в лучшем, либо в худшем состоянии. Как бы быстро все ни происходило ближе к концу, ну... ты была в колледже.

– Ты приезжала домой, но в основном в самом начале, а потом в конце, когда она была прикована к постели. До того как опухоль сильно изменила ее, а потом, когда она была так заметно больна, что ее поведение... Ну, не имело значения. Ближе к концу она принимала так много обезболивающих, что я мог свалить все изменения на это. Но мне не всегда удавалось удерживать тебя на расстоянии. Помнишь Рождество? НГасколько она была маниакальна?

Моя дочь медленно кивнула.

– Да. Я думала... Мы знали, что у нас есть еще немного времени, чтобы побыть вместе. Я думала, что она пытается... прожить его по максимуму. Сделать так, чтобы воспоминания имели значение.

– В какой-то степени так и было. Но также она начала терять контроль. Не знаю, помнишь ли ты, сколько она выпила. Или... – я усмехнулся, – или шум, который она подняла позже тем вечером.

Щеки Дженни из розовых превратились в ярко-красные.

– Обычно, когда вы, дети, приезжали в гости, мы мало что делали, или, по крайней мере, старались быть незаметными. Но к тому времени твоя мама потеряла необходимый самоконтроль. Я дал ей кое-что, чтобы она... сбавила обороты в оставшееся время, пока вы были дома.

Она ахнула:

– Ты накачал ее наркотиками?!

– Я не «накачивал» ее наркотиками; я предложил ей очень легкое успокоительное, и она согласилась. Мы оба хотели, чтобы вы вспоминали ее с нежностью, а не как чужого человека в ее теле, которого мне приходилось видеть по мере роста опухоли. Никто из нас не хотел этого ни для тебя, ни для твоего брата. И я бы никогда не сказала тебе ничего этого, если бы... – ее крестные родители поникли под моим взглядом, –.. .они сдержали свои обещания.

Тон Аарона был где-то между сочувственным и укоряющим, как у отца, который пытается заставить ребенка признаться в том, за что его могут наказать.

– Фрэнк, перестань. Она изменилась не так уж сильно. То есть, в конце, конечно, но не тогда, когда... Ну, не тогда, когда у нас было свидание.

– Чушь. Тебя почти не было рядом, когда она заболела. Здесь всегда была Бекка, приходившая навестить ее, а не ты. Мы тусовались с тобой, а Пола тусовалась с Беккой. Время от времени мы все вместе делали что-нибудь из списка ее желаний, например, прыгали с парашютом, что не требовало от тебя много общения с ней, но на этом групповые мероприятия заканчивались. Ты никогда не переносил нахождения рядом с больными людьми; я помню, как ты попал в больницу ровно один раз, когда я проходил практику в отделении скорой помощи, и чуть не потерял сознание. Но Бекка знала, а ты?

Жена Аарона стиснула зубы и хладнокровно защищалась.

– Все было не так. Да, она была больна, но, Боже, Фрэнк, ты обращался с ней, как с фарфоровой куклой. Пола хотела вырваться и жить, в конце концов! Ловить момент! Хотела получить от жизни все самое лучшее: еду, выпивку, танцы и, да, секс. И, не обижайся, но вы оба были девственниками, когда сошлись. Она говорила, что ты был хорош... даже великолепен... но ей не с чем было сравнивать.

Я снова фыркнул.

– Да, в отличие от тебя, шлюха.

Она закатила глаза.

– Да, Фрэнк, у меня был большой опыт, когда я вышла замуж, как и у Аарона. И да, Пола – упокой Господь ее душу – всегда была немного ханжой до самого конца, как и ты. Но, как ты и сказал, смерть меняет людей.

Какова чертова наглость у этой женщины, – подумал я.

– Ты в самом деле собираешься это попробовать? С тем, что я знаю? Ты не можешь быть настолько глупой.

Бекка проворчала:

– Ты знаешь только то, что я тебе говорила, Фрэнк. Но это не значит, что ты знаешь правду.

– Бекка? – тон Аарона колебался между растерянностью и беспокойством. – О чем ты?

Она взяла его руку в свою и вздохнула.

– Я... я солгала во спасение, Аарон. Дважды, вообще-то, тебе и Фрэнку. До этого не должно было дойти, но... – Она покачала головой. – Честно говоря, я не могу поверить, что он мог так очернить ее память.

– Ты – лживая сука. Не я заставил ее нарушить клятву.

Бекка махнула рукой и закатила глаза.

– Я тоже не заставляла, Фрэнк. Она сама захотела. Я позволила тебе говорить. Теперь помолчи, моя очередь.

