Чувственная поездка в Петербург (эроповесть, глава 1.20)

Проводив Дениса, мы с Алёной вернулись за стол. За завтраком я вспомнила поведение Дениса вечером и спросила Алену, связаны ли вчерашнее «спрятывание» Дениса в квартире Виктора с тем, что мне недосказано. Алена подтвердила мою догадку. Добавив при этом, что лично она гораздо более спокойно относится к тому, из-за чего Денис так обеспокоился. Поскольку было ясно, что они мне больше ничего пока не скажут, я решила просто выкинуть эту тему из головы до марта.

Вскоре позвонила Инга и сказала, что уже поднимается к нам. Вошла очень оживленная и сразу с порога объявила, что хочет посмотреть видео, которое мы вчера отсняли. А то мол, Виктор весь в восторгах и ее тоже заинтриговал. Алёна пригласила нас в гостиную, а сама сходила за флешкой и объявила: «Внимание на экран!»

Инга смотрела видео весьма заинтересованно, но молча. Только раз взглянула на меня, когда были кадры передачи мне камеры Денисом. Да еще в момент кульминации двойного проникновения кратко поаплодировала в адрес Алены.

— Ну что тут сказать, — резюмировала она, — как говорится, бесстыдству скромниц поем мы песню! Спасибо за подарок! Если бы это видео — даже страшно подумать об этой перспективе — вдруг стало общедоступным, то оно наверняка бы вошло в классику женского порно.

— Как скажешь Инга, мы все для тебя старались как зрительницы.

— Как зрительнице мне понравилось. Смотрится целостно. Есть, правда, пара моментов чуть затянутости, но это уже дело вкуса. Будете как-то монтировать, музыкальный ряд накладывать?

— Это уж как Александра решит. Она у нас в этом спец и ей виднее.

— Ничего себе, — подумала я, — однако и продвинутая семейка, раз мама доверяет дочке монтаж группового порно родителей.

Но вслух, разумеется своего удивления никак не выказала.

— Должна еще сказать, что у тебя есть чувство кадра, — Инга обратилась уже ко мне, - так отснять на одном дыхании, без дублей — это не каждому дано.

— Да я просто, как нас учили, старалась следовать «правилу 9 прямоугольников и 4 линий». Чтобы в кадрировке изображения присутствовала пропорция золотого сечения. Вот и весь секрет.

— Ты на тележурналистике учишься?

— Нет. Я на кафедру новых медиа распределилась. Это коммуникации в интернет-пространстве.

— Как интересно! Значит, ты скоро будешь профи по коммуникациям?

— Ну если все срастется, то да. По крайней мере, мне бы очень хотелось, чтобы все срослось.

— Знаешь, ты просто сейчас заставила меня посмотреть на тебя новыми глазами. Уже не просто как на милую девушку, похожую на меня.

Инга задумалась, несколько отстраненно поглядывая на меня. А потом, к моему удивлению, начала довольно дотошно расспрашивать о моих вкусах в кино и театре, моему отношению к самым разным вещам в жизни. К ней еще присоединилась с вопросами Алёна. Я несколько недоумевала. Мне все хотелось сказать им что-то типа: «Не пойму, кто тут у кого интервью брать должен».

Время шло и уже даже поджимало, если учесть, что генеральная репетиция назначена на три часа. Где-то ближе к часу Инга сказала мне одеваться, потому что пойдем в театр заранее пешком и не спеша.

— А интервью мне по дороге что ли брать?

— Сегодня интервью не будет. Раз ты такая продвинутая, то я хочу предложить тебе более трудный и более интересный формат. Но если согласишься, то к нему нужно готовиться серьезно и не один месяц. Но пока одеваемся и выходим.

Когда мы вышли из подъезда, Инга продолжила:

— Знаешь, в нашей среде есть такое выражение — «синдром Шурика». Такое название связано с Александром Демьяненко, который по своим актерским данным был просто создан для драматических ролей шекспировского масштаба. Но он блистательно сыграл Шурика в комедиях Леонида Гайдая, и эта роль разрушила всю его актерскую карьеру. Потому что после этого все режиссеры видели для него только роли, однотипные с «Шуриком». Ему не допускали к драматическим ролям, потому что боялись, что навязчивые «шуриковские» ассоциации у зрителей испортят им восприятие некомедийного спектакля или фильма с участием Демьяненко. В общем, «синдром Шурика» — это, когда актеру уже не вырваться из тяготящего его амплуа.

