В списке самых неподходящих партнеров для секса психотерапевты — на первых местах. Это не просто неэтично, а даже опасно, учитывая хрупкое душевное состояние пациента. Однако такое случается, и понятно, почему...
Имена героев по понятным причинам изменены.
Это было так приятно — сказать между делом, а потом смотреть, как у подруги глаза вылезают из орбит: «Ты переспала со своим психотерапевтом?»
Все началось четыре месяца назад, когда меня начали преследовать мысли о самоубийстве. Это странно для молодой и по-своему успешной женщины, но меня никогда не устраивало то, что я имела. Казалось, что я могу гораздо больше, но недостаточно стараюсь, а когда старалась больше… в общем, я надеялась отделаться рецептом антидепрессантов и какой-нибудь аффирмацией в духе «полюбите себя, и все наладится».
Обычно секс служил мне хорошей терапией: поднимал самооценку, освежал, придавал новых сил. Правда со своими побочными эффектами: от живых антидепрессантов иногда было сложновато избавиться, а строить отношения хотелось не с каждым. Психотерапия была последним шансом разобраться в себе и своих тараканах. Сергея мне посоветовала подруга. Она год ходила на терапию, и я видела, как она менялась. Все реже я видела ее уставшее недовольное лицо…и все чаще – радостные фотографии в фейсбуке. Теперь она почти не бывала в Москве, все время где-то путешествовала.
Сергей был гештальт-терапевтом. Кроме того, он использовал процессуальную работу (учился у ее основателей, Арнольда и Эми Миндел). Наш контракт подразумевал регулярные (один час, раз в неделю) встречи в течение полугода. Мы обозначили цель и первый пробный дедлайн — по прошествии трех месяцев я должна была с его помощью разобраться в причинах своего состояния и наметить шаги по выходу из депрессии. Каждая встреча обходилась мне в сто баксов. Кровью контракт подписывать не пришлось – достаточно было устной договоренности.
Я нервничала перед первой встречей, как оказалось — зря. Мы почти сразу перешли на ты, через 15 минут я сняла обувь и со смехом рассказывала ему про привычки своих родителей бегать друг за другом с доской для разделки рыбы. Сергей смеялся в ус, и что-то записывал в блокнот. На второй прием я пришла как на праздник.
В тот раз мы копнули чуть глубже, и я расплакалась, вспоминая своего брата, который погиб три года назад. Сергей протянул мне салфетку и погладил по плечу. Это было приятно: обычно я наслаждаюсь слезами в одиночестве.
К третьем сеансу я купила новые туфли, на четвертый надела чулки и легкое платье на пуговицах. Наше общение становилось все более неформальным. Он чаще делал мне комплименты, смущался и рассказывал о своем опыте. Мы очевидно нравились друг другу, он стал предметом моих постоянных фантазий, но от того, чтоб погрузиться в пучину целиком, нас отделял терапевтический контракт. По нему мы не могли переходить на неформальное общение во время курса терапии.
Тем временем мои суицидальные мысли уменьшались обратно пропорционально новым туфлям, платьям, а также книгам и музыке, которые попадали ко мне по рекомендации моего терапевта. Наши терапевтические встречи прекратились, когда мне внезапно пришлось снять новую квартиру, и я больше не могла платить за лечение. На этом мы должны были расстаться, но я решила перейти в наступление. Сергей давно рассказывал мне о новой релаксирующей методике, которую применял для лечения от бессонницы и разных неврозов. Что-то вроде массажа, но в одежде. Я предложила ему себя в качестве подопытного.
Мы встретились как старые друзья, долго болтали и пили чай. Потом легко переместились в комнату. Я включила спокойную музыку и зажгла благовония. Он предложил мне лечь на ковер. Это было волнительно. Я легла лицом вниз, и вскоре почувствовала, как его руки заскользили по моей спине, потом шее, голове, руками, ногам. Мне стало жарко, я глубоко дышала, и это явно было не в контексте терапии.
Однако Сергей и не думал останавливаться. Его движения стали плотнее и увереннее, теперь он просто гладил мое тело, сидя немного в стороне, наблюдая, как оно извивается под его чуткими пальцами. Потом раздел и продолжал то же самое, прикасаясь к обнаженной коже. Мы сделали это там же на ковре, без лишних обсуждений и долгих прелюдий — два раза подряд. Потом он сказал, что хочет есть, и мы переместились на кухню — и там повторили.
Оказалось, что у нас удивительная синхрония в этом вопросе — вплоть до одновременного оргазма. Вот так получилось, что мой терапевт открылся для меня с новой — человеческой — стороны. Теперь не только он слушал меня, мы стали равноправны в проявлении своих уязвимых сторон (и эрогенных зон). Этот секс был не менее терапевтичным, чем наши разговоры у него в кабинете, и это понятно: глупо лечить неудовлетворенную женщину разговорами о детских травмах.
Комментарии
Александр Гиршон, психолог, танцевально-двигательный терапевт: В этой истории важно, что терапевтические отношения уже закончились. Согласно этическому кодексу в этом случае нужно закончить терапию, терапевту пройти супервизию и разобраться с этой ситуацией со своим терапевтом. В некоторых направлениях психотерапии считается, что подобные отношения недопустимы никогда.
Тем не менее, на практике такие случаи бывают регулярно, даже не смотря на то, что все правила известны. Опасность в том, что сексуальные отношения заменяют тот процесс, который должен происходить в психотерапии — большего осознавания себя, обретения большего авторства в своей жизни. Терапевт в данном случае использует отношения, в которых пациент — в более уязвимом положении, и потому это воспроизводит сценарий насилия. В процессе психотерапии клиент не дает полного отчета в своем состоянии, в то время как терапевт осведомлен о возможных последствиях такого развития событий. Это может закончиться продолжением невроза, срывом, продолжением зависимого и созависимого поведения и т. д.
Один мой коллега, ныне покойный, рассказывал, что к нему обратилась клиентка с целым букетом проблем, одной из которых была невозможность вступать в сексуальные отношения. Так вот он решил эту проблему самым прямым способом, и остальные все проблемы тоже разрешились. Но что потом с ней было, мы не знаем. В моей индивидуальной практике таких случаев не было, но были случаи, когда присутствовал эротический флер. Даже, cкорее это были идеализации с легким эротическим переносом. Тогда я обращаю внимание пациенток на то, что сейчас происходит, напоминаю о том, чему посвящены наши отношения. Еще полезно бывает рассказать про перенос и контрперенос, прояснить границы — с уважением и без страха. Для пациента осознавание и понимание этих импульсов может быть полезным, развитие действий — сомнительно.
Известный психотерапевт, основатель школы экзистенциальной терапии Ирвин Ялом в своей книге «Лечение от любви» описывает случай с пациенткой, к которой у него было сильное сексуальное влечение. Впрочем, дальше фантазий дело не зашло. «Мари имела недоступный вид и отпугивала многих людей своей красотой и высокомерием. Я же наоборот сильно тянулся к ней. Она меня волновала, мне хотелось ее утешить, я представлял себе, как обнимаю Мари и ее тело оттаивает в моих руках. Я часто спрашивал себя, насколько сильно мое влечение. Мари напоминала мне красивую тетушку, которая точно так же причесывала свои волосы и играла важную роль в моих подростковых сексуальных фантазиях. Возможно, причина была в этом. Возможно, мне просто льстило, что я — единственный защитник и единственное доверенное лицо этой царственной женщины».