Она опять повернулась к Аарону, не сводя с него глаз, и заговорила низким, успокаивающим тоном. Как заклинательница змей.

– Когда я сказала тебе, что Пола хочет испытать другого мужчину, я... исказила то, что знал Фрэнк. Она вскользь упоминала ему об этой идее, но он посчитал, что все это теоретически. Ты когда-нибудь задумывался, на что это было бы похоже, если бы мы не были девственниками, когда начали встречаться? И все в таком духе.

– Что?

– Пожалуйста, милый, пойми меня. Я пыталась сделать что-то хорошее для своей подруги, и знала... – она бросила на меня злобный взгляд, – знала, что Фрэнк слишком несгибаем, чтобы позволить ей быть счастливой так, как она того заслуживает. И знала, что ты слишком предан ему, чтобы... ну, чтобы принять правильное решение.

Он стал было перебивать, но она шикнула на него и продолжила:

– Ты такой хороший человек. И... не пойми меня неправильно, Фрэнк тоже. Пола любила его, и не зря. Я знаю. Но ты – также светский человек, а он – нет.

– Я никогда тебе не изменяла, и знаю, что ты никогда не изменял мне. Однако в прошлом мы оба согласились, что, хотя верность и важна, но важна не более и не менее, чем все остальные клятвы. Пола и Фрэнк с этим не согласились. Во всяком случае, до самого конца, когда она увидела, как много из-за ее ханжества она упустила в молодости. И она захотела это исправить. Так что... Я сказала тебе, что Фрэнк уже предварительно согласился, если она найдет кого-то, кому он доверяет. А кому он может доверять больше чем тебе?

Челюсть Аарона отвисла, а затем резко захлопнулась. Он несколько раз сглотнул, затем хрипло сказал:

– Фрэнк, ты должен мне поверить. Я не знал. Бекка мне сказала, что ты согласился дать это Поле, потому что доверяешь мне. Я... Она дала мне поверить, что ты дал добро. Я не знал, чувак.

– Я знаю, что ты не знал. Я также знаю, что она не говорит тебе всего. Она тебе не сказала...

Тут Дженни обрела голос.

– Подожди! Подожди. Папа, если ты не был с этим согласен, почему согласился?

Я вздохнул. За последние десять месяцев я уже не раз задавал себе этот вопрос, но ответ никогда не менялся.

– Потому что любил твою маму, малыш. Но к тому времени она уже не была твоей мамой.

– Что это значит?

– Она стала... непостоянной. Легко злилась, взбалмошная, безответственная – все то, чем она никогда не была до опухоли. Боль еще не была сильной, но ее поведение сильно изменилось. Я искренне верю, что если бы неподходящий человек – кому она действительно доверяла и кто был готов злоупотребить этим доверием, – достаточно поработал над ней, то твоя мама могла бы решить, что сама хочет завести интрижку в рамках своего списка дел. Она была уже совсем другой.

– И когда они втроем пришли ко мне и «попросили» моего разрешения на одноразовый проход, я точно знал, что будет, если я скажу «нет». Она расстроится и разозлится. Может быть, просто надуется и затопает, но думаю, что все равно это сделает.

– И тогда мне пришлось бы решать, разводиться ли с женой, которой, как я знал, осталось жить всего несколько месяцев, и подвергать всему этому то немногое, что осталось от женщины, которую я любил. Или дать пережить ей это, дать пережить это тебе и Уиллу, даже пережить самому. Вдобавок ко всему, Бекка «услужливо» предложила, как ты выразилась, «сохранить равновесие», так что, у меня не было даже этого выхода: в глазах Полы все должно было быть «честно». Ну, в глазах Полы, после того как их ослепили амбиции Бекки.

– Ее амбиции? – Аарон перевел взгляд на двух людей, которым он безоговорочно доверял на протяжении десятилетий, и понял, как глупо было ошибиться в этом доверии, по крайней мере, к одному из нас. – О чем он говорит, Бекка?

Она наклонила голову, и по ее щекам потекли слезы. Это могло бы стать впечатляющей демонстрацией раскаяния, если бы кто-то был склонен в это поверить. Но я склонен не был.

– Я сказала, что солгала дважды, Аарон. Один раз Поле и тебе. Другая – Фрэнку. Когда ты ушел на свидание с Беккой, я, как мы и договаривались, поехала к ним домой, чтобы... позаботиться о нем. Мне с трудом удалось заставить его открыть дверь.

– Он не хотел быть со мной. Я поняла это. – Змея улыбнулась мне, обнажив клыки. – Он всегда был так предан Поле. Ей это нравилось. И мне тоже.

Она драматично вздохнула, прежде чем снова повернуться к Аарону.

