Русские церковники, как и католические, не считали женский гомосексуализм серьезным нарушением христианских канонов, относя его к разновидности мастурбации. Тем не менее в церковных предписаниях сексуальным отношениям между женщинами уделяется особое внимание, возможно, еще и потому, что опять, как и на Западе, женский гомосексуализм связывался с ересью и языческими ритуалами.
Хотя нет данных о том, что русские женщины более, чем мужчины, были привержены язычеству, тем не менее выясняется, что тс из них, кого теперь назвали бы лесбиянками, обвиняются в «богомерзких блудах» и — тут же—в молитвах языческим женским божествам — вилам. В варианте требника XV века читаем: «Аще блудивши с бабами богомерзкыя блуды кы (sic), молишися вила, год поста» (Алмазов, 1б1). «Блуд» — это в древнерусском языке и «разврат», и «заблуждение», поэтому предписание требника может относиться и к сексуальному разврату, и к религиозному заблуждению, то есть поклонению языческим божествам.
Самые ранние зафиксированные в письменных источниках сведения об отношении русской церкви к женскому гомосексуализму находим в требниках XIV века, книгах для священников, содержащих правила службы и исповеди. Здесь перечисляются вопросы, которые надлежит задавать женщинам на исповеди, в том числе о мастурбации и «любовных» отношениях между женщинами.
Поскольку в XIV веке церковные порядки диктовались из Византии, можно считать, что эти вопросы перекочевали из подобных же византийских источников. (Интересно отметить: в русских требниках женщины — сексуальные партнерши женщин именуются «подругами», что звучит как калька с греческого слова betaira. В древнерусском языке «подруга» имеет три основных значения: друг женского рода; жена; наложница, преимущественно в переводах Библии). В рукописном требнике XIV века, изданном А. Алмазовым, среди многочисленных вопросов, касающихся, скажем так, гетеросексуальных грехов, находим два, имеющих отношение к нашей теме:
[1]... «А на подругоу ци возлазила? Или подруга на тя творячи акы съ моужем грех?»
[2]... «Сама своею рукою въ свое лоно персътомъ или чим ци тыкала еси? Или вощаномь съсоудомь? Или стькляном съсудомь?» (Алмазов, 159)
Когда в одном пенитенциальном источнике запрет (в данном случае на «неестественные» сексуальные поступки) повторяется неоднократно и в нескольких вариантах, это указывает на широкое распространение греха, против которого направлен запрет. Поэтому четырехкратное упоминание определенных действий, связываемых с мастурбацией и женским гомосексуализмом, в требнике XVI века свидетельствует в пользу того, что лесбийский секс не был уж столь необычным явлением в средневековой «Московии»:
[1]... «С девицами друга на другу лазила еси блудити?»
[2]... «Или сама своею рукою или иным чим себя блуди до истицаниа похоти?»
[3]... «Или иная подруга тебе рукою блудила а ты у ней тако ж?»
[4]... «Или целовала девицу или отрока с похотию до истицания, а им тако ж сотвори еси?» (Алмазов, 1б4-1б5)
И в приведенных цитатах, и в других запретах, содержащихся в православных требниках, особо подчеркивается греховность оргазма как желанной цели одиночных или взаимных сексуальных игр однополых или гетеросексуальных партнеров.
Запрет и наказания, налагаемые на лесбийские связи на протяжении всего московского периода русской истории (ХIV-XVII вв.), свидетельствуют об осведомленности церкви в том, что ее прихожанки занимались женским гомосексуализмом. Разнообразные формы и особенности сексуальных отношений между женщинами, о которых говорится в требниках, заставляют сделать вывод: лесбианизм был довольно распространенным явлением и рассматривался православием как грех, или порок, настолько же тяжкий, как, с одной стороны, гетеросексуальный «блуд», а с другой стороны — как религиозное отступничество.
Сопоставление подозреваемых в тайном служении вилам женщин с лесбийскими «блудницами» ставит интересный (хотя и умозрительный) вопрос: не были ли сексуальные действия между женщинами составной частью ритуалов поклонения крылатым вилам, с ногами ослицы или козы?...
В требниках одинаково осуждаются (в отношении тяжести греха) и женщины, которые «взлезают» на подругу, и те, на которых «взлезают». Иными словами, не проводится различий между так называемыми активными и пассивными ролями партнеров в женском гомосексуализме. И те, и другие, по мнению средневековых русских клириков, «блудят» в равной степени, что подтверждается формулировкой требника XV века: «...или на подроугоу взлазила, или она подрогоу на себе въспущала...» (Алмазов, 165).
За оба преступления назначается одинаковая епитимья — 40-дневный пост, как и за мастурбацию («и въ свое лоно перстом действовала»). Ровно такое же наказание ждет женщину, которая «на моужню женку възлазила», или «съ своим моужем в задний проход сблоудила». Надо отметить непоследовательность такого уравнивания грехов, при том, что все они тщательно перечисляются. Относительная легкость церковной кары не идет в сравнение с предписанием, которое дает в 59-й статье «Закон судный людем» (то есть переводной Судебник царя Константина): женщину, уличенную в том, что по отношению к другой женщине она приняла на себя мужскую сексуальную роль, полагалось высечь.
Необходимо оговориться, что, оценивая требники как источники, свидетельствующие о распространении женского гомосексуализма в древней Руси, надо постоянно иметь в виду особенности отношения к исповеди в русском православии: исповедь играла здесь отнюдь не такую роль, как на католическом Западе. Большинство не верили в тайну (да и в таинство!) исповеди и относились к ней достаточно цинично. Опасность того, что сказанное на исповеди будет доложено «кому следует», осознавалось и в средневековой Руси, и тягчайшие грехи прихожане старались скрывать. Во всяком случае, исповедующийся сам должен был признаваться в грехах; формат, предлагаемый требником, использовался не всегда — за исключением «глухой» исповеди, когда умирающий не мог говорить, и священник сам перечислял его предполагаемые прегрешения. И «вопросы к женам», касающиеся сексуальных грехов, возможно, не так уж часто задавались — а если задавались, не всегда священники добивались ответов. Скорее набор этих вопросов отражал позиции руководителей Православной церкви — в Византии, а потом в Москве.
И тем не менее пенитенциальные «вопросники» свидетельствуют о том, что на протяжении всего русского средневековья Православная церковь стремилась предупредить священников во всех городах и весях о распространенности гомосексуализма в женской среде, во всех слоях общества, среди замужних и незамужних женщин. В XVII веке довольно открыто бытовали «игры» девушек, окрашенные в лесбийские тона; в глазах церкви они были безусловно греховны, но преходящи, как прелюдия к замужеству. Требник XVII века пишет об этом так: «Не играла ли неподобно с подругами своими мужски [?]» (Алмазов, 1б9). Однако этот грех тут же прираавнивается и к гетеросексуальным «играм»: «...Или с юношами не целовалася ли с ними съ похотию?» Следовательно, в средневековой Руси церковь считала, что греховен секс сам по себе, а не только секс грешников.