— Никогда бы не подумала, Инга, что что-то подобное грозит тебе.

— Знаешь, когда я слышу про себя штамп «актриса любимых сериалов», мне хочется своими руками придушить человека, который это говорит. Я сейчас просто ненавижу те околокриминальные сериалы, в которых снималась. Конечно, они дали мне всероссийскую популярность, неплохой заработок и статус в актерской среде. Но для меня это что-то вроде «чеса под фанеру» в шоу-бизнесе. Имеющие кассовый успех сериалы — это вообще западня для требовательного к себе актера. И это западня для сколько-нибудь требовательного к себе режиссера.

— Почему же?

— Как только зритель запал на первые серии, инвесторы требуют тиражирование коммерческого успеха в новых сезонах сериала. Вокруг первого успеха начинаются мутные витки халтуры, чтобы заполнить и максимально продлить экранное время. Сценаристы натужно придумывают продолжение сюжетной линии, высасывая ее буквально из пальца. Ставшие звездными актеры повышают ставки в своих личных требованиях к режиссеру, внося тем самым порой полный раздрай в командную игру. А режиссеру нужно быть очень крутой личностью, чтобы справиться с этой вакханалией конфликта интересов вокруг продолжения сериала. Большинство режиссеров с этим не справляется, и поэтому последующие за первым сезоном серии становятся лишь бледным ремейком первого сезона. В общем, грустно все это. Слишком часто предсказуемо грустно.

— То-то я давно не вижу тебя в новых сериях.

— Ну да. Режиссеры постоянно навязывают мне из-за моей внешности амплуа жертвенной «тургеневской девушки». Ну сколько можно! Меня уже достало подпирать собой своих партнеров в ролях инфантильного «тургеневского юноши». В общем, я давно за

думываю устроить «сцену у фонтана» против своего нынешнего амплуа в кино. Надоело играть милоту. Хочу поднять бунт, максимально заметный прежде всего массовому зрителю, а потом через реакцию массового зрителя — уже продюсерам и режиссерам кино.

— Именно кино? А как с театром?

— В своем театре я все-таки прима. И с моим мнением относительно считаются. Но все же театр с его условностями прямых отношений актера со зрителем а зале – это для как левая рука. А кино с совсем другой природой существования актера и другим сфокусированным на камеру пространством - правая рука. А я-то правша. Я накапливаю и оттачиваю себя в театре для того, чтобы главные свои роли сыграть как киноактриса.

Я внимательно слушала Ингу, пытаясь угадать, что именно она мне предложит.

— Ты мне сейчас вольно или невольно подсказала идею формы этого бунта. Через яркий медиа-проект, находящийся в открытом доступе в интернете. Мне нужен в этом проекте партнер по общению из зрительской среды. Причем я хочу, чтобы этот партнер был из более молодого, чем я, поколения. Вот присматриваюсь к тебе... Но я не знаю, будем ли мы в этом проекте обыгрывать наше внешнее сходство или нет.

— У меня просто дух захватывает от перспектив. Мне бы очень хотелось.

— Ну давай попробуем. Только у меня три условия к тебе.

— Какие?

— Во-первых, ты не должна читать ни театральные рецензии обо мне, ни отзывы зрителей. Тебе нужно выработать свое собственное мнение. Причем вовсе не обязательно во всем совпадающее с моим. Я хочу построить этот медиа-проект на диссонансе точек зрения на судьбу актера.

— Этот посыл мне весьма симпатичен.

— Второе условие: тебе нужно основательно погрузиться в материал. Я предоставлю тебе сегодня вечером копию видеоархива своих ролей, в т. ч. и репетиционных. Не торопись с его просмотром и, уж тем более, с осмыслением. Не обещай начать работать над проектом уже с завтрашнего дня. У тебя же всего второй курс еще. Учись, сдавай себе спокойно зимнюю сессию. Раньше февраля-марта я с тобой даже обсуждать конкретности проекта не хочу.