– Итак, мы сели вместе, и я извинилась за свою роль во всем этом. Сказала, что, да, я солгала тебе, и что он не должен винить во всем этом тебя. Если и должен кого-то винить, то пусть винит меня, но я лишь пыталась помочь своей подруге.

Бекка на мгновение прикусила нижнюю губу. Думаю, это был хороший штрих. Это на самом деле подчеркивает ее «раздражение».

– А потом я сказала ему еще одну ложь, чтобы он почувствовал себя лучше. Сказала, что у меня есть скрытый мотив: что он мне всегда нравился. Сказала, что меня задевало то, что все эти годы он отвергал меня в пользу Полы, и я... хотела бы увидеть, что я упустила. Пола всегда говорила, что он великолепен в постели...

Она бросила на меня взгляд и лучезарно улыбнулась.

– Это не ложь, она действительно всегда говорила, что ты замечательный, и именно поэтому я вызвалась его утешить.

Аарон посмотрел на меня, потом на нее.

– Но это было ложью?

Она кивнула.

– В той части, что я хотела его, да. Я никогда не смотрела ни на кого, кроме тебя, Аарон, с тех пор как мы стали вместе.

Я громко рассмеялся, и Бекка одарила меня слабой улыбкой за мои старания.

– Прости меня, Фрэнк. Я не пытаюсь причинить тебе боль, но будет лучше, если признаюсь сейчас, пока не нанесен еще больший ущерб нашей дружбе или твоей семье. Я никогда не хотела никого, кроме Аарона, и...

Мой бывший лучший друг прервал ее.

– Подожди, ты сказала, что солгала дважды. Но ведь ты говорила мне, что той ночью вы оба спали вместе. Что он не был хорош, и... Эээ, прости, Фрэнк.

– О, все в порядке. Как сказала твоя преданная жена, лучше выложить все сейчас, верно? Минимизировать ущерб?

–.. .Да. – Аарон провел достаточно времени в суде, чтобы понять, что расследование ведет к катастрофе, а я провел достаточно времени с ним, чтобы знать большинство его слепых зон. Самой большой, конечно же, была Бекка.

– Тогда, в духе честности, позволь мне сказать, что все, что Бекка говорила до сих пор, – правда. Или, как минимум, то, что она говорила мне, когда мы вместе сидели за моим кухонным столом. Она солгала тебе о моем энтузиазме, очевидно, солгала мне, что я ее привлекаю, и мы с ней договорились, что, хотя мы и не собирались заниматься сексом – потому что я и десятиметровым шестом не тронул бы ее развратную задницу – мы притворимся, будто занимались им, чтобы не расстраивать тебя или, что еще важнее, Полу. Так что, она солгала трижды, а не дважды; но легко сбиться со счета, когда лжешь так много, правда, Бекка? Неважно, вопрос риторический.

Я встал, чтобы размять ноги, и заметил среди коробок, которые Дженни все еще не распаковала, фотографию моей ушедшей жены. Не в силах подавить грустную улыбку, я взял ее в руки и некоторое время рассматривал, прежде чем положить на нагромождение металла и ДСП, смутно напоминающую торцевой столик, рядом с диван-кроватью. Разумеется, лицом к нашим «друзьям».

– Если только это – не две лжи вместо трех. Аарон, помнишь, не знаю, может быть, пять или шесть лет назад, когда Бекка предложила тебе заняться свингом? – Это привлекло ее внимание. Она сразу же стала жесткой как доска. – О, вижу, твоя очаровательная жена помнит.

Он взглянул на нее, затем опять на меня.

– Да, я помню, что упоминал об этом. И что же?

– Твой ответ, если я правильно его помню, был таким: «В аду станет холодно, прежде чем я соглашусь на это». Пола и Бекка тоже говорили об этом, и Пола мне сказала, что Бекка была этим очень разочарована.

Она огрызнулась:

– Да, но в конце концов я с ним согласилась. Это нормально – просто фантазировать, и это... Господи, Фрэнк, неужели ты хочешь вести этот разговор в присутствии своей дочери?

– О, даже не пытайся нести эту чушь. Ты втянула ее в это, а не я. Я бы оставил спящих собак в покое, если бы это сделала и ты. Хочу, чтобы ты запомнила: все, что происходит сейчас, – твоя вина, и тебе не удастся так просто выкрутиться из этого.

Я сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.

– В общем, знал ли ты, что она и Пола снова говорили об этом незадолго до того, как вы втроем устроили мне засаду? Ее слова были, по-моему, чем-то вроде: «Знаешь, если у нас все получится вчетвером, я попробую снова привлечь Аарона к свингу. Ведь это у нас уже получится, верно?»

– Это ложь!

Она взглянула на мужа и, к своему ужасу, обнаружила, что он тоже пристально смотрит на нее.

– Правда, Аарон? Может быть, она намекнула на это после того, как у нее все «наладилось» с Полой? Ведь теперь мы оба знаем, что она солгала тебе о том, что все прошло «хорошо». – Он перешел от пристального взгляда на нее к свирепому. – Видишь ли, я думаю, что она все-таки солгала лишь дважды.

– Первый раз – когда сказала тебе раньше, что предварительно получила от меня разрешение, прежде чем подойти к тебе. Второй – не когда говорила мне, что находит меня привлекательным, а когда сказала, что мы с ней «сравняли счет». Потому что я на самом деле показался ей привлекательным. Она и впрямь хотела переспать со мной, так мне сказала Пола.

Бекка усмехнулась, но ее глаза не соответствовали ее тону; я увидел в них страх, а не возмущение.

– Боже, Фрэнк, конечно, я сказал об этом Поле; хотела, чтобы ей было только хорошо от всего этого. Если бы знала, что ты окажешься настолько хрупким. Я бы...

Это заставило меня громко рассмеяться.

– О, Ребекка. Проблема с привлечением кого-то с плохим контролем импульсов к своим схемам состоит в том, что они не умеют хранить секреты.

Она покраснела, осознав, как много неразумно доверила незнакомке, которая выглядела и звучала как ее лучшая подруга.

– Едва «согласился» на все это, я спросил ее, почему она хочет это сделать. Не так, чтобы ее это расстроило, а просто как бы из общего любопытства. И тогда она все рассказала.

– Бекка сказала Поле, что ваша личная жизнь зачерствела. Что ей не хватает разнообразия, и что она очень хочет быть со мной. Судя по всему, она вкладывала в это даже больше, чем Пола в свой список дел. Более того, она сказала мне, что Бекка жаловалась на скуку еще до того, как Поле поставили диагноз. Фактически за пару лет до этого.

– Это... это неправда! Я люблю Аарона!

Я пожал плечами.

– Оба утверждения могут быть правдой. Ты можешь любить его и заскучать в своей сексуальной жизни. Мы с Полой... – я посмотрел на Дженни, – ну, мы делали все что могли, чтобы сохранить свежесть.

Мы с ней синхронно поморщились. Ни одна дочь не хочет слушать, как ее отец обсуждает свою сексуальную жизнь с мамой. А я точно не хотел говорить об этом.

– Да ладно. Вы оба были такими ханжами, что...

– Прекрати так говорить! – сверкая глазами от гнева, вступила в перепалку моя дочь. – Мама не была ханжой.

Бекка попыталась заговорить примирительным тоном, как разговаривают с маленьким ребенком.

– О, дорогая, все в порядке. Я люблю твою маму. В этом нет ничего плохого, просто она была такой.

– Но она не была такой! Боже, я... – Дженни взглянула на меня. – Прости, папа. Я должна сказать следующее: мама не была ханжой. Она очень положительно относилась к сексу. Но она также была рада, что была лишь с папой. Говорила мне об этом еще тогда... ну, когда мы с ней разговаривали.

– Конечно, говорила, Дженни. Она хотела, чтобы ты пошла по ее стопам. Я рада, что...

– Нет, не хотела. Заткнись и послушай, или хотя бы перестань опускать ее, Бекка.

Не «тетя Бекка». Просто Бекка.

– Мы много говорили об этом на протяжении многих лет, о... о решениях, которые я могла бы принять. О тех, которые я принимала. И она сказала мне, что довольна тем, что выбрала для себя, тем, что всегда была только с папой.

– Но она также не, эээ... – Еще один взгляд на меня. Я вздохнул. Ни один отец не захочет слушать, как его дочь рассказывает о своей сексуальной жизни. – Когда я сказала ей, что я... не сделала такого же выбора, она меня поддержала. Сказала, что я должна пройти свой собственный путь, как это сделали она и ты. Она никогда не говорила о тебе плохо, но ты всегда придиралась, когда пыталась быть «крутой тетей Беккой», если в доме были только ты и я.

– И я не хотела делать ее выбора, но и не хотела делать твоего. Даже пару лет назад она сказала мне, что гордится тем, что я сделала выбор, вместо того чтобы слепо следовать за кем-то из вас. Что... что я живу половой жизнью, но только с настоящими парнями. В основном.

Нет, я в самом деле не хотел этого слышать. Почувствовал, как краснею.

– И она рассказала мне о том, как они с папой поддерживали между собой... возбуждающие отношения. Ни один ханжа не станет делать то, что делали они с папой. Или покупать такие вещи...