— Ну хорошо, а третье условие?

— С этого момента и пока мы с тобой работаем над этим медиа-проектом, у тебя не должно быть сексуальных контактов ни со мной, ни с Виктором. Я категорически не люблю смешивать личную и творческую жизнь. Тут уж, как говорится, котлеты отдельно и мухи отдельно.

— Что ж, по-моему, все очень разумно. И очень для меня интересно.

Мы шли в этот момент через середину моста. Инга достала из кармана монетку, чуть подбросила ее на ладони и кинула в Неву со словами: «Чтобы у нас все получилось!» Потом взяла меня под руку, и мы продолжили наш путь.

— Вообще, должна тебе сказать, что актеры — народ зависимый и потому суеверный. Вот я, например, на генеральную репетицию всегда хожу пешком из уважению к своему театру как храму. В другие дни могу подъехать для экономии времени, но к началу генеральной репетиции — только пешком.

— Тогда у тебя и на день премьеры наверняка должен быть какой-то ритуал.

— Угадала. Только о нем никто в театре никогда не узнает. Но тебе на ушко эксклюзивно шепну: на премьере в какой-то сцене или даже в каком-то одном акте я актерского куража ради играю, сняв под платьем трусики.

— Вот это да!!

— Тсс! Это очень большой-большой секрет для очень маленькой-маленькой компании...

— Театр — место атмосферное и требующее от актеров своих ритуалов священодействия, — продолжила Инга, — взять хотя бы, к примеру, гримерку. Это ведь своего рода духовное чистилище актера перед выходом на сцену. Именно в гримерке он должен оставить свои страхи перед исполнением роли. И не стоит пробуждать эти оставленные ранее страхи непочтением к чистилищу. Актер должен заходить в свою гримерку обязательно с левой ноги, а зато на сцену — только с правой ноги. Иначе ему не справиться с тревожностью из-за того, что в гримерке откроется «ящик Пандоры» прежних страхов.

— А мне нужно сегодня соблюдать какие-то театральные обычаи?

— Все один. Перед выходом на сцену артисту нельзя желать удачи. Нужно говорить «Ни пуха ни пера!», чтобы получить ответ: «К черту!» — и тогда бесовщина поможет сыграть роль.

Наше появление в театре тут же обернулось расспросами, кем же я прихожусь Инге. Даже бородатый режиссер удивился тому, что между мной и Ингой никакого родства нет. Инга провела меня в почти совершенно пустой зал, в котором была освещена только сцена и велела сесть в последних рядах. Я пожелала ей «Ни пуха ни пера!» Вошедший в зал режиссер уселся на шестом ряду по центру, спросил светотехников о готовности и дал команду к началу.

Только я настроилась на восприятие спектакля, как минут через пятнадцать он был прерван жесткой репликой режиссера. Он велел повторить сцену, начиная со слов, в которых его не вполне удовлетворила интонация актера. И эта сцена тут же была переиграна с теми же словами, но пластика взаимодействия актеров была уже несколько другой, чем при первом прогоне. Таких скорректированных указаниями и по иному акцентированных сцен в итоге оказалось шесть. Одно замечание режиссера было сделано Инге — он попросил ее чуть дольше задержать паузу перед репликой.

После второго замечания я стала пробовать предвосхитить, в чем и как изменится в исправленном повторении только что увиденная мною сцена. И ни разу не попала в точку. И этот процесс уточняющего повторения был для меня чрезвычайно увлекателен. Меня допустили к «авторской кухне» спектакля, и я была горда тем, что такая высокая честь выпадает редкому зрителю.

После репетиции Инга познакомила меня с остальными актерами, занятыми в спектакле. Мы сидели в буфете, и они долго расспрашивали меня о впечатлении от игры каждого, как будто я была для них самым важным после режиссера зрителем. Наше общение прервал телефонный звонок Дениса. Он поинтересовался, закончилась ли репетиция, и сообщил, что через десять минут будет ждать меня у входа в театр.