– Ладно, дорогая, думаю, этого достаточно.

Мое лицо просто пылало. Думаю, Дженни нашла бы это забавным, если бы обстоятельства сложились иначе. Я повернулся, чтобы посмотреть на лучшую подругу и злейшую предательницу моей любимой жены, причем обе они были одним и тем же человеком.

– Ты поняла, в чем дело. Она не была ханжой. Просто не раздвигала ноги перед каждым проклятым парнем с пульсом, как ты.

– Но этого было недостаточно, и тебе требовалось доказать свою правоту в том, что все это время она была всего лишь маленькой неискушенной церковной мышкой. И если это означало, что ты сможешь перезапустить и свою сексуальную жизнь, что ж, тем лучше, верно?

Бекка вскочила на ноги.

– Я не собираюсь сидеть здесь и слушать, как ты лжешь обо мне! Я любила ее и просто хотела сделать для нее что-то хорошее, прежде чем она уйдет. Прости, что задела твое самолюбие, но если бы ты любил ее так же как я, ты бы...

– Стоп. Просто заткнись, Бекка, – заговорил Аарон, его голос был до жути спокойным. – Хватит лгать. Если чье-то эго здесь и уязвлено, то – твое. Я видел, как ты смотрела на Фрэнка в прошлом, но не обращал на это внимания, потому что думал, что ты мне верна. То был просто взгляд; мы оба так делали. Так что, я не куплюсь на эту чушь про «я никогда не хотела быть с ним». Больше не куплюсь.

Он встал и направился к двери, затем посмотрел на нее через плечо.

– Ты идешь или нет?

Потом на меня. Он открыл рот, чтобы заговорить, на его лице появилось страдальческое выражение. Он покачал головой и обратился к Дженни.

– Прости, что втянул тебя в это, малышка. Я должен был... – Еще одно покачивание головой, затем он открыл дверь и вышел, Бекка последовала за ним, прожигая меня взглядами.

Дженни закрыла и заперла дверь.

– Папа, прости... – Она покачала головой. – За все. Я не должна была вмешиваться. Просто волновалась за тебя, как и дядя Фрэнк, и я не переставала его доставать, пока он не сказал мне, и... Я просто... Мне очень жаль.

В ее глазах стояли слезы. Моя дочь протянула ко мне руки, как в детстве, если делала что-то не так и нуждалась в заверениях. Конечно, я обнял ее и сказал, что люблю ее и прощаю. Что еще должен сделать отец?

После этого мы еще некоторое время сидели и разговаривали: кто о том, что она узнала, кто о том, как у меня дела, кто о ее новой работе или на другие, более нейтральные темы. Мы старательно избегали любых тем, связанных с ее сексуальной жизнью или жизнью ее мамы, за исключением одного вопроса, который она задала незадолго до моего ухода.

– Если бы... если бы это был не рак мозга, если бы это было нечто другое, нечто, что не меняло бы ее поведения – ну, знаешь, так прямо – ты бы согласился на это, если бы она попросила?

Несколько мгновений я молчал. Этот вопрос я задавал себе несколько раз, с тех пор, как в тот вечер она ушла к Аарону.

– Не думаю, что она бы попросила.

– Но что, если бы она сделала это?

Я ни с кем не делился этим. Не было никого, с кем бы я хотел этим поделиться, и уж точно не с Беккой или Аароном.

– Незадолго до смерти твоей мамы у нее был один из моментов прояснений. Ты видела несколько из них, тех, где она была просто... ну, просто твоей мамой.

И во время одного из них, когда были только она и я, она посмотрела на меня и сказала:

– Прости, Фрэнк. Я не должна была. Я плохо соображала, я просто... – а потом она заплакала и попросила меня ее простить. И я простил. Сказал ей то, что говорил тебе, что это – не она. Это – опухоль. И я не просто пытался облегчить ее, я на самом деле в это верю.

– Так что, ответ на твой вопрос таков: «нет, я бы не согласился». Потому что она бы меня об этом не попросила.

Похоже, это удовлетворило Дженни, она потянулась и сжала мою руку, и мы оба вспомнили о женщине, которая так много значила для нас, какой она была на самом деле.

Я допил свой напиток и встал.

– Мне нужно вернуться домой и немного поспать. Ты скоро придешь в гости?

– Конечно, папа.

Она подождала, пока я не подошел к двери, и сказала тихо, голосом, который знает каждый отец, голосом маленькой девочки, которую еще нужно немного успокоить:

– Папа?

– Да, принцесса?

– Я люблю тебя.

– И я тебя тоже люблю. Всегда, ладно?

Дженни кивнула, на ее лице отразилась смесь сожаления и облегчения. Она причинила мне боль, даже если этого не хотела, но я все равно любил ее. Она всегда будет моей принцессой. И она знает, что я по-прежнему люблю ее маму.

Три года спустя

Мэрилин окликнула меня:

– Дорогой, тебя кто-то ждет у двери!

Я направился к входной двери нашей квартиры, наслаждаясь видом, который открывала мне спина моей прекрасной молодой жены.

– Привет, красавица. Кто?.. О...

На пороге стояла мой самый старый друга в мире. Точнее, бывший друг. Не скажу, что предыдущие три года я не видел его – в конце концов, у нас все еще была общая группа друзей, – но не думаю, что за это время мы обменялись более чем десятком слов, кроме формальных приветствий. Теперь он выглядел старше. Конечно, мы оба выглядим старше, нам обоим – под пятьдесят, но он выглядел так, словно где-то там подкрались еще пять лет.

– Привет, Фрэнк.

– Аарон.

Я поцеловал Мэрилин в щеку. Она улыбнулась мне, окинула нашего посетителя ледяным взглядом и ушла, больше не сказав ни слова. В самом начале наших отношений я рассказал ей эту историю, чтобы избежать неловких разговоров в дальнейшем, если мы когда-нибудь пересечемся с Аароном или Беккой.

– Что тебе нужно?

– Могу я войти? Я бы хотел поговорить.

– Нет.

– Да ладно, чувак, мы же были друзьями...

– Были...

–.. .уже более тридцати лет! Разве я не заслужил хотя бы немного времени? Знаю, что сделал тебе больно, но я не пытался. Бекка манипулировала нами обоими.

Я на мгновение задумался. Он хотел немного времени? Отлично.

– Не здесь. В «о'Mаllеy's» через полчаса.

– Правда? Ладно. Да! Звучит здорово. Увидимся там.

Я сказал Мэрилин, что вернусь через несколько часов, взял из шкафа куртку, сел в машину и поехал. Ресторан «о'Mаllеy's» был нашим любимым местом отдыха. Самое подходящее место для нашего последнего разговора.

Когда я подъехал, он уже занял место в кабинке и заказал мое любимое пиво. За почти четыре года, прошедшие с похорон, я так и не нашел того, с кем у меня были бы такие отношения, как с ним. Три десятилетия истории трудно наверстать.

Это он попросил о разговоре, и я позволил говорить ему.

– Итак, ты снова женился?

– Уже три месяца как.

– И переехал?

– Да. Дети уже устроены. Дженни помолвлена, а жена Уилла ждет первого ребенка. Мальчика.

Аарон нахмурился. Я тоже разговаривал с Уиллом, и он, и Дженни вычеркнули крестных родителей из своей жизни.

– Шансов, что они вернутся в гнездо, мало, а старый дом... Ну, я бы предпочел создавать новые воспоминания в новом месте.

– Логично.

Он побарабанил пальцами по столу, явно пытаясь найти в себе силы перейти к настоящей теме разговора.

– Фрэнк, Прости. За все. За Бекку и за то, что она сделала, за меня и Полу, за разговор с Дженни, за все. Я не могу достаточно извиниться.

– Нет. Не сможешь.

– Знаю. Я знаю это, чувак. Но, как уже говорил, Бекка манипулировала нами обоими. И прошло уже много лет. Я скучаю по общению с тобой.

Я не мог удержаться, чтобы не подколоть его:

– Особенно после развода, верно?

Он поморщился.

– Да. То есть, нет, я и до этого по тебе скучал. Но развод расставил все по своим местам. После всего, что я узнал тем вечером... Все уже не было прежним. Зная, что она натворила, я всегда был рядом с ней, а так жить нельзя.

– Согласен. Поэтому я и не заинтересован в возобновлении нашей дружбы.

– Почему?

Мне удалось не крикнуть ему в лицо: «Потому что ты трахал мою жену!». Вместо этого сказал:

– Потому что я предпочитаю окружать себя людьми, на которых могу положиться.

– Но ты можешь положиться на меня!

– Думал, что могу. В самом деле. Но потом... Ну, мне и не нужно говорить. Ты сам знаешь, что сделал.

– Мне сказали, что ты не против! И я думал, что это правда!

И вот оно. Ложь, говорящая мне, что я права, вычеркнув его из своей жизни.

– Нет, не думал.

– Думал!

– Нет, ты хотел в это верить, а это не одно и то же. – Я сделал глоток пива. – Ты всегда говорил мне: «Адвокат никогда не задает вопрос, если уже не знает ответа». А ты сделал все наоборот: знал ответ, поэтому и не задал вопрос.

– Что?

Наклонившись вперед, я рыкнул:

– Ты знал, какой я человек, каковы мои взгляды на верность, насколько особенным для меня было то, что Пола выбрала меня, чтобы...

Я покачал головой.

– Ты знал, что я никогда бы не согласился на это даже приблизительно. Если бы меня спросили, я бы ответил категорическим «нет». Ты. Знал. Это.

На этот раз Аарон хотя бы оказал мне небольшую любезность, не солгав. Он знал, что он сделал и чего не сделал. Однако, чтобы прокрутить нож, я продолжил:

– Все, что тебе было нужно сделать, это сказать им: «Мне требуется подумать» и позвонить мне, если у тебя возникнут сомнения. Но у тебя не было никаких сомнений, не так ли? Ты знал меня – знал меня тридцать лет! – и знал, что я скажу. Так вот, ты не сказал. Решил этого не делать, потому что знал, что я скажу.

– Вместо этого Пола мне говорила, что у тебя чуть ли не слюна течет. Ты увидел шанс впервые за двадцать с лишним лет совокупиться не со своей женой, и смог сказать себе, что это – миссия милосердия. Поэтому ты поступил точно так же как Бекка, и решил пойти на это.

– Приятель...

– Я же говорил тебе, чтобы ты больше никогда не называл меня так. Я тебе не приятель. Приятель должен был – как минимум, черт возьми! – посоветоваться со своим другом, прежде чем соглашаться на что-то подобное. Приятель должен был больше заботиться о своем друге, который видел, как умирает любовь всей его жизни, и больше поддерживать его в этой боли, а не усугублять ее, обмакивая свой член. Так что, нет. Ты – не мой приятель. Может быть, когда-то и был им, но не теперь. Так же как я – не твой.

– Фрэнк...

– Приятель не стал бы хранить информацию о том, какой шлюхой была Бекка. О том, как сильно она хотела трахнуть его приятеля, как была готова манипулировать своей умирающей лучшей подругой, чтобы та поменялась с ней без ведома мужа. Приятель должен был сообщить своему лучшему другу о том, что она планировала это как ступеньку к полноценному свингу.

Смена темы, казалось, удивила его. А вот тон удивил еще больше. Это перестало быть обвинением и превратилось в нечто иное: признание. Или, может быть, в монолог злодея, в зависимости от точки зрения.

– Приятель – настоящий, тот, кто не бьет в спину того, кого он с детства любил как брата, – предупредил бы, что твоя шлюха-жена «пошутила» с Полой, что если свинг не состоится после твоей «миссии милосердия», то, может быть, она все равно от тебя уйдет.

Я достал конверт и шлепнул его на стол.

– А приятель, настоящий полностью преданный дружбе приятель, рассказал бы тебе о частном детективе, которому он заплатил, чтобы тот проследил за этой манипулирующей сучкой. Он бы показал тебе все интересные фотографии, которые сделал частный детектив, пока ты был занят тем, что оплакивал потерю своей дружбы. Дружбы, которую ты убил, потому что думал, что это сойдет тебе с рук.

Аарон в ужасе посмотрел на меня, потом на конверт, потом снова на меня.

– Да, все верно. Она начала изменять тебе через пару месяцев после похорон, а я все скрывал. Планировал отправить их тебе анонимно, когда интрижка затянется настолько, что ты ни за что не сможешь ее простить. Но потом ты решил втянуть мою дочь – твою крестницу, сукин ты сын! – в эту грязную драму. Хотя, быть может мне стоит тебя за это поблагодарить. Тогда я выложил все это в открытую.

Я хихикнул, и он снова поднял на меня глаза.

– Ну, почти все. Фотографии я, конечно, придержал. Подумал, что мне будет приятнее наблюдать, как вы вдвоем разрушаете свой собственный брак, а не помогать его разрушению, имея на руках неопровержимые доказательства. И, Боже, так оно и случилось. Как долго вы двое ковыляли вместе? Сколько бы вы сэкономили на разводе, если бы у тебя были доказательства, а не только подозрения? Наверняка много. Думаю, этого мы никогда не узнаем.

Я почти забыл, как сильно хотел этой конфронтации. Как это поддерживало меня, когда я узнал всю правду. Как помогло мне сыграть свою роль на похоронах, проявить вежливость по отношению к Бекке и грубость по отношению к Фрэнку, чтобы он, надеюсь, вошел в штопор, а она подумала, что ей все сошло с рук.

Забыть об этом стало еще легче после стычки в квартире Дженни, видя, как тогда были посеяны семена недоверия, и зная, что они почти наверняка принесут плоды. Это было невероятно приятно, и я решил, что для меня этого достаточно.

Достаточно, чтобы спрятать конверт в коробку из-под обуви в шкафу. Достаточно, чтобы жить дальше. Достаточно, чтобы переступить через свою боль и, в конце концов, позволить дочери свести меня с Мэрилин, своей коллегой по работе. Достаточно, чтобы снова стать счастливым в своей новой жизни.

Но потом Аарон опять попытался проложить себе дорогу в мою жизнь.

Я встал, когда он уставился на меня с открытым ртом.

– Я не хочу снова быть твоим другом. А сейчас? Я уверен, что и ты не захочешь быть моим другом. Это правда, что мне не хватает моего друга, парня, на которого, как я думал, я всегда мог положиться. Но я потерял его еще до того, как потерял жену.

– Я живу дальше, Аарон. И тебе советую делать то же. Мэрилин никогда не заменит Полу, да я и не хочу этого. Мне просто нужно, чтобы она была той, кого я люблю, и кто любит меня. В конце концов, я уверен, что найду и нового лучшего друга. Может быть, такого, кто действительно станет тем другом, каким должен был быть ты.

С этими словами я бросил несколько долларов, чтобы покрыть счет, и оставил своего ошеломленного бывшего друга размышлять о своих грехах.

Пока ехал домой, я думал о его грехах и о своих. И Бекки тоже. Его главный грех – прост: приспособленчество. Почти понятное из-за влияния бывшей жены. Но оно было против меня, его лучшего друга, и этого я простить не мог.

Однако он прав и в том, что всех нас подставила Бекка. Именно она привела все это в движение. Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что она легко отделалась разводом, после всех разрушений, что произвела. Я же знал другое. Я знал, как много она потеряла, когда неумолимо поддалась искушению.

Бекка любила Аарона, несмотря на то, что ей надоела их личная жизнь; или, по крайней мере, так она думала. Даже если бы она его не любила, ей нравилась та безбедная жизнь, которую обеспечивало ее замужество. Даже при наличии супружеских алиментов ей пришлось вернуться на работу с дипломом, которым она не пользовалась уже двадцать лет, как только начала увядать ее красота. Не помог и стресс от развода: когда я видел ее в последний раз, она постарела так же, как Аарон, если не больше.

Я слышал, как упорно она боролась за свой брак, но должна была пытаться убедить Аарона, что я солгал, и одновременно пытаться скрыть свой собственный недавний роман. Она просто не могла с этим справиться. Разрешение на измену с Полой позволило ей легко манипулировать им, но только потому, что он ей доверял. Те времена давно прошли. Интрижка Бекки – и ее отчаянные попытки скрыть ее, что вызывало у него еще большие подозрения, – забили гвоздь в крышку их брака, даже если он получил доказательства этого всего лишь несколько минут назад.

Уверен, что у Аарона возникло бы еще больше вопросов, когда бы он просмотрел толстую пачку фотографий и документов в конверте. Кто этот молодой жеребец на фотографиях? Зачем ему понадобилось соблазнять почти замужнюю женщину? Откуда у выпускника колледжа без перспектив и постоянной работы деньги, чтобы потчевать ее вином и ужином?

Судя по фотографиям, они поддерживали роман на протяжении нескольких месяцев, и в записях частного детектива неоднократно упоминалось, как странно, что мужчина, наставлявший рога Аарону, всегда старался максимально облегчить получение снимков: оставленные приоткрытыми жалюзи, затяжные поцелуи в дверях, откровенные лапания на людях. Зачем?

А потом жеребец исчез почти так же быстро, как и появился, переехав в другой штат как раз в то время, когда Аарон стал искать доказательства измены Бекки. В тот момент, когда Аарон больше всего нуждался в доказательствах, он смог собрать лишь подозрения. Неужели молодой человек каким-то образом получил предупреждение? А Бекка?

Все это – хорошие вопросы, на которые он никогда не получит ответов.

Я понял одно: некоторые секреты я унесу с собой в могилу.

***

Как обычно, мои рассказы не были бы столь совершенны без помощи людей, любезно предоставивших мне возможность их бета-чтения, в данном случае sеrарh_nосturnе и соnstоriеs. Не могу выразить словами, насколько для меня ценно их мнение.

Голосование за самого влиятельного писателя Litеrоtiса (httрs://fоrum.litеrоtiса.соm/thrеаds/thе-2022-litеrоtiса-аwаrds-mоst-influеntiаl-writеr.1594728/) все еще открыто, так что, если вы не заметили, как в прошлый раз я патологически стремился любыми средствами обратить на себя внимание, то сейчас у вас есть шанс увидеть это еще раз! Серьезно, большое спасибо тем, кто проголосовал. Если вы еще не проголосовали, ну, вы знаете... ссылка выше.